сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
Ее глаза, прикованные к моим, сияют.
– С удовольствием бы подождала, но мне нужно готовиться.
– К чему?
– К покерной ночи, глупышка.
– Ты же знаешь, что она завтра, да?
– Конечно знаю. Но чтобы завтра были красивые волосы, я должна вымыть их сегодня.
– Верно, – говорит Рори. – Ладно, обязательно пришли фото своего платья.
Раздражение ползет по мне, когда я понимаю, что она имеет в виду покерную ночь в Дьявольской Лощине. Раф устраивает ее каждый год, и, к несчастью, я тоже иду.
В висках пульсирует, я смотрю, как она собирает свое пальто и сумочку – оба нелепо пушистые и розовые – и придерживаю для нее дверь, глядя в пространство над ее головой, пока она проходит, прежде чем неохотно последовать за ней наружу.
Прислонившись к стене, пока она натягивает свои дурацкие туфли, я молча смотрю на море, сжав кулаки. Я выдерживаю секунды две, прежде чем глаза сами опускаются к ней.
Неудивительно, что она с головы до ног в розовом. Юбка короче моего терпения и топ, открывающий полоску живота. На груди что–то написано стразами, и я щурюсь, чтобы прочитать.
«Прижмись ко мне, я милая».
И снова та самая яростная волна. Она пузырится в основании горла и пенится в виде горького вопроса. Я отвожу глаза обратно к морю.
– Ты так прикасаешься к каждому мужчине?
Она без колебаний:
– Только когда они приглашают меня на свидание.
Мои легкие сжимаются.
– Что?
– Только когда они приглашают меня на свидание, – медленно повторяет она, словно я плохо слышу.
Я вдыхаю и смыкаю челюсть, напрягая каждую мышцу в теле. Если я двинусь, то лишь для того, чтобы вернуться внутрь и перерезать глотку тому тощему засранцу.
– Моя мама всегда говорила, что сердце твоей второй половинки будет биться в унисон с твоим. Так ты поймешь, что это Тот Самый, – продолжает она, выпрямляясь. Я совершаю ошибку, снова глядя на нее. Она встречает мой взгляд сквозь длинные ресницы, с невинными глазами–вишенками. – Наши бились совсем не в такт. Так что свидания ему не видать.
Моя кровь, блять, пузырится. Я дышу так тяжело, что будь на улице холоднее, из ноздрей валил бы пар.
– Ты веришь в эту хрень?
– Ага.
Она так быстро вторгается в мое пространство, что я не ожидаю этого. У меня нет времени отступить или огрызнуться, так что я просто стою, застывший, пока она закрывает глаза и кладет руку мне на грудь.
Теперь я не дышу вовсе. Каждая мышца на животе напрягается. Пройдет одна, две, три секунды – и жар ее ладони просочится сквозь футболку.
Я знал, что это проберет меня под кожу; она уже живет там. Это отравляет мою нервную систему и прокладывает путь вниз, встряхивая то, что не должно было быть потревожено.
Я смотрю на ее длинные ресницы, лежащие на щеках, а за искрой следует самоотвращение, словно гром за молнией. И все же я, блять, все еще не двигаюсь – не могу. Она слишком неподвижна, слишком идеальна.
Ее прикосновение не предназначено для такого мужчины, как я.
Будь я проклят, если оно достанется другому мужчине.
– Хм, – хмурится она, открывает глаза и отступает. – Странно.
Мое сердце бьется еще чаще.
– Что? – рявкаю я.
– У тебя вообще нет сердца.
Она одаряет меня улыбкой, от которой болят зубы, и порхает к катеру.
Я издаю горький смешок, и моя рука дрожит, когда я провожу ею по челюсти.
Это будет самая долгая поездка на катере в истории.
Глава 21
Габ
Я оттягиваю молнию ровно настолько, чтобы увидеть панику в его глазах.
– Шевельнешься или скажешь слово – растяну это еще на неделю, – рычу я. – Понял?
Я застегиваю молнию на его лихорадочном кивке и пинаю мешок с телом вглубь катера, пока он не скрывается под задней скамьей. Это один из самых болтливых прихвостней Данте, и два слоя скотча плохо заглушают его крики. Я бы добавил еще пару полосок, но нет времени. Я сказал Ей дать мне пару минут, чтобы завести катер, но, похоже, она не умеет считать, потому что уже через тридцать секунд она на плавающей платформе, смотря на меня сверху вниз. Та дурацкая улыбка не сходит с ее губ, и это напрягает меня даже больше, чем призрачное ощущение ее руки на моей груди. В ней что–то… изменилось. Она стала ярче, солнечнее. Если это вообще возможно. Ее глаза следят за мной, будто она знает что–то, чего не знаю я. Я не знаю, что означает этот взгляд, но он не совпадает с дрожащим «Ты меня пугаешь», что вырвалось у нее изо рта в ту ночь, когда я подвесил ее в своем гараже.
Отлично. Теперь я снова думаю о ее теле.
Кровь приливает к члену, и я поворачиваюсь к ней спиной, потому что даже в зеркальных солнцезащитных очках не хочу рисковать и снова смотреть на ее ноги в той юбке.
– Залезай, – сквозь зубы говорю я, втыкая ключ в замок зажигания.
– Кхм–кхм.
Я поворачиваю голову и вижу ее пальцы, шевелящиеся перед моим лицом, лак на ногтях сверкает на солнце.
Я поднимаю взгляд.
– Что?
– Нельзя быть джентльменом и не помочь леди подняться на борт, понимаешь?
Твою мать.
Я сжимаю руку, затем хватаю ее за локоть, как будто помогаю старушке перейти дорогу. Подавив желание втащить ее на борт, а затем сбросить за него, отпускаю, как только она обретает равновесие.
– Садись.
Но она не слушает. Вместо этого она достает телефон и показывает мне ладонь.
– Ага. Дай секунду.
Она утыкается в экран, пальцы летают, блестящий розовый брелок с буквой «W» раскачивается. Мои глаза сужаются в щелочки при виде ее ухмылки и стеклянного взгляда, и мое неверие затвердевает во что–то более горячее.
Кому, черт возьми, она пишет?
Не успеваю я поддаться порыву вырвать телефон из ее рук, как она блокирует его, бросает в сумочку и смотрит на меня.
– Прости! – Она с преувеличенным шумом выдыхает. – Ладно, я готова.
Мне требуется все мое самообладание, чтобы молча развернуться. И, блять, легче не становится, когда она оказывается рядом у штурвала, словно маленький захватчик личного пространства, каковым она и является.
Я прикусываю язык и сжимаю штурвал так, что костяшки белеют, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы отплыть от яхты, а не на ворсе ее пальто, щекочущем мою руку.
Выбравшись на чистую воду, я резко дергаю за рычаг газа – отчасти в надежде, что ее отбросит назад и выбьет из моей орбиты, отчасти чтобы поскорее добраться до берега и высадить ее с катера. Но никакая тряска или рывок не тревожат ее. Она просто смотрит поверх лобового стекла, ветер треплет ее волосы, а та дурацкая улыбка все танцует на ее губах.
– Ты не сядешь в машину, но зайдешь на катер. – Я делаю резкий поворот без всякой причины, кроме как попытаться вывести ее из равновесия. Не срабатывает. – Объясни мне эту логику.
– Ты убил его?
Я щурюсь.
– Что?
Ее взгляд из–под руки поднимается на меня.
– Ты услышал меня с первого раза, Габриэль. Ты убил его?
Мое полное имя на ее языке и в таком тоне проникает под кожу и леденит. Ее наглость и выводит меня из себя, и пугает, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что она говорит не о том парне в мешке для трупов позади нас и не о том парне из телефонной будки, а о Сэбе.
Я снова смотрю на море.
– Нет.
Тишина гудит громче двигателя. Я чувствую, как память о той ночи трещит между нами, и, черт, я чувствую почти… смущение. Как подросток, пойманный за дрочкой на порножурналы отца в гараже.
Солнце печет мне затылок.
– Забудь об этом, – бормочу я.
– Забыть о чем?
Я с шипением выдыхаю через ноздри. Эта цыпочка действительно заставляет меня это произнести.
– О той ночи, – выжимаю я сквозь зубы.
– Я не знаю, о чем ты.
Что? Я поворачиваюсь и вижу, как она поднимает лицо к солнцу и закрывает глаза, словно не говорила ничего вообще.
Я изучаю ее мгновение и вдруг понимаю, в какую игру она играет.
– Что было в темноте, остается в темноте.
Блять.
Вот почему она так и не рассказала Рори о случае в гараже или о том вечере, когда я появился у ее дома и научил ее, как выбраться из багажника.
Девчонка взяла правило моего отца и придала ему совершенно новый смысл. И – смею ли я позволить себе даже подумать об этом? – ей, блять, нравится эта идея.
Неужели?
Электричество, замешанное на дурных намерениях, бьет в самое нутро и разливается теплом в паху.
Нет. Господи.
Я сопротивляюсь позыву удариться головой о торпеду, чтобы вышибить из нее эти непотребные мысли, чтобы они не могли преследовать меня потом. Или наклониться и наконец вырезать ее язык, как я угрожал. Потому что эти ее слова – последнее, что мне нужно. Они слишком двусмысленны, слишком для меня опасны. И никакой грех, даже от Милдред, не будет достаточно силен, чтобы заглушить мое воображение, когда оно прорастет всеми теми мерзкими вещами, которые я теперь могу безнаказанно делать с ней в темноте.
Моей правой руке предстоит тяжелый день.
– Ты когда–нибудь убивал кого–нибудь?
Я почти не слушаю. Провожу влажной ладонью по горлу и думаю о том, чтобы удавить себя ею.
– Нет.
– Тогда зачем ты носишь с собой пистолет?
– Выглядит круто.
– А. А почему ты всегда носишь черное?
– Прячет пятна крови.
– Погоди… Я думала, ты никого не убивал?
Поворачиваюсь, чтобы пронзить ее обжигающим взглядом, и ветер взметает ее волосы, и одна прядь попадает в уголок моего рта, словно шальная пуля.
Слабый привкус ее сладкого шампуня обрывает мой последний нерв.
Я глушу двигатель так резко, что катер рывком проваливается вперед. Выдернув ключ из замка зажигания, я упираюсь ладонью в торпеду, закрашивая ее тяжелыми выдохами.
Я окаменел от плеч до самых ботинок.
Чем бы она ни занималась, это меня бесит. Я до смерти ее напугал, а теперь она ведет светскую беседу?
Я смотрю на ее тень на панели приборов и обдумываю свой следующий шаг.
Мне даже не нужно просить Дениса выпытать информацию; я могу просто выдушить из нее секрет. Утолить зуд и облегченно вздохнуть, когда ее тело разобьет водную гладь.
Я знаю, что обманываю себя, даже думая об этом. Одна лишь ее тень заставляет мою грудь сжиматься в рубашке. Она крошечная и на пять оттенков светлее моей, и один лишь вид напоминает мне о том странном чувстве вины, что я испытал, захлопывая крышку багажника поверх ее криков.
Второй вариант придумать сложно; я слишком отвлечен звуком ее тяжелого дыхания в ухе. Затем ее тень смещается к моей, всего на дюйм, и мой рот открывается без совета с мозгом.
– Мы так и не закончили урок номер два.
Ее дыхание замирает.
– Что?
С резким вдохом я медленно выпрямляюсь во весь рост, смотрю на небо и проклинаю солнце за то, что светит, и себя за то, что родился с Дьяволом за спиной.
Затем я наклоняюсь, чтобы поднять швартовый конец.
– Урок номер два. – Мой голос груб, как наждачка. – Мы так и не закончили его.
Она замирает. Ее глаза скользят вниз, к моей руке, и расширяются. Это выражение лица, от которого остановилось бы сердце любого мужчины.
Но она была права: у меня его нет.
– Это из–за вопросов? Я могу полностью прекратить допрос.
Я делаю еще один шаг.
– Постой! – взвизгивает она, вскидывая ладони. – Я сяду и буду тиха, клянусь! Ты даже не узнаешь, что я здесь!
Она перепрыгивает через переднее сиденье, и я следую за ней. Я был бы впечатлен, что она перемахнула его в этих нелепо высоких каблуках, если бы мое зрение не заволакивало красным.
Я хватаю ее за запястье, затем за второе, и ее мышцы обмякают, пока я обматываю веревку вокруг них тугим, неумолимым узлом.
В груди горячей искрой вспыхивает раздражение. Она не сопротивляется. Ни удара локтем, ни раздражающего визга. Она просто смотрит, словно в онемении, двигаясь только тогда, когда я приказываю.
– Ложись.
Она подчиняется.
Она, блять, подчиняется.
Я похрустываю костяшками и опускаюсь на сиденье, мои руки все еще горят от контраста грубой, потрепанной веревки и нежной кожи.
Я прокашливаюсь и упираюсь локтями в колени.
– Выбирайся.
Прижав связанные запястья к животу, она смотрит на меня снизу вверх, грудь вздымается с каждым дыханием.
– Я не знаю как, – шепчет она.
– Ты даже не попыталась, – рявкаю я.
Словно возвращенная к жизни моим тоном, она начинает извиваться и корчиться, как рыба на крючке. Тянет путы, вращает плечами, двигает бедрами. Ее юбка ползет вверх по бедрам, дюйм за дюймом, пока она дергается.
Вспышка розового – и я уже на коленях, не успев остановиться.
Осознание щекочет мой затылок, и я коченею. Раскаяние пронзает меня, пока я заставляю себя взглянуть вниз и оценить, что же я натворил.
Я прижал ее под собой. Коленями вдавил ее бедра, руку упер рядом с ее головой. Мой взгляд скользит по золотистым волосам, раскинутым нимбом, вниз по футболке с надписью и вздымающейся под ней груди. Через дюйм загорелого живота и ее сжатые кулаки – вниз, к моей другой руке, которая стаскивает подол ее юбки.
Она смотрит на мою руку и сглатывает.
– Что ты делаешь?
Хороший вопрос.
Я увидел оголенную кожу.
Я увидел розовое кружево.
Я увидел красное.
Я действовал по инстинкту, и это был не джентльменский поступок. На этой лодке есть только один другой мужчина, и он уже наполовину мертв, но не в этом, блять, проблема.
Проблема – во мне.
Я отпускаю ее юбку и смотрю за борт, в море, пытаясь взять себя в руки, но это, блять, невозможно. Я слишком остро ощущаю каждый дюйм ее тела подо мной. Мягкий, теплый, просачивающийся сквозь мою одежду и горящий внизу живота.
Секунды тянутся медленно. Капля пота скатывается по моей спине.
– Эм, – бормочет она. Моя челюсть сжимается, когда она смещает бедра на дюйм. – Так есть какой–то трюк или что–то типа того? Типа, мне нужна шпилька или… Эй, что случилось с твоим лицом? Выглядит болезненным.
Я смотрю вниз, когда ее связанные руки поднимаются к моей щеке. Она движется медленно, смотрит на меня так, словно я могу укусить, затем разводит пальцы, словно распускающийся цветок, и проводит ими по ране.
Каждая мышца моего тела напрягается. Ее прикосновение легкое, как шепот; достаточно нежное, чтобы причинить боль. Я не останавливаю ее. Не могу.
Вместо этого я смотрю на нее и гадаю, смягчился бы ее взгляд так же, если бы она знала, откуда у меня эта рана. Если бы знала, что она стоит за каждым шрамом, синяком и болью в моем теле прямо сейчас. Если бы знала, как я болен, как отчаянно жажду узнать ее секрет.
Если бы знала, что лежит в пяти футах от мужчины в гребаном мешке для трупов.
Ком в моем горле растет, пока ее пальцы скользят вниз по скуле. Когда она достигает уголка моей губы и проводит большим пальцем по ней, мой член вздрагивает, и что–то во мне щелкает.
Я зажимаю ее палец между зубами. Грубый предупреждающий укус – недостаточно сильный, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы это прекратилось.
Она смотрит на меня, моргая, и выдыхает струйку воздуха.
– Ты кусаешь каждую женщину, которая к тебе прикасается?
Я не отвечаю. В основном потому, что мой мозг вращается слишком быстро, чтобы придумать ответ, но отчасти потому, что я не знаю. За мои тридцать два года на этой земле она – единственная девушка, у которой хватило смелости прикоснуться ко мне с такой нежной лаской.
Я держу ее палец между зубами дольше, чем следует, решая, что с ним делать. Наполовину соблазненный укусить сильнее, чтобы стереть теплоту с ее лица, наполовину – пососать его, чтобы ощутить вкус ее кожи и сладости под ней.
Вместо этого я использую все свое самообладание и отстраняюсь с низким ворчанием. Я хватаю нож у щиколотки, и одним чистым движением между ее запястьями швартовый конец отпадает.
Ее руки падают на палубу, и все в ней – раскрасневшиеся щеки, приоткрытые губы, затуманенный взгляд, прерывистое дыхание. Она лежит так, словно я только что трахнул ее до беспамятства.
Мой взгляд задерживается на мгновение дольше. Как раз достаточно, чтобы врезать этот образ в мой мозг на потом, прежде чем я отступаю к штурвалу.
Я устремляюсь обратно к берегу, с сжавшимися яйцами. Она сидит позади меня в идеальной тишине, как и должна была, блять, делать с самого начала.
Как только я заглушаю двигатель и швартуюсь у причала, я поворачиваюсь к ней спиной и смотрю на море. Не только чтобы скрыть свою эрекцию, но и потому, что теперь, когда я видел, как она перепрыгивает через скамейку, словно олимпийская спортсменка, я знаю, что она вполне способна сойти на берег без того, чтобы мне снова приходилось к ней прикасаться.
Крен лодки и скрип палубы приносят мне краткое облегчение. Оно исчезает так же быстро, как и появилось, когда ее сладкий голос доносится до меня и щекочет затылок.
– Знаешь, если бы я не знала тебя лучше, я бы сказала, что я тебе нравлюсь.
Мои плечи напрягаются в тугую линию, и я провожу языком по зубам, все еще ощущая ее вкус.
– Хорошо, что ты знаешь меня лучше.
Она замирает.
– Фух. Что ж, спасибо за поездку.
Звук ее каблуков, удаляющихся по причалу, затихает, но последний вопрос застревает комом в горле.
Не стоит спрашивать, я знаю, что мне не понравится ответ.
Но, черт возьми, я родился не только плохим, но и любопытным ублюдком.
Я поворачиваю голову.
– Кому ты только что писала?
Она останавливается и смотрит на меня через плечо.
