сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
Когда он и его два брата прибыли на побережье из Сицилии, они решили разделять и властвовать. Дядя Альберто возвёл Дьявольскую Бухту до небес, дядя Альфредо закопал свои богатства под булыжными мостовыми Дьявольской Лощины, а наш отец, увидев состояние Дьявольской Ямы, решил, что лучше строить вширь, в Тихий океан.
Он возвёл порт в его бушующих водах. Купил церковь, нависающую на скалах над ним, и утвердился в роли богобоязненного Дьякона.
Худшее, что сделали местные, – это доверили ему передавать свои исповеди наверх, Большому Боссу.
Ещё один смех доносится от ворот и обжигает мою кожу.
А худшее, что сделала Она, – это чуть не рассказала мне свой.
Позади меня Раф сквозь зубы бормочет итальянское ругательство.
– У меня нет моих чёртовых часов. Который час? Нам скоро выезжать, да?
Он вертит свою покерную фишку с бешеной скоростью, истирая ковёр, мечась от книжного шкафа к двери и обратно.
Я подозреваю, что внезапная перемена в его поведении связана с рыжими волосами и острым язычком.
Засунув руку в карман, я вытаскиваю пригоршню холодного металла и покачиваю ею между нами.
Он замирает и уставился на них.
– Это мои Omega Seamaster (прим. пер.: фирма часов)?
В ответ я бросаю их ему.
– Где, чёрт возьми, ты их нашёл? – бормочет он, с недоверием поворачивая их в руках.
– Как думаешь?
Проходит мгновение, прежде чем осознание проступает на его лице.
– Ты знаешь код от моего сейфа?
Анджело усмехается в кулак, заслужив и от меня убийственный взгляд.
– Не понимаю, чему ты радуешься. Ибо, если ты убьёшь ещё одного копа, мне придётся перекопать и задний двор.
Игнорируя бормотание за спиной, я с сжатыми челюстями поворачиваюсь обратно к окну.
Секреты – мое самое мощное оружие, но также и моя самая тёмная одержимость.
Я их закапываю. Откапываю. Слушаю. Лакомлюсь ими.
Я поставил себе задачу знать каждый секрет на всём этом побережье и за его пределами.
Моё внимание возвращается к девушке в розовом.
Я знаю каждый секрет.
Каждый секрет, кроме Её.
Глава 7
Рен
Я всегда находила ироничным, что то, что заставляет мир вращаться, причиняет самую сильную боль.
Больно, когда она у тебя есть, но также больно и когда её нет. Неважно, ищешь ты её или бежишь от неё.
Когда она заканчивается, это опустошает.
Но когда она безответна, это смертельно опасно.
Грудь ноет, словно сердце испарилось. Плотный ком эмоций застревает в горле, разбухший от радости и отягощённый худшей частью меня – горячей, горькой ревностью.
Однажды это сломает меня.
– Детка. – Локоть впивается мне в ребро. – Хватит реветь.
Я смотрю на Тейси и похлопываю себя по щекам.
– Всё в порядке, у меня новая тушь, – шепчу я. – Полностью водостойкая.
Она закатывает глаза.
– Нет, просто ты слишком громкая.
А.
Шмыгая, я сглатываю и приглушаю следующий вздох салфеткой. Как я могу не плакать в такой день? Вся обстановка создана для слёз. От солнечного света, пробивающегося сквозь облака и играющего на озере, до цветов и гирлянд, обвивающих арку. Под ней разворачивается момент такой чистоты и истины, что даже время остановилось, чтобы засвидетельствовать его.
На одном ледяном выдохе моя лучшая подруга произносит два слова, которые навсегда свяжут её с Тем Самым.
Любовь причиняет боль. И в этот момент я знаю каждой клеткой своего тела – она стоит этой боли.
Ресницы Рори трепещут, когда Анджело скрепляет свою судьбу. Когда он проводит нежным большим пальцем по её скуле, из меня вырывается новый вздох, вдвое громче предыдущего.
– Прости, – бормочу я, не обращаясь ни к кому конкретно.
Салфетка в моей ладони промокла насквозь. Пока я роюсь в сумочке в поисках другой, моё сердце решает напомнить о себе. Оно бьётся, словно набат, посылая по венам пульсирующую волну тревоги и поднимая волосы на коже дыбом.
Должно быть, я мазохистка, раз снова готова пережить эту травму, потому что я поднимаю подбородок и смотрю через проход, чтобы встретиться взглядом с угрозой.
Дыхание застревает у меня в легких.
В темноте все кажется страшнее. Все, кроме Габриэля Висконти. Под бледным зимним солнцем никакая игра света не искажает его выражение лица, и нет теней, чтобы скрыть истинную мощь его фигуры.
Сегодня было невозможно не смотреть на него, и дело вовсе не в том, что я не старалась. И не в том, что я подружка невесты, а он – шафер, и мы стоим друг напротив друга. И даже не в том, что после вчерашней ночи я болезненно осознаю каждое его движение.
Его просто невозможно не заметить.
Он из тех мужчин, кого ты замечаешь первым в переполненной комнате и тут же решаешь развернуться и уйти. Он огромный – метр девяносто пять, и это еще скромная оценка – тот самый тип могучего телосложения, что проводит весь день, поднимая тяжести, и вынужден заказывать одежду у портного.
Если бы у кого–то хватило смелости разглядеть его повнимательнее, только тогда этот человек понял бы, что он родственник Анджело и Рафа. У него такие же зеленые глаза, те же острые скулы и темные черты. Он красив, в самом объективном смысле этого слова. Присмотрись чуть дольше, и ты увидишь то, что я должна была разглядеть три года назад.
Зло.
Внутри него столько тьмы, что она просачивается сквозь поры и оседает на коже. Она – в выцветших инициалах на его разбитых костяшках, в кресте, вытравленном сбоку на шее. Я вижу ее в очертаниях черепа под короткой стрижкой и в густоте его бороды. Она и в резких линиях его лица – от постоянной суровой гримасы до свирепого шрама, рассекающего щеку.
Я обычно не сужу о книге по обложке, но раз уж эта книга вломилась в мою гостиную и угрожала мне, что ж, думаю, у меня есть полное право предположить, о чем эта книга.
Габриэль Висконти настолько же ужасающ, насколько выглядит.
И еще ужасающе сейчас то, как он смотрит прямо на меня.
Его взгляд полон холодного презрения. Будто это я вломилась в его дом, а он злится от того, что мне это сошло с рук. Ирония выворачивает меня наизнанку, как горячая тряпка, но свой язык я все–таки люблю, так что я отвожу взгляд.
Я смотрю на свои каблуки и проклинаю себя на всех буквах алфавита. Мое тело звенит от недосыпа и неослабевающего чувства страха. Я за свою жизнь наделала глупостей, но то, что я не развернулась и не сбежала, когда той ночью он пересек мой путь, – это одна из худших. А то, что я показала ему язык и не заперла чертову входную дверь, борется за второе место.
Пока мои новые розовые лодочки с открытым носком медленно погружаются в грязную траву, по моей спине проходит вспышка несправедливости.
Он не уйдет безнаказанным за то, что сделал прошлой ночью. Такой человек, как он, принадлежит тюремной камере – вероятно, мягкой – а не улицам Побережья. Я не хочу торопить большой день Рори, но как только все закончится, я маршем отправлюсь прямиком в полицейский участок Дьявольской Ямы и расскажу им все.
Справа доносится сдавленный звук.
– Ладно, – Тейси шмыгает носом, выдергивая свежий платок из моей сжатой руки. – Какую тушь ты используешь?
Я смотрю на нее. Она стала пятнисто–розового цвета, и мокрая черная полоса течет от ее глаза до подбородка.
– Ты что, плачешь? – шепчу я. – Боже, я и не знала, что у тебя есть слезные протоки.
– Я не плачу, – шипит она, промокая щеки дрожащей рукой. – Это аллергия. От всех этих деревьев и прочего дерьма.
Обычно я бы с наслаждением ухватилась за шанс указать, что сейчас декабрь, и за все годы нашего знакомства она ни разу не жаловалась на аллергию, но сейчас я просто снова смотрю на Габриэля.
На этот раз я более сдержанна. Я смотрю на свадебную арку и лишь двигаю глазами, чтобы найти его. Я смотрю так далеко вправо, что у меня болят сетчатки глаз, но даже под этим углом видно, что он не слушает ни слова воодушевленной речи священника.
Безумно думать, что той ночью он улыбался. Хотя теперь я уверена, что это темнота играла со мной злую шутку. Я бы поклялась, что он еще и смеялся, но, должно быть, это был стон, искаженный ветром и течением времени. Потому что, пока он медленно оглядывает горизонт, его выражение лица каменное, и я не могу представить, чтобы он был способен на что–то иное.
Раф стоит рядом с ним, промокая уголок глаза, его губы растянуты в легкую улыбку, пока он наблюдает за церемонией. Габриэль же выглядит так, будто его притащили сюда пинающимся и вопящим на похороны какого–то дальнего родственника по приказу матери. Как он может выглядеть настолько скучающим в самый счастливый день жизни своего брата?
Меня озаряет, словно восходом нового дня: он не жуткая местная легенда, этот мужчина – психопат.
Должен же он им быть.
Мой ум лихорадочно проносится назад, к последнему сеансу психотерапии перед тем, как мы с дядей Финном переехали из Сиэтла.
Камилла была шикарной женщиной с всегда идеальной укладкой и тихим голосом. Она больше слушала, чем говорила. Полчаса кивая на каждое мое слово, она затем подвинула через стол заламинированную памятку и постучала длинным ногтем с французским маникюром по заголовку: «Признаки психопатии».
Каждая характеристика была в виде пункта списка, с выделенными ключевыми словами и схематичными картинками. Я сжимаю веки и пытаюсь вспомнить, что же там было.
Асоциальное поведение. Ну, это очевидно. Галочка.
Импульсивность. Я не эксперт, но ворваться в мой дом с кучей ножей меньше, чем через три часа после того, как я его разозлила, – звучит довольно импульсивно. Галочка.
Отсутствие эмпатии. Психопаты не испытывают страха или вины, и, учитывая, что он не пустился в бега и не упал к моим ногам с униженными извинениями – которые я бы абсолютно не приняла, – это определенно двойная галочка.
Обаяние.
Ладно, этот пункт не сходится. Я мыла губкой пациентов в коме, у которых было больше харизмы, чем у Габриэля Висконти.
Хм.
Он делает небольшой шаг влево, и мои глаза следуют за ним. Мышца на его скуле вздрагивает, пока он вглядывается в полосу деревьев на другом берегу озера, а затем подносит свой мускулистый кулак ко рту. Он бормочет что–то так тихо, что даже Раф ничего не замечает.
Что еще?
Ну, еще в Сиэтле, когда ночи были долгими и шумными, я никогда не спала. Я зарывалась с головой под одеяло и смотрела бесконечные видео на iPad на полной громкости. Обычно это были уроки макияжа и распаковки покупок из Sephora, но поскольку моя мать была не из тех, кого волнуют такие глупости, как родительский контроль, я как–то раз наткнулась на документальный фильм о реальных преступлениях. Он был об одном серийном убийце: толстом, вонючем дальнобойщике, который получал кайф, подбирая проституток и душа их в кабине своего грузовика. Ведущий брал интервью у одной секс–работницы, которой чудом удалось избежать его гнева, и все потому, что она научилась вычислять психопата одним простым способом.
Она зевала.
Он в ответ не зевал.
Оказывается, нормальные люди зевают в ответ, потому что у них есть эмпатия, а настоящий, хладнокровный психопат – нет.
Габриэль переводит внимание с деревьев на открытое пространство между Тейси и мной. Его плечи напрягаются, и взгляд медленно опускается, встречаясь с моим.
Паника сминает мои легкие и желудок. Инстинкт самосохранения велит мне снова отвести взгляд, но клокочущее раздражение в его глазах парализует.
Может, мне стоит улыбнуться.
Нет, точно нет. Он, наверное, отрежет мне губы.
Не успев себя остановить, я широко открываю рот, и долгий, беззвучный зевок растягивает мою глотку. Получается легче, чем я ожидала, потому что я чертовски устала.
– Боже, Рен, это чертовски грубо, – шипит рядом Тейси, но ее голос доносится будто из другой вселенной, а Габриэль просто хмуро смотрит на меня. Он не зевает в ответ.
Он. Не. Зевает. В. Ответ.
О боже, он и вправду психопат.
Мир вращается по часовой стрелке, а мой мозг – против. Ветер становится горячим, обжигая мое лицо, словно дыхание смерти. Я смотрела ей в лицо на темной дороге, показывала ей язык в клубе и умоляла ее в отражении оконного стекла входной двери. А теперь она стоит напротив меня в проходе, и я не могу дышать.
– Тейси, – с усилием выговариваю я, слепо протягивая руку, чтобы схватить ее за руку. – Тейси, я должна тебе кое–что сказать…
– Тш–ш–ш, они обмениваются кольцами!
– Но это не может ждать, мы должны предупредить Рори…
– Рен. – Резкость в тоне Тейси прорезает мою панику, и я поворачиваю голову, глядя на Анджело и Рори. Мое зрение затуманивается, и бриллианты на кольцах сверкают. Я вкладываю свою руку в руку Тейси и сжимаю ее, как спасительную соломинку.
Это будет долгий день.
Глава 8
Рен
День растаял в звездной ночи, а воздух согрет любовью. Она витает повсюду: шипит в бокалах с шампанским, звенит в смехе, отстукивает ритм под каблуками дизайнерских туфель и начищенными лоферами. Моя кожа горит от ее магии, а сердцебиение подчиняется звукам духового оркестра, доносящимся с освещенной свечами плавучей сцены на озере.
Вздох.
Я обожаю любовь. Особенно когда она выглядит, как одна из моих досок в Pinterest. Я опьянена ею, пьяна от нее, и, несмотря на мою истерику чуть ранее, даже черная дыра, маячащая у бара, не может меня протрезвить.
Оркестр заиграл песню Уитни Хьюстон, и, хотя я всегда хочу потанцевать с кем–нибудь, мне нужна передышка. Не разносить эти туфли до свадьбы было детской ошибкой.
Я замечаю Мэтта за пустым столиком, ковыляю к нему и плюхаюсь на стул напротив.
– Ты все еще дуешься?
Он опрокидывает шот и с такой силой бьет им по столу, что остальные пустые стопки подпрыгивают.
Все семь.
– Я не дуюсь. Я размышляю.
– О чем?
– О том, чтобы выйти на скоростное шоссе в час пик и прилечь поспать. – Его взгляд скользит у меня за спиной и застывает в угрюмой гримасе. Я оглядываюсь и вижу за другим столиком Анну, его увлечение этой недели, которая смеется с подругами.
– Не говори таких вещей. – я протягиваю руку между недоеденными десертами, чтобы похлопать его по руке. – Она тебе в любом случае пара.
Я знаю, что это то, что положено говорить другу, когда его отвергли, но я действительно так считаю. Мэтт – само очарование. Беспечный парень, работающий тренером по фигурному катанию в школе–интернате в Дьявольской Лощине, что помогает ему поддерживать неплохую форму. Конечно, под его мешковатой скейтерской одеждой этого не разглядеть, и ему не помешала бы хорошая стрижка, но у него золотое сердце и отличное чувство юмора.
Я добавляю еще одну банальность для верности:
– Любая девушка была бы счастлива быть с тобой.
О фыркает, наливая очередной шот.
– Я серьезно, – говорю я, поднимая со стола фотоаппарат и проводя большим пальцем по головке перемотки. – Ты когда–нибудь сделаешь правильную девушку очень счастливой.
Он что–то бормочет про то, чтобы заново скачать Tinder, пока мой взгляд скользит по танцплощадке. Он цепляется за Рори и Анджело, которые движутся в собственном ритме. Медленном, полном вожделения, который слышен лишь им двоим, и знакомая ревность грозит снова подкатить к горлу. Когда свет от ближайшей тики–факела выхватывает улыбку Рори, я подношу фотоаппарат к глазу и нажимаю на кнопку.
– Бармен, непревзойденный караоке–певец, профессиональный фигурист, – бормочет Мэтт, разглядывая меня поверх свечной композиции в центре стола. – А теперь еще и фотограф–любитель. Есть ли что–то, что Рен Харлоу не может?
Я улыбаюсь ему.
– Не позволяй моим селфи в Инстаграме обмануть тебя, дорогой. Я просто делаю альбом на память.
Он морщится от вспышки, когда я тайком делаю его не постановочный снимок, хотя мне даже не нужно проявлять пленку, чтобы понять, что в финальный вариант он не попадет.
– Я разложила фотоаппараты на всех столах, чтобы каждый мог сам сделать снимки для Анджело и Рори. Я видела эту идею в свадебном блоге – мило, правда?
– Очень мило, – говорит он тоном человека, познавшего презрение. – И как продвигается?
Я смотрю на Бенни у края танцпола. В одной руке он держит фотоаппарат, а другой поправляет ремень. Я вздыхаю.
– Пока похоже, что это будет альбом, посвященный яйцам Бенни.
Мэтт не слушает. Он слишком занят, снова уставившись на Анну, так что я осматриваю окрестности в поисках других сюжетов для фото. Тейси нашла себе добычу на вечер; она смотрит снизу вверх на бугая в сером костюме, проводя пальцами по его бицепсу. Щелчок.
Кастиэль Висконти и его младший брат Нико делятся шуткой за высоким столиком с коктейлями – щелчок.
Я щурюсь, разглядывая бар за ними, пытаясь понять, знакома ли мне рыжеволосая, с которой разговаривает Раф. А, это Пенни Прайс. Она раньше жила по дороге от меня. Щелчок. Мэтт привел ее с собой как спутницу, хотя любой девушке, которая его слушает, он твердит, что это чисто платонически. Я уже собираюсь спросить его, что она снова делает на Побережье, но он меня обрывает.
– Погоди… кстати, об Инстаграме. Анна же подписана на тебя там, да?
Мой взгляд опускается, чтобы встретиться с его взглядом.
– Кажется, да?
– Отлично.
