Текст книги "Исход. Том 1"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)

Ее братья, Мики и Мэтью, тоже были во дворе; отец стоял на крыльце, перелистывая каталог заказов. Все они бросились к ней, и на секунду застыли от вида Абигайль, которой тогда было двенадцать лет, мечущейся по двору, и ласки, свисавшей с ее руки, как меховая накидка, и дрыгающей задними лапами, ища опору в воздухе. Кровь фонтаном разбрызгивалась по платью, ногам и туфлям девочки.

Именно отец Абигайль первым пришел в себя. Выдернув полено из поленницы, он закричал: «Стой спокойно, Абби!» Его голос, голос непререкаемого приказа, пробился сквозь кружение и бормотание паники в ее уме, когда уже ничего другое не могло помочь. Она замерла, и полено полетело со свистом, боль пронзила ее руку до самого плеча (девочка была уверена, что у нее сломалась кость), и тогда это коричневое Нечто, вызвавшее такую боль и удивление – в течение нескольких ужасных мгновений эти два чувства слились в одно неразделимое целое, – оказалось на земле, мех слежался от ее крови, и, когда Мики, подпрыгнув, приземлился на обе нот, раздался ужасный предсмертный хрустящий звук, напоминающий звук разгрызаемого леденца, и если зверек не испустил дух раньше, то теперь был мертв наверняка. Абигайль не потеряла сознание, но разразилась истошными, истеричными рыданиями.

И тут с бледным, испуганным лицом подбежал Ричард, старший брат. Они с отцом обменялись взглядами.

– Никогда в жизни не видел, чтобы ласка вытворяла что-либо подобное, – заметил Джон Фриментл, обнимая рыдающую дочь за плечи. – Слава Богу, что этого не видела твоя мать.

– Возможно, эта ласка бе… – начал было Ричард.

– Закрой-ка лучше рот, – выпалил отец, прежде чем Ричард успел продолжить. Голос его был одновременно испуганным и дрожащим от гнева. И Ричард действительно закрыл рот – захлопнул его так быстро и с такой силой, что Абби услышала щелчок, А затем отец обратился к ней;

– Давай-ка пойдем к насосу, Абигайль, дорогая, и смоем всю эту грязь.

И только через год Люк поведал ей, что же ее отец не хотел, чтобы Ричард произнес вслух: что ласка, вне всякого сомнения, должна была быть бешеной, раз уж она сотворила такое, и если бы это было правдой, то она, Абигайль, умерла бы страшной смертью, это было бы одной из самых ужасных пыток, известных человечеству; но ласка не была бешеной, рана затянулась, не оставив следа. Но все равно с того дня и поныне Абигайль боялась этих зверьков так, как некоторые люди боятся крыс и пауков. Вот если бы грипп забрал их, а не собак! Но этого не произошло, и она была…

Твоя жизнь в моих руках.

Один из зверьков бросился вперед и резко рванул сумку.

– Эй! – выкрикнула старушка. Ласка отпрыгнула назад, казалось, она скалилась, клочок материи свисал из ее пасти.

Он послал их – темный человек.

Ужас охватил ее. Теперь вокруг собралось уже не менее сотни хищников, серые, коричневые, черные, все они принюхивались к курам, лежащим в сумке. Они заполонили обе стороны дороги, прыгая друг на друга, желая добыть то, что унюхали.

Мне придется отдать добычу. Все было напрасно. Если я не отдам им кур, от разорвут меня на куски. Все было зря.

В темноте разума Абигайль возникла злорадная ухмылка темноликого, она видела его сжатые кулаки, из которых сочилась кровь.

Еще один рывок сумки. И еще один.

Ласки с противоположной стороны дороги теперь подкрадывались к ней, извиваясь брюхами в пыли. Их маленькие, злобные глазки сверкали, как льдинки в лунном свете.

Но кто верит в Меня, смотрите, он не погибнет… ведь Я поставил на нем Мою отметину, Мой знак, и ничто не прикоснется к нему… он Мой, сказал Господь…

Абигайль остановилась, все еще дрожа от страха, но теперь уже уверенная в том, что ей необходимо сделать.

– Убирайтесь прочь! – выкрикнула старушка. – Правильно, это куры, но они предназначены для моих гостей! А теперь прочь все!

И они отступили. Казалось, в их маленьких глазках промелькнуло беспокойство. И внезапно они исчезли, растворились, как тающий дым. «Чудо», – подумала матушка Абигайль, и благоговение и благодарность Господу наполнили все ее существо. Затем, совсем неожиданно, она похолодела.

Где-то далеко на западе, за Скалистыми горами, которых не было видно даже на горизонте, она почувствовала, как глаз – некий сверкающий Глаз – внезапно открылся и, разыскивая, повернулся к ней. Так же четко, как если бы он говорил вслух, она услышала:

– Кто здесь? Это ты, старуха?

– Он знает, что я здесь, – прошептала она в ночи. – Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас, помоги всем нам.

Волоча сумку, она снова пошла к дому.

Они появились два дня спустя, 24 июля. Она не успела сделать все приготовления, как собиралась; снова матушка Абигайль чувствовала себя полностью разбитой и истощенной, способной только еле-еле передвигаться, испытывая боль во всем тепе, она с трудом даже набирала воду из колодца. Она проспала почти весь день после эпопеи с курами и борьбы с полчищем ласк. Ей снилось, что она находится в прохладном месте высоко в горах, где-то посередине Скалистых гор, на запад от шоссе № 6, серпантином вьющегося между высокими скалистыми стенами, затенявшими этот провал весь день, куда солнце заглядывало только на полчаса с одиннадцати сорока пяти до двенадцати пятнадцати. В ее сне стояла кромешная тьма – ни сияния луны, ни проблеска звезды. Где-то завывали волки. Внезапно в этом мраке открылся Глаз, устрашающе поворачиваясь из стороны в сторону, в то время как ветер тоскливо завывал в соснах и голубых горных елях. Это был он, и он искал ее.

Матушка Абигайль очнулась после этого продолжительного, томительного сна менее отдохнувшей, чем когда ложилась, и снова она молила Господа освободить ее или, по крайней мере, изменить направление, которое Он предназначил для нее.

На юг, север или восток, Господи, и я покину Хемингфорд Хоум, вознося Тебе молитвы. Но только не на запад, только не к тому темному человеку. Скалистых гор недостаточно, чтобы разделить нас и его. Пусть лучше между нами станут Анды.

Но какая разница. Позже или раньше, когда этот человек почувствует в себе достаточно сил, он отправится на поиски тех, кто будет противостоять ему. Если не в этом году, то в следующем. Собаки исчезли, их унес грипп, но высоко в горах остались волки, готовые услужить Отпрыску Сатаны.

И не только волки готовы были служить ему.

Утром того дня, когда прибыли ее гости, матушка Абигайль начала растапливать печь в семь утра. Господь ниспослал ей прохладный, облачный день, первый за несколько недель. К вечеру, скорее всего, пойдет дождь. По крайней мере, бедро, сломанное ею в 1958 году, предсказывало дождь.

Сначала матушка испекла пироги, положив в них консервированную начинку, хранящуюся на полках ее кладовой, свежий ревень и клубнику из сада. Клубника, слава Богу, только что поспела, и приятно было сознавать, что она не пропадет зря. От самого факта, что она готовит еду, матушка почувствовала себя намного лучше, потому что куховарила всю свою жизнь. Черничный пирог, два с ревенем и клубникой и один яблочный. Ароматы стряпни наполнили утреннюю кухню. Абигайль разложила пироги охлаждаться на подоконники – так она делала всю свою жизнь.

Она замесила самое воздушное тесто, какое только могла, хотя без свежих яиц сделать это было крайне трудно – ведь были же яйца в курятнике, и некого винить, кроме самой себя. С яйцами или без оных, но к полудню маленькая кухонька с покатым полом, покрытым поблекшим линолеумом, наполнилась запахом жареных кур. Они отлично прожарились, поэтому старушка с удовлетворением поплелась на крыльцо, используя смятую газету в качестве опахала.

Куры получились именно такими, что лучшего и желать нельзя. Один из этих парней сорвет дюжины две сахарных початков кукурузы, так что они отлично поедят на воздухе.

Положив кур на бумажное полотенце, она вышла на заднее крыльцо с гитарой, уселась и начала играть. Она спела все свои любимые гимны, ее высокий дрожащий голос парил в неподвижном воздухе.

 
Наш путь опасен и тернист,
Род человеческий страдает,
И только тот, кто сердцем чист,
На Иисуса уповает.
Сын Человеческий, приди,
Людей от скверны огради!
 

Музыка показалась ей настолько прекрасной (хотя слух у нее упал до такой степени, что она никогда не была уверена, хорошо ли настроена ее гитара), что матушка Абигайль сыграла еще одни гимн, и еще один, и еще.

Матушка начала было наигрывать «Мы отправляемся к Сиону», когда услышала звук мотора, приближающийся с севера по Полк Каунти-роуд. Она перестала петь, но ее пальцы машинально перебирали струны гитары, пока она прислушивалась, склонив голову набок. Приехали, да, Господи, они отыскали дорогу, и теперь она уже видела пенистый шлейф пыли, поднимаемый грузовичком, когда тот поехал по грунтовой дороге и остановился перед воротами у ее домика. Огромное, приветственное волнение наполнило все ее существо, матушка Абигайль обрадовалась, что надела свое лучшее платье. Она зажала гитару коленями и прищурила глаза, хотя солнца по-прежнему не было.

Теперь гул мотора стал громче, а через мгновение, в просвете…

Да, она увидела машину – старенький «шевроле», фермерский грузовичок-пикап, ехал очень медленно. Кабина была полна: судя по всему, там находилось четверо (она, несмотря на свои сто восемь лет, по-прежнему хорошо видела вдаль), а еще трое в кузове, они стояли, вглядываясь в дорогу поверх кабины. Матушка увидела худого светловолосого мужчину, рыженькую девушку, а посередине… да, это был он, мальчик, который только учился быть мужчиной. Темные волосы, овальное лицо, высокий лоб. Он увидел ее, сидящую на пороге, и стал неистово размахивать рукой. Через мгновение и светловолосый повторил его жест. Рыженькая девушка только смотрела. Матушка Абигайль подняла руку и помахала в ответ.

– Слава Господу, что он привел их сюда, – хрипло пробормотала она, Теплые ручейки слез покатались по ее щекам. – Господь мой, благодарю тебя за это.

Пикап, громыхая и поскрипывая завернул во двор. За рулем сидел мужчина в соломенной шляпе с голубым бархатным околышем и пером, воткнутым за ткань.

– И-и-и-и-хо! – выкрикнул он и замахал рукой. – Здравствуй, матушка! Нику казалось, что ты можешь быть здесь, здесь ты и оказалась! И-и-и-и-хо! – Он нажал на сигнал. Рядом с ним сидел мужчина под пятьдесят, женщина того же возраста и маленькая девчушка в красном вельветовом комбинезоне. Девчушка стеснительно размахивала ручкой, большой палец второй руки был засунут в ротик.

Паренек с повязкой на глазу и темными волосами – Ник – выпрыгнул их кузова грузовичка даже раньше, чем тот полностью остановился. Ему удалось удержать равновесие, он выпрямился, а затем медленно направился к ней. Лицо его было серьезным, но здоровый глаз светился радостью. Он остановился на ступеньках крыльца, а затем зачарованно огляделся вокруг… на двор, на дом, на старое дерево с подвешенными на него качелями с сиденьем из старого колеса. Но больше всего он вглядывался в нее.

– Здравствуй, Ник, – сказала она. – Я рада видеть тебя. Благослови тебя Бог.

Ник улыбнулся, теперь уже с трудом сдерживая слезы. Он поднялся к ней по ступеням и взял ее за руки. Матушка Абигайль подставила ему свою морщинистую щеку, и Ник нежно поцеловал ее. Позади них пикап, наконец, остановился, и все вышли во двор. Мужчина, сидевший за рулем, держал девочку в красном комбинезоне, ее правая нога была в гипсе. Ручка ребенка крепко обнимала загорелую шею водителя. Рядом с ним стояла пятидесятилетняя женщина, за ней рыженькая и светловолосый паренек с бородкой. «Нет, не мальчик, – подумала матушка Абигайль, – просто он умственно отсталый». Последним стоял мужчина, ехавший в кабине. Он протирал стекла очков в стальной оправе.

Ник вопросительно смотрел на нее, и старая женщина кивнула головой.

– Ты все правильно сделал, – сказала она. – Господь привел тебя, и матушка Абигайль собирается накормить тебя.

– Добро пожаловать всем! – добавила она, повышая голос, – Мы не можем оставаться здесь слишком долго, но, прежде чем отправиться в путь, мы отдохнем, преломим вместе хлеб и немного познакомимся друг с другом.

Малышка из своего надежного укрытия поинтересовалась:

– А правда, что вы самая старая женщина в мире?

Матушка Абигайль уперлась рукой в бедро и рассмеялась:

– Может быть, и так, детка. Может быть.

Она попросила их расстелить ее красную скатерть под яблоней, и две женщины, Оливия и Джун, накрыли на стол, пока мужчины ходили за кукурузой. Та варилась не так уж долго, и, хотя у матушки Абигайль не было настоящего масла, зато соли и сливочного маргарина вполне хватало.

Во время еды почти никто не говорил – раздавался лишь звук жующих челюстей и возгласы одобрения и удовольствия. У матушки повеселело на сердце при виде так хорошо управляющихся с пищей людей, и эти люди отдали ей должное. Они сделали ее путешествие на ферму Ричардсонов и борьбу с ласками более чем стоящими. Не то чтобы они были по-настоящему голодны, но если человек целый месяц ест только из банок с консервами, то у него вырабатывается устойчивое пристрастие к чему-либо свежеприготовленному. Сама матушка съела три кусочка курицы, початок кукурузы и небольшой кусок пирога с клубникой и ревенем. Когда все было съедено, она чувствовала себя набитой, как подушка.

Когда все уселись поудобнее и кофе был налит в чашки, водитель – фермер с открытым и честным лицом по имени Ральф Бретнер – сказал ей:

– Это была божественная пища, мэм. Не могу припомнить, когда еще я ел такую вкуснятину. Огромное спасибо.

Остальные согласно забормотали. Ник улыбнулся и закивал головой.

Девчушка спросила:

– Можно я саду к тебе на колени, бабушка?

– Думаю, ты слишком тяжелая, милая, – заметила пожилая женщина, Оливия Уокер.

– Чепуха, – ответила Абигайль. – День, когда я не смогу подержать ребенка на коленях, будет днем, когда меня завернут в саван. Иди сюда, Джина.

Ральф поднес и усадил девочку.

– Когда станет тяжело, скажите мне. – Он пощекотал щечку девочки перышком со шляпы. Малышка прикрыла лицо руками и захихикала:

– Не щекочи меня, Ральф! Не надо щекотать меня.

– Не беспокойся, – ласково ответил Ральф. – Я так наелся, что не в состоянии щекотать кого-нибудь слишком долго. – Он снова уселся.

– Что случилось с твоей ножкой, Джина? – спросила матушка Абигайль.

– Я сломала ее, когда упала с сарая, – ответила Джина. – Дик перевязал ее. Ральф говорит, что Дик спас мне жизнь, – Девочка послала воздушный поцелуй мужчине в очках в стальной оправе. Тот слегка покраснел, закашлялся и улыбнулся.

Ник, Том Каллен и Ральф наткнулись на Дика Эллиса, шедшего по обочине дороги с рюкзаком на спине, когда пересекали Канзас. Дик был ветеринаром. На следующий день, проезжая через маленький городок под названием Линдсборг, они остановились пообедать и услышали слабые крики, доносящиеся из южной часта города. Если бы ветер дул в другую сторону, они бы вообще никогда ничего не услышали.

– Слава Богу, – благодушно произнесла матушка Абигайль, ероша волосы девчушки.

Целые три недели Джина жила одна. Два дня назад она играла на сеновале в сарае своего дяди, когда прогнившие доски рухнули, и девочка провалилась вниз, пролетев сорок футов. Копна сена смягчила ее падение, но она скатилась с нее и сломала ногу. Сначала Дик Эллис был настроен весьма пессимистично по поводу ее шансов на выздоровление. Он сделал ей местную анестезию, чтобы совместить кость; Джина очень сильно похудела, да и общее состояние девочки было настолько ослабленным, что он боялся, как бы это не убило ее (ключевые слова в этом разговоре произносились по буквам, в то время как девочка рассеянно играла с пуговицами платья матушки Абигайль).

Джина качнулась назад с неожиданной для всех скоростью. Ее постоянно тянуло к Ральфу и его забавной шляпе. Громко, но как-то застенчиво Эллис сказал, что самым ужасным было то, что рядом с девочкой никого не было.

– Конечно, – согласилась Абигайль. – Если бы вы не нашли ее, она бы просто скончалась.

Джина зевнула, глаза у нее были осоловелые, сонные.

– Давайте я возьму ее, – произнесла Оливия Уокер.

– Отнеси ее в маленькую комнату в конце коридора, – сказала Абигайль. – Можешь спать с ней, если хочешь. А эта другая девушка… как ты говоришь тебя зовут, милочка? У меня просто вылетело из головы.

– Джун Бринкмейер, – ответила рыженькая.

– Ты можешь спать со мной, Джун, если, конечно, не возражаешь. Кровать недостаточно просторна для двоих, и я не думаю, что тебе так уж хочется спать с такой старой вешалкой, как я, но можно снять матрац с чердака, если его еще не сожрала моль. Один из наших мужчин поможет тебе.

– Конечно, – тут же вызвался Ральф.

Оливия унесла уже засыпающую Джину в кровать. Кухня, переполненная людьми больше, чем за многие годы, погружалась в сумерки. Кряхтя, матушка Абигайль поднялась на ноги и зажгла три керосиновые лампы, поставив одну из них на стол, вторую на плиту (железная печка теперь остывала, потрескивая), а третью на подоконник веранды. Темнота отступила прочь.

– Возможно, старинные времена самые лучшие, – внезапно произнес Дик, и все посмотрели на него. Он покраснел и снова закашлялся, но Абигайль только засмеялась.

– Я хочу сказать, – несколько напористо продолжил Дик, – что первая домашняя еда, съеденная мною с… с тринадцатого июня, кажется так. День, когда отключилось электричество. И потом, я же готовил сам. То, что у меня получалось, с трудом можно назвать, домашней стряпней. Моя жена, теперь уже… она была отличной поварихой. Она… – Он замолчал.

Вернулась Оливия.

– Моментально заснула, – сообщила она. – Девочка очень устала.

– Вы сами пекли хлеб? – спросил Дик матушку Абигайль.

– Конечно. Всегда. Конечно, это не дрожжевой хлеб, дрожжи уже закончились. Но есть ведь и другие сорта.

– Я так соскучился по хлебу, – просто и откровенно сказал он. – Элен… моя жена… обычно она пекла хлеб два раза в неделю. Теперь, кажется, это единственное, что мне нужно. Данте мне три кусочка хлеба, немного клубничного джема, и, мне кажется, я смогу умереть счастливым.

– Том Каллен устал, – внезапно произнес Том, – Б-О-Ж-Е, как я устал. – Он зевнул так, что у него хрустнули челюсти.

– Ты можешь устроиться на ночлег в сарае, – сказала Абигайль, – Там немного затхло, зато сухо.

Несколько секунд они прислушивались к монотонному шуршанию дождя, который шел уже почти целый час. В одиночестве это был бы очень тоскливый звук. В компании же он был приятным, таинственным, сближающим и сплачивающим их всех вместе. Вода, бормоча в оцинкованных водостоках, стекала в дождевую бочку, которую Абби до сих пор держала около дома. Откуда-то издалека – скорее всего, из Айовы – доносились раскаты грома.

– Надеюсь, у вас есть все необходимое для ночлега? – спросила матушка Абигайль.

– Все, что нужно, – ответил Ральф. – Мы справимся сами. Пойдем, Том. – Он встал.

– Как ты думаешь, – остановила его Абигайль, – может быть, вы с Ником задержитесь немного со мной, Ральф?

Ник сидел за столом, напротив всех, в противоположном углу от ее кресла-качалки. «Можно подумать, – размышляла она, – что если человек не может говорить, значит, он обязательно потеряется в комнате, набитой людьми, что он просто исчезнет из вида». Но было в Нике нечто такое, что опровергло это расхожее мнение. Он сидел очень тихо и спокойно, следя за ходом беседы, его лицо реагировало на каждое произнесенное слово. Это лицо было открытым и умным, но слишком скрытным для такого молодого человека. Во время беседы матушка Абигайль несколько раз замечала, как люди смотрят на него, будто Ник мог подтвердить то, что он или она сказали. Они прекрасно понимали его. И несколько раз она подметила, что он встревоженно и озабоченно всматривается через окно в ночную темень.

– Вы можете помочь мне достать этот матрац? – вежливо спросила Джун.

– Мы с Ником сделаем это, – вставая, произнес Ральф.

– Я не могу отправиться в этот сарай один, – сказал Том. – Клянусь, нет!

– Я пойду с тобой, – откликнулся Дик. – Мы возьмем с собой лампу и соорудим постель – Он встал. – Еще раз спасибо, мэм. Не могу выразить, насколько все было вкусно.

Остальные хором присоединились к его словам благодарности. Ник и Ральф принесли матрас, оказавшийся почти целым. Том и Дик (нуждающиеся только в Гарри, чтобы дополнить троицу, подумала матушка Абигайль) отправились в сарай. Вскоре Ник, Ральф и матушка Абигайль остались в кухне одни.

– Не возражаете, если я закурю, мэм? – спросил Ральф.

– Нет, если ты не станешь сбивать пепел на пол. В буфете позади тебя есть пепельница.

Ральф пошел за пепельницей, а матушка Абигайль тем временем рассматривала Ника. На нем была рубашка цвета хаки, голубые джинсы и выцветшая куртка мастерового. Было в нем нечто такое, отчего ей казалось, что она знала его раньше или знала его всегда. Глядя на него, она чувствовала то спокойное знание и некую завершенность, как будто этот момент был уготован самой судьбой. Как будто теперь, в самом конце ее жизни, снова рядом с ней ее отец, Джон Фриментл, высокий, черный и гордый, но теперь в образе этого юного белокожего глухонемого, глядевшего на нее сверкающим выразительным глазом на очень скрытном лице.

Абигайль выглянула в окно и увидела, что свет фонарика переместился на окно сарая и осветил часть двора. Она подумала, до сих пор ли в сарае пахнет коровами. Вот уже года три она не заглядывала в сарай. Не было нужды. Ее последняя корова, Дэзи, была продана в 1975 году, но в 1987 году сарай все еще сохранял коровий дух. Возможно, и до этого дня. Неважно; есть запахи намного хуже.

– Мэм?

Она оглянулась. Теперь Ральф сидел рядом с Ником, держа в руках листок из блокнота и подставляя его поближе к свету лампы. На коленях у Ника лежали блокнот и шариковая ручка. Он все так же пристально смотрел на нее.

– Ник говорит… – Ральф откашлялся, почувствовав неловкость.

– Продолжай.

– В его записке сказано, что ему трудно читать по вашим губам, потому что…

– Кажется, я догадываюсь почему, – прервала она. – Не страшно.

Она встала и порылась в комоде. На второй полочке стояла пластиковая баночка, а в ней в некоей жидкости, как медицинские экспонаты, плавали две вставные челюсти.

Она выловила их и прополоскала в воде.

– Видит Бог, как я их не люблю, – раздраженно заметила она, вставляя протезы. – Нам необходимо поговорить, – продолжила она. – Вы двое здесь вожаки, и нам надо кое-что обсудить и выяснить.

– Ну, – ответил Ральф, – только не я. Я всю жизнь был простым рабочим и фермером. В моей голове больше путаницы, чем ясных мыслей. Ник, вот кто, я думаю, главный.

– Это правда? – спросила она, глядя на Ника.

Ник что-то быстро написал, а Ральф читал это вслух, пока тот продолжал писать; «Да, это была моя мысль отправиться сюда. А насчет главенства я не знаю».

– Мы встретили Джун и Оливию в девяноста милях южнее, – сказал Ральф. – Позавчера, ведь так, Ник? И уже тогда мы направлялись к вам, матушка. Женщины тоже шли на север. Как и Дик. Мы просто объединились.

– А вы встречали других людей? – спросила она.

«Нет, – написал Ник. – Но у меня такое чувство – как и у Ральфа, – что есть другие люди, которые прячутся и следят за нами. Возможно, боятся. Никак не могут оправиться после шока от трагедии».

Абигайль согласно кивнула.

«Дик сказал, что за день до того, как он присоединился к нам, он слышал шум мотоцикла откуда-то с юга. Значит, вокруг есть и другие люди. Я думаю, они пугаются, видя такую группу людей, собравшихся вместе».

– Почему ты пришел сюда? – Ее глаза, спрятанные в лучах морщинок, внимательно и остро смотрели на него.

Ник написал: «Вы мне снились. Дик Эллис говорит, что и ему однажды снился такой сон. А малышка Джина называла вас бабушкой задолго до того, как мы приехали сюда. Она описывала ваш дом. И качели из колеса».

– Благослови ребенка, Господи, – рассеянно произнесла Абигайль. Она взглянула на Ральфа, – А ты?

– Раз или два я видел вас во сне, мэм, – ответил Ральф. Он облизнул губы. – Но чаще мне снился только… только тот другой приятель.

– Какой другой приятель?

Ник написал. Обвел кружком написанное. И передал написанное прямо ей в руки. Матушка Абигайль не очень хорошо видела вблизи без очков, но это она смогла прочитать. Написано было крупными буквами, как те четыре слова, начертанные Господом на стене дворца Валтасара. А эти два слова, обведенные кружком, заставили ее поежится. Она вспомнила о ласках, крадущихся по шоссе, вырывающих у нее из рук сумку своими острыми, как иглы, смертоносными зубами. Она подумала об открывающемся красном глазе, появляющемся в темноте, смотрящем, выискивающем теперь не только старую женщину, но целую группу мужчин и женщин… и маленькую девочку.

Два слова, взятые в кружок: «Темный человек».

– Мне указано, – сказала матушка Абигайль, складывая листок, расправляя его, затем снова складывая, не обращая внимания на артритную боль, – что мы отправимся на запад. Во сне мне сообщил это Господь Бог. Я не хотела слушать. Я уже старая женщина, единственное, чего я хочу, это умереть на этом клочке земли. Она была собственностью моей семьи в течение ста двенадцати лет, но мне не суждено умереть здесь, так же как и Моисею было суждено повести в Ханаан сынов Израилевых.

Она замолчала. Двое мужчин сосредоточенно смотрели на нее, освещенную светом лампы, а снаружи продолжал идти дождь, медленно и бесконечно. Гроза прошла стороной. «Господи, – подумала старушка, – эти протезы так давят мне на десны. Я хочу снять их и лечь в постель».

– За два года до этой эпидемии мне начали сниться вещие сны. Я всегда видела сны, и иногда они исполнялись. Пророчество – это дар Господа, но каждый способен на это. Моя бабушка называла это сиянием лампы Господней, иногда просто сиянием. В этих снах я видела себя, идущей на запад. Сначала только с кучкой людей, затем их количество росло и росло. На запад, всегда на запад, пока я не увидела Скалистые горы. Получалось так, что нас уже было очень много, человек двести, даже больше. И там были знаки… нет, не предзнаменования Господни, а обыкновенные дорожные указатели, на каждом из них было написано что-то типа «БОУЛДЕР, КОЛОРАДО, 609 МИЛЬ» или «ДОРОГА ВЕДЕТ В БОУЛДЕР».

Она помолчала.

– Эти сны, они пугали меня. Ни одной душе я не рассказывала о них, вот как я была напугана. Я чувствовала себя так, как, должно быть, чувствовал себя Иов, когда Господь заговорил с ним из центра урагана. Я даже пыталась сделать вид, что это все пустячные сны, глупая старуха, бегущая от Бога, совсем как Енох. Но огромная рыба все равно проглотила нас, видите! И если Господь говорит Абби: «Ты должна рассказать», то я так и делаю. Я всегда чувствовала, что кто-то должен прийти ко мне, некто особенный, вот так я и поняла, что это время пришло.

Она взглянула на Ника, который внимательно следил за ней своим единственным глазом сквозь дым сигареты Ральфа Брентнера.

– Я сразу узнала тебя, как только увидела, – сказала она. – Это ты, Ник. Господь прикоснулся своим пальцем к твоему сердцу. Но у Него есть и другие пальцы, есть еще и другие люди, они тоже уже в пути, слава Господу. Он тоже дотронулся до них пальцем. Я тоже видела его во сне, он уже теперь разыскивает нас. Господь простил мне слабость духа, ведь я прокляла этого человека. – Она расплакалась и встала, чтобы выпить воды и успокоиться. Слезы были человеческой слабостью.

Когда она вернулась, Ник что-то писал. Потом он вырвал листок из своего блокнота и передал его Ральфу.

«Я не знаю ничего об участии Бога, но я уверен, что что-то совершается. Все встреченные мною двигались на север. Как будто вы были ответом на все вопросы. Вам снились другие? Дик? Джун или Оливия? А может быть, девочка?»

– Нет, не эта люди, другие. Мужчина, который не очень любит говорить. Беременная женщина. Мужчина приблизительно твоего возраста, который идет ко мне со своей гитарой. И ты, Ник.

«Вы считаете, что нам следует отправиться в Боулдер?»

Матушка Абигайль ответила:

– Это то, чего от нас ожидают.

Ник бесцельно полистал свой блокнот, а затем написал: «Что вам известно о темном человеке? Вы знаете, кто он?»

– Я знаю, что он собой представляет, но не кто он. Он самый настоящий дьявол во плоти. Все остальные – просто маленькие чертенята. Магазинные воришки, сексуальные маньяки и люди, привыкшие пускать в ход кулаки. Но он соберет их. Он уже собирает свое войско. Он собирает их быстрее, чем это делаем мы. Прежде чем он будет готов к атаке, он соберет вокруг себя много приверженцев. Не только дьяволов, похожих на него, но слабых… одиноких… и тех, кто изгнал Господа из своего сердца.

«Возможно, он не существует на самом деле, – написал Ник. – Может, он просто… – Ник погрыз кончик ручки, размышляя. Наконец он добавил: – … испуганная, худшая часть нас самих. Возможно, нам снится то, что мы боимся совершить».

Читая эти строчки вслух, Ральф нахмурился, но Абигайль сразу же поняла, что хотел сказать Ник. Это напоминало то, о чем говорили современные проповедники, появившиеся на земле за последние двадцать лет. Они говорили, что Сатана не существует в реальности. Существует дьявол, возможно, он возник из первородного греха, но он живет во всех нас, и изгнать его так же невозможно, как и извлечь содержимое яйца, не разбив скорлупы. Согласно интерпретации этих современных проповедников, Сатана превращался в головоломку из тысячи картинок – и каждый человек, будь то мужчина, женщина или ребенок, добавляли по своему маленькому фрагменту, чтобы составить целое. Да, в этом было нечто разумное и оно звучало так современно, но проблема заключалась в том, что это было неправдой. И если позволить Нику размышлять в подобном духе, то темный человек сожрет его со всеми потрохами.

Матушка Абигайль сказала:

– Я снилась тебе. Но разве я не реальна?

Ник согласно кивнул.

– И ты снился мне. Разве ты не существуешь на самом деле? Слава Богу, ты сидишь передо мной, держа на коленях блокнот. Этот другой человек реален так же, как и ты, Ник. – Да он реален. – Она вспомнила о стае ласк и о красном глазе, открывшемся в темноте. И когда она снова заговорила, голос у нее был хриплый и глухой. – Он не Сатана, – сказала она, – но он и Сатана знают о существовании друг друга и давно уже поддерживают связь.

«Библия не говорит о том, что произошло с Ноем и его семьей после потопа. Но я не удивлюсь, если узнаю об ужасной борьбе за души этих несчастных людей – за их души, их тела, их образ мысли. И я не удивлюсь, если то же самое происходит и с нами».

– Сейчас он западнее Скалистых гор, но рано или поздно он отправится на восток. Может быть, и не в этом году, но как только все будет готово. И нам предстоит встретиться с ним.

Ник взволнованно качал головой.