сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
Она закатывает глаза и проходит к верстаку.
– Я не знаю, но я никогда не видела, чтобы она пила.
– А почему она не водит?
Пауза Рори коротка, но она трещит у меня на затылке. Она опускает взгляд и проводит пальцем вдоль текстуры дерева.
– Я не знаю.
Моя невестка – психопатка. Она улыбнется и поклянется, что не царапала твою машину ключом, или подаст тебе кофе и даже не моргнет, пока смотрит, как ты пьешь ее слюну.
Она безупречная лгунья. До тех пор, пока не проколется.
– Рори, – предупреждаю я.
– Я не знаю! – говорит она с нетерпеливым вздохом, и ее щеки краснеют. – Один день она водила, а на следующий уже нет, ясно?
Холод расползается по моим венам. Я сглатываю и выдавливаю свой следующий вопрос так спокойно, как только могу.
Хотя у меня есть пробирающее подозрение, что я уже знаю ответ.
– И когда это было?
Она поднимает глаза, чтобы встретиться с моими, и вина кружится в ее карих глазах.
– Как раз после ее восемнадцатого дня рождения.
Ее слова проползают через стол, впиваются в мою грудь и вбивают кусочки головоломки на свои места.
Она перестала водить как раз перед тем, как встретила меня.
Как раз перед тем, как ее блестящие губы коснулись моих, а дыхание стало теплее ветра.
Могу я рассказать тебе секрет?
Хотя я всегда был одержим ее секретом, это всегда было ради удовлетворения моей собственной ебаной зависимости, а не потому, что я думал, что там может быть что–то стоящее раскрытия. Я всегда был уверен, что это будет что–то пустяковое. Кража лака для ногтей в торговом центре или что–то настолько же глупое.
Но внезапно перестать водить?
Я уже бросил притворяться, что полирую. Сердце колотится, уши горят, я смотрю на Рори и жду, когда она продолжит.
– Это было довольно странно. Она уехала из города, чтобы отпраздновать день рождения с друзьями из Сиэтла, а когда вернулась через несколько дней, у нее больше не было машины.
– Значит, она попала в аварию.
– Она клялась и божилась, что нет, и она не выглядела раненой или типа того. – Она смотрит на меня с виноватой улыбкой. – Я не поверила ей, но погуглила аварии по всему Тихоокеанскому Северо–Западу, и ничего не нашлось.
Я провожу костяшкой по челюсти, разум лихорадочно работает.
– И теперь она вообще не садится в машины.
– Нет. Иногда она ездит на автобусе, но чаще всего она ходит пешком. Но это еще не все. Когда она вернулась, она была… другой. Не в плохом смысле, – поспешно добавляет она. – Просто добрее.
Я провожу языком по зубам.
– В смысле?
– Она начала волонтерить в Бухте, затем в больнице. Сначала я подумала, что это просто для того, чтобы было что написать в заявлении в колледж, но место она уже себе обеспечила. А потом я подумала, может, она нашла Бога или что–то в этом роде. – Она издает короткий смешок. – Но это не объясняет, почему она вдруг начала носить так много розового.
Моя кожа, блять, трещит. Машины, волонтерство, внезапная доброта. Здесь прослеживается линейная история, секрет, более порочный, чем мелкая кража, и я так близок к его разгадке, что чувствую его вкус на ее клубничном блеске для губ.
– В любом случае, разве ты не должен уже все это знать? Денис нашел для меня логин Рафа к банковскому аккаунту за десять секунд.
Я щурюсь.
– Зачем тебе это понадобилось?
– Он продолжает обыгрывать меня в блэкджек, так что я пожертвовала миллион долларов в заповедник птиц Вашингтона от его имени, – радостно говорит она, вытаскивая ключи из кармана и побрякивая ими на вытянутой руке. – И смотри, они прислали мне этот милый брелок в знак благодарности!
Но я едва могу разобрать ее раздражающе большую сороку–брелок. Едва могу, блять, думать.
Она права. Я мог бы узнать ее секрет годы назад, и за считанные минуты. И если бы это был кто–то другой, я бы вскрыл его, как ребенок вскрывает подарки в рождественское утро.
Но это Ангел в розовом.
Я дал себе зарок, ради собственного здравомыслия, что не буду.
Самоотвращение горячей волной разливается под моей рубашкой. Зачем я, блять, спросил?
Рори кивает на ружье–Франкенштейн между нами.
– Что ты делаешь?
Я хватаюсь за смену темы и двигаю его по столу к ней.
– То, о чем ты просила.
Ее настроение разворачивается на сто восемьдесят градусов, и она загорается детским восторгом.
– О, мой Гусь, – выдыхает она, поднимая его к свету на сложенных ладонях, словно я вручил ей Святой Грааль. – Оно работает?
– Есть только один способ это проверить.
Ее глаза встречаются с моими с искоркой озорства, и, несмотря на напряжение у основания моего черепа, во мне просачивается неохотная потеха.
Эта девчонка, честное слово… Во мне не так много мягкости, но есть крошечная частица, где–то между верхним и нижним ребром, которая немного смягчается ради жены Порочного.
Я знал о ней задолго до того, как она вцепилась когтями в моего брата. Даже задолго до того, как дядя Альберто вцепился в нее. Она годами звонила на горячую линию, признаваясь в самых пустяковых грехах с тяжестью вины всего мира в голосе.
Если звонки Милдред Блэк были моим наркотиком выбора, то звонки Рори были ситкомами, которые я смотрел, чтобы смягчить удар отходняка. Я находил забаву в ее мелких актах мести – подмешивании в виски Альберто, перерезании тормозных шлангов у машины Данте. Затем, когда ее свадьба с Альберто приблизилась, ее звонки сменили жанр, и внезапно я смотрел остросюжетный мини–сериал, который не мог выключить.
Я слушал каждый звонок, как серию. Шоу начиналось медленно, набирало темп в середине и заканчивалось идеальным поворотом сюжета: она собиралась столкнуть Большого Ала с утеса, прежде чем он сможет заставить ее выйти за него замуж.
Анджело, конечно, пошел и испортил ебучий финал. Всадил пулю в его голову и уничтожил любые шансы на второй сезон.
Но теперь, когда она моя невестка, она развлекает меня другими способами. Например, приносит мудборды со своими последними изобретениями, а я в свободное время вдыхаю в них жизнь.
– Это так круто, – восклицает она, направляя ружье в потолок и принимая позу, словно она одна из Ангелов Чарли. – Это как русская рулетка, только милее, да? Вместо холостых выстрелов оно стреляет конфетти?
Я набрасываюсь и вырываю его у нее, когда она поворачивает его и заглядывает в дуло. Боже. Я перепроверяю, что предохранитель включен, и мысленно отмечаю, что нужно еще раз пройти с ней основы обращения с оружием, прежде чем мы отправимся на стрельбище.
– Мы поедем на Харлее? – Она подбегает к стене и снимает свой мотошлем с крючка.
Не успеваю я ответить, как Эмиль входит, толкая дверь плечом. Он улыбается Рори и бросает взгляд на меня, прежде чем направиться к раковине.
Я провожу передними зубами по нижней губе, чувствуя, как воздух сгущается.
– Да. Встретимся у выхода.
– Ладно, но поторопись, нам нужно вернуться, пока Анджело не задумался, где я.
Она разворачивается на каблуках и, подпрыгивая и перескакивая, минует разрушения, которые ранее устроила. Словно лужа масла и перевернутое ведро вдруг напомнили ей, зачем она вообще ворвалась сюда, она замирает у двери и оборачивается, уставившись на меня серьезным выражением.
– Я поговорю с Рен, но ты должен пообещать мне, что оставишь ее в покое, – говорит она, с трудом сглатывая. – Она невинна. На самом деле, она единственный чистый человек, который у меня остался. Она не знает о… нас.
Я поднимаю бровь.
– Нас?
– Семье. Она не знает, чем вы, ребята, занимаетесь, и мне нужно, чтобы так и оставалось. Так что никакого преследования, никаких проверок. И уж точно – никакого запихивания ее в машины. Просто притворись, что ее не существует, ладно?
Проходит мгновение, прежде чем до меня доходит. Она хочет сказать, что ее подружка понятия не имеет, что она живет, дышит и перемещается по территории Коза Ностры.
Жар поднимается по моему позвоночнику. Боже, эта девчонка, должно быть, еще более наивна, чем я думал. Не нужно быть гением, чтобы увидеть затемненные машины и мужчин в костюмах и понять, что они, вероятно, и есть причина, по которой это крошечное Побережье в заднице мира истекает богатством.
Но я запираю все свои вопросы за сжатыми губами. На сегодня я задал их достаточно.
Вместо этого я коротко киваю ей, и когда она уходит, перевожу внимание на Эмиля.
– Денис только что ответил мне, – бормочет он, включая кран локтем. – Блейк – племянник Гриффина.
Я смотрю на воду, текущую из прозрачной в красную и снова в прозрачную.
– Мой брат в курсе?
– Сомневаюсь. – Он выключает воду и тянется за полотенцем для рук. – На него нет никаких записей.
Я провожу костяшкой по бороде, борясь с беспокойством, которое подкрадывается к моей спине, как кладбищенский туман.
Здесь что–то нечисто.
У меня уже какое–то время были подозрения насчет главного помощника Рафа, Гриффина. Без особой причины, просто предчувствие. Но теперь, когда выяснилось, что он связан семейными узами с новым наемником, я понимаю, что напал на что–то более крупное.
– Следи за ними обоими, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Я хочу знать, когда они едят, срут и ссут.
Эмиль кивает и бросает окровавленное полотенце в мусорную корзину.
– Что–то еще?
Вены на моей руке вздуваются, когда я сжимаю ее в кулак.
Я сказал Рори, что оставлю ее в покое.
Много раз говорил и себе.
– Ты со мной сегодня вечером. Мне нужно нанести кое–кому визит.
Похоже, единственные правила, которым я умею следовать, – это правила моего отца.
Глава 15
Рен
У каждого есть своя «изюминка», то, чем он может похвастаться.
Мой дядя играет в гольф с человеком, который был соавтором песни Led Zeppelin. У одной девушки, с которой я училась в школе, есть сестра с каналом на YouTube; у нее более 100 000 подписчиков и их число растет. У Мэтта есть хоккейная шайба с автографом Уэйна Гретцки.
Моя история – не крутая, не скромное хвастовство, которым можно приправить светскую беседу на вечеринках. Это пятно, которое не отстирать, как бы я ни терла.
Пролистывая галерею на телефоне, я выбираю новые фотографии, добавленные в альбом под названием «Хорошие поступки Рен», и отправляю их на свой ноутбук. На одной я подметаю обломки в порту, на другой – везу свою тележку с конфетами по больничным коридорам.
Я прикрепляю их к пассивно–агрессивному письму вместе со статьей из местных новостей о взрыве и отправляю его. Затем я закрываю ноутбук и плюхаюсь на кровать, тяжесть того незаконченного предложения пригвождает меня к матрасу.
Иногда задаюсь вопросом, зачем я дразню осу. Потому что отправка всех этих доказательств Дэмиену–Мудаку–Кроссу – это не исправление ошибки, а просто еще один способ похоронить ее.
Легкие сжимаются, я переворачиваюсь и зарываюсь лицом в подушки, ожидая, когда чувство вины пройдет.
Оно всегда накатывает волнами. Они то отступают, то накатывают снова и утягивают меня на дно. Назад к бабочкам, письмам, бару. Назад к дому с цветами и идеально полосатым газоном. Назад к ней.
Ее хриплый смех пробегает у меня по позвоночнику, и я зарываю голову глубже, мое прерывистое дыхание увлажняет простыни. Я дышу, пока не становится больно, и когда я больше не могу выносить боль, заглушаю и отвлекаю себя.
Я переворачиваюсь и снова тянусь к ноутбуку. ABBA включена. Google открыт. Моя история поиска состоит из миллиона вариаций «Происшествий в Дьявольской Бухте», но я не нашла ничего, что раскрывало бы судьбу того жуткого типа из телефонной будки. На этот раз я полна намерений ввести в строку поиска «Собаки встречают щенков впервые», но мой указательный палец имеет другие планы и вместо этого ударяет по букве Г.
Г. А. Б. Р. И. Э. Л. Ь. В. И. С. К. О. Н. Т. И.
Мои руки дрожат, когда я нажимаю клавишу Enter.
Я прокручиваю результаты поиска. Страницы Рафаэля и Анджело в Википедии – наверху, а ниже – некролог на парня из Италии, еще один – на мужчину из Австралии. Я продолжаю листать и листать, но нет ничего о самом Габриэле Висконти.
Я нажимаю на вкладку «картинки», потому что уж там–то я хотя бы найду его фото из полицейского участка. Не может быть, чтобы в цивилизованном обществе такой мужчина прошел по жизни, не проведя какое–то время за решеткой. Но везде лишь улыбающиеся фотографии Рафа на благотворительных мероприятиях и хмурые папарацци–снимки Анджело, выходящего из блестящих зданий. Словно интернет даже не знает, что у них есть брат.
Я тоже не знала, пока наши взгляды не встретились через танцпол на девичнике Рори, и теперь я жалею, что все еще не блаженно невежественна.
Поскольку Гугл меня подвел, я хватаю телефон с прикроватной тумбочки, открываю приложение Инстаграм и ввожу его имя в строку поиска.
Ничего.
Так какого черта он смотрел мою страницу в Инстаграме?
Что–то между разочарованием и страхом колет у меня за глазами, и ком размером с мячик для гольфа образуется в горле.
Я ненавижу этого мужчину. От его короткой стрижки до его ботинок со стальным носком и всего, что между ними. Ненавижу его взгляд и то, как он киснет, когда касается меня. Ненавижу его тень и то, как она выглядит на краях моей собственной.
Ненавижу, что это он спас меня от того жуткого типа в телефонной будке, ненавижу лекцию, что последовала за этим. Ненавижу, что он швырнул меня в свой багажник, словно я была предназначена для свалки, просто чтобы доказать, что может, и что он не проявил ни раскаяния, ни сочувствия, когда наконец выпустил меня – плачущую, размазанную массу.
Ненавижу, что его загадочные слова «Что было в темноте, остается в темноте» эхом отдаются в моей голове, когда тихо. Ненавижу, что они завораживают меня, и что черная дыра в центре моей души разбухает от их звука.
Больше всего я ненавижу себя. Потому что теперь он поглощает мои мысли. Он заливает мои вены и шипит в местах, где ему не место.
Это чувство слишком знакомо.
Прежде чем уйти в штопор, я нажимаю на клавишу громкости на ноутбуке и включаю «Does Your Mother Know» на полную мощность. Затем, не успев себя остановить, возвращаюсь в Гугл и ввожу еще одно имя.
Бугимен.
Сердце стучит в ушах, когда я жду, пока загрузится страница в Википедии. И когда мои глаза пробегают по первому предложению, оно замирает.
Бугимен – это темный, бесформенный призрак, который прячется в темных местах, чтобы пугать ничего не подозревающих жертв.
Беспокойство ползет вниз по моей спине, леденя каждый позвонок.
Его сила нейтрализуется ярким светом.
Я читаю страницу сверху донизу, от начала до конца. Затем возвращаюсь и кликаю на все остальные результаты поиска, пробираясь сквозь басни, мифы, поучительные истории. Я разглядываю каждый набросок зловещих фигур, сочащихся из темных углов, пока, клянусь, не начинаю видеть зеленые глаза, татуировки и шрамы в их черной массе. Пока они не выпрыгивают из экрана и не взбираются по моим собственным стенам.
Когда в углу экрана мигает значок «низкий заряд батареи», я поднимаю взгляд на окно, чтобы передохнуть, и понимаю, что прошло так много времени, что тьма поглотила солнце.
Выпуская дрожащий выдох, я тянусь к лампе на прикроватной тумбочке и включаю ее.
Ничего не происходит.
Я щелкаю снова, и когда она все еще не загорается, я перекатываюсь, чтобы попробовать ту, что на противоположной стороне.
Нет.
Бормоча себе под нос, я встаю и пробую главный выключатель.
Тихий щелчок – нет света.
Шепот страха поднимает волосы на затылке, но я отталкиваю его. Отключение электричества не имеет ничего общего с моей историей поиска в Гугле и все связано с тем, что проводка в моем доме в плачевном состоянии. Кухонный свет включается, только если я ударю по нему, а на днях я включила плиту, и душ наверху начал течь.
Благослови Господь дядю Финна, но если он и построил этот дом, то построил его с помощью ютуб–туториала, липкой ленты и одних лишь благих намерений.
Шаркая по коридору, я пробираюсь на ощупь вдоль стены и нажимаю на каждый выключатель, до которого дотрагиваются мои пальцы, но безрезультатно.
Черт. Я думаю вернуться наверх и взять телефон, чтобы позвонить Финну, но решаю вместо этого пешком дойти до его дома. Я пролежала часами; мне не помешает разминка.
Я спускаюсь по лестнице и неловко подпрыгиваю на придверном коврике, натягивая свои резиновые сапоги. Пока я всовываю руки в пуховик, чувство дурного предчувствия ползет по моим плечам и сжимает затылок.
Нет.
Страх движется сквозь меня, как медленный прилив. Я борюсь с его течением, чтобы поднять взгляд на дверь, хотя в глубине души уже знаю, что за ней.
Кто за ней.
Силуэт Габриэля невозможно спутать. Его широкие плечи выходят за пределы стеклянной панели, а его взгляд прожигает двойное остекление, как паяльная лампа.
У меня кружится голова и подкашиваются колени. Если бы мои руки не были пришиты к бокам, я бы подняла их и ударила себя по голове, потому что, боже, о чем я думала, разинув рот?
