Текст книги "Первая мировая. Брусиловский прорыв"

Автор книги: Сергей Сергеев-Ценский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

М. Лемке
250 ДНЕЙ В ЦАРСКОЙ СТАВКЕ [33]33
  МИХ. ЛЕМКЕ. 250 ДНЕЙ В ЦАРСКОЙ СТАВКЕ. Петроград, 1920, с. 7—9, 30—33, 140—143, 179—181.
  Военный корреспондент М. Лемке в течение длительного времени имел возможность наблюдать за деятельностью русской Ставки. Приводимые им в дневнике сведения по большей части носят весьма достоверный характер.


[Закрыть]

20 iюля. [1914 г.]

Во Францiи вчера объявлена всеобщая мобилизацiя. Бельгiя сделала то же самое. Германiя также ответила мобилизацiей и уже заняла Бендинъ и Калишъ.

Сегодня подписанъ манифестъ объ объявленiи военныхъ действiй между Россiей и Германiей. Въ 4 часа въ Николаевскомъ зале Зимняго дворца состоялось торжественное молебствiе о ниспосланiи победы русскому оружiю. Царь съ членами своей фамилiи прибыль изъ Новаго Петергофа на яхте къ Николаевскому мосту, пересиль тамъ на катеръ и подъехалъ ко дворцу. Толпа забывшего всё его зло народа кричала «ура». При прохожденiи царя къ iорданскому подъезду густыя толпы стали на колени, кричали «ура» и пели «Боже, царя храни». Въ это время стоявшимъ въ Николаевскомъ зале былъ слышенъ громкiй голосъ великаго князя Николая Николаевича: «...А главнокомандующимъ VI армiей назначенъ Фанъ-Деръ-Флитъ»[34]34
  Константинъ Петровичъ, генералъ-отъ-артиллерiи, помощникъ главнокомандующего войсками гвардiи и Петербургскаго военнаго округа.


[Закрыть]. Военные поняли, что самъ онъ назначенъ Верховнымъ главнокомандующимъ всей нашей армiи, и не ошиблись. Царь вошёлъ въ запруженный сановниками залъ въ начале пятаго часа. Его духовникъ прочелъ манифестъ, затемъ начался молебенъ, после котораго царь съ большимъ волненiемъ произнесъ следующую речь, обращённую къ военнымъ и морскимъ чииамъ: «Съ спокойствiемъ и достоинствомъ встретила наша великая матушка-Русь известiе объ объявленiи намъ войны. Убеждёнъ, что съ такимъ же чувствомъ спокойствiя мы доведемъ войну, какая бы она ни была, до конца. Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до техъ поръ, пока последнiй непpiятельскiй воинъ не уйдётъ съ земли нашей (заимствованiе у Александра I. – М. Л.). И къ вамъ, собраннымъ здесь представителямъ дорогихъ мне войскъ гвардiи и нетербургскаго военнаго округа, и въ вашемъ лице обращаюсь я ко всей единородной, единодушной, крепкой, какъ стена гранитная, армiи моей и благословляю её на трудъ ратный». Громовое, действительно, громовое «ура» было ответомъ растроганныхъ сановниковъ, одинъ изъ которыхъ, членъ Военнаго Совета П. А. Салтановъ, мне всё это и разсказалъ. Царь благословилъ присутствующихъ, все опустились на колени... Старики плакали, молодые едва сдерживали рыданiя... Царь съ семьёй удалился и затемъ вместе съ Александрой Фёдоровной вышелъ на балконъ... Толпа ревела всей грудью, опустилась на колени, склонила нацiональные флаги и запела гимнъ. Царь и царица кланялись на все стороны, а затемъ съ семьёй вернулись темъ же порядкомъ въ Петергофъ.

Впереди толпы были видны флаги, плакаты съ надписью «Боже, царя храни». Безпрерывно, то въ одномъ месте, то въ другомъ поютъ гимнъ и «Спаси, Господи, люди твоя». То здесь, то тамъ слышны возгласы: «Долой Германiю!», «Да здравствуетъ Pocciя!», «Да здравствуетъ Франция!»...

Черезъ толпу проводятъ запасныхъ. Они подъ командой несколькихъ офицеровъ, въ сопровождении жёнъ и матерей. Громкое «ура» несётся за ними всё время, пока они видны на площади.

Громадная площадь живётъ; толпы сменяются, – народъ считаетъ долгомъ побыть на ней хоть нисколько мипутъ. Крестъ, которымъ увенчана Александровская колонна, – этотъ символъ первой Отечественной войны, теперь символизировалъ настроенiе столицы передъ начал омъ второй, во много разъ, вероятно, более трудной... Кто былъ на Дворцовой площади 9 января 1905 года, топ» поймётъ глубокое значенiе этой манифестами. Тогда простодушные люди шли молить царя объ обузданiи произвола возглавляемаго имъ правительства; сегодня они всё ещё верили въ своего такъ долго обманывавшаго всех царя; тогда думали, что, нарушая полицейское запрещение о сборищахъ и ставъ рядомъ съ царёмъ, услышать отъ него слово освобожденiя... Сегодня, забывалъ тогдашнiй громъ пушекъ, и свистъ картечи, преисполненный веры в лучшее близкое будущее, надеявшiйся на немедленныя реформы, которымъ не помешала бы свора придворныхъ немцевъ, гордый сознанiемъ своего единенiя, – народъ опять шелъ туда же... [...]

Какъ легко править такимъ народомъ! Какимъ надо быть тупымъ и глупымъ, чтобы не понять народной души, и какимъ черствымъ, чтобы ограничиться поклонами съ балкона... Да, Романовы-Гольштейнъ-Готторпы не одарены умомъ и сердцемъ».

Весь день гудятъ колокола. У всехъ церквей толпы молящихся. Hacтpoенiе праздничное и приподнятое; ни тоски, ни равнодушiя. Мало кто можетъ не поддаться общему порыву; такъ и тянетъ на улицу. Бахвальства тоже нетъ, «шапками закидаемъ» не слышно; каждый попимаетъ, что врагъ серьезенъ, но веритъ въ близкiй и полный успехъ.

Сейчасъ (вечеромъ) можно уже получить подробности: экстренные выпуски газетъ опубликовали мапифестъ, назначенiе Верховного главнокомандующаго и созывъ законодательныхъ палатъ.

«Божiею милостiю, мы, Николай Вторый, императоръ и самодержецъ всероссiйскiй, царь польсшй, велишй князь финляндсшй и прочая, и прочая, и прочая. Объявляемъ всемъ вернымъ нашимъ подданнымъ:

«Следуя историческимъ своимъ заветамъ, Россiя, единая по вере и крови съ славянскими народами, никогда не взирала на ихъ судьбу безучастно. Съ полнымъ единодушiемъ и особою силою пробудились и братскiя чувства русскаго народа къ славянамъ въ последние дни, когда Австро-Венгрiя предъявила Сербiи заведомо непрiемлемыя для державнаго государства требованiя.

«Презревъ уступчивый и миролюбивый ответъ сербскаго правительства, отвергнувъ доброжелательное посредничество Россiи, Австрiя поспешно перешла въ вооружённое нападенiе, открывъ бомбардировку беззащитнаго Белграда.

«Вынужденные, въ силу создавшихся условiи, принять необходимыя меры предосторожности, мы повелели привести армiю и флот на военное положенiе, по, дорожа кровью и достоянiемъ нашихъ подданныхъ, прилагали все усiлия къ мирному исходу начавшихся переговоровъ.

«Среди дружественныхъ сношенiй, союзная Австро-Германiя, вопреки нашимъ надеждамъ на вековое доброе соседство и не внемля заверенно нашему, что принятыя меры отнюдь не имеют враждебныхъ ей целей, стала домогаться, немедленной ихъ отмены и, встретивъ отказъ въ этомъ требованiи, внезапно объявила Россiи войну.

«Ныне предстоитъ уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную намъ страну, но оградить честь, достоинство, целость Россiи и положенiе ея среди великихъ державъ. Мы непоколебимо веримъ, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанутъ все верные наши подданные.

«Въ грозный часъ испытанiя да будутъ забыты внутреннiя распри. Да укрепится ещё теснее единенiе царя съ его народомъ и да отразить Россiя, поднявшаяся, какъ одинъ человекъ, дерзкiй натискъ врага.

«Съ глубокою верою въ правоту нашего дела и смиреннымъ упованiемъ на Всемогущiй Промыселъ, мы молитвенно призываемъ на Святую Русь и доблестный войска наши боние благословенiе.

«Данъ въ Санктъ-Петербурге, въ двадцатый день iюля, въ лето отъ Рождества Христова тысяча девятьсотъ четырнадцатое, царствованiя же нашего двадцатое.

Николай».

Именной высочайшiй указъ, данный правительствующему сенату 20 iюля:

«Не признавая возможнымъ, по причинамъ общегосударственнаго характера, стать теперь же во главе нашихъ сухопутныхъ и морскихъ силъ, предназиаченныхъ для военныхъ действiи, признали мы за благо всемилостивейше повелеть нашему генералъ-адъютанту, главнокомандующему войсками гвардии и петербургскаго военнаго округа, генералу-от-кавалерiи е. и. в. вел. кн. Николаю Николаевичу быть Верховнымъ главнокомандующимъ»...

25 сентября [1915 г.]

– Въ 8 часовъ 15 минутъ вечера я прибыль въ Могилёвъ, а въ Ставку былъ любезно доставленъ фельдъегерскимъ поручикомъ Александровымъ на казенномъ автомобиле, куда онъ усадилъ и моего денщика, съ роду не ездившаго такъ помпезно. Вещи были уложены въ казённый же грузовикъ.

Въ конце девятаго часа я входилъ въ домъ, где помещалось управлинiе генералъ-квартирмейстера штаба Верховнаго главнокомандующаго. Это – домъ губернскаго правленiя, выселеннаго на какую-то частную квартиру. Рядомъ, после воротъ и двора, находится домъ губернатора, отведённый для царя; тамъ же помещаются: министръ императорскаго двора, гофмейстеръ, дворцовый комендантъ и дежурный флигель-адъютантъ; все остальные чины свиты живутъ въ ближайшихъ гостиницахъ. Невдалеке, черезъ площадь съ садомъ, помещаются управленiя дежурнаго генерала, начальника военныхъ сообщешй, морское и квартира директора дипломатической канцелярiи. Ставка, это – весь штабъ, но самое главное, центральное, самый нервъ ея – управленiе генералъ-квартирмейстера; тамъ живутъ начальникъ штаба генералъ-отъ-инфантерiи Михаилъ Васильевичъ Алексеевъ, генералъ-квартирмейстеръ Пустовойтенко и нисколько полковниковъ генеральнаго штаба, ведающихъ различными делопроизводствами управленiя.

Бравый полевой жандармъ у вешалки при входе снялъ съ меня пальто и предложилъ пройти наверхъ. Тамъ я явился дежурному по управленiю штабъ-офицеру генеральнаго штаба, которымъ въ этотъ день какъ разъ быль мой будущiй непосредственный начальникъ, полковникъ Александръ Александровичъ Носковъ.

Онъ встретилъ меня очень любезно, прочиталъ предъявленное мною предписанiе полка и, сказавъ, что очень занять срочной работой, рекомендовалъ прiйти черезъ часъ, когда генералъ-квартирмейстеръ вернётся съ обычной своей вечерней прогулки. Явившись въ управленiе коменданта главной квартиры, я поехалъ въ отведённый мне номерь гостиницы «Метрополь», помылся, переоделся и черезъ часъ былъ опять у Носкова, проводившаго меня къ Михаилу Саввичу Пустовойтенку.

– Меня радушно встретилъ генералъ-маiоръ, когда-то поручикъ 15 стрелковаго полка, которымъ я зналъ его съ 1891 года. Бывая въ доме отца моего товарища по 2-му кадетскому корпусу, генерала-отъ-артиллерiи Павла Алексеевича Салтанова, я познакомился тамъ съ Пустовойтенкомъ, какъ женихомъ его дочери, Ксенiи Павловны, вскоре затемъ по окончанiи академiи генеральнаго штаба и женившагося на ней. До войны Пустовойтенко считался ординарнымъ офицеромъ генеральнаго штаба, ничто не выдвигало его; противъ обыкновенна онъ и полкомъ (182 пех. Гроховскимъ) командовалъ пять летъ, стоя съ нимъ въ такой дыре, как Рыбинскъ, Незадолго до войны, въ начале 1914 г., онъ былъ произведёнъ въ генералъ-маiоры съ назначенiемъ на должность начальника штаба одного изъ сибирскихъ корпусовъ. Онъ отправился туда дальнимъ морскимъ путёмъ и прибыль на место уже въ конце весны. Въ это время Янушкевичъ[35]35
  Н.Н. Янушкевич – русский генерал, до войны – начальник Генерального штаба, с начала её – начальник штаба Верховного главнокомандующего.


[Закрыть] былъ назначенъ начальнiкомъ генерального штаба. Тесть Пустовойтенка Салтановъ пользовался глубокимъ его уваженiемъ; Янушкевичъ хотелъ сделать ему прiятное и сказалъ генералъ-квартирмейстеру генеральная штаба Ю. Данилову, что хотелъ бы видеть Пустовойтенка въ Петербурге. Даниловъ исполнилъ это желанiе, но назначилъ генералъ-маiора на полковничье место 2-го оберъ-квартирмейстера. Пустовойтенко возвращался обратно. Въ это время была объявлена война. Предназначаешься ещё раньше на место генералъ-квартирмейстера штаба Юго-Западнаго фронта генералъ-маiоръ Лукомскiй, женатый на дочери Сухомлинова, отказался отъ этого поста. Алексееву неожиданно пришлось выбирать новое лицо. Къ составленному имъ списку кандидатовъ Янушкевичъ рекомендовалъ прибавить Пустовойтенка. Кончилось темъ, что, не зная его лично, Алексеевъ на нёмъ и остановился. Вотъ обстоятельства, которыя способствовали такой быстрой карьере моего старого знакомаго.

Я передалъ ему письмо его жены, приветы Салтановыхъ и ждалъ служебныхъ указанiй.

– Михаилъ Саввичъ вкратце посвятилъ меня въ предстоящую мне работу, самъ, однако, не отдавая себе яснаго въ ней отчёта. Какъ и предупредила меня Ксенiя Павловна, знавшая о моёмъ переводе изъ писемъ мужа, я понялъ, что буду работать подъ руководствомъ Носкова по созданiю более нормальныхъ отношенiй Ставки съ перiодической печатью. Общая мысль добрососедскаго единенiя съ печатью принадлежитъ Алексееву, а ему подсказана отчасти ген. Эвертомъ. Затемъ Пустовойтенко разсказалъ кое-что изъ жизни штаба.

Прежняя Ставка, при Николай Николаевиче и Янушкевиче, только регистрировала событiя; теперешняя, при царе и Алексееве, не только регистрируетъ, но и управляетъ событiями на фронте и отчасти въ стране. Янушкеничъ былъ совсемъ не на месте, и правъ кто-то, окрестившiй его «стратегической невинностью». Разстроенность разныхъ частей армии значительна и вполне известна. Царь очень внимательно относится къ делу; Алексеевъ – человекъ очень прямой, глубоко честный, одарённый необыкновенной памятью. Михаилъ Саввичъ считаетъ его недосягаемо высоким!, для всехъ, не исключая и самого себя. К го доклады царю очень пространны. Новый штабъ хочетъ отдалить себя отъ делъ не военныхъ и стоитъ совершенно въ стороне отъ придворныхъ интригъ; Алексеевъ и Пустовойтенко ничего не добиваются, ведутъ дело честно, не шумятъ, пыль въ глаза никому не пускаютъ, живутъ очень скромно. Собственно штабъ, не по форме, а по существу, составляютъ: Алексеевъ, Пустовойтенко, генералъ-маiоръ Вячеславъ Евcтaфieвичъ Борисовъ и Носковъ. Это – его душа, всё остальное – или исполнители ихъ воли и решенiй или мебель...

Во время такого посвященiя, когда я или молчалъ, или только спрашивалъ, дважды входилъ Алексеевъ, которому я и былъ тутъ же представленъ. Онъ очень просто подалъ руку, но ничего не спросилъ. Тонъ его разговора съ Пустовойтенкомъ дружескiй. Онъ былъ озабоченъ чемъ-то; нужны были какiя-то справки, за которыми онъ самъ и пришёлъ изъ своего кабинета, не желая, по своей манере, безпокоить подчиненнаго. [...]

– Вернувшись къ Носкову, я получилъ отъ него распоряженiе отправиться домой и прiйти къ нему на следующий день, после 2 часовъ дня. Прощаясь, Носковъ показалъ мне следующую телеграмму, посланную сегодня Пустовойтенкомъ генералъ-квартирмейстеру генеральнаго штаба генералу Леонтьеву и главнокомандующимъ фронтами: «Адмиралъ Эбергардтъ проситъ распоряженiя всемъ газетамъ имперiи воспретить писать о появленiи и действiи подводныхъ лодокъ непрiятеля въ Чёрномъ море, кроме данныхъ офицiальныхъ сообщенiй».

26 сентября [1915 г.]

Завтракалъ въ штабномъ собранiи. Оно устроено изъ кафэ-шантана, бывшаго при гостинице «Бристоль», где теперь живутъ чины военныхъ миссiй дружественныхъ намъ державъ. Довольно большой залъ съ небольшой сценой, занавесъ спущенъ. [...]

За столомъ А весь генералитетъ штаба; здесь же сажаютъ прiезжающихъ по разнымъ случаямъ министровъ, сановниковъ и генераловъ, если они не приглашены къ царскому столу. Место 1 – Алексеева, 2 – Пустовойтенка, 3 – дежурнаго генерала Петра Константиновича Кондзеровскаго, 4 – начальника военныхъ сообщенiй Сергея Александровича Ронжина, 5 – начальника морского управленiя контръ-адмирала Ненюкова, 6 – генерала Борисова.

Столъ Б – члены военныхъ миссiй и прикомандированныхъ къ нимъ нашихъ офицеровъ;

В – дипломатическая канцелярiя, место а князя Кудашева;

Г – отдельные столы, за которыми сидятъ по четыре человека. Мой столъ 1, моё место 2; со мною: капитанъ топографъ Александръ Васильевичъ Кожевниковъ, поручикъ 14 гусарскаго полка Николай Ивановичъ Давыдовъ и корнетъ 15 уланскаго полка Сергей Михайловичъ Крупинъ.

Весь штабъ завтракаетъ и обедаетъ въ две смены: первая въ 12 ч. дня и 6 ч. веч., вторая въ 1¹/₂ ч. д. и 7¹/₂ ч. в.; вся генералъ-квартирмейстерская часть во второй смене, дежурство и прочiя – въ первой. Смена смену не видитъ иногда по целымъ днямъ, если не встречаются по службе или где-нибудь въ свободное время. Кто опоздалъ къ началу стола, опускаетъ 10 коп. въ благотворительную кружку; кто поздоровался въ зале съ кемъ-нибудь за руку – тоже 10 коп. Таковы обычаи ещё со времени Николая Николаевича. Придя, каждый занимаетъ своё место, и все стоятъ въ ожиданiи начальника штаба, а если его нетъ, то Пустовойтенка или Кондзеровскаго. Когда садится старшiй, все садятся. Когда кончаютъ, встаютъ вследъ за старшимъ и даютъ ему выйти; одеваются офицеры после генераловъ и никогда не вместе съ начальникомъ штаба.

Во время завтрака было очень просто. Кормятъ отлично и очень обильно. Каждый, кроме Алексеева, платитъ въ месяцъ 30 рублей и 3 рубля на прислугу (солдаты), а штабъ приплачиваетъ за каждаго ещё по 40-30 рублей; Алексеевъ платитъ за себя всю стоимость. Сегодня, напр., давали: кулебяку съ рыбой и капустой, ростбифъ съ салатомъ и огурцами, кофе, чай, молоко, виноградъ. Лёгкое вино за особую плату, водки пiть.

Въ собранiи есть два биллiарда, почти всегда запитые, и небольшая читальня съ несколькими газетами, «Сатирикономъ», «Столицей и Усадьбой» и т. п. – почти всегда пустая. [...]

12 октября [1915 г.]

Служа 11 летъ въ строю пехотнаго армейскаго полка, Алексеевъ считался отличнымъ офицеромъ, товарищи знали его, кат. человека большой энергiи, выдающейся трудоспособности и твёрдости воли въ преследовали поставленныхъ, – тогда, конечно, небольшихъ, – военныхъ задачъ.

За долголетнюю службу обыкновеннаго строевого офицера Алексеевъ хорошо изучилъ русскаго солдата, сознательно и глубоко воспринялъ своей чуткой и простой душой богатство его духовныхъ качествъ, отлично узналъ и русскаго офицера, убедившись на деле въ его большой потенцiальной силе. На себе самомъ и около себя Алексеовъ испыталъ и увиделъ недочёты военной органiзацiи, отражающееся на спине солдата и на шее офицера совсемъ иначе, чемъ это кажется въ штабныхь кабинетахъ. Такимъ образомъ передъ профессорами академии Алексеевъ предсталъ во всеоружiи опыта и знанiя, которыхъ такъ недостаётъ громадному проценту молодёжи, поступающей въ академио сразу по истеченiи обязательного трехлетняго строевого стажа.

Окончивъ курсъ академiи по первому разряду въ 1890 г., Алексеевъ пошёлъ уже по обычной дороге офицеровъ генеральнаго штаба, но вскоре же сталъ занимать положенiя, уготованныя судьбой далеко не для всехъ изъ нихъ. Съ 1898 по 1904 гг. былъ любимымъ офицерами профессоромъ той же академиi, а ныне состоитъ почётнымъ членомъ ея конференцiи.

Въ японскую войну Алексеевъ показалъ свои способности, будучи генералъ-квартимейстеромъ 3-й Манчжурской армiи, а окончательно убедилъ въ нихъ въ 1912 году, когда, при известт о мобилизацiи Австрiи, въ Спб. была устроена «военная игра» созванныхъ туда командующихъ пограничными военными округами и ихъ начальнiковъ штабовъ. Его решение поставленной тогда задачи показало, насколько онъ выше другихъ, и тогда же было решено, что, на случай войны съ Aвстрiей, Алексеевъ будетъ начальникомъ штаба фронта армiй, направленныхъ противъ нея. Онъ деятельно сталъ готовиться къ этой роли. Такимъ образомъ назначенiе въ iюле 1914 г. не застало его врасплохъ – за эти годы имъ всё было изучено, всё было подготовлено. Жена его, Анна Николаевна, помогла ему собрать вещи обихода, а диспозицiи, директивы, документы и карты неожиданно для нея оказались приготовленными и уложенными въ несколькихъ чемоданахъ, скрыто стоявшихъ въ кабинете. Алексеевъ выехалъ изъ Смоленска, где командовалъ 13 армейскимъ корпусомъ, черезъ 3 часа после полученiя телеграммы о своемъ назначенiи.

Въ годъ смерти Столыпина государю хотели показать манёвры подъ Кiевомъ. Командующiй войсками кiевскаго округа Н. I. Ивановъ и бывшiй у него начальникомъ штаба (1908—1912 гг.) Алексеевъ выбрали место въ 40 верстахъ отъ города. Прiехалъ Сухомлиновъ, основательно занялся вопросами о парадахъ и торжествахъ, и потомъ поинтересовался, всё-таки, раiономъ манёвровъ. Узнав, что это «такъ далеко», военный министръ возражалъ и предложилъ Иванову ограничиться наступленiемъ на Кiевъ, начавъ его съ 5-6 вёрстъ. Ивановъ, поддержанный Алексеевымъ, тутъ же заявилъ министру: «Ваше высокопревосходительство, пока я командую войсками округа, я не допущу спектаклей, вместо манёвровъ» – и сделано было по его настоянио и выработанной Алексеевымъ программе.

Какъ командиръ корпуса, Алексеевъ вёлъ себя также необычно; напримеръ, за два года командованiя корпусомъ онъ ни разу не пропустилъ мимо себя войскъ церемонiальнымъ маршемъ, боясь, что иначе на подготовку этой театральной стороны дела будетъ отрываться время боевого обученiя. Прiезжая въ полки, Алексеевъ никогда не прерывалъ текущихъ занятiй и смотрел то, что делалось до него по имевшемуся въ полку расписание занятiй.

Среди людей, понимавшихъ, что изъ себя представляешь мало известный тогда широкому обществу Алексеевъ, на него не разъ указывали, какъ на кандидата при высокихъ военныхъ назначенiяхъ. Такъ было и тогда, когда генералъ Жилинскiй былъ назначенъ командующимъ войсками варшавскаго военнаго округа, освободивъ постъ начальника генеральнаго штаба. Редакторъ «Русской Старины» ген. Вороновъ поехалъ къ Сухомлинову и сказалъ ему:

   – Въ настоящее время освободился постъ начальника генеральнаго штаба, и все, знающiе русское военное дело люди, просятъ, чтобы былъ назначенъ генералъ Алексеенъ, который вполне этого достоинъ и имеетъ на то все права.

На это былъ полученъ следующей ответъ:

   – Генералъ Алексеевъ не можетъ быть назначенъ!

   – Почему?

   – Онъ не знаетъ языковъ. Ну, какъ же онъ поедетъ во Францию на манёвры, и какъ онъ одинъ будетъ разговаривать съ начальникомъ французскаго генеральнаго штаба?

На эти слона Ворононъ поарааилъ: «никакъ не полагалъ, что назначенiе начальника генеральнаго штаба зависитъ отъ языка». Слова его были прерваны Сухомлиновым?.. резко заявившим?»: «Вопросъ решённый и назначенiе генерала Алексеева не состоится». Былъ назначенъ Янушкевичъ... («Рус. Стар.» 1915, XII).

17 марта 1915 г. Алексеевъ былъ назначенъ главнокомандующимъ Северо-Западнымъ фронтомъ, а съ 18 августа фронтъ былъ разделёнъ: Северный отдали Рузскому, а Западный – оставленъ Алексееву.

20 августа 1915 г. Алексееве былъ уже на своёмъ новомъ посту, сдавъ фронтъ Эверту, и принималъ доклады. Генералъ-квартирмейстеромъ при нёмъ несколько дней былъ ещё Даниловъ; онъ не хотелъ, какъ предполагалось, быть назначеннымъ въ распоряженiе военнаго министра и добивался корпуса. Пришлось это устроить, чтобы поскорее поставить на дело прiехавшаго уже Пустовойтенка, который гулялъ себе по городу.

При внимательномъ знакомстве съ формулярнымъ спискомъ этого талантливаго стратега нельзя не остановиться прежде всего на мысли, что за отсутствiемъ во всю свою службу какой бы то ни было «руки» или протекай, Алексеевъ обязанъ всемъ своимъ положенiемъ исключительно самому себе: у него оно, действительно, «заслужено», онъ выделился исключительно своимъ упорнымъ трудомъ въ избранной специальности, обладая природными военными способностями.

Когда беседуешь съ людьми, видящими Алексеева 15 месяцевъ войны изо дня въ день, вполне понимаешь, какая гигантская рабочая военная сила заключена въ этомъ средияго роста человеке. Многiе годы неведомый широкимъ кругамъ общества, Алексеевъ работалъ надъ вопросами стратегiи, прiобрёлъ въ этой области выделяющую его компетентность и – война родитъ героевъ – явилъ себя Россiи въ роли главнокомандующего армiями самаго серьёзнаго нашего фронта.

И теперь всё время Алексеевъ работаетъ неутомимо, лишая себя всякаго отдыха.

Скоро онъ естъ, ещё скорее, если можно такъ выразиться, спитъ и затемъ всегда спешитъ въ свой незатейливый кабипетъ, где уже не торопясь, съ полнымъ, поражающимъ всехъ впимашемъ слушаетъ доклады или самъ работаетъ для доклада. Никакiя мелочи не въ состояли отвлечь его отъ главной нити дела. Онъ хорошо понимаетъ и по опыту знаетъ, что армiи ждутъ отъ штаба не только регистрации событiй настоящаго дня, но и возможная направлешя собьичй дня завтрашняя.

Удивительная память, ясность и простота мысли обращались на него общее внимае. Таковъ же и его языкъ: простой, выпуклый и вполне определённый, – определённый иногда до того, что онъ не всемъ нравится, но Алексеевъ знаетъ, что вынужденъ къ нему долгомъ службы, а карьеры, которая требуетъ моральныхъ и служебныхъ компромиссовъ, онъ никогда не делалъ, мало думаетъ о ней и теперь. Дума его одна: – всемъ сердцемъ и умомъ помочь родине.

Если, идя по помещенiю штаба, вы встретите седого генерала, быстро и озабоченно проходящего мимо, но уже узнавшаго въ васъ своего подчинённаго и потому приветливо, какъ-то особенно сердечно, но не приторно улыбающагося вамъ, это – Алексеевъ.

Если вы видите генерала, внимательно, вдумчиво и до конца спокойно выслушивающаго мненiе офицера, это – Алексеевъ.

Если вы видите предъ собой строгаго, начальственно оглядывающаго васъ генерала, на лице котораго написано всё величiе его служебнаго положешя, – вы не передъ Алексеевыми.

Царь не мало мешаетъ ему въ разработке стратегической стороны войны и внутренней организацiи армiи, но, всё-таки, кое что М. В. удаётся отстоять отъ «вечнаго полковника», думающаго, что командованiе баталiономъ Преображенскаго полка является достаточнымъ цензомъ для полководца. Многое Алексеевъ делаетъ и явочнымъ порядкомъ, т. е. докладываетъ царю уже о совершившемся факте, и поневоле получаетъ одобренiе – иногда съ гримасой, иногда безъ нея. Иное дело – личный составъ: здесь царь имеетъ свои определенныя мненiя, симпатiи и антипатiи и сплошь и рядомъ решительно напоминаетъ, что назначенiями хочетъ ведать самъ. Разумеется, такое вмешательство въ значительной степени мешаетъ и меняетъ всё дело, всю мысль, а результаты получаются плачевные.

Алексеевъ понимаетъ, что при царе, какъ главнокомандующему онъ не можетъ рисковать, такъ какъ неудача задуманнаго имъ риска сделаетъ ответственнымъ за него самого царя. Последнее время Николай становится особенно упрямъ и подозрителенъ.

Янушкевичъ и Алексеевъ это – два полюса и по характеру, и по темпераменту, и по своему отношенiю к делу. Янушкевичъ – человекъ гостиной, мягкiй до корня, где такой же воскъ и безволiе, какъ на поверхности; весёлый, оживлённый собеседникъ на темы салоновъ Петербурга, человекъ внешнихъ радостей легко складывавшейся для него жизни; военный и администраторъ по случаю, который толкнулъ его туда, а не въ министерство двора, финансовъ или департаментъ герольдiи; безъ проникновенiя въ чуждое ему по существу дело, знающiй его постольку, поскольку оно освещено соответствующимъ докладчикомъ; теоретикъ до ногтя, типичный офицеръ нашего генеральнаго штаба, преисполненный внешней недоступности, заботы о декоруме своего высокаго положенiя, по существу лентяй и, разумеется, какъ это должно быть при всехъ указанныхъ качествахъ, – человекъ, ведущiй не всегда заметную политику по адресу своихъ возможныхъ заместителей.

Алексеевъ – человекъ рабочiй, сурово воспитанный трудовой жизнью бедняка, мягшй по внешнему выраженiю своихъ чувствъ, но твёрдый въ основанiи своихъ корней; веселье и юморъ свойственны ему скорее, какъ сатирику; человекъ, не умеющiй сказать слова съ людьми, съ которыми по существу не о чемъ или незачемъ говорить, военный по всей своей складке, природный воинъ, одарённый всемъ, что нужно руководителю, кроме, разве, уменья быть иногда жестокимъ; человекъ, котораго нельзя Себе представить ни въ какой другой обстановке, практикъ военнаго дела, которое знаетъ отъ юнкерскаго ранца до руководства крупными строевыми частями; очень доступный каждому, лишённый воякой внешней помпы, товарищъ всехъ подчинённыхъ, неспособный къ интригамъ. [...]

24 октября [1915 г.]

Въ письме неизвестнаго отъ того же дня: «Я поднялся изъ окопа, и моимъ глазамъ представилась невероятная картина: роты справа и слева, поднявши белые флаги, сдаются немцамъ. Нечто невероятное! Изъ другого полка, сидящаго рядомъ съ нами, также попало въ пленъ 8 ротъ».

Изъ письма служащаго въ 5 Сибир. мортирномъ дивизионе на имя Н. Н. Ч.: «Потери у насъ громадный. 14 Сиб. дивизiя въ составе 10,000 чел. ввязалась въ бой 2 ноября 1914 г., 11-го въ ней было 2,500. 13-я Сиб. вступила въ бой 2 ноября, 16-го въ ней оказалось, вместо 64 ротъ, всего 3 роты; некоторый роты состоятъ всего изъ 15 чел. Почти одна треть сдалась въ пленъ. Идетъ усиленный обстрелъ пулемётами, много убитыхъ. Вдругъ какой-то подлецъ кричитъ: «что же, ребята, насъ на убой сюда привели, что ли? Сдадимся въ пленъ!», и моментально чуть ли ни целый баталiонъ насадилъ на штыки платки и выставилъ ихъ вверхъ изъ-за бруствера».

Изъ приказа по IV армiи отъ 21 ноября 1914 года: «Мною усматривается изъ полученныхъ донесенiй слишкомъ большое количество безъ вести пропавшихъ нижнихъ чиновъ, изъ числа которыхъ большая часть, несомненно, попавшихъ въ пленъ. Приказываю произвести и впредь производить въ полкахъ строжайшiя разследованiя объ обстоятельствахъ, при которыхъ могли иметь место подобные недопустимые случаи, и по даннымъ разследованiй составлять списки всехъ нижнихъ чиновъ, сдавшихся, не использовавъ всехъ средствъ къ сопротивленiю, до штыковъ включительно, для преданiя ихъ, по окончанiи войны, суду по законамъ военнаго времени. Коши списковъ препровождать въ штабъ армiи для надлежащего направленiя, въ случай, если по возвращенiи изъ плена эти нижнiе чины не попадутъ въ свои части, а также сообщать на родину о позорномъ поведенiи не исполнившихъ свой долгъ передъ царёмъ и родиной».

Изъ приказа по II армiи отъ 19 декабря 1914 года: «Стойкость, мужество и геройская храбрость русскаго воина была всемъ известна съ самыхъ древнихъ времёнъ, и имя русскаго чтилось и уважалось даже нашими врагами. За полтораста летъ до этой войны мы также дрались съ немцами, но тогда о сдаче не было речи, напротивъ, немецкiй король говорилъ тогда: «русскаго солдата мало убить, надо ещё повалить». Такова была русская стойкость. Къ великому стыду, теперь замечается, что въ эту войну русскiе сдаются въ пленъ. Неужто мы, сыновья и внуки героевь, дошли до того, что, забывъ присягу, забывъ позоръ, который пленные приносятъ своему полку, армiи, родной матери, святой Руси, измалодушествовались до страха передъ врагомъ? Не можетъ этого быть! И этого нетъ: главная масса армiи – честные солдаты, и они свято несутъ свой долгъ передъ родиной. Попадаются же только отдельные трусы, забывавшее, что они носятъ честное русское имя и позорящiе его. Не будете же имъ ни пощады, ни милости! Предписываю начальствующимъ лицамъ разъяснить всемъ чинамъ армiи с мысль статьи 248 кн. XXII Св. военн. постан. Предписываю подтвердить имъ, что все сдавшiеся въ пленъ, какого бы они ни были чина и званiя, будутъ по окончанiи войны преданы суду и съ ними будетъ поступлено такъ, какъ велитъ законъ. Требую, сверхъ того, чтобы о всякомъ сдавшемся въ пленъ было объявлено въ приказе по части съ изложенiемъ обстоятельствъ этого тяжкаго преступленiя, – это упроститъ впоследствiя разборъ ихъ дела на суде. О сдавшихся въ пленъ немедленно сообщать на родину, чтобы; знали родные о позорномъ ихъ поступке и чтобы выдача poco6in семействамъ сдавшихся была, бы немедленно прекращена.; Приказываю также: всякому начальнику, усмотревшему сдачу нашихъ войскъ, не ожидая никакихъ ; указанiй, немедленно открывать по сдающимся огонь орудiйный, пулемётный и ружейный».