Текст книги "Первая мировая. Брусиловский прорыв"

Автор книги: Сергей Сергеев-Ценский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 48 страниц)

Первая мировая. Брусиловский прорыв

ПРЕДИСЛОВИЕ

Произведения на исторические сюжеты всегда были чрезвычайно популярными среди читателей, но особенно на сюжеты военные. Рискнём даже сказать, что они стали самыми популярными среди всех жанров литературной словесности. Вспомним знаменитых «Трёх мушкетёров» (как уж там к ним ни относись), а в русской литературе – «Князя Серебряного», «Петра Первого», «Дмитрия Донского»... до романов Д. Балашова включительно.

Ну а как же сочинения уже сугубо исторического характера? И тут спрос велик, и он растёт. Множество читателей – образованных и не очень, пожилых и молодых – с наслаждением читают про походы Александра Македонского и Ганнибала, Цезаря и Карла Великого, Суворова и Кутузова, про оборону Севастополя и Порт-Артура, про морские баталии Нельсона и Ушакова. Читают-то с великой охотой, да вот книг на такие сюжеты в наших издательствах появляется до обидного мало.

В последнее время у нас и во всём мире резко поднимается интерес к литературе документально-исторической. Романы и повести на исторические темы всё более уравниваются в восприятии читателей с подлинными мемуарами, дневниками, документальными сборниками, перепиской участников событий и т. п. Характернейший тому пример – многомиллионные издания воспоминаний маршала Г. К. Жукова, хотя написаны они без всякой попытки развлечь читателя, даже несколько суховато. Видимо, человеческое общество делается с годами более зрелым... И хотя читательские запросы и вкусы у нас изучаются пока неважно, можно с уверенностью предположить, что читатель Жуковских воспоминаний более культурен, чем почитатель роману про Штирлица.

Настоящий сборник – сугубо военно-исторический. Он посвящён истории первой мировой войны – грандиозной, планетарной военной катастрофы, небывалой до той поры в жизни человечества. В сборнике представлены, пожалуй, все виды исторического жанра: роман, воспоминания, очерки, документы, репортёрские зарисовки и пр. Сделаем же несколько предварительных замечаний для читателя.

Учёные хорошо знают, как ужасно порой искажается подлинная история в романах, кинофильмах, живописных полотнах и театральных представлениях. Особенно резко это заметно в изображении истории военной, в батальных сюжетах и сценах. Скажем сразу: художественные произведения нельзя упрекать за такую неточность – никто не станет изучать войну Алой и Белой розы по пьесам Шекспира, а Бородинскую битву – по роману Льва Толстого. Свои, особые стремления были тут у великих авторов...

В настоящем сборнике художественно-исторический жанр представлен романом С. Н. Сергеева-Ценского. Автор этот, разумеется, до классического уровня не поднялся, но написано произведение опытной рукой профессионального литератора, легко и заинтересованно читается. Обратим внимание также на одну, весьма немаловажную для нашего сборника сторону: Сергеев-Ценский был непосредственным участником войны, окопным офицером, он знал про «батальные сцены» той поры по собственному опыту, что необычайно важно для художника. Вот почему публикуемый в сборнике роман исторически весьма достоверен (отдельные неточности отмечены нами в примечаниях).

Очень дурное влияние на читателей оказывают искажения истории (в данном случае ограничимся историей военной), которые оседают в так называемой научно-популярной литературе, кинофильмах, называемых документальными, учебных пособиях. Тут неправда особенно опасна («это вам не романы»), потому что она невольно искажает саму историческую память. Читателям нашего сборника необходимы наглядные примеры, и мы их приведём.

1242 год, знаменитое всем Ледовое побоище: немцы, как им и положено по кинофильмам, атакуют пресловутым строем «свинья», то есть узкой и глубокой колонной. Изображения этой самой «свиньи», весьма точно расчерченные, имеются не только в любом школьном учебнике – даже в пособиях для военных училищ они есть! Откуда пошло это наваждение, не ясно. Но хорошо известно, что в сражениях до появления моторизованных колонн (то есть до второй мировой) подобного войскового строя не существовало, да и быть не могло: самое страшное для всякого войска – обход, окружение, а именно на такую судьбу обрекала себя несчастная «свинья», буде она существовала в природе. Рыцарская конница всегда наступала строем, растянутым по фронту, впереди тяжёлые всадники, позади лёгкие и вспомогательные. В знаменитом многотомном исследовании X. Г. Дельбрюка, ставшего военно-исторической классикой для всего света, нет даже упоминания о так называемой «свинье»...

И ещё для полноты картины, совсем кратко. Многократно повторялось с древних времён до наших дней, что под стягом Дмитрия Донского на Куликовом поле собралось до 150 тысяч воинов (так писали даже в энциклопедиях). Число это легендарное, ибо при тогдашних средствах связи управлять такой армией было невозможно, как нельзя было в ту эпоху запасти столько продовольствия и фуража. Историк А. Н. Кирпичников, изучив все возможные источники, доказал, что в битве с ордынскими полчищами участвовало 40-45 тысяч, но его точные выкладки всё ещё не торопятся признавать...

Конечно, о новой и новейшей истории, лучше обеспеченной достоверной информацией, таких грубых толкований немного, но и тут ошибок хватает, особенно для тех, кто ищет исторической истины в кинофильмах.

Со дня окончания первой мировой войны только что миновало семьдесят лет. Срок для исторической памяти ничтожный, да и сколько крупнейших событий и драм разыгралось на земном шаре с ноября 1918 года! И каких событий: Октябрьская революция, вторая мировая война, появление губительного ядерного оружия, раскол мира на два лагеря, да сколько их ещё случилось, этих драматических событий, потрясавших континенты, страны и народы! Казалось бы, изучение первой мировой войны можно отложить на более поздние времена, не делая особой разницы между ней и войнами Столетними или Тридцатилетними?

Оказывается, нет. Первая мировая война напряжённо изучалась и изучается историками многих стран, и интерес к этой теме не ослабевает. Не станем здесь касаться развития данной темы на Западе, скажем лишь, что научная разработка вопроса осуществлена там на весьма высоком уровне, особенно в странах – главнейших участницах войны. Разумеется, сделано это в соответствующем идеологическом ключе, а также не без пристрастий в каждую отдельную сторону, но факт есть факт: количество работ на самые разнообразные темы весьма значительно, как научных, так и популярных, с привлечением множества разнообразных источников. Немало сделано и в нашей историографии, но о том речь пойдёт далее.

Долгий и многообразный интерес этот отнюдь не случаен. Мало ли было в истории человечества разного рода войн, битв, опустошительных нашествий и героического отпора захватчикам? Но та самая война, именуемая первой, – после бесчисленного множества предшествующих – была всё же особой.

Во-первых, она была действительно мировой, то есть впервые охватила так или иначе пространство всего земного шара. Конечно, главнейшие боевые действия велись в Европе и на относительно небольшом пространстве Азии, точнее – в Передней Азии. Но, кроме того, война, причём небывало кровавая и ожесточённая, велась на всех морях и океанах, включая Северный Ледовитый. В военные действия были вовлечены многочисленные армии различных стран Северной и Южной Америки, Африки и Австралии. Такого примера взаимного истребления не наблюдалось ещё никогда – ни по численности воюющих, ни по размаху боевых действии, ни по числу потерь.

Невиданная до тех пор массовая и изощрённая жестокость и гекатомбы жертв – вот другая особенность первой мировой войны. Причём разразилась она после относительно благонравных войн XVIII и XIX столетий. Да, тогда тоже случались кровопролитные битвы и отдельные жестокости (примерами такого рода изобилуют, например, действия Наполеона), но всё-таки сохранили свою силу и традиции рыцарского благородства и воинского великодушия. С августа 1914 года совершенно неожиданно для народов в обнажённой сущности выступил на авансцену империализм, взращённый в недрах банкирско-гешефтмахерского благополучия. В кровавой бойне отныне были попраны все законы морали и нравственности, в том числе воинской. Людей травили газами, втихомолку подкравшись, топили суда и корабли из-под воды, топили и сами под водны о лодки, а их экипажи, закупоренные в отсеках, живыми проваливались в морские бездны, людей убивали с воздуха и в воздухе, появились бронированные машины – танки, и тысячи людей были раздавлены их стальными гусеницами, словно люди эти и сами были не людьми, а гусеницами. Такого, да ещё в массовом масштабе, не происходило в любых прежних войнах, даже самых истребительных.

Третья особенность первой мировой войны лежит уже в области духовной, и это, пожалуй, самое мрачное её порождение. Теперь-то доподлинно известно, что породила войну мировая плутократия в сугубо своекорыстных интересах. Разные группировки плутократов поссорились меж собой – не всё ведь и не всегда удаётся решать в тиши кабинетов или уединённых лож для избранных... Разумеется, нужды народа, любых его слоёв, для данной сверхнациональной силы не имели никакого значения, просто-напросто не существовали. Но ведь сражаться и умирать за интересы различных групп врагов-друзей должно всё же собственное «быдло», одетое в солдатские шинели. На дворе стоял как-никак двадцатый век, появились уже профсоюзы и другие сообщества трудящихся, независимая печать, всякое прочее. Простым указом о мобилизации в этих условиях было уже не обойтись.

Никогда, пожалуй, за всю историю мировых злодейств не расцветала так открыто и так нагло социальная демагогия, как в начале первой мировой войны. Все средства тогдашней пропаганды истошно заголосили вдруг о родине, свободе, защите отечества, о миролюбии и гуманности. Упрощённо было бы судить, будто всё тут делалось по команде или из корысти. Духовная трагедия той эпохи как раз и состоит в том, что множество людей искренне поверили интригам плутократии и пошли за ней даже как бы по своей воле. Осенью 1914-го большинство немцев, русских, французов и англичан были твёрдо убеждены в том, что именно на их страну напал враг, что их страна – невинная жертва агрессии. Увы, очень скоро выяснилось, что «жертв» почти не было, налицо существовал только лишь гнусный заговор тёмных сил. Вот почему первая мировая война породила после своего окончания в западном обществе неслыханное разочарование и безверие. Характерно, что такое настроение в равной степени коснулось и «победивших» англичан и французов, и «побеждённых» немцев. Возникло даже целое течение в тогдашнем искусстве – литература «потерянного поколения», произведения которой, порой очень талантливые, проникнуты глубочайшим пессимизмом, отравлявшим души народов.

Духовное опустошение народа, в особенности его образованного сословия, – одно из самых тяжких наследий, порождённых той бессмысленной бойней. Именно этот-то упадок народного духа, неверие в идеалы справедливости и добра – именно это в существенной степени и позволило фашизму, а также другим сходным идеологическим течениям увлечь за собой немалую часть народа и на какое-то время восторжествовать. В этом смысле первая мировая являлась непосредственным прологом ко второй мировой, со всеми ужасающими итогами последней.

Как видно, первая мировая война, её происхождение, ход и общественные результаты достойны внимательного изучения.

Уже упоминалось, что на Западе создана солидная литература на данную тему. Остановимся только на одном сюжете. Почти все крупные деятели той поры, военные и политические, оставили свои воспоминания, причём вышли они, как правило, вскоре после описываемых событий. Назовём лишь тех (не всех, конечно), чьи произведения переведены и изданы у нас и имеются в любой солидной библиотеке.

Немцы: император Вильгельм II, крупнейшие военачальники П. Гинденбург, Э. Лютепдорф, Э. Фалькенгайм, гросс-адмирал А. Тирпиц, германский посол в Петербурге Г. Пурталес, один из руководителей Германии при заключении Брестского мира в 1918 году, генерал М. Гофман.

Французы: президент республики Р. Пуанкаре, верховный главнокомандующий войсками Антанты маршал Ф. Фош, посол Франции в Петербурге-Петрограде М. Палеолог.

Англичане: премьер-министр Д. Ллойд Джордж, военный министр У. Черчилль, посол в Петербурге-Петрограде Д. Бьюкенен.

Сюда можно было бы добавить американцев, австрийцев, сербов, бельгийцев, итальянцев и многих иных, но ограничимся названным. И заметим: почти все эти издания появились в нашей стране вскоре после их выхода на родине. Похвальная быстрота!

Ну а как обстоит дело с корпусом воспоминаний участников войны на русской стороне? К сожалению, неважно. Из видных деятелей были изданы в двадцатых годах мемуары верховного главнокомандующего Л. Брусилова (отрывок из них публикуется), бывшего военного министра в 1909—1915 годах В. Сухомлинова и его недолго го преемника на этом посту А. Поливанова, а также посла в Париже А. Извольского. Ну а другие видные военные и политические деятели России той поры, где же они? Увы, мало интересовало это советские издательства двадцатых годов. Сколько пропало воспоминаний, дневников, фотографий, писем! Даже в архивы не попадали, а какая это была бы ценность для сегодняшней науки! И хуже всего, пожалуй, то, что безвозвратно погибли записки рядовых участников войны – солдат и младших офицеров. Невосполнимая потеря для русской военной истории...

Множество воспоминаний на данную тему были написаны и изданы в эмиграции. В 20-40-х годах, да и позже, у нас решали просто: эмигрант – значит враг, как можно его публиковать?! Да, конечно, среди мемуаристов было немало таких, как генералы А. Деникин и П. Врангель, накал страстей ещё не прошёл, эти и подобные имена стали плакатно-символическими, как образ мирового зла. Но множество других?.. Тех поручиков и подполковников, которые были частью российского демократического офицерства, подлинными наследниками суворовских традиций? А о них упрощённо судили так же: враги... Так и не попали в наши библиотеки, хоть бы и за семь печатей, скромные те работы. А потом в вихре бурного двадцатого столетия затерялись по западным архивам и библиотекам, частным собраниям, да и сохранились ли вообще до наших дней?..

Любопытно и достойно признательности, что за рубежом мемуарная литература о первой мировой войне продолжала публиковаться, пусть о скромных сюжетах и малыми тиражами, до недавнего времени. В пятидесятых, шестидесятых и вплоть до семидесятых в Брюсселе выходил на русском языке небольшой журнал «Военная быль» – раз в два месяца на скромной бумаге, с редкими, но обычно интересными иллюстрациями. Тираж его был, видимо, столь же ничтожен, как и цена. Почти все полосы издания предоставлялись ветеранам первой мировой войны, по разным причинам оказавшимся вне родины, на всех континентах. Трогательно было читать «воспоминания б. корнета Сумского гусарского полка» об атаке против баварской кавалерии... о действиях 14-й гаубичной батареи при осаде Перемышля... о работах подразделения сапёров 8-й армии под Луцком, написанные б. штабс-капитаном таким-то... Что ж, когда-нибудь и такие непритязательные воспоминания войдут в оборот наших исследований.

Изучение истории первой мировой войны прошло довольно сложный путь, о чём необходимо кратко рассказать. Поначалу всё шло достаточно хорошо. Уже в ходе гражданской войны, в условиях величайшей разрухи, началось издание семитомного труда «Стратегический очерк войны 1914—1918», который был закончен в 1923-м. То была выдающаяся публикация, выполненная в основном бывшими русскими генштабистами, она состояла из оперативных документов, непосредственно извлечённых из армейского делопроизводства. В двадцатых годах появились и другие важнейшие публикации документов. В те же годы вышло в свет немало исследований по отдельным операциям и сражениям на русском фронте (только два примера: Вацетис И. И. Операции на восточной границе Германии в 1914 г.; Белой А. Галицийская битва). Уже в 1925 году появилась обобщающая работа по истории мировой войны, написанная виднейшим нашим военным историком А. М. Зайончковским. Наконец, множество интересных исследований появилось в тогдашней военной печати, в журналах «Война и мир», «Военный вестник», «Труды военно-исторической комиссии», «Морской сборник», «Военный зарубежник» и др. Скажем в заключение, что большинство данных работ не потеряли своей научной ценности и по сию пору.

Однако общий размах исследований был куда меньше, чем можно было ожидать от наших превосходных тогда военных историков. Причины тут кроются в общем неблагоприятном положении и тогдашней исторической науки. Виднейшие идеологи 20-х годов Н. Бухарин, Г. Зиновьев, Л. Троцкий и другие придерживались открыто русофобских взглядов в оценке истории и культуры нашей родины. К сожалению, их взгляды оказали сильное влияние на молодое советское общество, хотя и находились в вопиющем противоречии с ленинскими сценками на этот счёт.

Определённую дань русофобии отдал, нельзя не признать, крупнейший историк того времени М. Н. Покровский. Ученик В. О. Ключевского, талантливый учёный и публицист, он сделал немало для становления советской исторической науки, но его общие оценки российской истории в двадцатых годах были не только ошибочными, но и вредными. Покровский написал несколько работ по истории первой мировой войны. В них содержатся ценные материалы и интересные суждения, однако главнейшие выводы делались Покровским не из объективного анализа, а из предвзятых суждений. Не видя в российской истории ничего светлого, он и войну оценивал в этом же примитивном ключе. Он провозгласил, что «виновником войны» была Россия (см. итоговый сборник его трудов «Империалистическая война». М., 1928).

В ту пору Покровский являлся фактически руководителем советской исторической науки. Его выводы разносились по всей стране во множестве статеек и брошюрок его бесчисленными «учениками» (когда карьера «учителя» в конце его жизни поколебалась, они же стали его поносить громче всех...). В этих условиях издавать объективные работы по истории мировой войны было не только трудно, но и чревато последствиями. В конце 20-х годов виднейший учёный академик Е. В. Тарле высказал верную мысль (в полном, кстати, соответствии с Лениным): германский блок и Антанта равно виноваты в развязывании войны. Какой гвалт разразился! Тогдашний ученик Покровского Рубинштейн печатно обвинил почтенного академика в «ярой защите англо-французского империализма». Страшное обвинение по тем временам; заниматься данной темой всерьёз стало действительно опасно.

Но времена менялись. К середине 30-х стало очевидно, что на западных и на дальневосточных границах родины сгущается грозная военная опасность. От тех врагов милости ожидать не приходилось, выбор оставался один: готовить страну к суровой обороне. И тогда вспомнили о Ледовом побоище и обороне Севастополя, про героев Бородина и Порт-Артура. Однако имелся и другой боевой опыт, сравнительно недавний, сопоставимый с современностью, а потому особенно ценный – наследие минувшей мировой войны. Насущные жизненные задачи, как обычно, подправили умозрительные теории, даже самые грозно-решительные из них...

С середины 30-х и вплоть до июня 41-го вышел целый ряд первоклассных, объективных исследований по истории первой мировой войны. Изучались, и углублённо, все театры военных действий и опыт всех стран-участниц, но особенно опыт русской армии. Рассматривались отдельные операции и сражения, действия различных родов войск и видов оружия, война на море и в воздухе. Добротных книг появилось много, но итоговой, обобщающей работой, побравшей в себя основные достижения той поры, стала трёхтомная монография Зайончковского, вышедшая последним изданием в 1938—1939 годах. Там значительно углублялся и расширялся фактический материал и выводы прежних работ того же автора. Нет сомнений, что тогдашняя военно-историческая литература по истории первой мировой войны выполнила не только свою научную задачу – объективный показ прошлого, но и огромную задачу гражданскую: готовила народ к грядущим испытаниям. Опыт первой мировой, освоенный трудами наших историков, тщательно изучался в военных училищах накануне и уже в ходе Великой Отечественной.

Сразу после войны и в 50-х годах достижения в развитии данной темы оказались невелики, сказались общие неблагоприятные условия для развития гуманитарных наук той поры. Однако уже в шестидесятые годы появился новый цикл серьёзных исторических работ. Отчасти толчком послужило тут 50-летие первой мировой войны, но главным, конечно, стало улучшение всей научно-издательской работы в стране. Среди прочих отметим солидные исследования Д. Вержховского и В. Ляхова, которые как бы подвели итог всей деятельности того периода в историографии.

С тех пор и в течение всех семидесятых началась серьёзная полемика со многими историками Запада (а также некоторыми последователями крикливых публицистов времён Покровского) о роли и значении русского фронта в общем ходе той войны. Вопрос в высшей степени серьёзен. Недооценка военного опыта России и её военачальников издавна стала общим местом для определённых западных авторов. Первая мировая не исключение.

Ещё в 1914 году печать всего мира, в том числе, к сожалению, и немалая часть российской, до небес превозносила победу немцев в Восточной Пруссии в августе 14-го, хотя то был чисто тактический успех, купленный к тому же дорогой ценой. В то же самое время в грандиозной по размаху Галицийской битве русская армия учинила стратегического значения разгром австро-венгерским войскам. От этого поражения сильнейший союзник Германии, по существу, не смог оправиться до самого конца войны. События были несравнимы по своему значению, но долгие годы и десятилетия наше общество получало необъективную их оценку. К сожалению, так бывало и у нас на родине, где русофобские настроения начала 20-х годов время от времени проявлялись в различных формах, прикрытых или не очень.

В обобщающих трудах и монографиях семидесятых годов наши историки объективно и всесторонне описали роль и значение русского фронта в ходе первой мировой войны. Сделалось очевидным, что именно на русском фронте (Восточном по наименованию противника) сосредоточены были основные силы Австро-Венгрии и Турции, а также существенная часть германских военных и морских сил. Наступательные действия русских войск в августе – сентябре 14-го года спасли Францию от разгрома, упорная оборона в 15-м против основных сил германо-австрийского блока позволила англо-французам сберечь силы и накопить средства для будущих операций, наконец, Брусиловский прорыв летом 16-го облегчил критическое положение Италии. Это далеко не все, хотя и важнейшие обстоятельства данной темы. В итоге деятельности отечественных историков очень многие вопросы прояснились, и западные коллеги (из числа, разумеется, добросовестных) поспешили сделать исправления на этот счёт в своих новейших трудах.

Углубилось и понимание внутриполитической обстановки в тогдашней России, скукоживались газетно-пропагандистские легенды прошлых лет, вошедшие порой даже в учебные пособия. Выяснилось, например, что императрица Александра Фёдоровна не была «немецкой шпионкой» и не помогала Германии (см. исследования историка В. С. Дякина). Установлено, что верхи российской буржуазии вели упорную пораженческую линию в своих узкокорыстных интересах и, опираясь на сеть тайных лож, стремились к захвату государственной власти (см. труды Н. Н. Яковлева и В. И. Старцева).

Отчётливее выяснились достижения русской военно-теоретической мысли, а также в области техники (последнее особенно долго «не замечалось», даже у нас...). Оказалось, что идеи русских авиаторов, кораблестроителей и первых танкистов нередко опережали своё время, своих тогдашних союзников и противников. Шире и глубже осмыслялось революционное движение в русской армии, а с 1917—1918-го – братание на империалистическом фронте, что имело громадные политические и исторические последствия.

Первая мировая война – ключевая тема XX столетия, интерес к ней не ослабевает. Более того. Сейчас, на исходе века, становится всё более очевидным, что насилие, в том числе и военное, как лучшее средство разрешения общественных вопросов уходит в прошлое (будем надеяться, что так!). В это время особенно полезно задуматься над тем, как пытались в 14-м году перекроить мир насильственными средствами и что из этого вышло. Бессмысленная бойня первой мировой войны – одна из самых, кажется, впечатляющих картин для осмысления подобного вопроса.

В настоящий сборник включён ряд подлинных и достоверных материалов – капля из великого их множества. Отобранное, представляет собой, на наш взгляд, не только интересное по сюжету и содержанию, но и типичное по оценкам и подбору фактов, по стилю, отражающему дух времени. Читатель получит объективную возможность увидеть реальные события, рассказанные реальными людьми, понять, кем были и что чувствовали люди той эпохи.

Два слова о некоторых материалах сборника. Воспоминания великого русского полководца Алексея Алексеевича Брусилова были впервые опубликованы вскоре после его кончины по заверенной им рукописи в 1929 году. С тех пор они переиздавались ещё пять раз (последний уже в 1985-м). Книга того безусловно заслуживает, но вот незадача: во всех тех пяти изданиях сделаны большие выброски из первоначально опубликованного текста, причём сделаны они, как водится, тайно, без оговорок и отточий. Например, одобрительные слова Брусилова о боевой мощи и выучке германской армии были кем-то сочтены «непатриотичными», хотя свой высокий патриотизм русский генерал доказал среди прочего и тем, что был великодушен к бывшему противнику, отдавая должное его качествам. Мы убеждены, что полный текст тех достойнейших мемуаров вскоре будет опубликован, а пока мы воспроизводим отрывок по изданию 1929 года.

Михаил Лемке (1872—1923) был уже до революции известным журналистом, издателем и комментатором сочинений Добролюбова, Герцена, Стасюлевича и др. С сентября 1915-го до июля 1916-го он был прикомандирован к Ставке, находившейся тогда в Могилёве. Тогда верховным главнокомандующим был Николай II, а начальником штаба генерал М. В. Алексеев. Записки Лемке представляют большой интерес, полны любопытных наблюдений и подробностей, но следует иметь в виду, что от освещения некоторых вопросов он уклонился. Среди генштабистов Ставки скопилось немалое число членов масонских лож, они вели спою тру, пока точно не выясненную. Генерал Алексеев, выходец из простой семьи, талантливый военачальник и патриот, был, по достоверным сведениям историка В. И. Старцева, тоже втянут в ложу и, увы, принимал участие в некоторых интригах. По-видимому, позже он осознал, что играл чужую роль. После Февраля Гучков, Керенский и иные назначили его главковерхом, но сотрудничества меж ними не получилось. Алексеев вышел в отставку, а затем стал одним из основателей Добровольческой армии, но вскоре умер. Писатель Георгий Георгиевич Степанов – кубанский старожил и знаток истории гражданской войны на Северном Кавказе, недавно скончавшийся, рассказывал, что подростком, в 1918-м, в кафедральном соборе Екатеринодара, он часто видел генерала Алексеева, который истово молился в самом дальнем приделе и плакал; кубанские казаки, почитавшие старого генерала, шептались: за грехи против присяги кается...

Чрезвычайно интересны воспоминания Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича (1870—1956), выпускника, а затем преподавателя Академии генштаба. Командующий фронтом в 17-м году, он был среди первых генералов, перешедших на службу Советской власти, и позже стал видным военачальником (любопытно: он был генерал-лейтенант русской армии, а с 1944-го сделался генералом Советской Армии). Он был родным братом широко известного Владимира Дмитриевича – давнего соратника Ленина, управляющего делами Совнаркома с 1917 по 1920 год. Воспоминания М. Д. Бонч-Бруевича написаны исключительно интересно, содержат многие сведения, которые в других источниках не содержатся.

И в заключение сделаем для читателей, которые заинтересуются данной темой, ссылку на последнюю научную работу, где приведена вся основная библиография по данной теме: Ростунов И. И. Первая мировая война. М., 1977. Там читатель найдёт многие отсылки на литературу, старую и новую, где подробно освещается тема настоящего сборника.

В конце книги помещены комментарии составителя ко всем опубликованным материалам, в тексте комментируемые места отмечены звёздочками. В то же время, читая книгу, вы встретите и подстрочные примечания, отмеченные арабскими цифрами. Это или ссылки на исторические источники, или уточнения, принадлежащие перу самих авторов, или же разъяснения редакции.

С. Н. СЕМАНОВ