сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
Начинается старый добрый танец. Он шлепает ладонью по выключателю, заливая комнату желтым светом. Затем его глаза мечутся по всем привычным местам: подушки на кровати, ящик прикроватной тумбочки. К сейфу в углу, у которого пароль установлен на его день рождения. Затем его взгляд падает на кофейный столик, где все три его пистолета аккуратно выстроены в ряд, патронники пусты.
Он затягивает полотенце на бедрах, прищуриваясь на меня.
– Что тебе нужно?
Засунув наушник в нагрудный карман, я устало вздыхаю. Он всегда, блять, спрашивает. В лучшие времена это глупый вопрос, но в данных обстоятельствах он откровенно идиотский.
Но мне слишком нравится напряжение, сковавшее его плечи, чтобы отвечать, так что я достаю еще одну гильзу и не спешу набивать ее табаком. Его глаза прожигают мои колени, и я наслаждаюсь мелким удовлетворением, которое это мне доставляет. К его большому неудовольствию, я курю в его спальне как минимум раз в неделю вот уже три года. И тушу сигареты о его кресло.
Он перестал пытаться заменять его некоторое время назад, примерно тогда же, когда наконец принял, что недостаточно умен, чтобы не впускать меня.
Мой взгляд следит за его босыми ногами, пока он направляется к своему бару. Он наливает виски твердой рукой и подходит к окну.
Когда он замечает тела, распластавшиеся на его лужайке, его челюсть сжимается.
– Сколько людей?
– Трое.
Я равнодушно смотрю на свои окровавленные костяшки.
– Хочешь совет?
– Нет.
Я все равно его даю.
– Я знаю, что никто не хочет на тебя работать, но хватит нанимать своих людей с Крейгслист (прим. пер.: сайт электронных объявлений). Они не смогли бы и вечеринку организовать, не то что удар нанести.
– Я не… – Он расправляет плечи и медленно поворачивается, чтобы уставиться на меня своей фирменной усмешкой. Клянусь, он вылез из утробы матери с этим ебучим выражением, и я не смогу сосчитать на обеих руках, сколько раз мои кулаки стирали его с его лица в детстве.
– Возможно, мне стоит последовать твоему примеру, – говорит он, возвращаясь к своей обычной тихой манере речи, – и подобрать нескольких диких псов из местного приюта. Неплохая стая бродяг у тебя, кузен. Они убили сегодня ночью двенадцать моих людей.
С горькой ухмылкой он поднимает бокал в насмешливом тосте, прежде чем осушить половину содержимого одним глотком.
Белое каление проносится от основания моего позвоночника до макушки. Это защитный инстинкт, обвивший самый внутренний слой моей сути. Он прав, все мои люди – бродяги. Спасенные из всех уголков мира, выхоженные назад к здоровью, поставленные на работу.
Анджело ненавидит их, Раф – и того больше. Но они не понимают, им не было дано родиться с несчастьем понять ту нить, что связывает нас вместе.
Я чиркаю спичкой и прикуриваю сигарету, в основном чтобы занять руки чем–то другим, кроме как потянуться за своим пистолетом. Делая долгую, глубокую затяжку, я нарочно выпускаю клуб дыма в сторону Данте.
Этот мудак достал меня однажды, и я поклялся, что никогда больше не позволю ему этого.
– Ты реально облажался на этот раз. Ты это понимаешь?
Его взгляд прожигает рассеивающийся дым.
– Ты хочешь поговорить о провалах? Потому что проведение свадьбы так скоро после того, как твой брат разнес голову моему отцу ради той охотницы за деньгами, – это довольно весомо.
Кислый привкус заваривается у меня в глубине языка. Нечасто Данте Висконти может сказать, что он прав дважды за один день.
Должно быть, я молчал на долю секунды дольше, потому что он прислоняется к подоконнику, вращает виски в бокале и снова бросает мне свою ебучую усмешку, словно у него вдруг появилось преимущество.
– Ты не убьешь меня.
Мои мысли на мгновение возвращаются к Ней, и к тому, как она сказала то же самое всего несколько часов назад. Она была права, хотя мне не нравится, как она приняла мое чертово слово за Евангелие. Данте, однако, нет.
Тем не менее, я даю ему тот же ответ.
– Нет?
– Нет. Этого нет в великом плане Анджело.
Он тихо усмехается над своим бокалом.
– Я могу себе это прекрасно представить. Братья Бухты, сгрудившиеся за столом, строят планы мести своему злому старшему кузену.
Он иронично приподнимает бровь, размышляя.
– Ты, конечно, хотел бы сразу же разнести мою голову. Но Раф сидел бы там, вертя свой маленький покерный жетон, придумывая что–то более захватывающее.
Игру, возможно. А Анджело…
Его взгляд встречается с моим, сверкая насмешкой.
– Ну, Анджело всегда идет на поводу у планов Рафа, не так ли? Он все–таки умнее. А ты, прихвостень Бухты, должен стиснуть зубы и делать за них грязную работу.
Ну, вы только посмотрите. Ублюдка понесло.
Он снова прав, по крайней мере, насчет Рафа. Я не знаю, под чем тот долбоеб был ранее, когда сидел в офисе Каса, сбрасывая шахматные фигуры с игровой доски и неся какую–то хрень о том, чтобы убирать людей Данте одного за другим, пока не останется лишь он один.
Потому что что, черт возьми, он вообще понимает?
Единственная игра, которую он когда–либо придумал и от которой мне не хочется прикурить дуло заряженного пистолета, – это горячая линия «Анонимных грешников».
Хотя игры – это его конек, война – мой. И пока я киваю, соглашаюсь и несу любую чушь, какую мои братья хотят услышать, чтобы они не мешались у меня на пути, я живу по смеси правил моего отца и моих собственных, чтобы сохранить их в живых.
– Что ж, это было весело, но у меня есть дела поинтереснее, – протягиваю я, вдавливая окурок в подлокотник и для верности сбрасывая остатки на ковер.
Когда я поднимаюсь на ноги, Данте выпрямляется, отслеживая каждый мой шаг, пока я сокращаю дистанцию между нами. Моя тень ползет вверх по его торсу, и в моей груди разливается наслаждение. Этот идиот так предсказуем.
Кроме тех случаев, когда это не так.
Его взгляд впивается в мой, когда мы стоим нос к носу. Его челюсть сжата и готова к удару, но проблеск страха в его глазах выдает его. Он разгорается ярче, когда я опускаю руку в карман и приставляю кончик его же ножа к нежной коже под его подбородком.
Я испускаю медленный, задумчивый вздох, легко проводя лезвием по его коже.
– Твой день настанет, – шепчу я. – Но не сегодня.
Его грудь опадает, когда я опускаю нож обратно в карман.
Затем я вгоняю колено ему в яйца.
Безрадостная усмешка касается моих губ, когда я закрываю дверь его спальни, оставляя его крики за собой с тихим щелчком.
Это за то, что он назвал Рори охотницей за деньгами.
Глава 12
Рен
Каждое Рождество Дьявольская Бухта превращается в снежный шар. Каждый вечер в 18:00 Бог как следует встряхивает его, и городок вспыхивает феерией празднеств.
Тысячи огней зигзагами протянуты над променадом, мерцая на покрытых инеем дорожках. Рождественские хиты и смех доносятся из баров и ресторанов, что выстроились вдоль него, и примерно через час то же самое будет с местными жителями и туристами, направляющимися в ночные клубы.
Обычно Бухта в сезон вечеринок неизменно заряжает меня энергией, но сегодня электричество в воздухе держит меня в напряжении. Все празднуют, блаженно не подозревая – или намеренно игнорируя – катастрофу, разворачивающуюся прямо за пределами их купола.
Тошнотворно. Прошло пять дней с тех пор, как взрыв в порту Дьявольской Ямы прервал свадьбу Рори, а это значит, пять дней двойных смен в больнице и пять ночей помощи в операции по расчистке завалов. Трое рабочих были объявлены мертвыми на месте; еще дюжина все еще борется за жизнь, и все же знаменитый городок Побережья безумно крутится дальше.
Что еще хуже, остальному миру тоже все равно. Взрыв едва попал в местные новости, не говоря уже о СМИ. Все, что я узнала о его причине, – из слухов и мимолетных разговоров, не предназначенных для моих ушей. Все объяснения, как разумные, так и натянутые, указывают в одном направлении: это был кто–то с личной враждой к Висконти.
Я кусаю нижнюю губу, раздумывая, не пойти ли мне домой, мимо меня проходит ватага девушек в одинаковых сексуальных костюмах Санты. Каждое ликование и звон бокалов кажутся оскорблением, а я вот стою посреди всего этого.
Затем я думаю обо всех девушках, которые будут нуждаться во мне сегодня. О тех, с волдырями и проблемами с парнями, с севшим телефоном и щеками, испачканными тушью.
Одной этой мысли достаточно, чтобы выпрямить спину.
Полагаю, шоу должно продолжаться.
Оставив свой складной стенд с SOS–сумкой под красно–белым полосатым фонарным столбом, я выхожу на середину дороги, поправляю свои розовые ушки эльфа и делаю селфи на фоне мерцающей гирлянды «Счастливых праздников!», стоя между двумя телефонными столбами. После небольшой ретуши и пары фильтров я стягиваю перчатку, чтобы написать подпись.
«Эльф–помощник–Санты вернулся и готов к (безопасным) праздничным развлечениям!» – пишу я, добавляя милые рождественские эмодзи. «Перебрали с эгг–ногом (прим. пер.: сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока, сахара и крепкого алкоголя)? Жмут праздничные каблуки? Ищите меня на углу у отеля «Висконти Гранд». Я прикрою вашу спину! #ПраздничныйГерой #ПейОтветственно».
Пока я нажимаю «опубликовать», пронзительный всхлип прорезает воздух и заставляет меня насторожиться. Он доносится от девушки на другой стороне улицы, которая пошатывается мимо шампань–бара.
Я хватаю свою сумку и бегу к ней.
– Ты в порядке, дорогая? – Я кладу руку на ее обнаженное плечо и указываю на бейджик, приколотый к моему розовому светоотражающему жилету. – Я Рен, и я здесь, чтобы помочь!
Из ее губ, размазанных помадой, доносится невнятный ответ. К счастью, я свободно говорю на языке пьяных и понимаю, что она потеряла подруг где–то между рестораном и коктейль–баром.
Обычно я бы отвела ее в тату–салон Тейси, чтобы согреть горячим какао, но она закрыла его на ежегодный отпуск, так что я усаживаю девушку на ступеньку у входа.
– Держи. – Я вытаскиваю из своей сумки термоодеяло, накидываю ей на плечи и вкладываю в руку бутылку воды. Нет смысла возиться с ее заплаканным макияжем или растрепанными волосами; ей определенно пора закругляться. – Где ты остановилась?
– В отеле, – икает она.
Очень полезно. Пока роюсь в ее сумочке в поисках ключ–карты, я выдаю свой обычный монолог. – Пей воду маленькими глотками, не залпом. Когда вернешься в отель, выпей еще два стакана воды и съешь это. – Я кладу пачку крекеров в ее сумочку. – И не забудь снять макияж.
Я нахожу карточку отеля «Хилтон» в конце улицы, затем встаю, чтобы помахать такси на стоянке через дорогу. Первая машина в ряду мигает фарами и медленно подъезжает к нам, терпеливо ожидая, когда пройдет толпа гуляк.
Я снова сажусь и начинаю тереть девушке спину.
– Не забудь зарядить телефон, хорошо? И спи на левом боку, так тебя будет меньше тошнить…
Белый свет привлекает мое внимание краем глаза. Она достает телефон из лифчика и теперь неловко листает контакты. Я смотрю у нее через плечо; она что–то печатает парню, рядом с именем которого стоит смайлик с разбитым сердцем.
– Это твой парень?
– Нет… – она икает. – Хотелось бы.
Я вынимаю телефон из ее рук.
– Никаких пьяных сообщений парням, если только ваши ключи не открывают одну и ту же входную дверь, – отчитываю я ее. Покопавшись в настройках контакта, я меняю его имя на «Стоматолог», кладу телефон обратно в ее сумочку и надеюсь, что она не поймет, что я сделала, пока не протрезвеет завтра.
Такси подъезжает к тротуару, окно опускается, и из–под густых бровей на меня смотрит недовольный взгляд.
– Ты что, издеваешься? Еще даже девяти вечера нет.
– Привет, Роджер, – звонко говорю я, помогая девушке подняться на ноги. – Я когда–нибудь говорила тебе, что ты мой любимый таксист?
– Несколько раз. Но я все равно не повезу ее бесплатно.
– Я и не жду этого от тебя, дорогой. – Я роюсь в своей сумке в поисках зип–пакета с конфетами и перебрасываю его через окно. – Домашние макаруны.
Пока он ворчит и бурчит про ипотеку, которую надо платить, я усаживаю девушку на заднее сиденье, пока он не успел запротестовать. – До «Хилтона», пожалуйста.
– Ой, да брось, Рен. Это всего десять минут пешком.
– Разве она выглядит так, будто может идти? К тому же, я слишком занята, чтобы отводить ее.
– Ладно, – хрипит он.
Заводя двигатель, он с усмешкой кивает куда–то за мою спину.
– Разве это не салон твоей подруги?
Я поворачиваюсь и вижу мужчину в дверях салона Тейси, у ног которого на ступеньку стекает струйка мочи.
– Фу! Это не общественный туалет, – визжу я, хватаясь за свисток на шее и изо всех сил дуя в него. – Кыш!
Ночь становится только насыщеннее. Она проходит в тумане из пластырей, рук, которые надо держать, и утешений. Я сломала ноготь, пытаясь разнять кошачью драку двух девушек, вышедших в одинаковых платьях, перевязывала разбитые колени, обрабатывала растянутые лодыжки, успокаивала взволнованных родителей по телефону. К тому времени, как последний ночной клуб захлопнул двери, моя SOS–сумка была почти пуста, а я – измотана.
Прислонившись к фонарному столбу, я доедаю последние крекеры, наблюдая, как последние подвыпившие посетители выходят из заведений и садятся в ожидающие машины.
Скомкав пустую пачку в руке, я испускаю усталый вздох, который уплывает вниз по опустевшему променаду. Последний автобус обратно в Дьявольскую Яму ушел больше часа назад, и мои кости стонут при мысли о долгой, холодной дороге домой, что лежит передо мной.
Именно в такие моменты я больше всего жалею, что чувство вины не разъедает меня, как болезнь. Что я могла бы сесть в уютное такси, без того чтобы мышечная память заставляла мои руки дрожать, а гнев, предательство и несправедливость заливали мое зрение красным. Что я могла бы оставить память о том, что я сделала с этим, под тканевым покрывалом в мастерской дяди Финна, как я поступила с оружием, или похоронить ее на шести футах под землей, как я поступила с последствиями.
Но мое сердце колотится, а колени дрожат от одной мысли об этом.
Я собираю свои вещи и отправляюсь в путь.
Понадобилось всего несколько часов, чтобы улица превратилась из зимней сказки в смертельно опасную полосу препятствий. Мои ботинки хрустят о разбитые пивные бутылки, и я осторожно переступаю через ледяные пятна и лужи блевотины.
Я наклоняюсь, чтобы проверить, нет ли удостоверения личности в брошенной сумке Gucci, когда по моим плечам пробегает ощущение чьего–то присутствия.
Я поднимаю взгляд. В дальнем конце улицы к мне приближается светловолосый мужчина с неуверенной походкой.
– С тобой все в порядке? – кричу я. – Тебе нужна помощь?
Его смех катится по променаду, громкий и слегка тревожный.
– Эй, а ты та девушка, что работает в той забегаловке!
Когда он проходит под светом уличного фонаря, я изучаю его карие глаза, стройную фигуру и рубашку на пуговицах, ожидая вспышки узнавания, но в памяти – пустота. Он не местный, а приезжих в Ржавом Якоре так мало, и они так редки, что всегда откладываются у меня в памяти.
Я никогда в жизни не видела этого мужчину.
Но затем он спотыкается о коробку из–под фастфуда, и мое беспокойство сменяется участием.
– Ты же не приехал сюда на машине, да?
Он снова смеется.
– Конечно нет. Но, э–э, помощь мне действительно нужна.
Узлы на моих плечах расслабляются.
– Конечно, я для этого и здесь, – говорю я бодро. – Ты потерял друзей?
– Да, и, черт возьми, я не могу вспомнить, где мы остановились. Все эти отели… – он пошатывается назад, размахивая рукой по горизонту, – все на одно лицо, блять.
– У тебя есть ключ–карта от номера?
Он похлопал себя по карманам и вздохнул.
– Потерял.
– Досада. Можешь позвонить другу?
– Телефон разрядился.
Я цокнула языком.
– Нельзя идти на вечеринку с разряженным телефоном. Но не волнуйся, можешь воспользоваться моим.
Его взгляд тяжело лежал на мне, пока я рылась в сумке в поисках телефона. Я нажала на экран, но ничего не произошло. Хмурясь, я зажала кнопку включения, и на экране появился значок разряженной батарейки.
– Похоже, тебе следует последовать своему же совету.
Черт.
Когда я поднимаю взгляд, он на шаг ближе. Слишком близко. Пьяные редко обладают чувством личного пространства, но что–то в его горячем дыхании, опаляющем мою щеку, и в том, как он нависает надо мной, вызывает у меня неприятный холодок вдоль позвоночника.
Я по привычке бросаю взгляд на салон Тейси, внезапно ощущая пустоту от отсутствия ее вечного неодобрительного взгляда из окна, затем отряхиваю неприятное чувство, натягиваю улыбку и отступаю.
– Вон там, внизу по улице, есть телефонная будка, можешь позвонить оттуда.
Наши одинокие шаги эхом отдаются на пустынной улице, тени искажаются, когда мы проходим под пульсирующими огнями. Дойдя до телефонной будки, я тяну дверь на себя и отступаю, чтобы пропустить его внутрь.
