Текст книги "Фельдмаршал Борис Шереметев"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

Глава третья
ВИЗИТ К КОРОЛЮ

Свобода явилась столь же неожиданно, сколь и заточение. Ровно через сутки после ареста загремел засов, завизжали петли и в дверях предстал сам войт с обворожительной улыбкой.

– Прошу пана воеводу простить нас великодушно. Сами понимаете, шпеки на каждом шагу.

Выйдя во двор, залитый солнцем, Шереметев сразу догадался, отчего помягчел так градский войт. Там стояла золоченая карета, запряженная парой белоснежных коней, у распахнутой дверцы высился поляк в расшитой серебром ливрее, а с ним рядом – Алешка, рот до ушей.

– Борис Петрович, король прислал за вами, – произнес торжественно Курбатов. – Он ждет вас во дворце.

Сия громкая тирада предназначалась не столь боярину, сколь стражникам злополучной заставы.

Когда мчались в карете в Краков, Борис Петрович спросил Курбатова:

– Король-то кто? Чей?

– Курфюрст саксонский Август ^{22} .

– Ага! Значит, наша взяла, – молвил удовлетворенно Шереметев. – Не вышло у французов-то.

– Так ведь он ни бум-бум по-польски, Борис Петрович.

– Как же ты говорил?

– Кое-как на немецком.

– Ну и я так же буду. Мало-мало шпрехаю. Жаль, конечно, по-польски-то у меня лучше получается.

У дворца королевского Бориса Петровича встретили, провели в огромный зал, наполненный людьми, громко провозгласили его представление: «Русский генерал Шереметев!»

Навстречу Борису Петровичу двинулся высокий и красивый мужчина, одетый в золотобортный камзол из бархата, из рукавов которого высовывались ослепительно белые кружевные манжеты. Узкие панталоны заходили ниже колен и были застегнуты на перламутровые пуговицы.

«Король, – догадался Шереметев. – Пожалуй, будет под стать нашему государю».

– Дорогой генерал, – проговорил улыбаясь Август, – как мы рады приветствовать вас на польской земле, вас как представителя нашего союзника!

Август, не обращая внимания на придворных, взял гостя под руку и увлек из зала, сказав негромко:

– Нам есть о чем побеседовать наедине.

Придя в кабинет, Август налил в хрустальные бокалы какого-то пахучего вина, кивнул Шереметеву:

– Выпьем за встречу.

– Ваше здоровье, ваше величество, – поднял бокал Шереметев.

Август отпил половину, поставил бокал на стол, опустился в кресло, жестом приглашая сесть напротив и гостя.

Борис Петрович выпил до дна и, уловив тень удивления на лице короля, сказал:

– За здоровье полагается пить до дна.

– О-о! – воскликнул Август. – Это, наверно, есть русский обычай?

– Наверно, – согласился Шереметев.

Король засмеялся, потянулся за своим бокалом и залпом выпил остатки.

– Х-хороший обычай. Иной раз хочется навернуть ведро, так нельзя. Этикет. Еще, чего доброго, свиньей обзовут.

– Вообще-то я, ваше величество, этим не увлекаюсь. И выпить ведро никогда не хотелось.

– Уж не обиделись ли вы, генерал?

– Что вы, ваше величество, напротив, я вам очень благодарен, что вытащили меня из тюрьмы.

– Я накажу этого дурака войта.

– Не надо, ваше величество. Я сам виноват, вздумал ехать инкогнито, это с кучей-то слуг. Он заподозрил, что я шпион, и взял под стражу. Как человек военный, я одобряю его действия.

– Ну ладно, черт с ним, с войтом. Как ваше имя, генерал?

– Борис Петрович, ваше величество.

– И что ж позвало вас в дорогу, Борис Петрович?

– Обет, ваше величество. Я дал себе клятву, что если святые апостолы Петр и Павел помогут мне победить неверных, то я обязательно поеду поклониться их мощам.

– И они помогли? – спросил Август, едва кривя губы в усмешке.

– Помогли, ваше величество. И я по обету, данному мной, еду поклониться святым.

– Ну что ж, раз Петр и Павел ваши патроны, надеюсь, они помогут вам преодолеть этот неблизкий и опасный путь.

Шереметев догадывался, что король не верит ни единому его слову, но сообщать об истинной цели своего путешествия не спешил. Колебался. Ведь когда царь наставлял его в путь, Август еще не был польским королем, о нем и речи не шло. И естественно, никакого письма к нему не писалось. А король, словно зовя к откровенности, сказал решительно:

– Борис Петрович, я надеюсь, что мы в союзе с вами переломаем кости султану.

– Дай Бог, дай Бог!

– В этой чертовой Польше дурацкие порядки. Короля выбирают – словно это лошадь. Каково? Ян Собеский умер год назад, и вот целый год они жили без короля. Это все равно что человек без головы. Верно?

– Пожалуй, – усмехнулся Шереметев. – Но человек без головы год не протянет, ваше величество.

– Но это я к примеру говорю. У них ведь сейм – верхняя палата – почти не имеет власти, хотя в нем два великих подскарбия ^{23} , два подканцлера, два великих канцлера, два надворных маршалка ^{24} , и вот еще два великих гетмана. Обратите внимание, сколько великих – и ни у кого на мизинец власти. Нижняя палата, так называемая Посольская изба, состоит из послов от каждого воеводства. Воеводств, заметьте, более полусотни, в каждом из них созывается сеймик, и на нем выбирается посол в нижнюю палату. Этот посол по рукам и ногам связан с сеймиковой инструкцией. Что ему наказали, то и выполняет. А сеймиков шестьдесят, стало быть, столько и инструкций.

– Да, действительно, – покачал головой Шереметев.

– Послы съезжаются на конвекционный сейм для выбора короля, и почти все с саблями. Думаете почему?

– Интересно.

– Вот то-то. Чтоб отстаивать наказ своего сеймика оружием.

– Что? И дерутся?

– А как же. Обязательно. И ранят друг друга, а то и убивают.

– И на ваших выборах рубились?

– Еще как!

– Но все же вас выбрали, ваше величество.

– Хэх!.. Выбрали… – засмеялся Август. – Если б не ваш царь, вряд ли мне досталась польская корона ^{25} .

– Так что? Государь заезжал сюда? – удивился Борис Петрович.

– Зачем? Он прислал из Кенигсберга письмо для ясновельможных, где недвусмысленно пригрозил, что если они изберут королем французского принца Конти, то этим нарушат мирный договор с Россией, поскольку принц держит сторону султана, и в этом случае Польша станет врагом Руси. Так и написал в грамоте: такого короля в дружеской Польше мы видеть не хотим. Письмо его на сейме зачитал ваш представитель Никитин. Оно явилось для многих панов как ушат ледяной воды. Отрезвило горячие головы. И на выборах за меня проголосовало большинство. А сторонники принца, оставшись в меньшинстве, сразу за сабли.

– И рубились?

– А как же. Так вот, семнадцатого июня я был избран королем. Ну а на коронационный сейм сюда, в Краков, я пришел со своей армией. Это лучший аргумент в споре. И ваш государь, спасибо ему, придвинул армию Ромодановского ^{26} к польским границам. Так что коронация прошла вполне благополучно.

– А как к этому отнеслись другие посольства?

– Меня, помимо России, поддержали Австрия и Бранденбург. Даже вдова Яна Собеского Мария-Казимира была на моей стороне.

– Королева? Она-то почему?

– Она ненавидит французского короля Людовика XIV. Ну а я… – Август засмеялся. – Я еще не встречал женщины, которую бы не смог влюбить в себя ^{27} . Давайте выпьем за успех у них.

– У кого?

– У женщин, разумеется.

Август опять поднялся с кресла, наполнил бокалы, взял свой.

– Ну, Борис, за женщин.

Осушив бокал, опустился опять в кресло, проговорил с нескрываемым удовлетворением:

– Ваш царь первым поздравил меня с избранием и выразил надежду на союз с Польшей. Я через Никитина велел передать царю мое честное слово, что буду всегда заодно с ним против врагов Креста Святого, и мой низкий поклон за изъявленный Петром аффект в мою пользу. Я тщу себя надеждой лично повидаться с ним.

– Я полагаю, ваше величество, он, возвращаясь из Голландии, обязательно заедет к вам.

– Зачем он поехал туда? Если, конечно, не секрет.

– Ну, официально это Великое посольство поехало приискивать союзников на борьбу с Турцией.

– Ну, Голландию – эту купчиху – вряд ли удастся соблазнить на драку с султаном.

– У государя и другая цель: выучиться там правильному судостроению и вождению кораблей. Нанять побольше профессиональных моряков, военных, закупить оружия. Кстати, сам он едет туда инкогнито.

– Даже так? – удивился король.

– Да. Он всем спутникам запретил величать себя за границей государем под страхом наказания.

– А как же?

– А просто – Петр Михайлов. Десятник.

– Видно, ваш царь оригинал, Борис… э-э…

– Петрович, – подсказал Шереметев.

– Да, да, я так и хотел сказать, Борис Петрович. Сдается мне, мы подружимся с ним по-настоящему. Говорят, он с меня ростом?

– Да, ваше величество, пожалуй, вы одного роста, – согласился Шереметев. – Может, и силой равны.

Видимо, последние слова задели самолюбие Августа: он молча взял со стола бокал свой, обернул его носовым платочком и, кажется совсем не напрягаясь, раздавил в кулаке. Осколки высыпал на стол. Заметив удивление на лице гостя, предложил:

– Попробуйте вы.

– Куда мне, ваше величество.

– Нет, нет, все же попробуйте.

Делать нечего, их величествам отказывать не принято. Борис Петрович взял свой бокал, сдавил в ладони. Ничего не получилось.

– Я разрешаю вам двумя руками, – милостиво согласился Август.

Но и двумя руками Шереметев ничего не смог сделать с бокалом, хотя и сдавливал изо всех сил, аж покраснел. Наконец признался:

– Крепкий, черт… – И поставил на стол.

– Неужли? – хмыкнул король и, взяв бокал, мгновенно раздавил и этот.

– Ну, ваше величество… – развел руками Шереметев. – У меня нет слов.

– Вот так с вашим царем мы раздавим любого нашего врага, хотя бы и султана. В связи с этим у меня к вам вопрос, Борис Петрович.

– Я слушаю вас, ваше величество.

– Вот вы, насколько мне известно, самый удачливый русский воевода, скажите, зачем вам понадобилось Черное море?

– Это вопрос не ко мне, ваше величество. Я воин, мне куда прикажет государь, туда я и иду. Скажет завтра идти на вас – и я пойду.

– На меня?.. – усмехнулся Август.

– Повторяю, если прикажет государь, ваше величество.

– Ну а если на шведов?

– И на них пойду. Но сегодня у нас с ними мир ^{28} , ваше величество.

– Но мир стоит до рати… так, кажется, у вас говорят?

– Да. Так. Но я не думаю, что государь сразу решится воевать на юге и на севере. Это неразумно.

– И все же, я повторяю свой вопрос: зачем вам Черное море? Неужто у вас нет своего мнения, Борис Петрович?

– Отчего же? Есть. Нам нужен выход к морю, ваше величество.

– Но у вас же есть через Архангельск.

– Там море замерзающее, холодное, а здесь круглый год плавать можно. И потом, России очень досаждают крымские татары.

– Да, – согласился Август. – Крым – это заноза в заднице России. Тут я согласен. Но и все же согласитесь, что Черное море – это бочка воды, пробка от которой в руках у султана.

– Наверно, вы правы, ваше величество.

– Вы строите флот на Воронеже, а куда на нем плыть станете? К султану на рамазан? Флот ведь строится не только для войны, но и для торговли. А чтоб торговать с Европой, вам надо выйти в Средиземное море к древнейшим торговым путям. А ключи от Босфора и Дарданелл у турок. Нет, Борис Петрович, вам надо прорываться к Балтийскому морю.

– Но у нас со шведами…

– Знаю, что вы скажете: мир. Но какой мир? Он же унизительный для России. Ведь Нева же испокон была вашей, и крепость, стоящая на ней, ваша. Только шведы переименовали ее в Нотебург ^{29} . А ведь заложили ее вы, ваши предки. Как она по-вашему называлась?

– Орешек.

– Вот где ваш настоящий интерес, Борис Петрович: выход к Балтийскому морю.

«А ведь и твой, наверно, там есть…» – подумал Шереметев, прищуриваясь, чтоб мысль его король в глазах не прочел. Но Август словно услышал ее:

– Конечно, здесь и Польша заинтересована вернуть себе Инфлянты.

– Лифляндию?

– Ну да. Или, точнее, по-немецки Ливонию ^{30} .

«Ты гля, губа не дура у короля-то. Вчера корону надел, а ныне уж ему и Ливонию подавай», – подумал Шереметев.

– Вам Ингрия ^{31} , мне Ливония – и все довольны. «Медведь-то еще в лесу. Не рано ли шкуру делить?»

– Но это не мне решать, ваше величество. Я солдат.

– Знаю. Но именно это я стану говорить царю Петру при встрече. И думаю, он согласится со мной.

– Вполне возможно, ваше величество. Но на сегодня наш общий враг – султан.

– Само собой, воевода, и я не спорю. И всеми силами стану помогать царю. А о том, о чем мы здесь говорили, никому знать не следует. А?

– Согласен с вами, ваше величество. Такое лишь в мыслях Держать можно, а говорку вести об этом рано. Еще рано.

– Вот и договорились, – поднялся Август с кресла. Шереметев тоже встал и неожиданно сказал с неким смущением:

– Простите, ваше величество, въезжая в Европу, хотел бы и переодеться по-здешнему ^{32} .

– Да, да, мой друг, в этом кафтане до пят вы выглядите очень архаично. Лучше уж приодеть вам камзол вот как у меня, ну и панталоны, именуемые кюлотами ^{33} . Впрочем, я прикажу своему адъютанту, и он проводит вас в магазин одежды. Там сами подберете.

Когда Борис Петрович отыскал свою свиту, уже перебравшуюся в гостиницу, Курбатов спросил:

– Борис Петрович, что прикажете написать в путевом журнале?

– А что ты там последнее вписал?

– Ну, что вы изволили ночевать в тюрьме.

Шереметев поморщился, сказал с укоризной:

– Ты б еще вписал, что боярин ходил в нужник и, сняв штаны, сидел там.

– Но, Борис Петрович, вы же сами велели вписывать все важное.

– Ладно. Напиши, что имел беседу с королем Польши Августом II.

– А о чем шла беседа?

– Напиши, разговор был о тайном.

Курбатов, вздохнув, развернул дневник и умакнул гусиное перо в чернильницу, написал: «Король говорил с боярином много тайно».

– Ну, написал? – спросил Шереметев.

– Написал.

– Бери Петьшу, Миньку-портного, Гаврилу – и марш в магазины покупать все обновы немецкого платья. Подберите и мне что получше.

– Но ведь надо примерять, Борис Петрович.

– Мне не обязательно, портной знает мою фигуру и размер ноги. За ценой не стойте. Все чтоб по-людски приоделись. Купите мне и париков с десяток, пудру, ну и чего там еще положено к ним. Чтоб не стыдно было на людях показаться. Да и сам хоть побрейся. Оброс как медведь.

– Слушаюсь, Борис Петрович, – отвечал радостно Алешка, вновь растягивая рот до ушей.

Глава четвертая
ВЕНА

К Вене подъезжало посольство боярина Шереметева уже в приличествующем Европе виде. И уж не ротмистр Роман возглавлял его, а посланец русского царя – боярин и воевода Борис Петрович Шереметев. Оказалось, под своим-то именем надежнее ехать. Пристойнее.

Все, начиная от главы и до последнего поваренка, были переодеты в европейское платье. Для боярина Алешка расстарался, купил камзол бархатный с дюжиной рубашек с кружевными манжетами, и даже по совету продавца три жабо, трое кюлот – по-русски штанов, чулки и две пары башмаков. Мало того, еще и какую-то вещицу вроде малой шкатулки из черепахи приобрел.

– Это что? – спросил Шереметев.

– Табакерка, Борис Петрович.

– На что она мне? Я ж не курю.

– А я в нее нюхательного купил. Вот.

– Дурак. Я не нюхаю эту гадость.

– Борис Петрович, здесь каждый порядочный боярин, граф ли имеет табакерку. И все нюхают. Не будете сами, угостите собеседника. Здесь так принято, что поделаешь.

– Это ты точно узнал?

– Точно. Продавец так и сказал: без табакерки ваш пан и не пан вовсе.

Пришлось Борису Петровичу сунуть эту господскую принадлежность в карман нового камзола. Авось пригодится.

Расположились в предместье Вены, и уже на следующий день Курбатов сообщил боярину:

– Борис Петрович, к вам какой-то Воробьев просится.

– Какой еще Воробьев?

– Вроде наш, русский.

– Ладно. Впусти.

И Алешка привел господина, одетого по последней здешней моде, выбритого до синевы, лишь с небольшими усиками. Вошедший поклонился, поздоровался. И все. Умолк.

– Ну!.. – спросил его Шереметев, хмурясь. – С чем пожаловали?

– Я бы хотел с глазу на глаз, ваше превосходительство, – сказал посетитель.

– Алешка, – кивнул Шереметев, – выдь.

Курбатов, недовольно поморщившись, вышел.

– Борис Петрович, – заговорил гость, – я не имею права вам называться. Я тайно послан сюда от Посольского приказа самим Львом Кирилловичем для наблюдения за Венским двором.

– Шпион, стало быть?

– Да, ваше превосходительство, если хотите, шпион. Но благодаря моим глазам и ушам государь знает все о здешних интригах.

– Ну, что, например?

– Ныне я отправил донесение самому государю в Амстердам о здешних замыслах и слухах.

– И каковы же они?

– Ничего хорошего для нашей стороны, Борис Петрович. Султан ищет мира с Австрией. К этому его толкнуло поражение его войск при Зенте. Там только что Евгений Савойский наголову разгромил турок ^{34} .

– Но это же прекрасно! – воскликнул Шереметев, как человек военный, вполне оценив успех австрийского коллеги. – Что ж тут плохого?

– А то, что если Австрия заключит мир с Портой ^{35} , она этим самым нарушит январский союзный договор с Россией ^{36} . Она выйдет из войны с султаном. А ведь по договору она обязана воевать с Портой не менее трех лет, помогая тем самым России.

– Да, тут, пожалуй, вы правы, – согласился Шереметев. – Но неужто император пойдет на разрыв с нами?

– И не задумается. Ему во что бы то ни стало надо замириться с султаном, чтобы быть готовым к войне с Францией. И как только он воротит себе Трансильванию ^{37} и часть Венгрии, ранее отобранные у Австрии турками, он замирится с султаном.

– К войне с Францией? Чего ради?

– Видите ли, Борис Петрович, король Франции Людовик XIV женат на сестре испанского короля Карла II Марии-Терезии. Карл бездетен и стар, на ладан дышит, и по его смерти сын Людовика и Марии наследует испанскую корону. Но дело в том, что австрийский император Леопольд I был женат на другой сестре Карла – Маргарите-Терезии ^{38} и их сын эрцгерцог Карл тоже имеет право претендовать на испанскую корону. Вот поэтому грядет драка между Австрией и Францией.

– А если точно, между родственниками, – заметил Шереметев.

– Выходит, так, Борис Петрович, сцепятся свояки.

– Да… – вздохнул боярин. – Задачка. Еще, глядишь, и не примет меня император-то. А?

– Что вы, Борис Петрович, наоборот, примет как самого дорогого гостя. У них чем подлее удар готовится, тем они ласковее с жертвой. Ведь шашни с султаном они в тайне великой ведут. На словах-то они нам друзья самые лучшие.

– Так как же мне с ними, подлыми, теперь быть? Ничего и не скажи?

– Ни в коем случае, Борис Петрович. Вручите грамоту государя и…

– Откуда тебе известно про грамоту?

– Ну как же! Еще в мае мне пришло сообщение от Льва Кирилловича, что вы будете с грамотой к императору, чтоб я вас ввел в курс местных дел. Если б не приказ Нарышкина, разве б я позволил себе вам объявиться. Я же потаенный агент, а посему прошу вас, ежели меня встретите где в Вене, не вздумайте приветствовать, узнавать меня.

– Так вы, наверно, и не Воробьев?

– Конечно, у меня и имя и фамилия австрийские.

– Какие?

– Борис Петрович!.. – развел руки гость с укоризной.

– Все, все. Я понял, господин Воробьев. Благодарю за сообщение.

– И вашему слуге накажите то ж.

И названный Воробьев, изящно расшаркавшись, вышел.

Сразу же явился Курбатов:

– Что это за тип?

– Забудь о нем, Алексей.

– Как? Почему?

– Повторяю, забудь. Как будто его и не было. Более того, встретишь в городе, сделай вид, что впервые видишь его.

– Ладно, – пожал плечами Курбатов, – не видел так не видел. Стало быть, и в дневник не писать?

– Ни слова.

– Понял… – вздохнул Курбатов, хотя ничего не понял.

В тот день, когда Шереметев перебрался с адъютантом, дворецким и несколькими слугами в гостиницу, дабы быть ближе к министерствам и императорскому дворцу, к нему явился посыльный и сообщил, что его ждет в своей резиденции граф Кинский.

– Кто это? – спросил Курбатов боярина.

– Министр императора. Канцлер.

– Откуда он узнал, что вы уже здесь?

– А внизу, когда нас вписывали в гостевую книгу. Думаешь для чего?

– А-а, – догадался Курбатов.

Граф Кинский, австрийский канцлер, встретил Шереметева с таким радушием и приязнью, словно старого закадычного друга, по которому ужасно соскучился, хотя в действительности виделись они впервые.

– О-о, ваше превосходительство, мы очень рады приветствовать русского героя в нашей общей борьбе с неверными.

Широким жестом Кинский пригласил Шереметева садиться в кресло и сам сел не ранее того, как увидел, что его гость сидит.

– Мы наслышаны о ваших подвигах на ратном поле, ваше превосходительство, – говорил ласково Кинский, хотя узнал о Шереметеве только что от секретаря.

Когда ему доложили, что в гостинице расположился российский посол, некий Шереметев, граф приказал немедленно собрать и сообщить ему все о приезжем. И где-то через полчаса секретарь докладывал, читая с листа:

– Шереметев Борис Петрович – представитель древнейшего боярского рода, ведущий свою родословную с четырнадцатого века. Один из самых удачливых полководцев царя. В последний свой поход по Днепру захватил несколько турецких крепостей.

– Вроде нашего Евгения Савойского, – заметил граф.

– Да, ваше сиятельство.

– Сколько ему лет?

– Сорок пять. При дворе царей начал служить с тринадцати лет.

– С чем он пожаловал?

– По нашим сведениям, у него послание к императору от царя.

– Благодарю вас, Фриц. Напишите его фамилию и имя крупно и положите мне на стол, а то ведь могу забыть.

– И отчество надо, ваше сиятельство. У русских считается знаком особого уважения называть их еще и по отчеству.

– Хорошо. И с отчеством. И отправьте к нему посыльного с приглашением.

– Вы его сейчас примете?

– Да, Фриц. С царским посланцем мы должны быть особенно предупредительны.

Канцлер расспрашивал Шереметева о здоровье царя, его самого, о проделанном пути, изредка незаметно косясь на бумажку, лежавшую перед ним, дабы не ошибиться в имени и отчестве гостя. Когда Шереметев сообщил, что у него грамота царя к императору, Кинский изобразил на лице приятное удивление и сказал доверительно:

– Знаете, Борис Петрович, обычно послы других государей передают эти послания мне, а уж я императору, но для вас мы сделаем исключение, царскую грамоту императору вы вручите лично.

«А ведь верно Воробьев-то говорил, – подумал Шереметев. – Стелет-то, стелет сколь мягко». А вслух сказал:

– Но когда он сможет принять меня?

– Я думаю, через неделю. А пока, чтоб вам не скучать, примите пригласительный билет на бал-маскарад, который состоится во дворце послезавтра. Я пришлю за вами карету.

Огромный зал дворца блестел позолотой, сверкавшей в свете тысяч свечей, горевших в канделябрах. Борис Петрович в темной бархатной маске, прикрывавшей лишь верх лица, скромно стоял у высокого окна, с изумлением наблюдая за происходящим. В глазах рябило от пышных дамских нарядов, один мудренее другого, нос обонял густую смесь всевозможных ароматов, слух ласкала прекрасная музыка дворцового оркестра. Для него, русского человека, все это было внове, в диковинку. На Руси подобного не случалось, чтоб женщины и мужчины вот так, собравшись, говорили меж собой, смеялись, танцевали. И восторг боярина от увиденного невольно окрашивался горечью и обидой: «А будет ли когда-нибудь у нас так красиво и безмятежно?» Вспоминались ему мужские компании и разливанное море вина и водки, которое непременно надо выпить, разудалые песни, сумасшедшие пляски с пылью до потолка, с треском гнущихся половиц, ссоры прямо за столом, нередко кончавшиеся дракой. Припомнились даже пьяные жалобы друга его, Федора Апраксина ^{39} : «Бедный я, бедный, сиротинушка. Никого-то у меня нет на белом свете».

Из задумчивости Шереметева вывел знакомый голос канцлера:

– А почему мы не танцуем?

Кинский был в одеянии турецкого паши, и тоже в маске, а рядом с ним, тоже в маске, стоял капеллан.

– Я не умею, – признался, смутившись, Борис Петрович.

– Ну что ж, сие простительно воину. Позвольте, Борис Петрович, представить вам посланника Венеции Рудзини. Поскольку вы следуете на его родину, он может оказаться вам весьма полезен. Господин Рудзини, – обернулся Кинский к капеллану, – представляю вам посланца его величества царя великой России, извечного военачальника, Бориса Петровича Шереметева. Надеюсь, коллегам союзных государств есть о чем перемолвиться.

И Кинский-паша исчез так же незаметно, как и появился, растворившись в веселой толпе масок.

Молчание меж посланниками несколько затянулось, и Рудзини, сочтя это уже неприличным, спросил:

– Вам нравится маскарад?

– Да, – отвечал Шереметев, напряженно пытаясь придумать вопрос собеседнику, дабы продлить нить разговора. Наконец осенило: – Скажите, господин Рудзини, а император сейчас здесь?

– Его нет. Наследники здесь.

– Наследники? Где они?

– А вон – тот молодой человек, что танцует с белокурой красавицей, – это старший сын императора Иосиф, ему девятнадцать лет, но уж семь лет он числится королем римским.

– Гм… – покачал удивленно головой Шереметев.

– Это что!.. – вдохновился Рудзини. – С девяти лет до двенадцати он был королем Венгрии. Он первый наследник императора.

– А второй?

– Второй – Карл, ему двенадцать лет. Вон у той стены рядом с высоким господином в тирольской шляпе стоит мальчик, наряженный рыцарем, это он – Карл VI. Этого скоро ждет испанская корона, разумеется после смерти Карла II. Если он воцарится в Испании, станет Карлом III.

– Но ведь и Франция рассчитывает на эту корону.

– То-то и оно. Миром не кончится, быть войне. Но, помяните мое слово, император Леопольд победит и корона Испании будет за его младшим сыном.

– Почему вы так уверены?

– Потому что на сегодняшний день у него лучший полководец Европы.

– Вы имеете в виду Савойского?

– Да. Вот тот господин в тирольской шляпе и черной маске и есть Евгений Савойский – герой Зента, гроза турок.

В это время танец окончился и римский король Иосиф, проводив свою красавицу на место, подошел к Евгению Савойскому и о чем-то оживленно заговорил. К ним подошли еще двое.

Рудзини продолжал:

– Это князь Сальм – друг наследника, а второй – Штаремберг, будущие министры у него. Очень умные господа.

– Благодарю вас, господин Рудзини, за ценные сведения.

– Я был рад услужить вам, ваше превосходительство. Но у меня есть и к вам вопрос, не подумайте ничего плохого, простое любопытство: зачем ваш царь, бросив страну, поехал за границу?

– Хых… – усмехнулся Шереметев, – об этом, видимо, надо спросить его самого.

– Ради Бога, не подумайте, что я хочу проникнуть в какую-то вашу тайну. Упаси Бог! Но для нас, венецианцев, это странно. Дело в том, что наш правитель – дож – не имеет права покидать страну ни на день, ни на час. А тут бросить такую огромную, бескрайнюю Россию… Это, извините, не укладывается в голове.

– Ну, за него остались править его помощники… министры.

– И у нашего дожа есть помощники, Большой совет, канцлер, наконец, однако дож – главнокомандующий и должен всегда находиться у кормила власти. Представьте себе: кормчий оставляет штурвал корабля – ведь это же гибель кораблю.

– Ну, это если он один на корабле. А если есть помощники, для чего же они? Команда, матросы, шкипер. А наш государь поехал с Великим посольством для приискания союзников против неверных, ну и чтобы ознакомиться со строительством кораблей.

– Но я слышал, он едет инкогнито. Для чего?

– Чтоб не привлекать внимание назойливых зевак. Государь терпеть не может ротозеев. Кстати, он намерен после Голландии побывать у вас в Венеции.

– О-о, это было бы прекрасно!..

– Ему очень понравились ваши инженеры, оказавшие большую помощь армии под Азовом. Он хочет ознакомиться в Венеции с судостроением. Государь наслышан, что у вас хорошо отлажено строительство галер.

– Да, да, да! – с гордостью отвечал Рудзини. – Это многовековая традиция. У наших галер хороший ход и маневренность. И потом, у нас обучается сейчас несколько ваших русских.

– Я знаю, государь отправил их еще в январе. Но он сам любит все попробовать, увидеть своими глазами.

– О да, ему будет что у нас посмотреть и потрогать руками. Мы будем рады принимать такого высокого гостя. С вашего позволения, я могу сообщить правительству об этом?

– Стоит ли, господин Рудзини, я скоро сам буду у вас и передам дожу письмо государя.

Шереметеву понравился венецианский посланник, столь доброжелательно удовлетворивший его любопытство. Жаль, конечно, что наследники были в масках. Но теперь, если доведется ему быть не в маскараде, а на балу или приеме, он уже узнает их. Тем более Савойского.

Как и обещал канцлер, ровно через неделю император принял Шереметева в галерее дворца «Фаворит». Борис Петрович вручил Леопольду грамоту царя, тот поинтересовался здоровьем Петра, успехами в войне с неверными.

– Наш флот твердой ногой стал на Азовском море, ваше величество, – отвечал Шереметев.

– Прекрасно, прекрасно, – молвил император. – Я рад за царя, в союзе с ним мы заставим султана… э-э… пригнуть колена и уйти с земель, издревле принадлежавших христианам.

– Мы тоже надеемся на это, ваше императорское величество.

– Как вам показалась наша столица?

– Нет слов, ваше величество, она прекрасна.

– Я дал распоряжение взять ваше посольство на наше содержание, пока вы здесь, чтоб вы могли осмотреть музеи, дворцы, госпитали, арсенал.

– Мы благодарим вас, ваше величество, за столь щедрую заботу о нас.

– Ну как же, мой друг, мы союзники, и наша святая обязанность помогать друг другу. Желаю вам успеха, генерал, в вашем путешествии. Вы доставили мне радость письмом моего брата Петра. До свидания.

«Еще не читал, а уж обрадовался», – подумал Шереметев и стал откланиваться.

Щедростью императора, взявшего их на содержание, Борис Петрович воспользовался в полной мере. Он прожил в Вене со всей своей оравой целый месяц. И не только посещал музеи и госпитали, но не пропускал балы и даже научился нюхать табак. Был представлен римскому королю Иосифу I, который заверил боярина в искреннем сочувствии усилиям России пробиться к морю. Познакомился Борис Петрович и с Евгением Савойским, хотя разговор между ними, к удивлению боярина, оказался малосодержательным. Поздоровались. Помолчали. И раскланялись.

На одном из балов Борис Петрович до того осмелел, что вздумал даже принять участие в танцах: «Ничего мудреного, шаг туда, два шага сюда… полупоклон, поворот и опять шаг сюда… Ерунда…» Однако решил эту «ерунду» отложить до другого раза. Но «другого раза» уже не случилось. К нему прямо в гостиницу явился Рудзини и, принеся тысячу извинений, сказал, что через Альпы путь труден и опасен и если «его превосходительство» задержится еще на неделю-другую, то не сможет преодолеть в этом году горы, так как все пути будут забиты снегом.

– Вам лучше всего идти через перевал Бреннер ^{40} , ваше превосходительство. Это самый низкий и восточный перевал, всего тысяча триста семьдесят метров над уровнем моря.

– А каким путем из Вены следовать к нему?

– Выходите на долину реки Инн, и от Инсбрука до перевала рукой подать.

– Благодарю вас, господин Рудзини.

– Только, пожалуйста, не медлите.

Вздохнув, боярин распорядился собираться. Хороша Вена, но ждет Венеция.