Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– Тебе-то зачем? – настороженно спросил Кондрашов. – Проверка может долго продлиться. А нам поскорее надо знать, не помог ли кто старпому на тот свет отправиться.

Корнилов повесил трубку.

Бугаев приехал в управление часа через два, хмурый и недовольный. Не балагурил, как обычно, сел молча в кресло и закурил.

– Ничего? – спросил Корнилов, хотя и так всё было ясно. Спросил, чтобы нарушить тягостное молчание. Бугаев мотнул головой.

«Неужели среди знакомых капитана нет ни одного человека, который бы знал, где он находится? – подумал Игорь Васильевич. – Смешно. Просто мы не можем этих людей отыскать…» Ему и в голову не могла прийти мысль, что Семён упустил хоть малейшую возможность найти капитана. В управлении работало несколько человек, на которых он полагался во всем. Бугаев был в их числе.

Это далось не сразу и нелегко. И дело было вовсе не в Бугаеве, или Белянчикове, или ещё в ком-то из сотрудников. С ними Корнилов проработал не один год и прекрасно знал их способности, а главное – их надёжность. Как ни странно, загвоздка была в нём самом, в подполковнике Корнилове. Ему с трудом удалось приучить себя к мысли, что Бугаев и Белянчиков, например, могут провести розыск не хуже, чем он сам, что они, его ученики, хотя и такие различные и по характеру, и по взглядам, и по методам, смогут добиться результата, которого добился бы и он. Ему казалось – особенно если розыск складывался неудачно, – что будь на месте преступления он, уж какую-то зацепку удалось бы найти, на чём-то глаз обязательно бы задержался. Его глаз. Но ведь нельзя было заставить людей смотреть на мир его глазами…

– Ни сослуживцы, ни соседи ничего не знают, – сказал Бугаев. – Утром в день катастрофы капитан был дома. Ему звонили из пароходства. Из отдела кадров. Он сам звонил жене в Сочи. А вечером телефон молчал.

– Кто ему звонил?

Бугаев вытащил из кармана блокнот и раскрыл его.

– В шесть часов звонил Коншин. Около восьми жена стармеха. Она пришла из больницы от мужа и сразу же позвонила. Как всегда. «Старик» просил поблагодарить капитана за письмо и фрукты, которые тот посылал ему…

– «Дед» просил…

– Что? – не понял Бугаев.

– «Дед» просил поблагодарить, – усмехнулся Корнилов. – На флоте стармеха называют «дедом», а не «стариком».

– Какая разница?! – сердито сказал Семён.

– Если скажешь так при генерале, он тебя уволит из органов. Он так же, как и я, любит точность и вдобавок сам бывший моряк.

– Он меня и так уволит. – Бугаев наконец-то улыбнулся. – Но кое-что я всё же узнал! Этот Бильбасов, наверное, ловит рыбку. Или делает вид, что ловит.

– Выкладывай, – заинтересовался Корнилов.

– Ну… во-первых, он заядлый рыбак. Это все говорят. А во-вторых, одна соседка видела, как он уходил из квартиры с удочками.

– Время?

– В этом-то и загвоздка! – в сердцах стукнул себя кулаком по колену капитан. – Время она помнит, а день – нет! Без двадцати семь, говорит, выскочила на улицу, мужу «маленькую» купить, а капитан удочки в машину укладывает…

– Какая машина?

– «Жигули». Тётка время запомнила – торопилась в магазин, боялась – «маленькую» до семи не успеет купить, а день не помнит.

– А муж? Может, он помнит, в какой день его жена угощала?

Бугаев безнадёжно махнул рукой.

– Да… «Жигули», семь часов, рыбалка, – пробормотал озабоченно Игорь Васильевич. – Рыбалка, рыбалка. Он где живёт, капитан?

– На бульваре Профсоюзов. Дом пятнадцать…

Корнилов мысленно прикинул расстояние ближайшего к бульвару Профсоюзов магазина, где продавали бы любимую всеми рыбаками наживку – мотыля… Уж если он действительно заядлый рыболов, то за мотылём-то заехал!

– Фотография Бильбасова есть?

Бугаев вытащил из кармана и протянул Корнилову фото.

– Имеем шанс, – хитро улыбнулся подполковник.

– Да ведь я с ребятами в его доме все квартиры обошёл, в ЖЭКе был… – обиделся Бугаев.

– Ну и самомнение у вас, капитан! Как будто не числится за вами грешков.

– А за кем их нет, товарищ подполковник? Но сегодня…

– Некогда мне по квартирам ходить, вашу работу проверять, – сказал Игорь Васильевич. – У меня другая идея появилась. Только тебе не понять, ты рыболов липовый. В тебе заядлости нет…

6

Но осуществить свою идею подполковнику удалось лишь на следующий день.

Как только Бугаев вышел, Корнилову позвонили из приёмной, сказали, что с ним хотела бы встретиться вдова Горина, Наталья Николаевна.

Игорь Васильевич чуть было не сказал, чтобы её направили к следователю, но передумал: «В конце концов она кстати… Не придётся посылать к ней Бугаева, выясню про зонтик сейчас. Только что ей-то нужно от уголовного розыска? Или она тоже подозревает, что с аварией дело нечистое?»

Через несколько минут вошла невысокая миловидная женщина, одетая в серый лёгкий костюм, хорошо сшитый, но неброский. И сама она выглядела очень скромно. Ничего яркого – ни зелёных или синих теней на веках и под глазами, ни яркой помады. Однако во всём её облике, в кажущейся простоте одежды чувствовались большой вкус и достоинство. Ничто не выдавало постигшего Горину несчастья. Только глаза, погасшие, казалось, потерявшие всякий интерес к жизни.

– Я завтра возвращаюсь в Нальчик – мама тяжело больна… – тихо сказала Наталья Николаевна.

Корнилов кивнул.

– Перед отъездом решила поговорить с кем-нибудь из милиции… Мне сказали, что занимаетесь этим делом вы… Какое-то странное совпадение, – она помедлила, будто подбирая слова. – Я вчера съездила к нам на дачу. В Рощино. Вы знаете, там замок сломан. Кто-то был. И, наверное, не воры – ничего не украдено. А Юрин стол письменный взломан. И все бумаги разрыты.

– Что ж вы сразу не сказали нам? – с мягким укором сказал Корнилов. – Может быть, в Рощине милицию предупредили?

– Нет. Понимаете… – Она опять помолчала. И Корнилов почувствовал, что не слова она подбирает, а ей просто тяжело говорить. – Как-то не об этом всё думалось. И вот ещё, – она достала маленькую чёрную коробочку, очень красивую, но помятую. – Я нашла в Юриной замшевой куртке. Подкладка разорвалась… – Наталья Николаевна открыла коробочку. Там на голубом шёлке сверкало кольцо с золотой розочкой, в центре которой был вделан крупный бриллиант. – У нас таких вещей никогда не было. Я подумала, что Юра привёз мне из последнего рейса красивую подделку. Попросила подругу показать в комиссионном. Кольцо оценили в шесть тысяч рублей. Значит, оно чужое. Наверное, Юра должен был его передать кому-то, рано или поздно этот человек найдётся и предъявит на кольцо свои права…

– Вы уверены, что это чужое кольцо? – спросил Корнилов. – Может быть, муж хотел сделать вам сюрприз?

– Я же сказала: это кольцо не наше. Такое кольцо не могло быть нашим…

– Да, да. Раз вы настаиваете… Мы сейчас составим акт.

На лице Натальи Николаевны промелькнула гримаса недовольства. Разговор её утомил, а предстояли ещё формальности.

Корнилов попросил секретаря вызвать Бугаева, а сам лихорадочно соображал, что же делать с зонтиком. Предъявить для опознания обгоревший зонтик показалось теперь ему безжалостным. Это значит снова вызвать в душе женщины смятение и ужас, только что пережитые. «Что же делать, что же делать?» – думал он и неожиданно для себя спросил:

– Наталья Николаевна, у вас есть японский зонтик? Складной, с красными цветами на розовом поле?

Она посмотрел на подполковника как на сумасшедшего, но выдержка и здесь ей не изменила.

– Есть, но не такого цвета. Я не переношу слишком яркие вещи.

– Простите за назойливость, муж никогда не привозил вам зонтик именно такого цвета?

– Нет, нет. Он хорошо знал мой вкус.

Корнилову показалось, что она вот-вот расплачется от его вопросов, но в это время вошёл Бугаев.

Они составили протокол о передаче кольца с бриллиантом, подписали.

Игорь Васильевич спросил у Гориной:

– У вашего мужа было много друзей?

Она неопределённо повела плечами. Посмотрела на Корнилова с укором. Подполковник видел, что ей больно говорить сейчас о муже…

– Я понимаю, что это не праздное любопытство. Только зачем всё это? Человека нет…

– Вы знали, Наталья Николаевна, что он написал жалобы на капитана и некоторых других сослуживцев?

– Ах, это?! Ну да, я со своими бедами совсем забыла о чужих. Извините. – Корнилов чувствовал, что Горина говорит очень искренне, без тени сарказма. – Мне муж говорил. Он даже… – Она хотела добавить что-то, но передумала. Махнула рукой. – У него было мало хороших друзей. Не могу объяснить точно почему. Юрий Максимович человек непростой. Безусловно, честный… Ему трудно всё доставалось. Учёба, продвижение по службе, какие-то житейские мелочи, которые другим достаются походя, становились для него неразрешимой проблемой. Если бы не Владимир Петрович Бильбасов, он до сих пор плавал бы каким-нибудь последним помощником. Юре даже жена досталась трудно. – Горина чуть виновато улыбнулась. – Моя мама говорила, что Юра меня «выходил». А брак наш, как видите, не удался.

«Что она имеет в виду? – подумал Игорь Васильевич. – Жили они плохо, что ли? Или смерть мужа?»

Бугаев сидел молча, украдкой внимательно разглядывал Горину.

– Да, с друзьями у него как-то не получалось… – продолжала Горина задумчиво. – Ни с кем долго не дружил. А старался. Он был очень самолюбив, хоть и прятал самолюбие глубоко в себе. Старался казаться рубахой-парнем, вечно организовывал самодеятельность, сам пел, придумывал какие-то аттракционы… Но его уязвляли лёгкие успехи других, он тяжело переживал это, прятал от всех свои переживания. Только ведь люди чувствуют это. Но и врагов у него не было. Так, разойдутся незаметно, без злости… – Она неожиданно поднесла руку к глазам и всхлипнула. – Простите.

– Вы меня, Наталья Николаевна, извините. Не вовремя я со своими расспросами, – сказал Корнилов смущённо. – Мы теперь должны поехать к вам на дачу.

– Да, конечно, – кивнула она, вытирая глаза платочном. – Я ведь из-за неё и пришла. Может быть, у Юры хранились там в столе важные бумаги и кто-то решил воспользоваться? – Она порылась в сумочке и, достав связку ключей, положила на стол.

– Адрес я сейчас напишу…

– Наталья Николаевна, – мягко сказал Корнилов. – Нам нужно ехать вместе.

– Что вы, это невозможно. У меня билет на самолёт. Вылет рано утром. Надо собраться. Нет, нет, я не смогу поехать.

– Вы не беспокойтесь. На машине мы обернёмся очень быстро. Потом доставим вас домой…

– На машине? – в её голосе явственно сквозил страх.

«Сколько ей лет? – подумал подполковник. – Двадцать пять? Тридцать? Выглядит совсем молодо. Такие женщины, наверное, до старости выглядят молодо».

– Я вас очень прошу.

– Ну что ж, раз это обязательно… – обречённо вздохнула Горина.

– Вы посидите пять минут в приёмной. Мы с капитаном вызовем нужных людей, машину…

Когда Горина ушла, подполковник в двух словах объяснил Бугаеву ситуацию.

– А теперь вызывай машину. И эксперта-криминалиста захвати. Предупреди шофёра, чтобы ехал по верхнему шоссе, вдоль железной дороги. Незачем ей по Приморскому ехать. И быстро, быстро!

Бугаев ушёл. Игорь Васильевич внимательно осмотрел коробочку с кольцом. Шесть тысяч – дорогая штучка. Кольцо, женский зонтик в машине… Он спрятал кольцо в сейф, посмотрел на часы. Было без двадцати четыре. «Часам к восьми вернёмся», – подумал он.

Позвонил Бугаев:

– Машина у подъезда, товарищ подполковник.

Они спустились вниз, и Корнилов молча распахнул перед Гориной обе дверцы вишнёвой «Волги» – впереди и сзади. Она села впереди. Подполковник с Бугаевым и экспертом Коршуновым сели на заднее сиденье.

…Дача стояла на окраине посёлка среди сосен. Небольшой финский домик, недавно покрашенный в густой зелёный цвет.

– Калитка на замок не закрывается? – спросил Игорь Васильевич, когда они вышли из машины.

– Закрывается. И вчера была закрыта, – Наталья Николаевна просунула руку с ключом между реек калитки и открыла маленький замочек, висевший на щеколде. По красивой, засаженной штамбовыми розами тропинке они подошли к дому.

– Осторожно, – попросил Корнилов хозяйку. – Мы сначала с экспертом осмотрим. – Он с досадой подумал о том, что с ними нет служебной собаки. Проводник-кинолог райотдела уехал в питомник за новой овчаркой.

– Эта дверь в порядке. Сломали другую, на веранде. – Наталья Николаевна повела их вокруг дома.

Дверь на веранде была взломана самым примитивным способом – отжата лопатой. Старая лопата валялась тут же.

– Лопата ваша? – спросил Игорь Васильевич.

Наталья Николаевна кивнула.

– Ищи не ищи, на этой лопате никаких отпечатков не найдёшь, – сказал эксперт. Потом он обработал ручку, дверь с веранды в комнату.

Корнилов прошёл в дом. Комнаты выглядели уютно и красиво. Совсем не ощущалось налёта сезонности, так характерной для дачи. Хозяева сделали всё, чтобы чувствовать себя как в городской квартире. Сразу угадывалось присутствие моряка. Окно в одной из комнат, сооружённое из старинного штурвального колеса, морской хронометр на стене, модели парусников на шкафу. И большая цветная фотография красавца теплохода на фоне какого-то экзотического города с пальмами. Игорь Васильевич подошёл поближе и прочитал название лайнера: «Иван Сусанин».

Подробный осмотр дома дал кое-что интересное. Два ящика письменного стола были взломаны, бумаги, хранившиеся там, ворохом валялись на столе и на полу. Остальные ящики, по словам Натальи Николаевны, муж никогда не запирал. Но и там всё было перерыто. Не требовалось особой наблюдательности, чтобы увидеть беспорядок и в небольшом книжном шкафу. Некоторые книги, снятые с полок, лежали на шкафу, другие были перевёрнуты. Но самой интересной находкой оказались окурки сигарет в большой раковине, служившей пепельницей. Раковина эта стояла на маленьком столике рядом с креслом. Окурков было много, и все от сигарет «Филипп Моррис». А по утверждению Гориной, её супруг курил только «Новость».

– Мы жили очень экономно, – сказала Наталья Николаевна. – Долго откладывали деньги на «Волгу», потом Юра решил как следует обставить квартиру и дачу.

Корнилов промолчал. Горина, наверное, истолковала его молчание как недоверие к её словам и добавила:

– Вы не подумайте, что я ввожу вас в заблуждение. Дача досталась мне от папы. Юра хоть и зарабатывал немало, но ему очень хотелось создать комфорт. Даже вещи, которые он привозил из плавания, мы сдавали в комиссионный…

«То-то она от кольца отказалась. Даже представить не может, что такая дорогая вещь принадлежит её мужу. Но кому же?»

– Да, «Филипп Моррис» – хороший подарочек, – радовался Бугаев. – Это вам не «Беломорканал»! Но столько накурить! Хорошему курильщику – и то не меньше двух-трёх часов понадобилось бы!

– Из друзей и знакомых Юрия Максимовича никто не курил такие сигареты? – спросил Игорь Васильевич Горину.

– Не знаю. Я не обратила внимания.

– А капитан курит?

– Курит.

– А Юрий Максимович много курил?

– Да, больше пачки в день.

«Значит, курильщик „Филиппа Морриса“ дымил здесь один, – решил Корнилов. – Может, и не один, но без хозяина».

Они вышли из дому.

– Ну вот, сейчас отправим вас, Наталья Николаевна, в Ленинград. Вместе с Дмитрием Терентьевичем. А мы с товарищами побродим по окрестностям, подышим воздухом.

– А как же вы доберётесь? – спросила Горина.

– У местного начальства машину позаимствуем! – сказал Корнилов. – А вам большое спасибо.

На этот раз Наталья Николаевна села на заднее сиденье. Машина тронулась, и Игорь Васильевич вдруг увидел, как она закрыла лицо руками и, по-видимому, заплакала. Но взревел мотор, и её рыданий не было слышно.

– У вас нет, товарищ подполковник, такого предчувствия, что окурочки эти приведут нас к интересному человеку? И что вообще кое-какая логика начинает проявляться… – удовлетворённо сказал Бугаев. – Все эти штучки, – он кивнул на дачу, – сплошное любительство. А сигаретки…

– Сигаретки всякие могут быть, – возразил Корнилов, – помнишь «автомобильное» дело? Федяша Кашлев специально чинариков чужих принёс.

– Ну-ну! – насмешливо откликнулся Бугаев. – Целую пепельницу чинариков «Филиппа Морриса» не каждый додумается припереть! Где их насобираешь?

– Да я разве возражаю? – проворчал Игорь Васильевич. – Серьёзные улики. Серьёзные. Но нельзя же так сразу и согласиться! Может быть, кто-то некурящий принёс с собой пачку, чтоб следствие по ложному пути направить.

– Два часа дымил?

– Отставь. Давай делом займёмся.

Корнилов огляделся. Неподалёку стояла ещё одна дача, большая, двухэтажная, крашенная коричневой краской. А за соснами, метрах в пятистах, виднелся голубенький домик.

– Давай, Семён, пойдём спросим соседей. Может, видели кого-нибудь возле дачи Гориных, узнаем, давно ли он сам приезжал. А про сигаретки нам Иван Иванович завтра всё разобъяснит. – Корнилов подмигнул эксперту, сидевшему на лавочке у забора.

– Разобъясню, – лениво отозвался Иван Иванович. – И не только про сигаретки, но и про «пальчики», которые на письменном столе нашёл. Вот только когда сегодня мы домой попадём? Я даже жену не предупредил.

– А если не попадёшь – не беда, – засмеялся Бугаев. – У меня тут, в Рощине, такие девчонки есть знакомые…

– Эх, Семён! – осуждающе сказал Корнилов. – Если бы ты работал так же, как болтал. Давай двигайся. Я пойду в этот дом, – он кивнул на двухэтажный, коричневый. – А ты подальше. Всё-таки молодой, тебе пройтись полезно.

В саду большого дома играли в бадминтон два мальчика. Один лет десяти, а другому, наверное, было не больше шести. Оба белесые – таких в деревне называют сивыми, оба усыпанные веснушками. Увидев Корнилова, старший спросил:

– Вы, дяденька, к папе?

– Угу, – ответил Игорь Васильевич. – Он дома?

– Дома! – ответили ребята хором.

– Проводите к нему?

Маленький взял Корнилова за руку, а старший шёл впереди, открывая двери.

Дом был просторный и добротный. Внутри нештукатуренный, некрашеный. Так хороши были чуть потемневшие струганые брёвна стен, дощатый, покрытый лаком потолок, что подполковнику пришла неожиданная мысль: «Имел бы я дачу, сделал бы так же».

– Папа, к тебе дяденька пришёл! – сказал старший сын, отворяя двери в одну из комнат.

– Это ты, Петро? – спросил мужчина, сидевший за большущим столом, и обернулся.

Корнилов сразу понял, что мужчина слепой. Его широкое скуластое лицо было всё изборождено шрамами и синими рябинками. «Он него, конечно, многого не узнаешь, но, может быть, жена дома…»

– Нет, я из милиции, – сказал подполковник. – Хотел просто кое о чём вас спросить. Меня зовут Игорь Васильевич.

– Из милиции? – слепой сказал это так удивлённо, как будто к нему пришли из миланской оперы. – Да садитесь, садитесь, – он развернулся на своём крутящемся кресле. – А вы, други, давайте гулять. Потребуется помощь – призовём.

Старший спросил:

– Пап, морсу можно?

– Конечно.

Мальчик ушёл, а младший смирненько уселся на широкой тахте и, казалось, старался даже не дышать.

– Алёха, а ты чего затаился? – спросил отец. – Давай, мил друг, смывайся. Потом всё обсудим.

Алёха вздохнул и покорно пошёл к двери. В дверях он обернулся и, с интересом посмотрев на Корнилова, два раза обоими глаза моргнул ему.

– Их у меня пятеро, – сказал слепой. – Один уже работает. Другой университет кончает. Третий, Филипп, сейчас с матерью в Ленинграде. Вы извините, не представился. Кононов Егор Алексеевич, профессор математики. Да вы, наверное, знаете, коль из, милиции ко мне пожаловали. Ваше дело – всё знать, – он улыбнулся доброй, располагающей улыбкой. И его лицо, изуродованное синими шрамами, преобразилось.

– Так чем обязан?

Корнилов рассказал о гибели Горина.

Егор Алексеевич кивал головой, иногда что-то переспрашивал, но подполковнику показалось, что на лице профессора нет ни тени сочувствия.

– Вы не были знакомы с Юрием Максимовичем? – поинтересовался Корнилов.

– Соседи всегда хоть чуть-чуть да знают друг друга. А с Гориными мы живём бок о бок уже много лет. Правда, Юрий Максимович постоянно плавал, но, когда бывал на даче, захаживал. А Наталью Николаевну я знаю хорошо. Она достойная женщина. Жаль, как говорится, что бог детей не дал.

– В ту ночь, когда произошло несчастье, кто-то взломал дверь на даче Гориных. Украсть ничего не украли, а рылись в письменном столе, в бумагах. Вы ничего не слышали? – Подполковник чуть было не сказал «видели».

– Слышал.

Корнилов замер и чуть подался к профессору.

– Часа в два… – Кононов ухватился ладонью за крутой подбородок. Подумал немного. – Да, часа в два ночи мимо нас проехала машина «Жигули». Я даже подумал, что это другой наш сосед, Пётр Александрович Жариков. У него тоже «Жигули». Но эта прошла мимо его дома, мимо дома Гориных и остановилась… – Лицо у Кононова вдруг стало хитрющим, он покачал головой и спросил: – Не верите? Тут ошибки быть не может – у меня слух с детства прекрасный. Природа знала, что делала.

– Это у вас с войны?

– С войны. Мальчишками собирали по лесам всякие боеприпасы. Интересовались, что там, внутри… Так вот, остановились «Жигули» в сосняке, – продолжал профессор. – К нам вы по просёлку ехали? От шоссе?

– Да.

– Дом Гориных на просёлке последний, дальше начинается сосняк. Мы с ребятами туда гулять ходим. Машина остановилась там. А когда уехала – не знаю. Заснул.

– Спасибо вам большое, Егор Алексеевич, – поблагодарил Корнилов. Подумал: «Сейчас обшарим весь сосняк. Вдруг да повезёт!»

Но уходить ему почему-то не хотелось. Хозяин – слепой профессор математики, просторная, с высокими потолками комната, вся обитая тёсом, заставленная стеллажами с книгами, пишущая машинка на маленьком столике – всё это было так необычно, требовало разъяснения.

– Жаль Наталью Николаевну, – сказал Кононов. – Правда, и с мужем ей несладко приходилось.

– Они ссорились?

– Да нет, наверное… – в голосе Егора Алексеевича сквозило сомнение. – Может быть, я излишне субъективен. То есть несомненно субъективен. Но Юрий Максимович меня постоянно раздражал. В те редкие минуты, когда нам приходилось общаться.

– Чем же?

– Трудно даже определить чем. Скорее всего приблизительностью своих суждений. Непонятно?

Корнилов обратил внимание на то, как говорит Кононов, – голос у него был удивительно красивый, бархатный. Таким голосом он, наверное, хорошо умел убеждать студентов. И никакой жестикуляции. Руки спокойно лежали на столе.

– Он жил понаслышке, – продолжал Кононов. – Там услышит, тут услышит. Поэтому всё, о чём он говорил, страдало приблизительностью. Даже то, что он видел сам, в его пересказе почему-то искажалось. Он всегда чуть подыгрывал собеседнику, а это неприятно. Не правда ли?

– Да, да, – согласился Корнилов.

– Никогда не знаешь, что же думает человек на самом деле. – Кононов помолчал, обратив своё широкое лицо с большим лбом к подполковнику, словно хотел разгадать, действительно ли разделяет собеседник его суждения. Наконец заговорил снова: – Но самая большая его беда – Юрий Максимович жил в постоянной суете, насколько я могу судить… Он постоянно чего-то добивался, чего-то хотел. Перейти на другое судно, стать капитаном, купить новую машину, достать старинный камин для дачи. Так же нельзя жить! Это самоубийство. Смешно думать, что все желания исполнятся, – такого времени никогда не наступит. Я как-то процитировал Юре Эпикура: «Если ты хочешь сделать Пифокла богатым, нужно не прибавлять ему денег, а убавлять его желания». Посмеялся… Но ведь мы примеряем мудрые мысли древних не к себе, а к нашим знакомым… Вы, наверное, удивлены, что я про покойника так говорю! Я ж математик. Я люблю точность.

– Егор Алексеевич, один вопрос, не относящийся к делу, – сказал Корнилов. – Вы математикой с детства увлекаетесь?

– Нет, товарищ. Я к ней, родимой, не сразу пришёл. Мечтал, между прочим, сыщиком стать. Ходить вот как вы, в сложности жизни разбираться. И ещё была у меня задумка… – Он улыбнулся чуть-чуть смущённо. – Да, собственно, не только была. Вы о письмах Наталии Пушкиной слышали?

– Слышал, – ответил Корнилов. – Они во время революции пропали и до сих пор не найдены.

– Они пропали значительно позже. В двадцать втором году. Из Румянцевского музея в Москве. Очень загадочная история! Их готовили к печати, и вдруг… И ещё кое-что интересное пропало. Был случай, когда там сторожа закололи кинжалом… Вот бы вы взялись расследовать, а? – горячо проговорил Кононов. – Вам поколения людей спасибо сказали бы. Я бы с вашим начальством поговорил, чтобы всё официально… Меня послушают! Я почётный член пяти академий. – Он добродушно засмеялся.

– Это интересно, – загораясь, отозвался Игорь Васильевич. – Очень заманчиво. Но ведь то Москва. Не будут же они ленинградцев приглашать.

– А вы им подскажите. Пусть они займутся. Дело-то святое – неважно кто распутает. Эх, был бы я сыщик, – вздохнул профессор. – Или вот убийство, Пушкина! Не верю всем версиям, вместе взятым. Там посерьёзнее дела. Он ведь историей Пугачёва в последнее время занимался. Только ему одному разрешили в архивах копаться. Нашёл, наверное, Александр Сергеевич в этих архивах чего-то взрывоопасное. Ох, нашёл! Ну да ладно, заговорил я вас. Чувствую, что по возрасту мы близки. Сколько вам?

– Сорок девять.

– А мне сорок восемь… Я когда зрение потерял, мир мой сузился. Многое стало недоступным, и вот повезло, проявилась склонность к математике. Как говорят нынче, доминанта прорезалась.

Игорь Васильевич поднялся, стал прощаться.

– Найдёте выход? А то я сыновей позову.

– Найду, найду, – отозвался Корнилов. – Спасибо вам. Извините за беспокойство.

– Наталье Николаевне пенсию назначат? – спросил Кононов. И сам себе ответил: – Нет, наверное. Она же служит. А вы, Игорь Васильевич, если в этих краях будете – милости прошу. Поговорим о том о сём. Ко мне интересные люди захаживают. В шахматы вы играете?

– Играю, – подполковник улыбнулся, – люблю эту работу.

– Ну вот и посидим, – обрадовался Кононов. – Заходите. А зимой я в городе. В академическом доме имею честь жить, на набережной Лейтенанта Шмидта. Там вам каждый скажет. – Он протянул Корнилову огромную ручищу и осторожно пожал протянутую подполковником.

– Да, – вдруг словно что-то вспомнив, оказал профессор и нахмурился. – А всё-таки жаль Юрия Максимовича. Кажется, только что сидел здесь человек, печатал на машинке… – Он сделал слабый взмах в сторону маленького столика, на котором стояла пишущая машинка.

– Он печатал на вашей машинке? – насторожился Корнилов.

– Да. Заходил, наверное, неделю тому назад. Что-то ему срочно нужно было напечатать.

– А кто обычно печатает у вас? – спросил подполковник.

– Жена.

– Когда она печатала в последний раз?

Кононов улыбнулся. Пробормотал:

– Понимаю, понимаю… После Юрия Максимовича она не печатала ни разу. Вы это хотели узнать?

– Да, Егор Алексеевич. Если вы позволите…

– Конечно. Может быть, что-то интересное для вас…

Корнилов осторожно отстучал на листке бумаги несколько фраз, положил его в карман вместе с листом копирки и, ещё раз пожав руку хозяину, вышел.

«Сколько интересных людей встречается нам в жизни, – думал он, проходя через просторные сени. – Зря всё-таки пишут, что мы с одним лишь сбродом возимся. Нет, братцы! Какая в этом Кононове внутренняя сила чувствуется. Человечище! И сколько таких хороших, честных людей повстречаешь за свой век! И у каждого чему-нибудь научишься. И будешь их помнить всю жизнь».

Бугаев и эксперт уже поджидали его, медленно прохаживаясь по дороге вдоль палисадника.

– Ничего интересного, Игорь Васильевич, – Семён был явно удручён. – Мы все окрестные дачи обошли. Никто ничего не знает, посторонних людей тут шляется – дай боже! А у вас? – спросил он уныло. – Засиделись вы там. Чаи небось распивали?

– Морс из шиповника пил, – ответил подполковник. – И общался с приличными людьми. Что-то подозрительно мне, Семён, твоё настроение. Давай-ка быстро к тому лесочку. Ходите тут как неприкаянные, а по этой дороге, может быть, преступник прогуливался.

– Конечно, прогуливался. Не на вертолёте же он прилетел, – отозвался Бугаев.

Они двинулись к сосняку, раскинувшемуся за дачей Гориных.

Чуть приметная колея – с десяток машин прошло, не больше – вилась по чахлой, засоренной обрывками бумаги и консервными банками траве среди молодых сосенок. Кое-где дёрн был разбит, и колея проходила по песку. Но какие на сухом песке следы?! Бугаев чуть ли не ощупал каждый метр колеи, но нигде не было хоть мало-мальски сносного отпечатка протектора.

– Ничего, товарищи, ничего, – шептал он, опустившись на корточки. – Ладони мои чувствуют тепло, оставленное шинами. Немного терпения – и мы у цели.

Игорю Васильевичу всегда нравилась азартность Семёна. Не мимолетные вспышки в настроении игрока, а напряжённый азарт исследователя, который ни перед чем не остановится, пока не добьётся успеха.

Колея вела их дальше, туда, где уже начинался густой лес и сосны стояли вперемежку с берёзами. Земля здесь была сырая, и Бугаев сразу же наткнулся на чёткий вдавленный след протектора. Машина стояла долго – следы обозначились хорошо.

– Иван Иванович, задача для студента. – Бугаев засмеялся, обрадованно потирая руки. – Раствор-то сумеешь приготовить или помочь?

Иван Иванович спокойно, не обращая внимания на шутки Бугаева, занялся делом: нашёл несколько прутиков – арматуру для гипсового слепка, приготовил раствор… Корнилов отослал Бугаева за понятыми, внимательно, шаг за шагом осматривал поляну и недалеко от места, где стояла машина, обнаружил два окурка от сигарет. Это был опять «Филипп Моррис»!

7

…Около зоомагазина толпилось несколько барыг. Один предложил Корнилову японскую леску, другой – какие-то особые поплавки. Протискиваясь между ними к дверям, подполковник подумал о том, что давно пора бы прикрыть эту частную лавочку. Он всегда так думал, когда заходил сюда, но потом за другими, более серьёзными делами забывал об этом. А если вспоминал, то раздражался, ругал себя последними словами за забывчивость, звонил в районное управление, но дела до конца не доводил. Времени не хватало. А ведь понимал, что эти «мелочи» – питательный раствор для преступности. Нутром чувствовал, что среди барыг, спекулирующих привозной леской и торгующих краденным на заводах инвентарём, созревают его будущие «клиенты». Да ещё «пасут» молодняк.

В магазине торговали три продавца: две совсем молодые девчонки и пожилой, лет пятидесяти пяти, мужчина. Сколько знал Корнилов этот магазин, мужчина всё время работал в нём. Звали его Тарас Петрович. Подождав, пока продавец освободится, Корнилов остановился напротив него и, перегнувшись через прилавок, тихо сказал:

– Тарас Петрович, мне бы с вами словечком перемолвиться. С глазу на глаз…

Тот нерешительно пожал плечами:

– А что, собственно, вы хотели?

– Совет ваш нужен.

Тарас Петрович провёл Корнилова в крошечную комнатку, где стояли маленький письменный столик и три стула. Игорь Васильевич сразу заметил в углу рядом с сейфом свою голубую мечту – несколько складных удилищ, которых днём с огнём не найдёшь.