Текст книги "Фельдмаршал Борис Шереметев"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Часть третья
ВТОРЖЕНИЕ

Глава первая
ЖОЛКВИЕВСКАЯ КОНСИЛИЯ

Потеряв последнего союзника, Петр решил искать мира с Карлом XII через посредничество Англии. Для этого было дано поручение Матвееву выйти на фаворита королевы Анны герцога Мальборо ^{195} – английского полководца и уговорить его посредничать между Россией и Швецией. Матвееву удалось встретиться с герцогом в Голландии, и тот во всем согласился с русским дипломатом, обещал сделать все от него зависящее, чтобы помирить царя с королем. «Это мой священный долг», – заявил Мальборо, не сморгнув глазом.

Русский дипломат даже не усомнился в слове высокоблагородного человека, который только что в ставке Карла XII выражал восторг его блестящими победами и желал успехов его оружию в борьбе с царем. О двуличии герцога русские узнали не скоро.

Лицемерие Мальборо ввело в заблуждение не только Матвеева, но и царя. Он всерьез обсуждал вознаграждение герцога за столь важную услугу, обещая ему на выбор княжество в России, 50-тысячную ежегодную пенсию и даже орден Андрея Первозванного в придачу.

За мир, если таковой бы удалось заключить, Петр сулил вернуть Швеции почти все завоеванное, кроме Ингрии, то есть всего течения Невы, ее устья и строящегося там Петербурга.

Но Карл, опьяненный своими победами, в зените военной славы, был намерен заключить мир только в Москве – после полного разгрома царя, и чтоб Россия оплатила ему все расходы, понесенные в войне. А когда приближенные напоминали королю, что русские строят города и крепости на захваченных ими «наших землях», Карл отвечал спокойно: «Пусть строят, все равно все это будет наше».

Победоносная шведская армия вошла в поверженную богатую Саксонию, чтобы отдохнуть, отъесться, набраться сил перед решительным броском на последнего своего врага – Россию.

Приближался новый, 1707 год. На главную квартиру светлейшего князя в Жолкву прибыли фельдмаршал Шереметев, генералы Репнин и Михаил Голицын, а также министры Долгорукий Григорий Федорович и Головкин Гаврила Иванович, сменивший только что умершего первого министра Головина. Были вызваны Меншиковым и несколько командиров отдельных дивизий. Все ждали царя и слали ему письма: «Для Бога, государь, изволь как скоро возможно к нам поспешить». Письма подписывали все, и хотя шли они из ставки Меншикова, первой ставилась подпись фельдмаршала.

Царь прибыл в Жолкву 28 декабря, в канун Нового года, и первое, о чем спросил Шереметева:

– Как с делом шляхтича Выжицкого? ^{196}

– Всех взяли, государь, после розыска судили и казнили.

– Ну и правильно. Сего спускать никак нельзя.

Шляхтич Выжицкий, объявляя себя другом русского воинства, зазвал к себе несколько гвардейских офицеров Семеновского полка и десять солдат, угостил их, а ночью спящих перебил. Возмущенный Петр пригрозил польским властям: «Ежели сего убийцу не сыщете, то мы на всем повете [16]16
  Повет – уезд.


[Закрыть]сию кровь будем взыскивать». Убийц поляки нашли и привели к Шереметеву. В его лагере они и были повешены.

Увы, такие «друзья» были среди поляков и в более высоких сферах. В Польше предательство Августа не прошло без следа. Вскоре изменил России и князь Вишневецкий, перейдя со всей литовской армией на сторону Станислава Лещинского. Быховский воевода Синицкий, клявшийся Петру в верности в каждом письме: «падаю до ног и подстилаюся под вашего царского величества со всем почитательством», начал с того, что напал на русский обоз, везший казенные 40 тысяч, всю охрану перебил, а деньги забрал. Воевода заперся в Быхове, надеясь там пересидеть и дождаться шведов.

По приказу царя Боур осадил Быхов, взял его штурмом, а плененного Синицкого отправил в Москву, в руки князя Ромодановского, из подвалов которого ему уже не суждено было выйти.

В такой-то обстановке собрался в Жолкве военный совет, «конзилиум», как именовал его царь, решать главный вопрос: как вести военную кампанию 1707 года.

– Господа генералы, – открыл Петр совет, – как ни печально, но мы потеряли последнего союзника и должны ныне решить, как далее вести войну с неуемным шведом один на один.

– От этого союзника пользы было как от козла молока, – заметил Меншиков.

– Не скажи, князь, не скажи. Как бы там ни было, но он шесть лет отвлекал на себя Карла, что дало нам возможность почти без помех овладеть Ингрией.

– Вот именно, шесть лет сплошных конфузий – и ни одной виктории. А денег? Сколько денег скормили говнюку, – не унимался светлейший, не могший простить себе, что уже в канун предательства отвалил Августу десять тысяч своих кровных.

– Тут ты прав, пожалуй, – согласился Петр. – Получилось, что дачею денег и беду себе купили. Просить он горазд был, зело скучал всегда о деньгах. Даже передавшись Карлу, наказал Василию Лукичу, что-де остается нашим тайным союзником и чтоб мы готовили ему еще денег.

– Тьфу, – сплюнул Меншиков, – союзничек, в рот ему дышло. Мы ему деньги, а он на них откармливает нашего врага Карлуса.

Переглядывались генералы, вполне согласные с мнением светлейшего князя, но и с доводами царя не могли спорить: государь тоже прав, как бы ни было, но Август шесть лет таскал за собой Карла, что и позволяло русским колошматить его генералов в Прибалтике и захватывать города, а главное – утвердиться в Ингрии, столь любезной царскому величеству.

– Пытались мы предложить ему мир, – продолжал Петр, – искали для этого посредников, даже герцога Мальборо склоняли на это. Но они лишь на словах готовы были потрудиться, а на деле и пальцем никто не шевельнул. Да и к тому же неистовый Карлус категорически не согласен вести переговоры о мире, слышать о том не желает. Мальчику драться хочется, Калиш его не убедил. Что ж! Придется его и далее наклонять к миру силой. Вы все тут сидящие, по крайней мере большинство, в делах ратных весьма опытны. Не мне, полковнику, учить вас. Давайте решать, как будем далее воевать. Борис Петрович, берите бразды консилиума.

Шереметев, сидевший рядом с царем, заворочался грузно, кашлянув, заговорил:

– Нам ждать шведа сподручней в Польше. Пока он в Саксонии, мы будем здесь квартировать у порога его фатеры.

– Чтоб здесь квартировать, – заметил Петр, – надо как можно менее раздражать поляков.

– Это само собой, государь, – согласился фельдмаршал. – Было б неплохо покупать у них, а не реквизировать фураж и продукты.

– Что, еще и у Лещинского покупать? – не удержался Меншиков.

– Лещинский – это другой разговор. С его сторонниками и надлежит держать себя как с врагами, хотя, конечно, драться с поляками не стоит. Они друг с другом разобраться не могут. Но доколе нам стоять в Польше придется, дотоле и снабжаться с нее будем. От этого не уйти. Но по выходе шведов из Саксонии, я думаю, нам надлежит ретироваться на свою землю, дабы при своих границах и дать ему главную баталию.

– Почему? – спросил Петр.

– Потому, как молвится, дома и стены помогают, и к тому ж ретирада наша должна быть активной. А именно, на всем пути мы должны «клевать» врага, не давать ему покоя. И что не менее важно, на своей территории мы можем оголодить ему дорогу, не раздражая население, которое по большей части примет нашу сторону, сторону своей армии. А главную баталию…

– Главную баталию, – подхватил царь мысль фельдмаршала, – без меня не давать, господа генералы. Шведы, отъевшиеся на саксонских хлебах, будут искать ее, но мы дадим тогда, когда сочтем нужным.

– Надо пред тем утомить его, намять ему бока, пощипать как курчонка.

– Ну что ж, фельдмаршал дело говорит. Теперь надо решить, а вернее, подумать за самого Карла, куда он пойдет?

– Мне сдается, пойдет он в Лифляндию, – сказал Гольц.

– Почему так думаешь? – спросил царь.

– Чтобы отобрать у тебя то, государь, что ты забрать изволил. Это и дитю понятно.

– Если дитю понятно, то Карл именно поэтому может поступить иначе.

– Но в прошлом годе не зря же к Гродно подступал.

– В Гродно для него приманка была – наша армия. А король – вояка горячий, он рвется к генеральной баталии. И дай мы ее ему ныне, неизвестно еще, чей верх будет.

– Ныне рано, – произнес Шереметев. – Ныне он сыт, боевит, в полной амуниции. Томить его надо, государь, томить. А утомленного и бить.

– Искание генерального боя зело опасно, ибо в один час все дело может опровергнуто быть, – заметил Петр. – А я хочу верной победы.

– Может он и на Украину поворотить, – подал голос с конца стола Репнин.

– Почему так думаешь, князь?

– В Прибалтике провианту, считай, нет. А Смоленскую дорогу фельдмаршал пожгет. Королю хошь не хошь надо на солнце поворачивать. И края сытнее, и к туркам ближе, а уж о крымском хане и говорить нечего. Тому только свистни – Русь грабить, он тут же явится.

– Ну, что касается хана, он на султана оглядывается, без его разрешения шага не ступит. А султан на наш флот косится, что мы на Воронеже строим. И чем он мощнее будет, тем султан мирнее к нам. Но в твоем предположении, Аникита Иванович, резон есть. Однако все ж, куда Карлу идти, не нам решать. Ему. Посему оберегу надо иметь со всех сторон. Борис Петрович, какую, думаешь, надо нам диспозицию утвердить?

– Не ведая планов врага, утверждать ее невозможно, но все же предварить Карла следует. Мой корпус, пока враг не двигается, будет стоять в Остроге, светлейший с конницей здесь. Левенгаупту, засевшему в Риге, должен противостоять генерал Боур со своим корпусом. У них силы почти равны. Родион Христианович, вы должны расположиться между Дерптом и Псковом.

– Хорошо, Борис Петрович, – согласился Боур.

– Действия финляндского корпуса Любекера должен сковать корпус Федора Матвеевича Апраксина.

– А достанет ему сил для этого?

– Достанет, государь. У него почти двадцать пять тысяч, у Любекера гораздо меньше. Ну а моя полевая армия, – молвил Шереметев, подчеркнув слово «моя», хотя все знали, что она не только его, но и светлейшего, – займет место перед самым носом Карлуса, и куда он поворотит, туда и мы потечем. У нас почти шестьдесят тысяч вместе с иррегулярной конницей, а она умеет чесать бока зверю. Повернет он в Прибалтику – мы к Боуру на подмогу, пойдет он на Украину, и мы к Могилеву или Гомелю обратимся. Ну и гетмана Мазепу с его казаками присовокупим. Там ему тоже не поздоровится.

– А мне идти к вам в сикурс? – спросил Боур.

– Ни в коем случае, Родион Христианович. Вы нацелены на Левенгаупта, с него глаз не спускайте. А смените позицию токмо по моему или государеву указу.

– Я думаю, мы утвердим диспозицию, предложенную фельдмаршалом, – сказал Петр. – И одобрим тактику томления врага и оголожения пути его. В этом у Бориса Петровича богатый опыт в Лифляндии и Эстляндии. Там он так оголодил край, что и самому не осталось жевать чего, – пошутил царь.

– Всяко бывало, – усмехнулся Шереметев. – На то и война.

– А потому, Борис Петрович, чтоб себя в грядущем опять не оголодить, устрой-ка провиантские магазины ^{197} в Мозыре, Слуцке и Минске.

– Слушаюсь, государь.

– Да не подари их Карлусу.

– Я, чай, не Август, – улыбнулся Шереметев, исподтишка взглянув на светлейшего.

Тот понял намек, но не обиделся. Подумал: «Чертов круль, ограбил меня, теперь всяк оскаляться станет: обмишурился Меншиков».

Потом по карте были намечены места дислокаций дивизий и даже отдельных полков, назначены средства связи между ними и соподчинение. В главный штаб полевой армии, а именно к Шереметеву были назначены «для совету» Головкин Гаврила Иванович и Долгорукий Григорий Федорович, люди вроде невоенные, но правительствующие.

Дабы фельдмаршал не обиделся за назначение советников, Петр сказал Шереметеву:

– Одна голова – хорошо, а две еще лучше. А вас станет трое. Глядишь, не промахнетесь. А промахнетесь – сыму все три.

– Спасибо, государь, – вполне искренне ответил фельдмаршал и не преминул кольнуть: – Все ж не сержанты.

Перед закрытием «конзилиума» Петр еще раз напомнил, что генеральной баталии быть только при своих границах и только по его, цареву, указу.

– Учтите, господа генералы, кто позволит втянуть себя в оную до моего указу, пойдет под суд.

– Ого-о! – раздалось восклицание от окна.

Петр всмотрелся, узнал Михаила Голицына, по-отечески погрозил ему пальцем, но смолчал. Не хотел конфузить героя перед генералитетом.

Закрыв совет, затянувшийся до темноты, царь предупредил:

– Отужинаем вместе, господа. А уж заутре разъедемся. А сейчас дадим стол накрыть да воздуха свежего глотнем.

Генералы, отодвигая стулья, негромко переговариваясь, накидывали шубы и выходили из избы в темень холодной ночи.

Петр, набив трубку, прикурил от свечи и набросил на плечи полушубок, кивком головы пригласил Меншикова за собой. Вышли на крыльцо. Пыхнув трубкой, Петр заговорил негромко:

– Насчет немцев ты не шуми. Вспомни Гордона, али мало мы от него ума набрались?

– Гордон шотландец, мин херц.

– Ну и что? У тебя, вижу, все нерусские – немцы. А Алларт с Гольцем разве плохо воюют? А Боур?

– А Мюленфельдт у Гродно, сдавший целехонький мост шведам? – в тон царю отвечал Меншиков. – Разве не они хлопотали за него, когда он под арестом был? Еще неведомо, кто ему бежать пособил из-под стражи. Как хошь, мин херц, чем далее, тем меньше немцам верить стал.

Царь ничего не ответил, молча выбил трубку о балясину, сунул в карман, спросил:

– Ты что-то о Мазепе хотел сказать? Я по лицу видел.

– Да, мин херц, я при них поостерегся. Что ни говори, то наше дело, семейное.

– Ну говори же, – подстегнул нетерпеливо Петр.

Меншиков зыркнул туда-сюда, кругом темно, тихо. И, понизив голос, сообщил:

– На Мазепу опять извет, мин херц.

– Опять Кочубей? ^{198}

– Нет. На этот раз полтавский полковник Иван Искра ^{199} .

– И что ж он доносит?

– То же самое, что и Кочубей, мол, гетман хочет шведам передаться.

– Ну, Кочубей из-за дочки напраслину на гетмана возвел, Мазепа у него дочь увел. А этот-то за что?

– Кто его ведает, мин херц. Поди, разберись.

– Вели Головкину звать Искру и Кочубея в Смоленск, якобы на беседу, а там сразу взять под караул и допросить с пристрастием, для чего им восхотелось оклеветать гетмана, андреевского кавалера? Уж не для Карлуса ли стараются?

– А Мазепу известить?

– Гетману я сам напишу, предупрежу, дабы тихо изволил держать о сем деле.

В открытых дверях явился денщик:

– Ваше величество, готово.

– Зови фельдмаршала и генералов, расползлись по своим щелям аки тараканы запечные.

Глава вторая
В СТАВКЕ КОРОЛЯ

Шведский король Карл XII, двадцатишестилетний стройный мужчина, в полурасстегнутом камзоле, из-под которого виднелась белоснежная рубашка, сидел в переднем углу большой горницы, как раз там, где сходились пристенные лавки. На широком столе перед ним была расстелена карта, вкруг нее толпились генералы и, с почтением посматривая на короля, излагали свои доводы в пользу обсуждавшихся вариантов вторжения в Россию.

Все понимали, что все равно решение о направлении удара будет принимать король, а в задачу генералов входило лишь убедить Карла принять самый разумный вариант.

– По-моему, самое разумное будет, – говорил первый министр короля граф Пипер, – идти на Псков и далее в Прибалтику и отобрать то, что царь успел захватить, пользуясь вашим отсутствием, ваше величество.

– Я тоже считаю, ваше величество, – сказал генерал-квартирмейстер Гилленкрок, – что это направление движения может принести нам успех.

– А вы что молчите, фельдмаршал? – взглянул Карл на Реншильда. – Вы тоже так считаете?

– Нет, государь, я не могу согласиться ни с графом, ни с генерал-квартирмейстером. Удар надо наносить в сердце, а сердце России – Москва, ваше величество. Что бы там ни говорили о Петербурге, но исконной столицей России является Москва. Там царей венчают на царство, там же после взятия вы можете и развенчать царя, – улыбнулся Реншильд своему внезапно родившемуся каламбуру.

– Я именно так и поступлю, фельдмаршал, – заметил серьезно король. – Россия трижды оплатит нам все затраты на войну, вернет Прибалтику, а само государство я ворочу в его прежнее состояние, разделю на княжества под эгидой нашей короны.

– Вот поэтому-то я считаю, что надо в первую очередь брать Москву, ваше величество, – обрадовался Реншильд, решив, что король уже согласился с ним. – Как только Москва будет наша… Простите, ваше величество, ваша, то и Петербург, и Нарва, и вся Прибалтика упадут к вашим ногам сами, как перезревшие яблоки.

– Но не надо забывать, – заговорил граф Пипер, – что царь столицей считает Петербург, а главное, там строится флот, наконец, там большая армия под командой Апраксина. И я уже неоднократно напоминал вашему величеству, что царь там очень много строит.

– Пусть строит, граф, что вы переживаете? Ведь это все будет наше. И город, и верфи, – усмехнулся наконец Карл. – И я вам так отвечал не однажды.

Король покосился в дальний угол, где, приткнувшись к походному столику, камергер Густав Адлерфельд что-то быстро записывал в тетрадь. Король знал – что. Камергер вел летопись славных дел короля, историю его битв и походов. И поэтому жадно ловил каждое слово повелителя, тут же записывая, чтобы сохранить все для истории в назидание и поучение потомкам.

Карл был тщеславен и поэтому никогда не расставался со своим летописцем, он считал себя вторым Александром Македонским – полководцем, не проигравшим ни одной битвы. Вся Европа восхищалась его военным гением. Семь лет назад он показал русскому царю, как надо воевать, разгромив его армию под Нарвой. Потом отправился на покорение Европы и, разбив армии нескольких государств, заставил трепетать своего имени. За время отсутствия короля Петр, правда, вышел к Балтийскому морю, захватил некоторые города. Но теперь-то этому он – Карл XII – положит конец.

– …и все-таки я настаиваю: надо идти на Москву, – гудел бас Реншильда, выводя короля из задумчивости. – Это же самое советуют нам офицеры, служившие у царя и добровольно перешедшие на нашу сторону.

– Что, уже есть и такие? – поинтересовался король.

– Да, ваше величество. На моей квартире находится бригадир Мюленфельдт, перешедший на нашу сторону. Он хорошо знает русскую армию, русские порядки, и он утверждает, что Москва сама падет к стопам вашего величества.

– Я бы хотел сам поговорить с бригадиром.

– Я пошлю за ним, – сразу вызвался Реншильд.

– Сюда не надо. Я приду к вам сам, фельдмаршал.

Неизвестно, сколько бы продлился спор генералов, если б не явился в дверях генерал-адъютант короля Канифер, чем-то неуловимо смахивающий на своего повелителя – такой же рослый, с такими же длинными светлыми волосами. Вот только нос у адъютанта подкачал, не дорос до королевского и вполовину.

Король поймал преданный взгляд Канифера и по глазам его понял: есть новость. Кивнул ему едва приметно: подойди. Канифер приблизился, обогнул стол и наклонился к королю:

– Ваше величество, там два капитана из русской армии. Они перешли на нашу сторону и хотят вам сообщить что-то касательно русского царя.

«Ну вот, – подумал с удовлетворением Карл, – я еще не вошел в Россию, а уже офицеры царя бегут ко мне».

Военный совет, так и не пришедший к единому мнению и не принявший никакого решения, был королем тут же отпущен. В горнице позволено было остаться лишь камергеру Адлерфельду, на тот случай, если король произнесет историческую фразу, дабы оная не пропала втуне, и генерал-адъютанту Каниферу.

В горницу вошли два пехотных офицера русской армии. Увидев короля, они вытянулись во фрунт.

– Капитан Саксе, – представился старший из них.

– Капитан Фок.

Карл внимательно осмотрел их и, не найдя в их лицах ничего примечательного, спросил:

– Почему вы решили уйти из армии царя?

– Потому что там не ценят офицеров, ваше величество, – бойко отвечал Саксе. – И потом, нам хотелось бы служить под рукой действительно полководца, а не плотника, именующего себя царем.

– И еще, – заговорил Фок, – мы офицеры, а ведь любой офицер хотел бы принадлежать армии-победительнице.

– Значит, вы считаете, что армия царя будет побеждена? – спросил Карл.

– В этом нет никакого сомнения, ваше величество. Военное счастье всегда сопутствовало вам. И на этот раз оно в ваших руках. Поверьте старым воякам.

– Охотно верю, – вдруг улыбнулся Карл, настолько наивным показалось ему предсказание «старых вояк». У него и без них была неколебимая вера в себя, в свой успех.

– Что ж касательное царя вы хотели сообщить мне?

– У нас есть план похищения царя Петра, ваше величество, – понизив голос, сказал Саксе.

– Похищение царя?! – Король в искреннем удивлении поднял брови.

– Да, ваше величество. Царя и его фаворита Меншикова.

Король взглянул на Канифера, пытаясь угадать, что думает на этот счет его генерал-адъютант, но тот, встретив взгляд короля полупоклоном, сам пытался угадать мысли повелителя, дабы тут же поддакнуть ему.

– Ну, что скажешь, Канифер? – спросил король.

– Я, ваше величество, сказал бы… э-э, конечно, если, разумеется, то в этом что-то… Но с другой стороны, если взглянуть с политической, то, однако… Однако пусть господа офицеры выскажутся, как они себе это представляют, – наконец-то нашелся Канифер.

– Да, да, – поддержал Карл. – Как вы себе это представляете?

– Все очень просто, ваше величество, – начал Саксе уверенно, как о деле давно обдуманном. – Царь Петр очень много ездит: то скачет в Псков, то в Петербург, то в Смоленск, то в одну дивизию, то в другую. Устроит смотр – и дальше поскакал. Людей с ним, как правило, мало – десятка два-три.

– К нам однажды он прискакал лишь в сопровождении денщика, – вставил Фок.

– Да, да, с ним и такое случается. Так вот, захватить его ничего не стоит. Надо всего сотню-полторы драгун – и царь в ваших руках, ваше величество.

Карл усмехнулся каким-то своим мыслям. Саксе воспринял это как признак сомнения или недоверия.

– Вы сомневаетесь, ваше величество?

– В чем?

– В том, что царь окажется в ваших руках?

– Отчего ж, капитан. Рано или поздно он будет в моих руках, в этом я не сомневаюсь.

– Но это можно сделать уже сейчас, ваше величество. Это обезглавит Россию, посеет растерянность. Наследник Петра мал еще.

Карл взглянул на камергера, тот, словно охотничий пес, насторожился, придвинул тетрадь – он понял повелителя.

– Я привык побеждать в честном бою, – сказал Карл, краем глаза наблюдая за пером камергера. – Царь будет в моих руках, в этом вы сами убедитесь, если останетесь служить мне.

– Мы для того и прибыли к вам, ваше величество, чтобы служить под вашим штандартом, – сказал Саксе с пафосом, за которым едва угадывались нотки разочарования.

– Вы свободны, господа, – кивнул король.

Капитаны вышли, Карл взглянул на Канифера:

– Как вам это нравится, генерал?

– Мы еще не дрались с ними, а офицеры у царя уже разбегаются. Что будет, когда мы начнем русских бить? – сказал, не скрывая ликования, Канифер.

– Заметьте, Канифер, не только разбегаются, но и предлагают своего главнокомандующего в качестве презента. А? Каково? – Карл засмеялся. – Канальи все же эти немцы. А?

– Вы зря у них о цене не справились, ваше величество. Наверняка они уже оценили голову царя.

– Вы так думаете?

– Я уверен. Немцы любят все подсчитывать. И продавать.

– Зря вы мне не подсказали, генерал. Я бы обязательно справился, что они назначили за голову Петра.

– Можно воротить. Спросить.

– Нет, нет, я уже сбил им цену. Пусть служат. Авось пригодятся. Ну уж если сегодняшний день мы посвятили русским офицерам, то давайте пройдемся к фельдмаршалу, Канифер. У него русский бригадир, правда, судя по фамилии, тоже немец, но это не меняет дела. Идем. А ты, Густав, – обратился Карл к камергеру, – можешь остаться.

Король вышел на крыльцо вместе с генерал-адъютантом. Солдат, стоявший у входа с ружьем, четко сделал приветствие королю. Карл остановился возле него, спросил:

– Ну как ты считаешь, мы победим русских?

– С вами, ваше величество, мы побьем любого врага, – отчеканил солдат.

Король дружески хлопнул солдата по плечу и пошел с крыльца. Канифер шел следом, чуть сбоку, приотставая на шаг.

– Ты не слышал, что сказал один французский дипломат, когда русский посол предложил их стране военную помощь против нас в восемьдесят тысяч солдат?

– Не слышал, ваше величество.

– Он ответил ему, что восемь тысяч шведов разгонят восемьдесят тысяч трусов.

– Ха-ха! – коротко рассмеялся Канифер, потому как король улыбался, сообщая этот факт. – Прекрасный ответ.

Фельдмаршал Реншильд, видимо предупрежденный своим адъютантом о приближении короля, встретил высокого гостя у крыльца.

– Ну, где там ваш бригадир? – спросил Карл, шагая на крыльцо сразу через две ступени.

– Сейчас его вызовут, – ответил Реншильд и кивнул адъютанту.

Горница фельдмаршала выглядела наряднее королевской квартиры, такой вид ей придавал персидский огромный ковер, раскинутый на полу. Король поморщился при виде таких излишеств, но промолчал. Однако от Реншильда не ускользнула эта гримаса, и он сказал, оправдываясь:

– У меня ревматизм, ваше величество. Что делать? Годы. А полы здесь холодные, сырые.

– Я ведь не лекарь, Реншильд, – грубо оборвал его король.

Карл не любил в походе никаких излишеств, впрочем, и в мирные короткие передышки он не баловал себя и окружающих пирами и балами. Он не терпел женщин. Все его мысли всегда были заняты только войной, победами, славой.

В походе король спал, как и его солдаты, укрываясь только плащом, ел то же, что и солдаты. И генералам его волей-неволей приходилось следовать примеру своего повелителя.

Во время боя Карл лез в самое пекло сражения, увлекая своих солдат, ободряя и вдохновляя их своим присутствием и безупречной личной храбростью. Именно поэтому солдаты любили и боготворили своего короля. И верили: «Наш король непобедим».

Бригадир Мюленфельдт – высокий широкоплечий немец – вскоре предстал перед королем. Заметив в лице его следы скрытого испуга, Карл решил снять это напряжение своей непринужденностью.

– Садитесь, бригадир. – И кивнул на лавку.

Мюленфельдт, то ли не понял, то ли сочтя это приглашение просто знаком вежливости, продолжал стоять, вытянувшись в струнку.

– Да садитесь же, Господи, – повторил король приглашение, которое редко слышали от него даже его генералы.

Бригадир сел на лавку в отдалении.

– Сколько лет вы прослужили в русской армии? – спросил Карл, стараясь придать голосу доверительный тон.

– Пять лет, ваше величество.

– Значит, вы не были под Нарвой, когда я разбил русских?

– Не был, ваше величество. Я был нанят позже.

– Так, так, – молвил король таким тоном, словно факт отсутствия его визави под Нарвой был чрезвычайно важен. – И что же вас заставило перейти на мою сторону, бригадир?

– Преклонение перед вами, ваше величество. И потом, мне надоело служить этим азиатам.

– Перед переходом на нашу сторону, ваше величество, – решил представить своего подопечного фельдмаршал, – господин Мюленфельдт оставил нам целый мост, который ему было приказано взорвать.

– Да? – вскинул брови король. – И какой же мост?

– Тот, гродненский.

– Который потом перед самым нашим носом развалило ледоходом?

– Тот самый, ваше величество.

– М-да. Жаль, конечно, что и ледоход не перешел на нашу сторону. А то бы я догнал Огильви и Репнина и заставил принять бой. Они же бежали как крысы.

– Поверьте, ваше величество, – заговорил с пафосом Мюленфельдт, – именно так будет и впредь. Русские трепещут перед вашим именем, сам царь боится вас как огня.

Хитрый немец знал, что надо говорить шведскому монарху, дабы заслужить его благорасположение. Даже служа у русских, он был хорошо осведомлен о чрезмерном честолюбии Карла XII.

– Ну что ж, господин… э-э…

– Мюленфельдт, – подсказал бригадир.

– Да, господин Мюленфельдт, вы пять лет прослужили в русской армии, а значит, поездили по России, повидали многое. Не так ли?

– Точно так, ваше величество.

– Вы, конечно, знакомы с театром предстоящих сражений. Что б вы могли подсказать полезное нашей армии, скажем, в смысле направления удара или чего-то еще?

Мюленфельдт переглянулся с Реншильдом, и это не ускользнуло от короля. «Надо было выпроводить старика, – подумал Карл. – Наверняка этот немец запоет с его голоса».

– Вам, ваше величество, надо идти на Москву, – заговорил решительно немец.

«Так и есть», – подумал разочарованно король, а вслух спросил:

– Почему же именно на Москву?

– Потому что Москва бурлит, вот-вот взбунтуется против царя.

«Вот это уже что-то новое».

– И чем же она недовольна, эта Москва?

– Стрижкой бород, ваше величество.

– Чем, чем? – удивился король.

– Дело в том, что царь, желая превратить своих азиатов в европейцев, повелел брить бороды. Кто хочет оставить бороду, тот должен платить за нее огромные деньги. Скажем, с купцов в год берется сто рублей, с горожан – по тридцать.

Карл засмеялся, вместе с ним развеселились фельдмаршал и генерал-адъютант.

– Нет, господа, царю Петру не откажешь в уме. Придумать такую статью дохода! Неужто из-за бороды и бунт может быть? – Король испытующе посмотрел на немца.

– Так уже в Астрахани подымался, ваше величество.

– Из-за бороды?

– Именно. Фельдмаршал Шереметев вместе с армией ходил на усмирение.

Глаза короля заблестели в каком-то лихорадочном нетерпении. Немец понял, что угодил таким ответом.

– Но и это не все, ваше величество. На Дону казаки под предводительством некого Булавина поднялись против царя ^{200} . Едва вы подступите к Москве, взбунтуется и первопрестольная.

Карл взглянул на Реншильда, тот кивнул головой: «А что я вам говорил».

– Ну что ж, бригадир, спасибо за сообщение. Надеюсь, фельдмаршал найдет вам применение.

Король поднялся, вскочил поспешно и Мюленфельдт. Карл едва кивнул на прощание и быстро вышел, сопровождаемый генерал-адъютантом.

На улице уже начало смеркаться. На полдороге к штабу подбежал его адъютант полковник Хорд.

– Ваше величество, там прибыл гонец от гетмана с пакетом.

Карл пошел так быстро, что адъютанты едва не бежали за ним вприпрыжку. Войдя в свою горницу, он выхватил пакет у камергера.

– Зажгите больше свечей. Здесь темно.

Пока король разрывал пакет, вытаскивая письмо, было зажжено еще с десяток свечей.

Карл склонился к свечам, так что огонь едва не хватался за его золотистые длинные волосы, начал быстро читать.

Мазепа изъяснялся по-латыни, и хотя Карл был не очень силен в этом языке, он почти все понял из написанного. Прочитав, звонко шлепнул по бумаге ладонью, взглянул на адъютантов, сгоравших от любопытства.

– Все, господа. Царю можно петь заупокойную. Как только мы вступим в Россию, гетман Мазепа приведет под нашу руку двадцать пять тысяч преданных ему казаков.

Новость была столь радостной и ошеломляющей, что Хорд и Канифер схватили друг друга за руки и долго трясли и пожимали, искренне поздравляя и себя, и короля, и всю шведскую нацию с прекрасным началом похода.

– Но все же мы начнем с севера, – сказал Карл. – Канифер, заготовьте приказ генералу Любекеру атаковать Петербург с суши, а адмиралу Анкерштерну – с моря. Пусть царь растягивает армию. А уж мы ударим вслед за ними и пойдем прямо… – Карл вдруг умолк.