Текст книги "Исход. Том 1"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)

Франни ничего не ответила; она просто смотрела на него.

– Итак! – воскликнул Гарольд и дернулся всем телом, будто это слово взорвалось в нем. – Итак, я вынужден размышлять над всей этой несправедливостью. Несправедливость кажется, по крайней мере мне, настолько чудовищной, что легче поверить, что этот грубый деревенщина, который учит уму-разуму в нашей местной цитадели просвещения, наконец-то преуспел и свел меня с ума.

Он подтолкнул очки вверх, и Франни с сочувствием отметила про себя, насколько действительно ужасна его проблема с прыщами. «Неужели никто не говорил ему, – удивилась она, – что мыло и вода могут хоть как-то помочь в этом?» Неужели все они были слишком заняты собственной персоной, даже милашка Эми, которая проскочила в университет штата Мэн, не имея для этого веских оснований? Милашка Эми, которая была настолько смышленой и любезной, насколько Гарольд оставался неприятной букой.

– … свел меня с ума, – мягко повторил Гарольд. – Я исколесил весь город в «кадиллаке». А посмотри на эти ботинки. – Он немного приподнял штанины джинсов, показывая сверкающие ковбойские ботинки. – Восемьдесят шесть долларов. Я просто вошел в обувной магазин и выбрал свой размер. Я чувствую себя мошенником. Актером в каком-то спектакле. Сегодня были такие моменты, когда я был уверен, что сошел с ума.

– Это не так, – ответила Франни. От Гарольда несло так, будто он не мылся дня три-четыре, но это больше не вызывало у нее отвращения. (Откуда эта строка – «Я буду в твоих мечтах, если ты будешь в моих»?) – Мы не сумасшедшие, Гарольд.

– Возможно, было бы лучше, если бы мы сошли с ума.

– Кто-то же должен появиться, – сказала Франни. – Немного погодя. Когда эта болезнь, чем бы это ни было, пожрет самое себя.

– Кто?

– Кто-нибудь, кто отвечает за все, – неуверенно произнесла она. – Кто-нибудь, кто сможет… ну… привести все в порядок.

Он горько рассмеялся:

– Мое дорогое дитя… извини, Фран. Именно люди, облеченные властью, сделали это. Они отлично умеют снова приводить все в порядок. Они разрешили проблемы ослабленной экономики, загрязнения окружающей среды, дефицита топлива и холодной войны одним махом. Да, они приводят все в порядок, ладно. Они разрешили все так же, как Александр Македонский справился с Гордиевым узлом – разрубив его мечом на две части.

– Но это же просто эпидемия гриппа, Гарольд. Я слышала это по радио…

– Мать-Природа не может выдумать подобное, Фран. Твой некто, облеченный властью, имеет в распоряжении целую кучу вирусологов, бактериологов и эпидемиологов, собранных в каком-нибудь государственном учреждении, чтобы посмотреть, сколько же забавных жучков они смогут выдумать. Бактерии. Вирусы. Микробы. А в один прекрасный день какой-нибудь высокооплачиваемый лизоблюд сказал: «Посмотрите, что я изобрел. Оно убивает почти всех. Разве это не грандиозно?» И они повесили ему медаль на грудь и дали премию и огромный дом, а потом кто-то выпустил «это» наружу… Что ты собираешься делать, Фран?

– Похоронить отца, – мягко ответила она.

– О… да, конечно. – Гарольд несколько мгновений смотрел на нее, а потом поспешно, торопясь и сбиваясь, сказал: – Послушай, я собираюсь выбраться отсюда. Из Оганквита. Если я еще задержусь здесь, я действительно сойду с ума. Фран, почему бы тебе не поехать со мной?

– Куда?

– Не знаю. Пока еще не знаю.

– Ну что ж, если ты решишь куда именно, сообщи мне.

Лицо Гарольда просветлело:

– Хорошо, с удовольствием. Это… видишь ли, это вопрос… – Он замолчал и, нелепо покачиваясь, стал спускаться по ступеням крыльца. Его новые ковбойские ботинки сверкали на солнце. Франни наблюдала за ним с грустным удивлением.

Перед тем как сесть за руль машины, Гарольд помахал ей рукой. Франни махнула в ответ. Машина непрофессионально дернулась, когда он включил зажигание, а затем рывками и толчками попятилась по подъездной дорожке. Гарольд сдал влево, ломая колесами цветы Карлы, и чуть не съехал в кювет, когда выезжал на дорогу. Затем он, дважды посигналив, уехал. Франни смотрела ему вслед, пока машина не скрылась из вида, а потом вернулась в отцовский сад.

Часа в четыре Франни, вся дрожа, выбиваясь из последних сил, поднялась по лестнице. Тупая боль в висках была вызвана жарой, напряжением и усталостью. Она говорила себе, что можно дождаться следующего дня, но это только бы все осложнило. Под мышкой у нее была зажата лучшая дамасская скатерть ее матери, та, которую расстилали специально для гостей.

Все шло не так хорошо, как она надеялась, но все же не настолько плохо, как она опасалась. На лице отца копошились мухи: перелетали, сцепляли свои волосатые передние лапки вместе, потом расцепляли их, лицо его почернело, но он так загорел от работы в саду, что это было почти незаметно… если заставить разум не замечать этого. Запаха не было, именно этого Франни боялась больше всего.

Кровать, на которой он умер, была двуспальной, многие годы Питер делил ее с Карлой. Франни разложила скатерть на половине матери так, чтобы рубчик прикасался к рукам, бедрам и ногам отца. Затем, глубоко вдохнув (в голове оглушительно стучало), она приготовилась, завернуть отца в его саван. Питер Голдсмит был одет в полосатую пижаму, и это показалось Франни фривольным и пошлым до крайности, но что поделаешь. Она не могла вынести даже мысли о том, чтобы сначала раздеть его, а потом снова одеть.

Стараясь преодолеть внутреннее напряжение, Франни ухватилась за левую руку отца – та была твердой и негнущейся, как ножка стула, – и подтянула, переворачивая тело. Во время этой процедуры продолжительный, булькающий, клокочущий звук вырвался из него, отрыжка, которая, казалось, будет продолжаться бесконечно, заскрежетала в его горле, как будто саранча, скопившаяся там, ожила в темном туннеле, умоляя об освобождении.

Франни, взвизгнув, отскочила назад, сильно ударившись о прикроватный столик. Расческа, щеточки, будильник отца, стопка монеток, какие-то булавки, звякнув, свалились на пол. Теперь появился и запах – тухлый, газообразный дух, и сразу то, что еще оставалось от своеобразной защитной пленки, обволакивающей ее сознание, испарилось, и Франни открылась истина. Упав на колени, она обхватила голову руками и завыла. Она хоронила не огромную куклу: это своего отца она хоронила, и остатком его человеческой природы, самым последним, был вот этот тошнотворный дух, который теперь повис в воздухе. Да и тот скоро исчезнет.

Мир посерел, и звук ее собственного горя, резкий и непрерывный, отдалился, будто кто-то другой издавал эти звуки, возможно, одна из тех темнокожих женщин, которых показывают в теленовостях. Прошло время, она не знала сколько, а потом понемногу Франни начала приходить в себя и к осознанию всего того, что все еще предстояло сделать. Это были такие вещи, которые прежде она не смогла бы заставить себя сделать.

Франни подошла к отцу. Перевернула его. Он издал еще один такой же звук, но теперь уже истощившийся и непродолжительный. Она поцеловала его в лоб.

– Я люблю тебя, папа, – прошептала она – Я люблю тебя. Франни любит тебя. – Ее слезы упали ему на лицо и заблестели там. Она сняла с отца пижаму и одела его в самый лучший костюм, вряд ли обращая внимание на глухую боль в спине, боль в шее и руках, когда она поднимала отяжелевшие части его тела, одевала их, опускала и переходила к следующей части. Она подложила ему под голову два тома «Книги знаний», чтобы как следует завязать галстук.

В нижнем ящике, под носками, она отыскала его военные награды – Пурпурное Сердце, медали за отличие в военной подготовке, другие… и Бронзовую Звезду, которую он заслужил в Корее. Франни пристегнула их к лацкану. В ванной она нашла детскую присыпку фирмы «Джонсон» и припудрила отцу лицо, шею, руки. Запах присыпки, пота и ностальгии снова вызвал слезы. Пот струился по ее телу. Под глазами залегли темные круги крайнего нервного истощения.

Франни сомкнула над телом края скатерти, взяла иглу и прошила по краю. Затем, подвернув рубец, снова прошила. Всхлипывая и издавая стоны, Франни сумела опустить тело на пол, не уронив его. Близкая к обмороку, она вынуждена была передохнуть. Почувствовав, что может продолжать, Франни, приподняв верхнюю часть тела, подтащила его к лестнице, затем как можно осторожнее спустила на первый этаж. Здесь она снова остановилась, дыхание ее превратилось в быстрые хриплые всхлипывания. Головная боль стала острой, впиваясь в нее сильными вспышками. Франни протащила тело по холлу, затем через кухню на крыльцо. Вниз по ступеням. Ей снова понадобилась передышка. Все вокруг уже окутывал золотистый свет раннего вечера. Франни уселась рядом с телом отца и разрыдалась, уткнув голову в колени и раскачиваясь из стороны в сторону. А птицы весело щебетали вокруг. Она собрала все силы, чтобы дотащить тело до сада.

Наконец все было сделано. К тому времени, когда последний слой дерна вернулся на прежнее место (Франни выкладывала дерн так, будто это была какая-то головоломка), было уже без четверти девять. Вся она была перепачкана грязью. Только кожа вокруг глаз оставалась белой, дочиста отмытая слезами. Франни едва не валилась с ног от усталости. Слипшиеся волосы прядями свисали вдоль щек.

– Покойся с Богом, папа, – пробормотала она. – Пожалуйста.

Франни оттащила лопату в мастерскую отца и безразлично швырнула ее внутрь. Ей дважды понадобилось отдыхать, чтобы преодолеть шесть ступеней крыльца. Не включая свет, она миновала кухню и, сбросив тапочки, вошла в гостиную. Франни добрела до дивана и тут же заснула.

Во сне она снова поднималась по ступеням, направляясь к отцу, чтобы исполнить свой долг и предать его земле. Но когда она вошла в комнату, скатерть уже покрывала его тело, и чувство горя и невосполнимой утраты превратилось в нечто другое… в нечто, подобное страху. Она нехотя пересекла комнату, внезапно желая только одного – спастись бегством, но не в состоянии остановиться. Шелковая скатерть поблескивала в сумерках, призрачно и мрачно, и до нее дошло:

Под скатертью не было ее отца. И то, что было под ней, не было мертво.

Что-то – кто-то – наполненное темной жизнью и прячущееся от всего светлого и радостного, было под ней, и больше жизни ей было необходимо отдернуть эту скатерть, но она… не могла… остановиться.

Она протянула руку к скатерти – и отдернула ее.

Он ухмылялся, но она не могла увидеть его лица. Волна ледяного холода охватила ее с головы до ног от этой ухмылки. Нет, она не могла увидеть его лица, но она рассмотрела подарок, который принес этот ужасный призрак ее нерожденному ребенку: скрученную железную вешалку для пальто.

Она бежала, бежала прочь из комнаты, прочь из сна, поднимаясь вверх, быстро поднимаясь на поверхность…

Она очнулась в предрассветной тишине гостиной, ее тело утопало в пене страха, сон уже превращался в обрывки нереальности, оставляя позади себя ощущение рока, подобно гнилостному привкусу какого-то испортившегося блюда. Еще не полностью проснувшись, она подумала: «Он, это он, Странствующий Хлыщ, человек без лица». Затем Франни снова заснула, теперь уже без сновидений, а проснувшись утром, вообще не вспомнила об этом.

Глава 29

В тот самый вечер, когда Ларри Андервуд спал с Ритой Блэкмур, а Франни Голдсмит спала одна, видя свой зловещий сон, Стюарт Редмен ждал Элдера. Он ждал уже три дня – и в этот вечер Элдер не разочаровал его.

Сразу после полуночи двадцать четвертого вошел Элдер с двумя санитарами и указал на телевизор. Пока санитары выносили телевизор, Элдер стоял рядом со Стью, направив на него пистолет. Правда, к этому времени Стью уже не нуждался в телевизоре – по нему передавали сплошное дерьмо. Единственное, что ему оставалось, это, стоя возле зарешеченного окна, смотреть на реку и городок, раскинувшийся внизу. Как кто-то сказал: «Вам не нужен метеоролог, чтобы узнать, в какую сторону дует ветер».

Из труб текстильной фабрики больше не поднимался дым. По реке больше не текли струйки краски, вода снова стала чистой и прозрачной. Большинство машин, казавшихся игрушечными с такого расстояния, не вернулись больше на парковку возле фабрики. Вчера, двадцать шестого, только несколько автомобилей проехало по скоростному шоссе, да и те редкие залетные птички виляли из стороны в сторону, словно горнолыжники. Не было никого, кто бы отгонял брошенные машины.

Центральная часть города, простиравшаяся под ним как рельефная карта, казалась абсолютно пустынной. Городские куранты, отбивавшие часы заточения Стью, остановились в девять сегодня утром, когда мелодия, обычно раздававшаяся до боя, зазвучала слабо и искаженно, словно мотивчик, издаваемый заезженной шарманкой. В здании, по виду похожем на придорожное кафе или магазинчик, возник пожар. Огонь весело пылал почти весь день, черный дым клубами вздымался в голубое небо, но не прибыла ни одна пожарная машина. Если бы здание не было в самой середине асфальтированной автостоянки, подумал Стью, пожар уничтожил бы по крайней мере половину городка. Вечером руины еще дымились, несмотря на прошедший дождь.

Стью считал, что последним приказом Элдеру будет убить его – а почему бы и нет? Он станет всего лишь еще одним трупом, ведь он знал их маленький секрет. Они не способны были создать вакцину или хотя бы понять, чем его организм отличается от тел тех, кто стал жертвой болезни. Они и мысли не допускали, что он сможет открыть горстке оставшихся в живых их тайну. Он был той живой ниточкой, которую держала в заложниках банда тупоголовых идиотов.

Стью был уверен, что герой телесериала или романа смог бы придумать способ бегства, черт, даже некоторые реально существующие люди смогли бы сделать это, но он не принадлежал к их числу. В конце концов он решил с каким-то определенно паническим смущением, что единственное, что он сможет сделать, это ждать Элдера и просто попытаться быть готовым ко всему.

Санитары называли его доктором Элдером, но он не был врачом. Мужчина немного за пятьдесят, тяжелый взгляд, к тому же полное отсутствие чувства юмора. Ни один из врачей до Элдера не испытывал потребности наводить на Стью оружие. Элдер пугал Стью, потому что с таким человеком бесполезны любые уговоры и мольбы о пощаде. Элдер ждал приказаний. Когда таковые поступят, он их беспрекословно выполнит. Он был карьеристом, армейским вариантом послушного мафиози – исполнителем, ему и на ум никогда не придет переосмысливать приказы в свете последних событий.

Три года назад Стью купил книгу, которая называлась «Затонувший корабль», для своего племянника в Уэйко. Он приготовил коробку, чтобы положить туда книгу, а потом из-за того, что не любил заворачивать подарки даже больше, чем не любил читать, Стью открыл первую страницу – просмотреть, узнать, о чем хоть речь идет в этой книжонке. Он прочитал первую страницу, потом вторую… а затем уже не мог оторваться. Он не спал всю ночь, пил кофе и курил одну сигарету за другой, медленно продвигаясь вперед, как человек, который не слишком привык к чтению ради удовольствия, извлекаемого из самого процесса. Оказалось, что книга эта о кроликах. Глупейшем, самом трусливом создании на земле… только приятель, писавший ее, показал их совершенно с другой стороны. Она действительно увлекала. Это была классная история, и Стью, который читал со скоростью черепахи, закончил ее через два дня.

Больше всего ему из этой книга запомнилось слово «остолбенеть» или просто «столбняк». Он сразу же понял, о чем идет речь, потому что повидал на своем веку словно загипнотизированных животных и даже нескольких переехал. Животное, впадающее в состояние столбняка, выбегает на середину дороги, ушки у него опускаются, и оно наблюдает за приближающейся машиной, не в состоянии Двинуться перед неумолимо приближающейся смертью. В такое состояние можно ввести оленя, если посветить ему фарами в глаза. Громкая музыка точно так же действует на енота, а постоянное постукивание по клетке – на попугая.

Элдер ввел его в подобное состояние. Стью смотрел в пустые голубые глаза Элдера и чувствовал, как остатки воли покидают его. Возможно, Элдеру для этого даже не нужно было наводить свое оружие. Скорее всего, Элдер прошел курсы каратэ, самообороны и тому подобные штуки. Что мог Стью противопоставить такому набору? Даже одна мысль об Элдере вызывала у него желание расстаться со всем. Столбняк. Отличное определение для подобного состояния ума.

Красная лампочка загорелась над дверью в десять часов вечера, и Стью почувствовал, как легкая испарина выступает на его лице и ладонях. Это случалось каждый раз, когда загоралась лампочка, потому что в одно из своих посещений Элдер будет один. Он появится один, потому что ему не нужны свидетели. Где-то же горит печь, в которой кремируют жертв вируса. Элдер запихнет его туда. Клац. И все концы в воду.

Элдер вошел в дверь. Один.

Стью сидел на своей больничной койке, одной рукой держась за стул. При виде Элдера он ощутил знакомый холодок в животе и почувствовал знакомую потребность выплеснуть поток слов, несмотря на осознание того, что это ничего не даст. В этом лице, скрытом за плексигласом шлема, не было и тени сочувствия. Теперь Стью видел все особенно четко, ярко и замедленно, как в кино. Он, казалось, слышал, как его глаза вращались в глазницах, когда следил, как Элдер входит в комнату. Тот был высок и тучен, белый комбинезон был ему явно тесен. Округлая пустота пистолета, который он держал в руке, вырастала до размеров туннеля.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Элдер, и, даже, несмотря на то, что его голос был изменен переговорным устройством, Стью услышал, что говорит тот в нос. Элдер был болен.

– Все так же, – ответил Стью, удивленный спокойствием своего голоса – Когда я выйду отсюда?

– Теперь уже очень скоро, – пообещал Элдер. Он направил пистолет на Стью – не точно на него, но и не в сторону – и сдавленно чихнул. – Ты не очень-то любишь разговаривать, ведь так?

Стью передернул плечами.

– Мне нравится это в мужчинах, – сказал Элдер. – Минут двадцать назад, мистер Редмен, за вас замолвили словечко. Это не слишком горячий приказ, но, думаю, с тобой все будет в порядке.

– Какой приказ?

– Что ж, мне приказали…

Стью метнул взгляд через плечо Элдера и остановил его на стержне герметической двери.

– Господи Иисусе! – вскрикнул он – Это же крыса, из какого места вы притащились вместе с крысой?

Элдер обернулся, и на мгновение Стью замолчал, удивленный неожиданным успехом своей уловки. Затем соскользнул с кровати и обеими руками схватил стул за спинку, когда Элдер уже поворачивался к нему. Глаза Элдера расширились от удивления и неожиданности. Стью занес стул над головой и сделал шаг вперед, опуская его вниз, вкладывая в удар каждую унцию веса своего тела.

– Отойди! – выкрикнул Элдер. – Не…

Стул с грохотом опустился на его правую руку. Оружие выпало из руки, пуля проскрежетала по полу. При ударе о пол пистолет снова выстрелил.

Стью, вероятно, мог рассчитывать еще только на один удар стулом, прежде чем Элдер придет в себя. Стью не имел права ошибиться. Он высоко занес стул над головой. Элдер попытался поднять сломанную правую руку, но не смог. Ножки стула прорвали белую ткань комбинезона. Пластинка плексигласа, закрывавшая лицо, врезалась Элдеру в нос и глаза. Застонав, он упал навзничь. Встав на четвереньки, Элдер потянулся к пистолету, лежащему на полу. Стью, еще раз замахнувшись стулом, опустил его на затылок Элдера с такой силой, что тот отъехал в сторону. Пятясь, Стью наклонился, схватил оружие и прицелился в распростертое тело, но Элдер не двигался.

На мгновение мысль из ночных кошмаров пронзила Стью: «А что, если Элдер пришел не убить меня, а освободить?» Но тогда какой был смысл во всем? Почему он определил приказ как «не слишком горячий»? Нет – Элдера послали сюда, чтобы убить его. Дрожа всем телом, Стью взглянул на лежащего мужчину. Если Элдер поднимется прямо сейчас, подумал Стью, я не смогу даже попасть в него. Но вряд ли Элдер придет в себя так скоро.

Внезапно желание выбраться отсюда стало таким невыносимо острым, что Стью невидящим взглядом уставился на герметическую дверь, пытаясь угадать, что же находится за ней. Его держали взаперти уже больше недели, единственное, чего ему хотелось теперь, это глоток свежего воздуха, а потом подальше отсюда, прочь из этого ужасного места. Но сделать это нужно аккуратно.

Стью, подойдя к пневматической двери, нажал на кнопку с пометкой «ЦИКЛ». Включился воздушный насос, и, наконец, внешняя дверь открылась. За ней находилась маленькая комната, все убранство которой составлял письменный стол. На нем лежала тонкая стопка медицинских карт… и его одежда. Та самая, в которую он был одет, когда летел из Брейнтри в Атланту. Ужас своим ледяным пальцем снова прикоснулся к нему. Несомненно, все эти вещи последуют за ним в крематорий. Его карты, его одежда. Пока, Стюарт Редмен. Стюарт Редмен превратится в ничто. Да на самом деле…

Позади него послышался шорох, и Стью быстро обернулся. Элдер, пошатываясь, приближался к нему, руки его безвольно болтались вдоль туловища. Острый осколок пластика торчал на месте вытекающего глаза. Элдер ухмылялся.

– Не двигаться! – приказал Стью. Он прицелился, держа пистолет обеими руками, и все-таки ствол прыгал.

Но Элдер вроде и не слышал. Он продолжал идти. Зажмурившись, Стью нажал на курок. Оружие дернулось в его руках, и Элдер остановился. Ухмылка превратилась в гримасу, как будто ему прыснули в лицо нервно-паралитическим газом. Теперь в его белом комбинезоне на груди появилось маленькое отверстие. Секунду он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, а затем рухнул. Сначала Стью, окаменев, мог только смотреть на него, а затем попятился в комнату, где на столе были сложены его вещи.

Он подергал дверь в дальнем конце кабинета, и та открылась. За дверью был коридор, залитый неживым неоновым светом. На полдороге к лифту рядом с тем, что, по-видимому, было постом, стояла пустая каталка. Он услышал слабый стон. Кто-то кашлял – хриплый, надрывный звук, которому, казалось, не будет конца.

Стью вернулся в комнату, взял свою одежду и сунул ее под мышку. Затем вышел, прикрыв за собой дверь, и осторожно пошел по коридору. Ладонь, в которой был зажат пистолет Элдера, снова вспотела. Дойдя до каталки, Стью оглянулся, обеспокоенный тишиной и пустотой.

Кашель прекратился. Стью все еще ожидал увидеть крадущегося или ползущего Элдера, намеревающегося выполнить последний приказ. Внезапно он затосковал по замкнутому пространству своей комнаты.

Снова послышался стон, теперь уже намного ближе. Под углом справа от лифта тянулся еще один коридор. Там к стене прислонился мужчина, в котором Стью узнал одного из своих санитаров. Лицо его распухло и почернело, грудь вздымалась и опадала. Увидев Стью, он снова застонал. Позади него, скрючившись, застыл мужчина, он был мертв. А дальше по коридору лежало еще три тела, одно из них принадлежало женщине. Санитар – Вик, Стью вспомнил, что того звали Виком, – снова зашелся в кашле.

– Господи, – прохрипел Вик. – Господи, что ты делаешь здесь? Тебе нельзя здесь находиться.

– Элдер пришел позаботиться обо мне, но вместо этого я позаботился о нем, – сказал Стью. – Я счастлив, что он болен.

– Святый Боже, тебе лучше верить в то, что ты счастлив, – сказал Вик. Слова вызвали новый приступ кашля, на этот раз гораздо слабее. – Как больно, приятель, ты не поверишь, насколько это больно. В какую чертовщину все превратилось. Пресвятой Христос.

– Послушай, могу я чем-нибудь помочь тебе? – неловко спросил Стью.

– Если ты серьезно хочешь помочь, тогда вставь, пожалуйста, этот пистолет мне в ухо и нажми на спуск. Я уже надорвал себе все внутренности. – Он снова закашлялся, а потом беспомощно застонал.

Но Стью не мог сделать этого. От громких стенаний Вика нервы его сдали. Он бросился к лифту, прочь от почерневших, как луна во время неполного затмения, лиц, ожидая, что Вик станет кричать ему вслед тем капризным и беспомощным голосом, каким больные вечно требуют что-то от здоровых. Но Вик продолжал стонать, и это оказалось еще хуже.

Дверцы лифта уже захлопнулись и кабина двинулась вниз, когда до Стью дошло, что это может оказаться еще одной ловушкой. Все зависело только от их оперативности. Отравляющий газ, а может, и перерезанный кабель, что пошлет кабину в низ шахты, где она и разобьется. Стью встал на середину кабины, нервно озираясь в поисках вентиляционных отдушин. Клаустрофобия охватывала его вязкими резиновыми щупальцами, и внезапно лифт показался ему не больше телефонной будки, а затем и гроба. Погребен заживо, не хотите ли тоже попробовать? Он уже было протянул палец, чтобы нажать на кнопку «СТОП», но тут же подумал, будет ли от этого хоть какая-нибудь польза, если лифт остановится между этажами. Не успел он ответить на этот вопрос, как лифт мягко и естественно остановился.

А что, если там вооруженная охрана?

Но единственным стражем недалеко от распахнувшейся двери оказалась мертвая женщина в форме медсестры. Она свернулась клубочком перед дверью с табличкой «ЖЕНСКИЙ». Стью так долго смотрел на нее, что дверцы лифта уже стали закрываться. Он просунул руку между створками, и дверцы послушно раскрылись. Он вышел. Коридор упирался в Т-образное крыло, и Стью направился туда, как можно дальше обойдя мертвую женщину.

Позади него раздался шум, он резко обернулся, поднимая револьвер, но это во второй раз закрылись дверцы лифта. Стараясь унять быстро забившееся сердце, он посмотрел на них, затем пошел дальше. Резиновые щупальца снова вернулись, наигрывая мелодию в области крестца, нашептывая, чтобы он послал подальше замедленный шаг и пустился наутек, пока кто-то… что-то… не доберется до него. Эхо его шагов в этом полутемном коридоре административного крыла было более чем ужасной компанией – Пришел поиграть, Стюарт? Очень хорошо. Двери с тонированным белым стеклом, как солдаты, вытягивались перед ним в струнку, каждая со своей собственной табличкой: «ДОКТОР СЛОУН», «ЗАПИСЬ И РАСШИФРОВКА», «МИСТЕР БЕЛЛИНДЖЕР», «КОПИИ ФАЙЛОВ», «МИССИС УИГГС» и т. д.

В Т-образном крыле был фонтанчик для питья, но теплая, с привкусом хлорки вода заставила сжаться его желудок. Слева хода не было; табличка на кафельной стене с оранжевой стрелкой указывала: «БИБЛИОТЕКА». Казалось, в этом направлении коридор простирается на целые мили. Левее, ярдах в пятидесяти, как некое диковинное животное, распростертое на пустынном пляже, лежало тело мужчины в белом комбинезоне.

Стью почувствовал, что теряет над собой контроль.

Это здание было намного, намного больше, чем он предполагал вначале. Когда его привезли сюда, он успел заметить только два коридора и лифт, не считая, конечно, комнаты – его места заключения. Теперь он считал, что это здание было огромной подземной больницей. Он мог часами бродить здесь, преследуемый только эхом собственных шагов, то и дело натыкаясь на трупы. Они лежали повсюду, словно мешки с добычей призрачных искателей сокровищ. Он вспомнил, как привез Норму, свою жену, в огромную больницу в Хьюстоне, когда ей поставили диагноз – рак. Куда бы вы ни пошли, на стенах там висели маленькие карты с маленькой стрелкой, указывающей на определенную точку. Над каждой стрелкой была надпись: «ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗДЕСЬ». Эти карты развешивались для того, чтобы люди не заблудились. Как вот он сейчас. Заблудился. О, это было плохо. Очень плохо.

– Не впадай в столбняк, ты почти свободен, – приказал себе Стью, и его слова повторило эхо, глухое и необычное. К тому же он вовсе не собирался говорить вслух, и от этого ему стало еще хуже.

Стью свернул направо, спиной к библиотечному крылу, прошел мимо еще каких-то кабинетов, добрался до еще одного коридора и свернул в него. То и дело он оборачивался назад, уверяя себя, что никто – даже Элдер – не идет за ним, но был не в силах поверить в это. Коридор заканчивался закрытой дверью с табличкой «РАДИОЛОГИЯ». К ручке была прикреплена записка, написанная от руки: «ЗАКРЫТО ДО ОСОБОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ. РАНДЕЙЛ».

Стью вернулся и из-за угла выглянул в длинный коридор – туда, откуда недавно пришел. Мертвое тело в белом костюме на таком расстоянии казалось маленьким, не больше пятнышка, но от одного вида его, такого неизменного, неподвижного, Стью захотелось как можно скорее унести ноги. Он повернул направо. Впереди, ярдах в двадцати, коридор переходил в еще одно Т-образное крыло. Стью пошел в правую сторону, минуя еще какие-то кабинеты. Коридор упирался в микробиологическую лабораторию. Там в одной из кабин для индивидуальной работы прямо на столе лежал молодой парень, одетый только в шорты. Он находился в коматозном состоянии, изо рта и носа текла кровь. Дыхание клокотало у него в груди, как октябрьский ветер в высохшей кукурузе.

И тогда Стью побежал, сворачивая из одного коридора в другой, еще и еще раз убеждаясь, что отсюда нет выхода, по крайней мере не на этом этаже. Эхо его шагов гналось за ним, как будто то ли Элдер, то ли Вик, собрав последние силы, послали по его следам призрачный взвод военной полиции. Затем это вытеснил другой образ – ассоциировавшийся со странными снами, которые Стью видел в последнее время. Мысль об этом стала несколько навязчивой, что он боялся обернуться, опасаясь, что если сделает это, то увидит одетую в белый комбинезон фигуру, преследующую его, белую фигуру без лица, с зияющей темнотой за плексигласом. Некий ужасный призрак, громила из запредельного времени и мира.

Задыхаясь, Стью завернул за угол, пробежал еще шагов десять, прежде чем понял, что коридор заканчивается тупиком, и врезался в дверь с табличкой. На ней было написано: «ВЫХОД». Он нажал на ручку, уверенный, что она не двинется вниз, но та поддалась, и дверь легко открылась. Стью, сделав четыре шага, подошел к другой двери. Слева от этой площадки в темноту спускался пролет лестницы. Верхняя часть этой второй двери была из прозрачного стекла, забранного проволочной сеткой. За дверью была только ночь, прекрасная, томная летняя ночь, и все прелести свободы, о которых только может мечтать человек.

Стью все еще стоял, очарованный открывшимся его взору великолепием, когда из темноты лестницы протянулась рука и схватила его за лодыжку. Вдох колом застрял в горле Стью. Он оглянулся, внутри у него все похолодело, и в темноте Стью увидел окровавленное ухмыляющееся лицо.

– Пойдем ко мне, съедим цыпленка, красотка, – прошептало лицо надтреснутым умирающим голосом. – Здесь та-а-а-ак темно…

Стью, вскрикнув, попытался освободиться. Ухмыляющееся из темноты нечто тянуло вниз, бормоча, хихикая и оскаливаясь. Кровь, а может быть, желчь стекала из уголка рта. Стью ударил по руке, схватившей его за лодыжку, затем оттолкнул лицо. Видение, возникшее из темноты лестничного провала, исчезло. Последовало несколько глухих ударов… а потом раздался крик. Боли или злости – Стью не мог сказать. Да ему это было абсолютно безразлично. Он нажал плечом на входную дверь. Та с грохотом открылась, и Стью пулей вылетел наружу, расставив руки в стороны, чтобы удержать равновесие, но все равно упал на асфальтированную дорожку.