Текст книги "Исход. Том 1"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

Своим образцовым поведением он заслужил определенные привилегии, и когда навалилась эта странная болезнь, его отправили вниз, в лазарет, а через несколько дней уже не было новых поступающих, потому что те, кто был болен, теперь были мертвы. Все были либо мертвы, либо сбежали, кроме молодого охранника по имени Джейсон Деббинс, который сел в кабину тюремного автомобиля и там застрелился.

И куда же еще он мог отправиться, как не домой?

Ветер мягко прикоснулся к его щеке и тут же умер. Он поджег еще одну спичку и бросил ее. Спичка попала в лужицу газолина, который тотчас вспыхнул. Пламя было голубым, оно распространялось деликатно, как корона со вставленной посередине спичкой. Мусорщик смотрел, завороженный этим волнующим зрелищем, а затем быстро помчался к лестнице, окружавшей цистерну до самого низа, оглядываясь через плечо. Сквозь марево огня он увидел насос, раскачивающийся из стороны в сторону, словно призрак. Голубое пламя высотой не более двух дюймов продвигалось к насосу расширяющимся полукругом. Жучок прекратил свои попытки выбраться на волю, превратившись теперь в обуглившуюся шелуху.

И со мной может случиться то же самое.

Но вряд ли он хотел этого. Он как-то неясно осознавал, что теперь в его жизни появилась иная цель, великая и грандиозная. Поэтому он подавил подкрадывающийся страх и ринулся вниз по лестнице, постукивая ботинками по железным ступеням и скользя рукой по высоким, кое-где тронутым ржавчиной поручням. Вниз, вниз, по кругу, размышляя, сколько времени понадобится огню, чтобы добраться до уст шланга, когда искра попадет в горло насоса, а затем в живот цистерны. Волосы развевались, обнажая его лоб, испуганная безумная улыбка плясала на лице, ветер свистел в ушах, он мчался вниз. Теперь он был уже на полпути, уже миновал надпись огромными буквами, выведенными зеленой краской на белом фоне цистерны. Вниз, вниз, и если бы у него подвернулась нога или он споткнулся о что-то, он полетел бы вниз кувырком так же, как недавно баллон с газом, ломая кости, как сухие ветки.

Земля приближалась, вот они, белые круги гравия вокруг цистерны, зеленая трава за гравием. Машины на парковке стали приобретать нормальные размеры. А ему все еще казалось, что он летит, летит в своих мечтах и никак не может достигнуть земли, чтобы бежать, бежать и, наконец, исчезнуть. Он находился рядом с бомбой, и запал уже горел. Сверху послышался неожиданный звук, как будто взорвался фейерверк в честь дня Четвертого июля. Бах – и что-то пролетело мимо него. Часть насосной трубы – с острым, почти восхитительным страхом увидел он. Она была полностью обугленной, приобретя невообразимую форму, расплавившись от огня.

Дональд вцепился в перила и спрыгнул, что-то треснуло в запястье. От боли, пронзившей руку до локтя, потемнело в глазах. Он упал на гравий и покатился клубком, сдирая кожу на руках, но вряд ли ощущал это. Теперь он был охвачен стонущей, хихикающей паникой, а день казался таким ярким.

Мусорщик вскочил, оглядываясь назад и вверх, и бросился бежать. На верху средней цистерны образовалась желтая шевелюра, росшая с неимоверной быстротой. Все это могло взлететь на воздух в любой момент.

Он бежал все быстрее, правая кисть болталась на сломанном запястье. Наконец он достиг автомобильной стоянки, ноги его коснулись асфальта. Теперь он пересекал стоянку, собственная тень преследовала его. Он бежал прямо к полуоткрытым воротам, назад к шоссе № 130. Мусорщик пересек его и нырнул в кювет, приземляясь на ложе из сухих листьев и влажного мха, обхватив голову руками, дыхание тысячью ножей разрывало ему грудь.

Цистерна взорвалась. Не БАХ-Х! а БА-БАХ! – звук неимоверно громкий и в то же время необычайно отрывистый и опустошающий. Мусорщику даже показалось, что у него лопнули барабанные перепонки, а глаза вылезли из орбит, когда воздух как-то изменился. Последовал второй взрыв, затем третий, а Мусорщик корчился на подстилке из мертвых листьев, оскаливаясь и беззвучно крича. Вдруг он сел, заткнув уши руками, но внезапный порыв ветра, ударив его, опрокинул навзничь с такой силой, будто Дональд был не тяжелее перышка. Молодая поросль позади него склонилась к земле, тревожно зашуршав листвой, как флаги на флагштоках в ветреный день. Одно или два деревца сломались с таким треском, будто кто-то выстрелил из спортивного пистолета. Горящие обломки цистерны дождем посыпались на противоположную сторону дороги. Они со стуком и скрежетом ударялись о землю, кувыркались, крутились, скрюченные и обгоревшие, как и обломок насоса.

БА-БАХ-Х-Х!

Мусорщик снова сел и увидел гигантское огненное дерево, выросшее позади автомобильной стоянки. С его вершины клубами валил черный дым, он поднимался на невообразимую высоту, прежде чем ветер обрывал его и уносил в сторону. Смотреть на него можно было только прищурив глаза, почти закрыв, теперь к Мусорщику подбиралось обжигающее тепло, прижимаясь к его коже, обдавая его жаром. Протестуя, глаза его покрылись влагой. Еще один шквал горящего металла, блистающий как бриллиант, обрушился с неба, приземляясь в канаву футах в двадцати от него, и сухие листья, покрывающие влажный мох, вспыхнули как порох.

БА-БАХ-Х-Х-БА-БАХ-Х-Х!

Если он останется здесь, то взлетит на воздух, вопя и отплясывая джигу в волнах этих бешеных взрывов. Мусорщик вскочил на ноги и побежал по обочине дороги в направлении Гэри, дыхание его становилось все горячее и горячее. Воздух приобрел привкус металла. Он ощупал руками волосы, опасаясь, не загорелись ли они. Приторный запах бензина, наполнивший воздух, казалось, облепил его плотным слоем. Горячий ветер трепал одежду. Он чувствовал себя окороком, пытающимся выбраться из микроволновой печи. Дорога двоилась перед его слезящимися глазами, затем стала троиться.

Послышался еще один рокочущий грохот, когда воздушная волна захлестнула административное здание «ЧИРИ ОЙЛ КОМПАНИ». Осколки стекла тысячью блистающих турецких сабель взлетели в воздух. Обломки кирпича и шлакоблоков градом сыпались с неба, вонзаясь в землю. Кусок стали толщиной с батончик «Марс» со свистом пронесся мимо руки Мусорщика, оставив глубокую царапину на коже. Огромный кусок, которого вполне хватило бы, чтобы превратить его голову в желеобразную массу, упал перед ним, а затем покатился дальше, оставив позади себя довольно глубокий кратер. Затем Дональд выбрался из-под зоны обвала, механически продолжая бежать, кровь молотом билась у него в голове.

БА-БАХ-Х-Х!

Это взорвалась еще одна цистерна, сопротивление воздуха впереди него, казалось, исчезло, и огромная теплая рука подтолкнула его сзади, рука, соответствующая очертаниям его тела с головы до ног, она понесла его вперед по дороге, он едва касался земли, и теперь на его лице была ухмылка ужаса обмочившегося в штаны человека, который держался за самого огромного в мире воздушного змея, подхваченного ветром высоко в небо, лети, лети, детка, все выше и выше, пока ветер не отправится в другую сторону, оставив тебя беспомощно орать, пока ты совершаешь это безумное падение, не в силах ничем помочь себе.

Позади него продолжалась канонада расстрела, амуниция Господа Бога взорвалась, сгорая в пламени праведности. Сатана брал рай штурмом, его капитаном артиллерии был ухмыляющийся сумасшедший с красными ободранными щеками по прозвищу Мусорщик, который так никогда и не станет Дональдом Мервином Элбертом.

Все смешалось: перекинутые машины, голубой почтовый ящик мистера Странга с поднятым флагом, дохлая собака с задранными вверх лапами, оборванные провода линии электропередач.

Теперь рука уже не так яростно подгаживала его вперед. Впереди него появилось сопротивление воздуха. Мусорщик рискнул обернуться и увидел, что холм, на котором ранее размещались цистерны с горючим, превратился в сплошной столб огня. Горело все, казалось, даже дорога позади него горела и плавилась, он видел, как деревья в летнем наряде превращались в пылающие факелы.

Он пробежал еще четверть мили, затем перешел на ковыляющий, спотыкающийся шаг. А еще через милю он позволил себе отдохнуть, глядя назад и возбужденно вдыхая радостный, будоражащий запах горения. Без пожарных и различных противопожарных приспособлений, чтобы остановить огонь, пожар распространится в ту сторону, куда подует ветер. Возможно, пожар будет длиться еще месяцы. Паутанвилл уйдет в небытие, затем линия огня отправится на юг, уничтожая дома, фермы, посевы, леса, луга. Огонь может добраться до Терре-Хот и сожжет то место, в котором его держали два года. Пожар может перекинуться и дальше! Действительно…

Взгляд его снова обратился на север в направлении Гэри. Теперь он мог видеть этот город, его строения были спокойны и невинны, как надпись мелом на светло-голубой доске. А за всем этим Чикаго. Сколько еще цистерн с бензином? Сколько автозаправок? Сколько заполненных горючим поездов, застывших на рельсах? Сколько хибарок, готовых вспыхнуть, как стог сена? Сколько городов вслед за Гэри и Чикаго?

Целая страна готова была сгореть под жарким летним солнцем.

Усмехаясь, Мусорщик поднялся на ноги и пустился в путь. Кожа его стала красной, как у вареного рака. Он не чувствовал этого, хотя в эту ночь он не сможет уснуть именно из-за этого, а также из-за не покидающей его экзальтированной радости. Впереди были более грандиозные пожары. Взгляд, его глаз стал нежным, сияющим и абсолютно безумным. Это были глаза человека, открывшего ось своего предназначения и взявшего управление ею в свои руки.

Глава 35

– Я хочу уехать из города, – не поворачиваясь, произнесла Рита. Она стояла на маленьком балконе, утренний ветерок играл полами прозрачного пеньюара, вдувая целые ярды материи сквозь дверь в комнату.

– Хорошо, – ответил Ларри. Сидя за столом, он ел сэндвич с омлетом.

Она обратила к нему свое осунувшееся, измученное лицо. Если в тот день, когда Ларри встретил ее в парке, она выглядела на элегантные сорок, то теперь Рита напоминала женщину, танцующую на хронологическом лезвии, разделяющем «под шестьдесят» от «далеко за шестьдесят». Между пальцами у нее была зажата сигарета, кончик ее дрожал, выпуская трепещущие струйки дыма, когда она подносила сигарету к губам и затягивалась не вдыхая.

– Я говорю серьезно.

– Я знаю, – ответил Ларри, – и я вполне согласен с тобой. Мы должны это сделать.

Ее лицо обмякло с каким-то облегчением, и с почти (но не совсем) бессознательным раздражением Ларри подумал, что от этого она стала выглядеть еще старше.

– Когда?

– А почему бы и не сегодня? – спросил он.

– Ты славный мальчик, – сказала Рита. – Хочешь еще кофе?

– Я налью сам.

– Чепуха. Сиди на месте. Я всегда приносила мужу вторую чашку. Он настаивал на этом. Хотя за завтраком я видела только его волосы. Остальное скрывалось за «Уоллстрит джорнэл» или за каким-нибудь скучнейшим произведением литературы. Чем-то не просто значительным или психологически глубоким, но определенно беременным значительностью. Белль. Камю. Мильтон. А вот ты совсем другое дело. – Она оглянулась через плечо по пути в кухню. – Преступно было бы прятать твое лицо за газетой.

Он слабо улыбнулся. Ее остроумие сегодня утром казалось наигранным, как и весь вчерашний день. Ларри вспомнил об их встрече в парке и то, как он подумал, что ее разговор напоминает россыпь бриллиантов на зеленом сукне бильярдного стола. Со вчерашнего же дня это больше стало похоже на блеск циркония – подделки, хоть и великолепной, но все же остававшейся фальшивкой.

– Пожалуйста. – Рита склонилась, чтобы поставить чашечку, но руки у нее дрожали, и горячий кофе пролился на ладонь Ларри. Он отшатнулся, от боли втягивая воздух сквозь зубы.

– О, извини… – Более чем испуг или оцепенение от страха на ее лице; там было то, что вполне можно назвать ужасом.

– Да ничего, все нормально…

– Нет, я просто… холодная примочка… не… сиди здесь… неуклюжая… глупая…

Рита расплакалась, слезы ручьем полились из ее глаз, будто она оплакивала смерть близких друзей, а не просто немного обожгла ему руку! Ларри поднялся из-за стола и обнял ее, не особенно радуясь судорожному движению, которым она обхватила его. «Космическая хватка, новый альбом Ларри Андервуда», – печально подумал он. О черт. Ты вовсе не хороший парень. Снова на круга своя.

– Извини, я не понимаю, что со мной творится, я никогда не была такой, извини…

– Да все нормально, ничего страшного. – Успокаивая ее, он автоматически стал гладить рукой ее волосы с проседью, которые стали выглядеть намного лучше (если уж говорить честно, то и вся она) после принятия продолжительной ванны.

Конечно, он знал в чем дело. Это было и личным, и не личным одновременно. На него это тоже подействовало, но не настолько сильно. С ней же все было по-другому, будто некий внутренний кристалл разбился в последние двадцать часов.

Не личным, как он предполагал, был запах. Он доносился сквозь открытую дверь балкона, вносимый прохладным утренним ветерком, который позже перейдет во влажную жару, если день не будет отличаться от последних трех-четырех дней. Запаху было трудно дать правильное определение, так чтобы эта голая правда казалась менее болезненной. Можно было сказать, что так пахнут подшившие апельсины или тухлая рыба, иногда так пахнет в метро, когда окна вагона открыты; но ни одно из этих определений не было абсолютно правильным. Это был запах гниющих людей, сотен тысяч тел, разлагающихся под лучами жадного солнца и в закрытых помещениях, вот что это было, только вряд ли приятно было осознавать и признавать эту реальность.

В Манхэттене электричество все еще было, но Ларри не думал, что это продлится долго. Во многих других местах его уже отключили. Прошлой ночью он вышел на балкон, когда Рита уже заснула, и с такой высоты ему было отлично видно, что огни погасли на большей территории Бруклина и во всем Куинсе. А вдоль Сто десятой вплоть до Манхэтгена стояла кромешная тьма. С другой стороны виднелись яркие огни Юнион-Сити и – возможно – Байонн, но Нью-Джерси был погружен в темноту. Темень означала больше чем утрату освещения. Кроме всего прочего, это еще означало и утрату воздушных кондиционеров и всевозможных современных удобств, которые делали жизнь вполне сносной в этом урбанистическом скопище после середины июня. Но прежде всего это означало, что все те, кто умер в своих домах и апартаментах, теперь разлагались, словно в духовках, и как только Ларри начинал думать об этом, его память возвращалась к тому, что он увидел в туалете. Ему даже во сне снилось это, и в его ночных кошмарах почерневший мужчина оживал и манил пальцем.

На более личном уровне, как предполагал Ларри, Рита была расстроена тем, что они увидели, когда вчера пополудни отправились в парк. Рита смеялась и мило болтала, когда они отправлялись туда, но вернулась она постаревшей.

Призывающий чудовищ лежал на одной из дорожек в луже крови. Его очки с раздавленными линзами валялись рядом с протянутой окаменевшей левой рукой. Очевидно, какое-то чудовище все же добралось до него. Мужчину долго и методично избивали. Ларри его тело напомнило подушечку для булавок.

Рита металась и визжала, а когда ее истерику наконец-то удалось унять, стала настаивать на том, что они должны похоронить его. Так они и сделали. И после их возвращения в ее роскошные апартаменты Рита превратилась в ту женщину, которая предстала перед ним сегодня утром.

– Ничего страшного, – сказал Ларри, небольшой ожог, даже кожа не покраснела.

– Я принесу ангентайн. У меня есть в аптечке.

Она направилась было в ванную, но он взял ее за плечи и с силой усадил. Рита посмотрела на него снизу вверх, вокруг ее глаз залегли глубокие темные тени.

– Единственное, что ты будешь делать, это завтракать, – сказал Ларри. – Омлет, тосты и кофе. Затем мы раскроем карту и посмотрим, как нам лучше всего выбраться из Манхэттена. Знаешь, нам придется идти пешком.

– Да… я думаю, мы сможем.

Ларри отправился в кухню, не в силах видеть глухую мольбу в ее глазах, и достал последние два яйца из холодильника. Он разбил их в миску, выбросил скорлупу в мусорное ведро и начал взбивать их.

– Куда бы тебе хотелось отправиться? – спросил Ларри.

– Что? Я не…

– В какую сторону? – переспросил он с легким раздражением. Ларри добавил молоко к яйцам и поставил сковороду на плиту. – На север? Там Новая Англия. На юг? Но я не думаю, что нам стоит идти в том направлении. Мы можем пойм…

Сдерживаемый всхлип. Ларри обернулся и увидел, что Рита смотрит на него, руки сжаты на коленях, глаза блестят. Она пыталась сдержаться, но ей это не удалось.

– В чем дело? – приближаясь к ней, спросил Ларри. – Что стряслось?

– Мне кажется, я не смогу есть, – всхлипнула Рита. – Я знаю, ты хочешь, чтобы я поела… я попытаюсь… но этот запах…

Ларри пересек гостиную и закрыл стеклянные двери на шпингалеты.

– Вот, – произнес он, надеясь, что ему удастся скрыть преследовавшее его раздражение. – Лучше?

– Да, – ответила она. – Намного лучше. Теперь я смогу есть.

Ларри вернулся в кухню и помешал омлет, который уже начал подгорать. В кухонном шкафу он нашел терку, натер немного сыра и посыпал им омлет. Позади он уловил ее движение, а через мгновение мелодия Дебюсси наполнила апартаменты, слишком уж воздушная и вычурная, по мнению Ларри. Он ничего не имел против классического дерьма, человек просто обязан пройти сквозь все до конца и познать вашего Бетховена, Вагнера и тому подобную тягомотину. Зачем же сходить с ума по пустякам?

Рита в своей изысканной манере спрашивала его, чем он зарабатывал на жизнь… очень изысканно, отметил он с каким-то раздражением, словно был человеком, для которого такие простые вещи, как «на жизнь», не являются проблематичными. «Я пел в стиле рок-н-ролл, – ответил он, слегка удивившись, насколько безболезненно звучит это прошедшее время. – Пел то с одной группой, то с другой. Иногда подыгрывал на студийных записях». Она кивнула, и больше они не возвращались к этому вопросу. Ларри не испытывал ни малейшей потребности рассказывать ей о «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?» – теперь все это стало прошлым. Пропасть, между той жизнью и этой была настолько огромной, что он еще не мог постигнуть ее. В той жизни он бежал от торговца наркотиками; а в этой он мог похоронить мужчину в Центральном парке и (более или менее) принять это.

Ларри выложил омлет на тарелку, поставил на поднос, добавив чашку растворимого кофе с огромным количеством сливок и сахара, как любила Рита (сам же Ларри следовал кредо водителей грузовиков: «Если хочется чашку сливок с сахаром, зачем тогда просить кофе?»), и отнес все это в гостиную; Рита сидела на банкетке, приподняв локти и повернувшись лицом к стереопроигрывателю. Дебюсси вытекал из усилителей, как растаявшее масло.

– Кушать подано! – Ему пришлось крикнуть.

Рита подошла к столу с грустной улыбкой и посмотрела на омлет так, как бегун смотрит на препятствия, которые ему предстоит преодолеть, и приступила к еде.

– Отлично, – сказала она – Ты был прав. Спасибо.

– Пожалуйста, – ответил Ларри. – А теперь послушай. Я предлагаю вот что. Мы пойдем по Пятой к Тридцать Девятой и повернем на запад. Пересечем Нью-Джерси по туннелю Линкольна. Затем по шоссе № 495 на северо-запад до Пассика и… яйца нормальные? Не протухли?

– Отличные. – Рита положила в рот кусочек омлета и запила кофе – Как раз то, что мне было нужно. Продолжай, я слушаю.

– А от Пассика мы повернем на запад и будем идти, пока дороги не станут достаточно свободными, чтобы мы могли ехать. Потом, я думаю, мы сможем повернуть на северо-восток и направиться в Новую Англию. Сделать крюк, понимаешь, что я имею в виду? Кажется длиннее, но я думаю, что это спасет нас от многих неприятностей. Возможно, мы остановимся в каком-нибудь домике на побережье Мэна. Киттери, Йорк, Уэльс, Оганквит, а может, Скарборо или Бутбей-Харбор. Как тебе кажется?

Во время своей речи он смотрел в окно, а теперь повернулся к ней. То, что он увидел, страшно испугало его – у нее был такой вид, будто она сошла с ума. Она улыбалась, но была воплощением боли и страха. Пот выступил на ее лице огромными каплями.

– Рита? Господи, Рита, что…

– … извини… – Она вскочила, опрокидывая стул, и метнулась прочь из гостиной. Одной ногой она задела банкетку, на которой сидела до этого, и та перевернулась. Она и сама чуть не упала.

– Рита?

Она вбежала в ванную, и он услышал звук – ее завтрак выходил наружу. В раздражении Ларри грохнул кулаком по столу, затем встал и пошел за ней. Господи, он терпеть не мог, когда людей тошнило. От этого и самого начинает выворачивать. От запаха слегка переваренного сыра в ванной ему захотелось прикрыть рот. Рита сидела на нежно-голубом кафельном полу, поджав под себя ноги, голова ее все еще свешивалась над унитазом.

Она вытерла рот туалетной бумагой, а потом умоляюще взглянула на Ларри, лицо у нее было белее бумага.

– Извини, я просто не могла есть, Ларри. Правда. Мне так стыдно.

– Почему же тогда ты силой впихивала в себя еду, если знала, что все закончится вот этим? Зачем ты пыталась?

– Потому что ты хотел этого. И я не хотела, чтобы ты сердился на меня. Но ты все равно злишься, ведь так? Ты сердишься на меня.

Мысли Ларри снова вернулись к прошлой ночи. Она занималась любовью с такой бешеной энергией, что впервые он поймал себя на мысли о ее возрасте и почувствовал слабое отвращение. Все равно что тебя застали занимающимся любовью с надувной куклой. Он очень быстро кончил, как бы жалея себя, и она долго лежала на спине – неудовлетворенная, бурно дыша. Позже, когда он уже начал погружаться в сон, она прижалась к нему, и снова он вдохнул запах ее духов, гораздо более дорогих, чем пользовалась его мать, когда они отправлялись в кино, и Рита пробормотала ему то, что немедленно вырвало его из объятий сна и не давало ему заснуть еще часа два: «Ты ведь не оставишь меня, ведь так? Ты ведь не оставишь меня одну?»

До этого она была великолепна в постели, настолько великолепна, что Ларри был ошеломлен. Рита повезла его к себе домой после того, как они пообедали в день их первой встречи, и то, что случилось потом, произошло вполне естественно. Он помнит слабое отвращение, когда увидел ее обвисшую грудь и выступающие голубые вены (это напомнило ему варикозное расширение вен у его матери), но он забыл обо всем, когда ноги ее поднялись и ее ягодицы прижались к его бедрам с поразительной силой.

– Медленнее, – засмеялась она – Последнее должно быть первым, а первое – последним.

Он был на самой вершине, когда она оттолкнула его и потянулась за сигаретой.

– Какого черта ты делаешь? – удивленно спросил он, пока старина Джон Томас раскачивался в воздухе, слегка пульсируя.

Она улыбнулась:

– У тебя ведь свободна рука? Как и у меня.

Итак, они занимались этим, пока курили, она весело болтала о чем-то, хотя лицо ее порозовело, а через какое-то время дыхание ее изменилось, став коротким и прерывистым, фразы обрывались на полуслове.

– Пора, – сказала она, забирая у него сигарету. – Посмотрим, сможешь ли ты закончить то, что начал. Если не сможешь, я разорву тебя на части.

Он довел дело до конца к полному удовлетворению обеих сторон, и они скоро уснули. Ларри проснулся около четырех часов, смотрел на спящую Риту и думал, что опыт – великое дело. Последние годы Ларри частенько трахался, но то, что было раньше, не шло ни в какое сравнение с тем, что он пережил накануне. Это было намного лучше.

«Ну, у нее конечно же, были любовники».

От этой мысли он снова почувствовал возбуждение и обнял женщину, разбудив ее.

Все так и продолжалось до тех пор, пока они не наткнулись на безумца, вещавшего о приходе чудовищ. Правда, и до этого некоторые вещи беспокоили его, но он принимал их.

Два дня назад он проснулся часа в два ночи и услышал, как Рита набирает воду в стакан. Ларри понял, что она собирается запить снотворное. Она принимала большие желатиновые капсулы, известные на Западном побережье как «желторубашечники». Очень сильный транквилизатор. Ларри сказал себе, что она, возможно, принимала их задолго до появления супергриппа.

А еще то, как она ходила за ним следом по комнатам своей огромной квартиры, она даже стояла в дверях ванной, когда он умывался или отправлял естественные нужды. Ларри предпочитал один находиться в ванной, он считал все это интимным занятием, но он утешал себя тем, что некоторые люди считают иначе. Очень многое зависит от воспитания. Он поговорит с ней… когда-нибудь. Но теперь…

Придется ли ему нести ее на спине? Боже, он надеялся, что нет. Рита казалась достаточно сильной, по крайней мере так было в начале их знакомства. Это было одной из причин, почему его так сильно потянуло к ней в тот день в парке… главной причиной, если быть честным. «В рекламе больше нет правды», – с горечью подумал он. Какого черта он должен заботиться о ней, если не в состоянии побеспокоиться даже о себе? Он окончательно показал это, как только пластинка разбилась. Уэйн Стаки не постеснялся указать на эту черту его характера.

– Нет, – сказал он Рите, – я не сержусь. Просто… знаешь, я ведь не твой господин. Если ты не хочешь есть, то скажи об этом.

– Я говорила тебе… я сказала, что не думаю, что смогу…

– Черта с два ты сказала! – зло и раздраженно взревел он.

Рита, опустив голову, уставилась на свои руки, и Ларри понял, что она пытается сдержать рыдания, потому что ему это не понравится. На мгновение это еще больше разозлило его, он почти выкрикнул:

– Я тебе не отец и не твой толстый котяра муж! Я не собираюсь заботиться о тебе! Ты старше меня на целых тридцать лет! – Затем он почувствовал знакомые угрызения совести и удивился, что это с ним происходит. – Извини, – пробормотал он. – Я бесчувственный болван…

– Ну что ты, вовсе нет, – сказала она, всхлипывая. – Просто… все это выбивает меня из колеи. Это… вчера, этот несчастный в парке… Я подумала: теперь никто не будет заниматься розыском убийц и сажать преступников в тюрьму. Они будут разгуливать на свободе, и дальше убивая людей. Как звери в джунглях. Все это кажется вполне реальным. Ты понимаешь, Ларри? Понимаешь, о чем я говорю? – Рита подняла на него мокрые от слез глаза.

– Да, – ответил Ларри.

Он все еще испытывал раздражение и даже презрение к ней. Такова была реальная ситуация, и с этим ничего нельзя было поделать. Они находились в эпицентре событий и вынуждены были следить за их развитием. Его мать умерла; она скончалась у него на руках, так неужели Рита пытается убедить его в том, что она более чувствительна к происходящему, чем он? Он потерял мать, а она потеряла человека, который заботился о ее машине, но почему-то предполагалось, что ее потеря больше, чем его. Это была полная ерунда. Чистейшая ерунда.

– Постарайся не сердиться на меня, – сказала она, – я исправлюсь.

«Надеюсь на это. Только на это и надеюсь».

– Да все нормально, – ответил Ларри и помог Рите подняться. – Пойдем. Нам многое нужно сделать. Ты в состоянии заняться сборами?

– Да, – ответила Рита, но выражение ее лица было точно таким же, когда он предложил ей омлет.

– Когда мы выберемся из города, ты сразу почувствуешь себя лучше.

Она доверчиво взглянула на него:

– Правда?

– Уверен, – убежденно ответил Ларри. – Уверен, именно так и будет.

Они отправились во всеоружии. Магазин спортивных товаров был закрыт, но Ларри разбил витрину какой-то найденной им железкой. Сигнализация бессмысленно завывала, взывая к вымершей улице. Он выбрал большой рюкзак для себя и поменьше для Риты. Она уложила в них по две смены одежды – все, что он позволил взять с собой, – Рита отыскала все это в кладовой наряду с зубной пастой. Зубные щетки показались Ларри несколько абсурдными в том, что их ожидало. В дорогу Рита оделась изысканно – белые шелковые брюки, легкая блуза. Сам же Ларри надел поблекшие голубые джинсы и белую сорочку.

Они наполнили рюкзаки сухими продуктами, и ничем больше. Нет смысла, как сказал Ларри, отягощать себя множеством других вещей, включая и другую одежду, когда они просто смогут взять все необходимое на другом берегу. Она вымученно согласилась, отсутствие у нее интереса к сборам снова взвинтило его. После непродолжительного препирательства с самим собой Ларри добавил также двуствольное ружье, пистолет и двести пуль. Пистолет был красивый, на ценнике, который Ларри снял с дула и безразлично бросил на пол, было написано, что стоит он четыреста пятьдесят долларов.

– Ты действительно считаешь, что нам понадобится это? – тревожно спросила Рита. В ее сумочке все так же лежал изящный «браунинг».

– Я думаю, что так будет спокойнее, – ответил он, не считая нужным распространяться дальше, но думая об ужасном конце безумца, вещавшего о приходе чудовищ.

Рита тихонько ойкнула, и по выражению ее глаз Ларри понял, что она тоже подумала об этом.

– Этот рюкзак не слишком тяжел для тебя?

– Нет, вовсе нет. Правда.

– Видишь ли, у них есть особенность набирать вес во время ходьбы. Ты просто должна будешь сказать мне об этом, тогда я понесу его сам.

– Я смогу справиться с этим, – сказала она, улыбнувшись.

Когда они вышли на тротуар, Рита, оглянувшись по сторонам, сказала:

– Итак, мы покидаем Нью-Йорк. Я рада. Я чувствую себя так… как в те времена, когда я была еще совсем маленькой. И мой отец говорил: «Сегодня мы отправляемся в поход». Помнишь, как это бывало?

Ларри улыбнулся в ответ, вспоминая вечера, когда его мать говорила: «Вестерн, который ты так хотел посмотреть, Ларри, показывают в «Кресте». Клинт Иствуд в главной роли. Что ты на это скажешь?»

– Кажется, помню, – ответил он.

Рита привстала на цыпочки и подкинула рюкзак, удобнее пристраивая его на спине.

– Путешествие началось, – сказала она, а потом добавила так тихо, что он засомневался, правильно ли понял ее: – Дорога ведет все дальше…

– Что?

– Это строчка из Толкиена, – ответила Рита – «Властелин колец». Я всегда считала, что это некие врата в мир приключений.

– Чем меньше приключений, тем лучше, – сказал Ларри, но, почти не желая этого, он все же понял, что она имеет в виду.

Взгляд Риты все еще блуждал вдоль домов. В этом месте улица напоминала глубокий каньон между высокими зданиями из стекла и бетона, куда ни глянь запруженный автомобилями. Как будто все жители Нью-Йорка одновременно решили припарковаться здесь. Наконец Рита проговорила:

– Я побывала на Бермудах, в Англии, на Ямайке, в Монреале, Сайгоне и Москве. Но я никогда не отправлялась в поход с тех пор, как отец брал меня и мою сестру Бесс в зоопарк. Идем, Ларри.

Это путешествие по Нью-Йорку Ларри Андервуд никогда не забудет. Он поймал себя на мысли, что Рита не так уж и ошибалась насчет Толкиена. Толкиена с его сказочными землями, видимыми сквозь призму времени, с полубезумными, полуэкзальтированными образами, эльфами и феями, троллями и злыми волшебниками. Ничего подобного в Нью-Йорке не было, но изменилось все настолько и столь многое выбилось из привычного ритма, что невозможно было не думать об этом в терминах фантастки. Мужчина, висящий на фонаре на углу Пятой авеню и Пятьдесят Четвертой Восточной, в самом центре делового квартала, с табличкой, прикрепленной к груди: «ГРАБИТЕЛЬ». Кошка, лежащая на шестиугольном мусорном бачке (на одной из сторон его все еще была наклеена афиша бродвейского спектакля), кормящая котят и наслаждающаяся утренним солнышком. Молодой парень с улыбкой до ушей и чемоданчиком, подскочивший к ним и предложивший Ларри миллион долларов за разрешение попользоваться его женщиной четверть часика. Миллион, очевидно, находится в чемоданчике. Ларри взвел курок пистолета и посоветовал парню засунуть свой миллион в. другое место. «Конечно, приятель. Убери эту штуку, хорошо? Не стоит винить мужчину за попытку, ведь так? Приятного вам дня. Пока».