Текст книги "Фельдмаршал Борис Шереметев"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

И тут кто-то закричал: «Немцы нас предали! Бей немцев!» Крик этот был подхвачен сотнями глоток. Никто не слушал офицеров, началась паника, быстро охватившая рекрутские полки, никогда еще не видевшие боя, не успевшие выучиться толком стрелять.

Почувствовав, что теряет нити управления, герцог фон Круи вскричал по-французски: «Пусть сам черт дерется с такими солдатами!» – и бросился вместе с адъютантами в сторону шведов. За ним последовали и офицеры, которых он привез из Австрии.

Менее чем через полчаса фон Круи предстал перед Карлом XII. Картинно вынув шпагу, положил ее перед королем, молвив проникновенно:

– На милость победителя.

– Кто вы? – спросил Карл.

– Я, ваше величество, несчастный командующий этого стада, герцог фон Круи.

– Ну что ж, герцог, прикажите вашему стаду сложить оружие.

– Оно уже не подвластно мне, ваше величество. Но со мной пришли почти все офицеры.

– Хорошо, герцог. Я ценю вашу услугу. Скажите же, где у вас самое слабое звено?

– Правее вашего первого удара, ваше величество. Там стоят рекруты, вчерашние крестьяне, они толком и стрелять не умеют.

Обезглавленная в самом начале боя армия, которую к тому же предали офицеры, кинулась к единственному мосту густой обезумевшей массой: «Спасайся, ребята!»

Автомона Головина, пытавшегося остановить этот поток бегущих, стоптали и едва не убили, признав в нем офицера. Лишь крик его адъютанта «Он русский!» спас ему жизнь.

Видя, что пехота ломится на мост, казаки начали соскакивать с коней и вести их в реку. Вода была холодная, даже кони вздрагивали, вступая в нее.

К Шереметеву подскакал Савелов:

– Борис Петрович, что стоим? Ваш фон вместе со штабом сдался королю.

– Врешь, сукин сын!

– Ей-богу, Борис Петрович, я сам видел, как он бежал с офицерами через фашины к шведам.

И Шереметев повернул к реке, тем более что его казаки давно уже митусились на ее свинцовых водах, уплывая на спасительный правый берег. Ржали кони, кто-то тонул, барахтаясь и моля о помощи, на которую вряд ли можно было рассчитывать в этой сутолоке всеобщего бега и страха.

У самой воды Борис Петрович соскочил с коня, перекрестился, сказал своему любимцу:

– Ну, Воронко, выноси, друг!

Ледяная вода словно обручем сдавила грудь, перехватила дыхание. Воронко, вскидывая высоко голову, похрапывая и кося на хозяина сизый глаз, перебирал под водой мощными копытами, плыл, как бежал бы и по земле. Боярин онемевшей правой рукой держался за седло, пытаясь левой огребаться, чувствуя, что вот-вот упустит скользкую луку седла. Упустит и мгновенно пойдет ко дну, весь напитанный, набрякший ледяной водой. Он не помнил, когда упустил седло, лишь услышал рядом крик:

– Имайся за хвост! За хвост!

Обеспамятевшего боярина выволок на берег казак Донцов. Придя в чувство, Борис Петрович увидел близко его лицо, мокрое, с обвисшими усами.

– Авдей.

– Слава Богу, жив боярин. Было-к ко дну не ушел.

– Воронко? Где Воронко?

– Воронко жив, вон стоит отряхивается. Я ж тебе кричал: имайся за хвост. Пошто не слушал?

Борис Петрович сел, его мутило. Все тело дрожало как осиновый лист. Он увидел на воде много голов, барахтающихся, плывущих людей. Но чего-то не хватало глазу. Наконец догадался:

– А где мост, Авдей? Мост?

– Он рухнул, боярин. Много народу на нем было, не выдержал. Сколь утопло наших, страсть!

Над рекой стоял крик и стон, с того берега неслась стрельба, ухали пушки. Шереметев догадался по интенсивной стрельбе, что там идет бой. На душе муторно стало: а я убежал. Донцов как будто уловил мысли спасенного боярина.

– То гвардейцы дерутся, Борис Петрович. Преображенцы и семеновцы. – И чтоб уж совсем успокоить боярина, добавил: – Им сам Бог так велел.

И действительно, гвардейцы, заняв круговую оборону, дрались отчаянно. Лишь с наступившей темнотой прекратилась стрельба. Шведы отошли, гвардейцы затаились.

Карл XII, сам бывший на передовой, воротясь в свой шатер, спросил Стейнбока:

– Так победа, генерал, или нет?

– Я думаю, победа, ваше величество, все русские бежали на другой берег, тут осталась горстка, не более полка.

– Но дерутся отчаянно, черти. А?

– У них безвыходное положение, ваше величество. Отступать некуда. Мост рухнул.

– Может, стоит им предложить почетный уход, генерал? Они заслужили это. Да и к тому и у нас силы невелики.

– Можно попробовать.

– Пошлите майора Боура ^{133} с барабанщиками, пусть пригласит кого из офицеров, лучше генерала.

В полночь в шатре короля появился имеретинский царевич Александр Аргилович. Лицо его было закопчено, видимо стоял у пушки.

– Генерал-фельдцейхмейстер, – представился вошедший.

Король с любопытством разглядывал русского генерала и, видимо, вполне оценил и его закопченное лицо, и гордый вид.

– Генерал, я предлагаю вам почетный выход из боя.

– Я слушаю ваши условия, ваше величество.

– С наступлением утра вы уходите на правый берег с личным оружием. Я оставляю его храбрецам. Но все пушки достаются мне.

– Мы уходим под своими знаменами, – не то спросил, не то молвил утвердительно Аргилович.

– Да, да. Я оставляю вам знамя. Вы храбро сражались, зачем же лишать вас чести.

– Благодарю вас, ваше величество, за великодушие.

Имеретинскому царевичу еще предстояло убедиться в коварстве короля. Но это случится утром. А сейчас Карл XII вроде даже являл заботу о гвардейцах:

– Мост разрушен, поэтому постарайтесь, генерал, к утру построить новый. Мы не станем мешать вам. Майор Боур, ступайте с генералом, обсудите детали, проследите исполнение.

– Слушаюсь, ваше величество!

Перед царем предстали трое: Репнин, Шереметев и князь Голицын Михаил Михайлович.

– И это все? – спросил Петр с горечью.

– Из старших все, государь, – вздохнул Голицын.

– Вы с ума сошли, братцы. В одном бою потерять почти весь офицерский состав. Как хоть случилось-то?

– В самом начале боя главнокомандующий фон Круи со всем штабом сдался королю, а за ним все его офицеры.

– Вот сукин сын! – Петр треснул крепкой ладонью по столу, словно из пистолета выстрелил, и, обернувшись к Меншикову, стоявшему у окна, передразнил: – А ты: «ох разумный, ох разумный». Вот тебе и разумный!

– Так я вижу, – промямлил фаворит, – вроде шибко умный, в этикете дока…

– Вот тебе и дока, обезглавил армию. Нет, не зря я не доверял французам. Не зря.

– Не доверял, а зачем брал, – упрекнул Меншиков.

– А что Автомон Михайлович? – спросил царь.

– Головина его же рекруты чуть не стоптали. Как началась стрельба, они кинулись на мост, он пытался остановить, да где там… Явился к нам в Преображенский с адъютантом, с нами и дрался.

– Погиб?

– Нет. Пленен.

– Как? Полковник Преображенского полка пленен?

– А когда мы по договоренности с Карлом выходили, унося раненых, король нарушил свой пароль [7]7
  Пароль – слово, речь (от фр. parole).


[Закрыть]. В самый последний момент арестовал офицеров. Они шли сзади, замыкая строй, он и отсек их.

– Кто там еще был?

– Аргилович, Бутурлин, Вейде, Долгорукий…

– Яков Федорович? – Петр схватился за голову. – Моих самых близких, моих самых…

Присутствующим показалось, что царю даже горло перехватило. Он умолк на полуслове, словно захлебнулся горечью. Потом заговорил как бы с самим собой:

– Ах, брат Карл, брат Карл, нехорошо пароля не держать. Нехорошо. Не по-королевски. – Взглянув на стоявшую троицу перед ним, спросил: – Ну, что теперь будем делать, братцы?

– Что прикажешь, государь, – сказал Шереметев.

– Я-то прикажу, но исполнишь ли, Борис Петрович.

– Исполним, государь, на то мы и слуги твои.

Вечером адъютант доложил Петру:

– Ваше величество, к вам швед какой-то.

– Швед? – удивился царь. – Пусть войдет.

В комнату вошел шведский офицер при шпаге, подкинул к шляпе руку в приветствии.

– Майор Боур, ваше величество, – представился он. – Прошу принять меня на службу в русскую армию.

Петр с Меншиковым недоуменно переглянулись. Наконец царь спросил:

– Позвольте, майор, судя по вашей форме, вы из армии короля Карла XII.

– Да, ваше величество, я командовал батальоном у короля.

– Вы швед?

– Нет. Я голштинец, ваше величество.

– Но король победил, что же заставило вас покинуть его?

– Он опозорил мое имя офицера.

– Как?

– Я от имени короля вел переговоры с вашими гвардейцами, поскольку знаю русский. Его именем обещал им беспрепятственный переход через реку, дав им честное слово офицера. Но утром, когда эти полки стали переходить по мосту на правый берег, имея в арьергарде ^{134} своих офицеров, король приказал отсечь их от полка и пленить. Карл не сдержал слово и опозорил меня, и я не хочу служить ему. Я честный офицер и дорожу своим именем.

– Как вас зовут?

– Родион Христианович, ваше величество.

– Данилыч, – повернулся Петр к Меншикову, – иди позови Бориса Петровича.

Меншиков вышел, царь заговорил:

– Родион Христианович, вы сами видите, в каком мы расстройстве после этой конфузии. Не пожалеете ли, что переходите к нам?

– Нет. Не пожалею, ваше величество. Я наслышан о вас как о честном и трудолюбивом государе, а для меня это дороже всего – служба у честного монарха.

Когда Шереметев пришел, Петр сказал ему:

– Борис Петрович, у вас, кажется, есть вакансия в драгунских полках?

– Увы, есть, ваше величество.

– Вот майор Боур, дайте ему драгунский полк – и в дело.

– Но-о… – нахмурился Борис Петрович, настороженно всматриваясь в незнакомца. – Он же… Он же швед вроде…

– Не швед, голштинец. Берите, Борис Петрович, не пожалеете, а то отдам Репнину.

– Клянусь честью, вы не пожалеете, ваше превосходительство, – сказал вдруг Боур.

– Ну что ж, – вздохнул Шереметев, – мало нам было де Круи… Так и быть…

– Тут другой случай, Борис Петрович. Майор расскажет тебе. Ступайте.

Когда Шереметев и Боур ушли, Петр сказал Меншикову:

– Ну вот, хоть и малая, но утеха. Король бесчестно пленил моих офицеров, а ко мне его офицер сам пришел. Это о чем говорит, Данилыч?

– О чем?

– Не сообразишь? О том, что правда все же на нашей стороне.

Ночью, потушив свечи, Петр долго ворочался под тулупом, потом окликнул Меншикова, лежавшего на полу:

– Данилыч?

– Я слушаю, мин херц.

– Где же нам теперь главнокомандующего брать?

– Надо из своих назначать, Петр Алексеевич.

– Кого? Из этой троицы, что ли?

– Что делать, мин херц! Сам знаешь, на безрыбье-то и рак рыба.

– Ну и какого же «рака» ты предлагаешь?

– А хотя бы Бориса Петровича.

– Но он же дела своего не исправил.

– А кто исправил, мин херц? Те, кто в плен угодил? Шереметев хоть худо-бедно вывел полки из этой «каши». И потом, на Днепре он хорошо воевал крепости крымские.

– Да, задача… – вздохнул Петр.

– Может, фона Круи сызнова позвать? – пошутил Меншиков.

– Не поминай мне этого засранца.

На следующий день, призвав к себе уцелевших старших офицеров, царь сказал:

– Ну что, Аникита Иванович, собирай уцелевших, разбежавшихся, ставь на довольствие, под ружье. Учи делу ратному.

– Слушаюсь, государь.

– А ты, Борис Петрович, готовься опять идти за рубеж, будешь вести малую войну. Не мытьем, так катаньем неприятеля донимать будем. Ливонию оголодить надо, отсюда королевство кормится.

– Так что, государь, опять с пятью тыщами?

– Нет, нет. Придам тебе драгун, и как только станут реки, пойдешь вдаль.

– Но корма ж конские, Петр Алексеевич! Не снегом же коней кормить.

– Корма у неприятеля брать станешь, на то и идешь шведа оголаживать. Ну а князю Михаилу Михайловичу надо гвардией заняться. Преображенский, Семеновский и Лефортовский полки пополнить, привести в надлежащий вид. Нарвская конфузия должна нам послужить хорошим уроком, братцы. Как у нас говорится, первый блин комом. Но чтоб больше таких блинов не печь.

Глава третья
МАЛАЯ ВОЙНА

После конфузии под Нарвой царь приказал укреплять Псков, Печорский монастырь и Новгород, резонно полагая, что Карл XII вступит в пределы России.

Однако юный король решил иначе: считая, что русской армии больше не существует, он обратил свое внимание на саксонское войско Августа II.

– Разбив короля, я обеспечу себе тыл, – рассуждал Карл XII. – Тогда можно прийти и добить царя.

Худую службу сослужили восемнадцатилетнему королю две победы подряд – над Данией и Россией. Он уверовал в свою непобедимость, эти победы вскружили ему голову: он – новый Александр Македонский – твердо решил посвятить всю свою жизнь войнам, только войнам. И, разумеется, победоносным. Нет, не зря у русских молвится: «Молодо-зелено». Подогрели тщеславие юного короля европейские газеты, объявив его чуть ли не гением войны.

Под Нарвой он задержался недолго. Усилил крепостную артиллерию, передав Нарве часть пушек, отбитых у русских, отправил пленных в Стокгольм. Наградил за известные услуги герцога фон Круи, выдав ему премию в полторы тысячи талеров и повелев кормить с королевского стола.

Вызвав к себе подполковника Шлиппенбаха, по возрасту годившегося ему в отцы, если не в деды, Карл сказал ему:

– Дорогой Густав, я поручаю твоим заботам Ливонию.

– Благодарю вас, ваше величество, – отвечал седой полковник.

– Но… но помимо этого ты должен взять Гдов, Псков, Печоры, а если достанет сил, то и Новгород.

Не ведомо, что подумал пятидесятилетний вояка о короле, но наверняка что-то нелестное, хотя вслух произнес вполне верноподданно:

– Ваше величество, но восемью тысячами солдат это невозможно.

– Все возможно, Густав. Для нас все возможно. Русской армии не существует, а ведь я распушил ее с восемью с половиной тысячами. Когда рухнул мост и на воде оказались тысячи голов, мои солдаты стреляли их, как уток. Эту потеху надо было видеть. Так что дерзай, Густав, пока нам везет.

Однако первое же «дерзание» Шлиппенбаха – нападение на Гдов – окончилось неудачей, ему пришлось отойти, потеряв несколько десятков солдат, и довольствоваться разграблением нескольких окрестных деревень.

Шлиппенбах стал готовиться к нападению на Печоры.

Туда сразу после Нарвы прибыл Петр и стал немедленно укреплять город. Придя в Печорский монастырь, он приказал заложить первый раскат у Святых ворот и поставить пушки, сам участвовал в закладке, поручив далее руководство работой подполковнику Шеншину. Заставил копать рвы не только солдат и драгун, но людей всех чинов и положений, в том числе монахов и священников, даже женщин. Царь никого не желал видеть праздным. Вернувшись на следующий день к Святым воротам и не обнаружив на месте Шеншина, рассвирепевший Петр приказал найти его. Когда испуганный подполковник предстал перед царем, Петр приказал сечь его плетьми нещадно. Тут же разжаловал в рядовые и велел отправить в Смоленск:

– Чтоб я не зрел здесь этой рожи.

В течение нескольких дней монастырь превратился в хорошо укрепленную крепость, и когда Шлиппенбах явился к нему, со стен ударили пушки и заставили шведскую конницу скакать без оглядки.

На этом закончились «дерзания» шведского подполковника.

Укреплялись не только Печоры, но и Псков и Новгород. Князь Репнин быстро формировал новые полки. Именно в это тревожное время Петр приказал переливать колокола на пушки. Царь не переставал подстегивать Шереметева «итить вдаль для лучшего вреда неприятелю», «не чини отговорки ничем».

Отговариваться Борису Петровичу было нечем. Получив в свое распоряжение драгун и казаков, он уже в декабре попытался взять Мариенбург, но отступил ни с чем и занялся разорением деревень и хуторов. В этой малой войне более всего страдали приграничные жители как той, так и другой стороны.

Уже из первого похода казаки пригнали живую добычу – более четырех тысяч мирных жителей, за которых надеялись получить хороший выкуп, а нет, так иметь даровых работников для своих хозяйств. Почти все пленные были выведены в Малороссию и поделены меж казаками.

В феврале 1701 года в местечке Биржи Динабурского уезда собрались союзники, Петр и Август II, договариваться, как быть дальше. Прибыл туда и представитель Речи Посполитой ^{135} подскарбий Антон Щука, которого царь надеялся склонить к союзу-против Швеции.

Вторая встреча царя и короля также началась с объятий и хорошей пирушки, на которой не только пили, но и походя обсуждали важные дела. Август хотя и значился королем польским, но не мог склонить Речь Посполитую к войне со шведами. Поэтому сам царь подступил к подскарбию:

– Послушайте, пан Щука, почему бы Речи Посполитой не воспользоваться удобным случаем и не вернуть себе Лифляндию?

– О каком случае ведете речь, ваше величество?

– Ай не догадываетесь, пан Антон? – подмигивал Петр подскарбию. – Русская и саксонская армии объединились против шведов, а где же польская армия? Или вы надеетесь подоспеть только к дележу?

– Ваше величество, Польша истощена только что оконченными войнами, распрями ^{136} . Для нас гораздо выгоднее пожить сегодня в мире.

– Когда вся Европа объята пламенем войны, пан Щука, вам не удастся отсидеться на полатях. Рано или поздно и полати загорятся. Скажите, что вас удерживает?

– Польшу можно побудить к войне, ваше величество, если б вы пообещали ей что-либо посущественнее.

– Ого! – вскинул брови царь. – Вам мало Лифляндии?

– По последнему договору с Россией Польша лишилась Киева. Если б ваше величество уступили хотя бы Киев с округом…

– Но это невозможно, пан Щука.

– Почему?

– Хотя бы потому, что население само не захочет переходить под владычество Польши. Или вы забыли, какую резню полякам устроили черные люди когда-то? ^{137}

– Ну, то были происки Москвы.

– Нет, пан Щука, то паны сами накликали на себя беду своей спесью и презрением к украинцам.

– Ну, возвратите нам хотя бы заднепровские городки Стайки, Триполье, Чигирин.

– Без совета с думой и гетманом я ничего вам воротить не могу, пан Щука. Ничего.

– Тогда будет невозможно побудить Речь Посполитую к этой войне.

– Ну что ж, будем ждать, когда жареный петух клюнет вас в задницу.

Меншиков заржал над шуткой царя, а когда сказанное перевели Августу, он тоже расхохотался. Подскарбий Щука обиделся. Но Петр налил ему полную чарку вина и молвил миролюбиво:

– Не обижайся, пан Антон, это у нас такая пословица. Выпей лучше.

– Плохая пословица, – проворчал Щука.

– Что делать? Чем богаты.

С Августом Петру было легче разговаривать, этот на русские земли не покушался, согласен был на Лифляндию, но зато умело попрошайничал:

– Питер, дай мне двадцать тысяч твоих солдат – и я завтра же возьму Ригу.

– Ты ее уже один раз брал. Золотом, – смеялся Петр.

Король не обижался, смеялся вместе с царем.

– Ну, то не в счет, Питер. Теперь пора показать Карлу XII нашу силу. У меня отличный главнокомандующий, генерал-фельдмаршал Штейнау.

– Что ж ты тогда подсунул мне фона Круи, а не дал Штейнау?

– А я бы с кем остался, Питер? Афона Круи мне император рекомендовал. Если б я знал, разве б я подсунул его тебе?

– Этот твой фон бежал в плен, так ведь еще и оттуда требует с меня обусловленного договором содержания. А? Каков?

– Нахал, – засмеялся Август. – Ну, как насчет солдат, Питер?

– Хорошо, Август, я дам тебе корпус генерала Репнина. С ним отряжу двадцать тысяч пехоты в полное твое распоряжение. Более того, брат Август, я выделю деньги на провиантские склады. А в Витебске ты можешь получить десять тысяч фунтов пороху. Мало?

– Спасибо, Питер, – молвил король, прикладываясь к бокалу с вином, но, выпив его, сказал: – Хорошо, если б ты выделил деньги и на содержание русского корпуса.

– Ах ты, бестия! – засмеялся царь и, перегнувшись через стол, сгреб короля за затылок, потрепал дружески. – Договорились, в течение трех лет выплачиваю на это по сто тысяч.

Но Август, видя заинтересованность в нем царя, совсем обнаглел:

– Питер, душа моя, кинь тысяч двадцать немедленно.

– Зачем?

– Для подкупа польских сенаторов, к ним без подарков не подступишься.

– Знаю я это. Черт с тобой, договорились.

– Но только эту сумму включи в секретную статью. Ладно?

– Ладно. Только ж уговор, брат Август, ты всеми силами отвлекаешь Карла на себя, чтоб я смог заняться Ижорской землей и Карельской.

– Постараюсь, но Лифляндия и Эстляндия достаются мне. Верно?

– Верно.

– Все. Вели писать договор, но эти двадцать тысяч, пожалуйста, давай включим в секретную статью. А?

Петр, усмехаясь, покрутил головой: «Ах плутня, на баб тебе нужны они, не на сенаторов. На баб». Но вслух согласился:

– Ладно. Пусть будет в секретной.

Ночью Меншиков пилил мин херца:

– Петр Лексеич, ты чего его балуешь? Чем более даешь, тем более просит. Он же совсем обнаглел, краю не знает. То сто тысяч, то двадцать.

– Данилыч, он пока у меня один союзник. Беречь его надо, лелеять. А деньги не скоро понадобятся.

Однако Петр ошибся. Едва он вернулся в Москву, как тут же следом явился генерал-адъютант короля Августа получить с царя деньги по секретной статье.

У царя и такой суммы не оказалось. По велению Петра начали скрести по приказам, даже пришлось просить у Троицкого монастыря, богатый гость Филатьев отвалил десять тысяч. И все равно недоставало до двадцати.

– Данилыч, умри, но найди четыреста двадцать, – сказал Петр.

Меншиков умирать не стал, но ради спасения чести минхерца отвалил недостающие золотые из своего кармана, предупредив:

– Учти, мин херц, кровные отдаю.

– Ладно, не обеднеешь.

На следующий день деньги были вручены генерал-адъютанту короля, а после его отъезда Петр заметил о союзнике:

– Туг на бой, скор за мздой.

И приказал князю Репнину с корпусом из двадцати пехотных полков выступать на помощь Августу, поступить под команду генерал-фельдмаршала Штейнау.

Штейнау лично принимал русский двадцатитысячный корпус и остался им очень доволен: «Прекрасные солдаты, хорошо обучены, дисциплинированны, исполнительны». Особенно поглянулась фельдмаршалу их исполнительность. Шестнадцать полков во главе с князем Репниным он бросил на рытье окопов и строительство укреплений, а четыре полка (четыре тысячи человек) присоединил к своей саксонской армии, осадившей Ригу. Грядущую победу ему не хотелось ни с кем делить. Ригу должна взять саксонская армия, то есть он – Штейнау.

Но 9 июля под Ригу явился Карл XII с армией, столь же внезапно, как и под Нарву, и в двухчасовом бою разнес саксонцев в пух и прах, захватив всю их артиллерию. Штейнау позорно бежал с поля боя, едва не угодив в плен.

Освободив Ригу, король тут же отправил в Дерпт к Шлиппенбаху курьера с запиской: «Густав, выступай к Пскову и жди моего прихода. Пора кончать их. Карл».