сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Тихий парень с аккуратной прической и добрыми карими глазами, которые следят за мной с тех пор, как он и его приезжие друзья вошли внутрь. Я знаю, потому что мои глаза тоже следили за ним. Именно так я узнала, что у него есть ямочки на щеках. Я видела, как они углубились, когда я сказала его приятелю, что заказанный им коктейль – Апероль Шприц – звучит как дешевый одеколон из «все по доллару».
С легким смешком я вытираю мыльные руки о свою мини–юбку и лихорадочно ищу в памяти остроумный ответ. Сказать ему, что мне нужны деньги перед поступлением в колледж следующей осенью, – слишком скучно, и это просто не годится.
Я сжимаю в руке тряпку для посуды и улыбаюсь ему.
– Если бы мне платили по доллару каждый раз, когда меня об этом спрашивают, мне бы не пришлось работать в такой забегаловке.
Его плечи вздрагивают от смешка. Это был хороший ответ. Пока его взгляд отрывается от моего и скользит по залу, я провожу пальцами по челке и смотрю на него из–под нее, разинув рот.
Тейси отругает меня за то, что я уставилась, но я ничего не могу с собой поделать. Я решила, что этот мужчина не просто симпатичный, он красавец, и от этого моя кожа полностью нагревается. Мне нравится покрой его костюма, то, как идеально розовый цвет его галстука сочетается с цветом моего короткого пушистого свитера. Мне нравится, что он принес свой пустой бокал обратно к стойке. Мне нравится, что он пьет вино.
Его взгляд следует за моим, опускаясь на бокал.
– Это, кстати, на вкус было как уксус.
Я прислоняюсь к барной стойке, игриво хлопая ресничками. И если бы мне давали по доллару за каждый раз, когда я это слышу, мне бы вообще не пришлось работать.
Тейси издает стон, но я игнорирую её, потому что он смеется.
Вот, это в нем мне тоже нравится.
Наши взгляды встречаются чуть дольше, чем следует, и теплота разливается по моим жилам, достигая живота. Я сжимаю барную тряпку крепче, игнорируя жжение в запястьях, и оцениваю ситуацию.
Взгляды скрестились, бабочки порхают, смех витает в воздухе.
Дамы и господа, кажется, оно самое. Наконец–то случился мой момент из романтической комедии.
Мое сердце бьется чаще.
– Ну, я не официантка в коктейль–баре, но бармен в забегаловке, где продают два пива за пять долларов, – это почти одно и то же, да?
– Ты уж больно мила для такой работы.
– Поверь, она это знает, – хрипло бросает Тейси, отхлебывая пиво.
– Заткнись, Тейси, – шиплю я сквозь улыбку. – Дай ему сказать.
Добрые Глаза с улыбкой смотрит на нее, а затем переводит взгляд на кривую рождественскую елку. Он кивает на оголенные ветки на самой макушке.
– Я думал, ангел должен быть на верхушке елки, а не работать за стойкой бара.
Вся раскрасневшись, я сдерживаю взволнованный визг, наклоняюсь и игриво толкаю его в грудь.
– Ой, перестань.
Он смеется.
– Как тебя зовут?
Я прищуриваюсь, глядя на него, и внезапно стесняюсь.
– Рен Харлоу. А тебя?
– Я Дэвид. Очень приятно, Рен.
– Дэвид, – повторяю я, произнося его имя медленно, в раздумье. Примеряя ощущение, что я буду произносить его всю оставшуюся жизнь, и сохраняя его в списке контактов своего телефона со смайликом–сердечком. Шепча его ему на ухо в первую брачную ночь.
Рен и Дэвид, Дэвид и Рен.
И в тот же миг тепло в моем животе остывает, а мир за розовыми очками тускнеет, становясь серым.
Я киваю, улыбаюсь и бормочу что–то о том, что это милое имя. Так и положено реагировать, когда человек представляется. И оно действительно неплохое. Просто это не имя Того Самого.
Да и звучит не так красиво, как Рен и Габ.
Меня пронзает током, и я мысленно ругаю себя за то, что вообще осмелилась об этом подумать.
Дэвид просит еще вина. Я наливаю его, вежливо смеюсь и поддерживаю светскую беседу, но мое сердце уже выключилось. А голова занята мыслями о венах на бицепсах и суровых командах.
Разговор вскоре затухает, и когда он возвращается к друзьям, ночные звуки снова вступают в свои права. Пьяные анекдоты то накатывают, то отступают; дождь пробивается сквозь щель в крыше и хлюпает в ведро в углу. «Top of the World» в миллионный раз шипит из музыкального автомата. Этот здоровенный агрегат старый, как сам бар. Несколько месяцев назад один из местных в пьяной ярости ударил по нему, и с тех пор он играет только эту песню. У Эдди нет в бюджете денег на замену.
– Ты еще здесь. А я уж думала, ты умчалась в закат. – Тейси усмехается, когда я подхожу, и лениво тасует игральные карты. – Что случилось?
Случился урок номер два. Но вслух я говорю:
– Его зовут Дэвид.
– О боже, что за ужас.
Я игнорирую ее сарказм.
– Ну и ладно. Я привыкла к разочарованиям. – Я с драматизмом вздыхаю и принимаюсь вытирать тряпкой круги от стаканов и свои глупые мечты. – Да и вообще, для завязки романтической истории не хватило искры. Если Тот Самый не врежется в меня в кофейне, не прольет американо на мое платье и не станет неловко тереть мою грудь салфеткой, то он мне не нужен.
– Рен. – Рори кладет карты на стол. – То, что я сейчас скажу, продиктовано заботой. – Она глубоко вздыхает. – Тебе нужно начать ходить на свидания.
Я закатываю глаза. Снова начинается. Клянусь, мы говорили об этом чаще, чем я завивала волосы.
– И я начну. Когда встречу Того Самого.
Она кладет свою теплую руку на мою.
– Но, чтобы встретить Того Самого, придется пройти через толпу.
Тейси кивает в знак согласия, и на ее лице впервые нет и тени сарказма. Мой взгляд прикован к обручальному кольцу Рори. Оно подмигивает мне, словно дразня.
– Ну, ты–то так не делала. Ты встретила Анджело, и на этом все было кончено. Ваши пальцы соприкоснулись, посыпались искры, и теперь ты живешь со своим Принцем долго и счастливо. – Я фыркаю, внезапно чувствуя себя защищающейся. – И теперь живешь в таком огромном доме, что без компаса в нем не разберешься.
Рори бросает на Тейси красноречивый взгляд, и та хватает меня за другую руку, подхватывая разговор.
– Да, но Рори – простушка. Ее история – это путь из грязи в князи. А ты, ты уже принцесса! И знаешь, что принцессы делают?
– Сидят в башне из слоновой кости, расчесывают свои длинные белокурые волосы и ждут, когда Рыцарь в Сияющих Доспехах придет их спасать?
Рори смеется.
– Нет, не та принцесса. Другая. Та, которой пришлось перецеловать кучу лягушек, прежде чем она встретила своего принца.
Я прикусываю нижнюю губу, и у меня в животе все сжимается. Я–то знаю, что они правы. Хотя пытками меня не заставить в этом признаться. Должно быть, я единственная двадцатиоднолетняя девушка на планете, которая ни разу не была на свидании, не говоря уж о поцелуях.
Они не понимают, что я не могу бегать повсюду и целовать лягушек в поисках принца.
Потому что я на собственном горьком опыте убедилась: я устроена так, что не в состоянии отличить одного от другого.
Вместо того чтобы огрызнуться, я просто игнорирую их. Игнорирую и табличку «Неисправно», которую Эдди прилепил на посудомоечную машину, загружаю в нее пивные бокалы и закрываю ударом бедра.
Черт. Кстати, о знаках. Я забыла проверить, соблюдают ли эти приезжие правила моей личной кампании.
Сердце сжимается, я бросаю взгляд на свою табличку «Не больше двух напитков, если вы за рулем» над барной стойкой, чтобы убедиться, что она на месте, затем поворачиваюсь и лихорадочно пересчитываю пустые стаканы, разбросанные по столам.
Так, тот парень, что вертит в руках сигару, едва притронулся к своему первому пиву – вероятно, потому что на вкус оно похоже на воду после мытья посуды. Тот, что на меня огрызнулся, на половине своего модного коктейля – наверное, потому, что я неправильно его приготовила, – а Дэвид и двое других только начали свои вторые порции.
Фух.
Я хватаю свой блокнот с ручкой и выхожу на улицу.
На дворе стоит такой промозглый декабрьский вечер, что хочется отменить все планы. Дождь почти стих, но ветер нет, и едва дверь закрывается за мной, он тут же треплет мой хвостик и обжигает уши. Ругаю себя за то, что не накинула пальто.
Прижимаю блокнот к груди, пытаясь согреться, и скольжу взглядом по гравию, где резкий свет неоновой вывески растворяется в темноте. Парковка обычно не такая темная, но на прошлой неделе все фонари разбились. Эдди сказал, что это, должно быть, из–за взрыва, но я подозреваю, что дело скорее в его жалобах на растущие цены на электричество и кувалде, которую я видела в заднем офисе.
Я шагаю в пустоту. Когда под каблуками скользкий цемент сменяется грубым гравием, я понимаю, что вышла на парковку, и включаю фонарик на телефоне. Свет скользит по блестящим машинам с дорогими логотипами и кожаными сиденьями, и я быстро записываю номера. Проработав здесь почти год, я научилась очень точно угадывать, какая машина кому из приезжих принадлежит. Бентли – явно того, кто с сигарой, а у того типа с Аперолем определенно хватит наглости поставить свой внедорожник сразу на два места для инвалидов. Записывая номер Тойоты, я с грустной улыбкой трогаю губы. Я точно знаю, что это машина Добрых Глаз, и это хорошо, потому что в прошлом году эту модель признали самой безопасной в США.
Такой зеленый флаг.
И такая жалость, что его зовут Дэвид.
Я направляюсь к строгому седану, припаркованному в самом дальнем углу стоянки, как вдруг фонарик гаснет.
Я хмурюсь. Стучу по экрану телефона.
Ничего.
Какого черта? Батарея не может быть разряжена, я только что заряжала телефон за стойкой последние полчаса. Но, если подумать, вероятно, розетки тоже потребляют слишком много электричества по вкусу Эдди.
Ночь поглощает мой вздох. А когда она уносит и клочья моего ледяного дыхания, мои плечи напрягаются. Я вглядываюсь в горизонт, напрягаю зрение, затаив дыхание в ожидании щекотки осознания или мелькания тени среди теней. Даже одна лишь мысль о том, что Бугимен где–то там и следит за мной, заставляет пульс учащенно биться, а грудь – ныть.
Боже. Я никогда не боялась темноты, но теперь боюсь, что мне хочется встретить монстра, что таится в ней.
Разочарование и самоотвращение горько застревают в груди. С дрожью в руке я дописываю номера и возвращаюсь в бар.
Выхожу к патио, дверь открывается, и появляется Добрые Глаза. Он не заполняет собой дверной проем, как Габриэль. И не наполняет меня таким же жаром.
Он ощущается безопасным.
Он не вызывает во мне абсолютно ничего.
И потому я закусываю ручку, срываю колпачок и хватаю его за руку.
– Ты поведешь меня на свидание, – говорю я, выводя свой номер на его коже. – Романтичное. Понял?
Когда я поднимаю на него взгляд, на его губах играет удивленная ухмылка.
– Так точно, мэм.
Он разглядывает номер на своей руке, пока я прохожу мимо него и шагаю обратно внутрь.
А тьма следует за мной по пятам.
Боюсь, все лягушки мира не смогли бы отвратить ее от меня.
***
Я протягиваю свежее пиво через стойку.
– Ну и каково это – работать на Рафа?
Пенни кривит носик.
– Как если бы ты целый день наступал на детальки «Лего», а на следующее утро, чуть свет, приходилось делать то же самое.
Я сдерживаю улыбку. Однако румянец, заливающий ее шею при одном упоминании его имени, говорит об обратном.
Не преувеличивая, заявлю: Пенелопа Прайс – самая крутая девушка, которую я когда–либо встречала.
Она сидит, втиснувшись между Рори и Тейси, лихо перетасовывая колоду одной рукой и вертя бутылку пива – другой. Она уже перешла от обсуждения недостатков босса к тому, чтобы показать Рори, как обыграть его в висконтийский блэкджек. И пусть я слишком тупа, чтобы понять, что значит «считать карты», я не могу оторваться от каждого ее слова.
– Ладно, – Пенни тасует карты с искусством фокусника. – Можно не стараться быть незаметной. Скорее всего, твой шурин будет слишком занят, разглядывая свое отражение в ближайшей блестящей поверхности, чтобы заметить, что ты делаешь…
Ее появление сегодня вечером стало неожиданностью. Конечно, я пригласила ее, когда мы столкнулись в больнице после взрыва в порту, но я не думала, что она действительно придет. Предполагала, что у нее найдутся дела поважнее – например, тусовка с такими, как Нико Висконти, в одном из тех закрытых баров в Дьявольской Лощине.
Она тоже выросла на Побережье, но ходила в другую, не столь престижную школу, в Дьявольской Яме. Ту самую, где учатся девчонки, которые закатывают юбки и тусуются со старшими парнями далеко после комендантского часа. Я и тогда, бывало, смотрела на нее с восхищением, когда мы пересекались. С ее огненно–рыжими волосами и столь же огненным характером, казалось, она перепрыгнула через всю неловкую стадию «гадкого утенка» и сразу превратилась в настоящую женщину – с мнением, границами и идеальной кожей.
Неудивительно, что она сбежала из города в восемнадцать. Не сомневаюсь, ее возвращение – лишь короткая остановка перед тем, как отправиться в место покруче нашего побережья.
Остаток смены пролетает в тумане из разбавленного пива и сложных математических расчетов. За полчаса до закрытия я начинаю свою обычную процедуру завершения, включающую громкие зевки, взгляды на несуществующие часы и подталкивание упрямых ног промокшей шваброй.
К счастью, даже самые пьяные посетители понимают намек, и когда Анджело Висконти заходит за десять минут до закрытия, мои подруги – единственные, кто остался в баре, а я уже пересчитываю наличные в кассе.
Я замираю и наблюдаю, как его взгляд находит Рори в мгновение ока. Меньше чем за три секунды он оказывается позади нее, его рука обхватывает ее шею, а губы приникают к ее пучку волос. Я не слышу, что он шепчет ей в волосы, но это неважно, потому что, когда Рори розовеет, как мой свитер, я чувствую, как это жжение проходит по моим венам – так бывает только с завистью.
Я знаю, что уставилась, но не могу оторваться. И не только потому, что эти публичные ласки – завораживающий взгляд в чужой мир, но и потому, что теперь, увидев, как Габриэль властвует над тьмой, я смотрю на его брата в новом свете.
В этом нет никакого смысла. Габриэль, Анджело и Раф родились у одних родителей, у них было одинаковое детство. Они сотканы из одной ДНК, и все же где–то, как–то нить Габриэля повредилась и свернула с пути в тень.
Я не могу понять, почему он покрыт шрамами, пока его братья носят костюмы. Почему они – мастера светских бесед, а Габриэль даже улыбки не выдаст.
Я отрываю взгляд только тогда, когда Пенни накидывает пальто и берет сумочку.
– В это же время на следующей неделе?
– Если мой придурок–босс не поставит меня в смену, конечно. – Она бросает взгляд на Анджело и кривится. – Упс, только не говорите ему, что я это сказала.
– Он и так это знает, – сухо констатирует он.
Она отклоняет его предложение подвезти ее и сохраняет свой номер в моем телефоне, прежде чем выйти в ночь.
– А что с моей поездкой? – Тейси допивает остатки пива и с силой ставит бутылку на стойку. – Это тот же красавчик, что подвозил меня на прошлой неделе?
Нет, но она все равно поправляет помаду – на случай, если новый водитель тоже окажется симпатичным. Когда дверь с грохотом закрывается за ней, Анджело тянется к руке Рори, но она отдергивает ее.
– А что с моей поездкой? – слащаво передразнивает она. – Джио везет меня домой? Он тоже почистит мне зубы и уложит в постель?
Анджело хмурится.
– Джио?
– Ага. – Она злобно смотрит на темную фигуру у дерева и фыркает. – Он ходит по пятам весь день. По твоему приказу, как утверждает Габ.
Теперь Анджело тоже смотрит на Джио с укором. Потом он медленно поворачивается, и вдруг его взгляд устремляется на меня.
Я замираю с пачкой пятерок в руке, затем оглядываюсь на стену с алкоголем. Не может быть, чтобы он смотрел на меня так. Как будто я сделала что–то не так. Как будто я его разозлила.
Словно он – это его брат.
Я сглатываю ком в горле и нервно улыбаюсь ему. Он не отвечает взаимностью, а лишь резко кивает подбородком в сторону двери, не отрывая от меня глаз.
– Джио, проводи мою жену к машине. Я скоро выйду.
– Ладно, пока, Рен, – звенит Рори, не замечая изменившейся атмосферы. – Люблю тебя. Напиши, когда доберешься домой.
Хлопок двери отдается во мне гулким эхом. Я смотрю ей вслед, с отчаянием чувствуя, как в груди разгорается пустота, пока тишина не становится слишком тягостной, чтобы ее игнорировать.
Я перевожу взгляд на Анджело, широко раскрыв глаза и ожидая.
Доски пола скрипят под его кожаными мокасинами, пока он подходит к стойке. Он упирается в нее ладонями и пригвождает меня прямым взглядом.
– Держись подальше от моего брата.
Его слова достигают меня и вышибают воздух из легких. Это приказ, а не угроза, но мое тело не чувствует разницы. Тусклая искра в основании черепа велит мне протестовать, усмехнуться, спросить, о чем, черт возьми, он вообще говорит, но, когда он поднимает бровь в ожидании, я слишком ошеломлена, чтобы сделать что–либо, кроме как кивнуть.
– Хорошо. – Его плечи опускаются вместе с выдохом, и облегчение смягчает суровые черты его лица.
– Может, подвезти тебя домой?
– Нет, спасибо, – шепчу я.
Он кивает.
– Береги себя, Рен.
