Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

– Давай, «опытный лыжник», поворачивайся! – поторопил его Корнилов. – Не то солнышко тю-тю. И лыжня тю-тю!

Они радовались, как дети; перебрасывались шуточками, пока одевались. Селуянов смотрел на них с недоумением. Он не слышал разговора Корнилова с экспертом и никак не мог понять, зачем подполковнику понадобился вдруг самолёт.

– Витя, оставайся в отделе за старшего, – сказал Белозеров Селуянову, который так ничего и не понял. – Распоряжайся тут. Мы скоро.

На заснеженном поле стояли в ряд зелёные АН-2 с большими баками по бортам. Один, без баков, какой-то франтоватый, может, из-за того, что окраска у него была не густо-зелёная, а блекло-голубая, расположился поодаль. Пропеллер у него бешено крутился, вздымая облако искрящихся на солнце снежинок. Корнилов вылез из машины. За ним, покряхтывая, выбрался Белозеров. Из небольшого вагончика, в каких обычно живут строители, только полосатого, спустился по лесенке мужчина и неспешно пошёл им навстречу. Видно, заметил машину из окошка. Подойдя, спросил:

– Вы из милиции?

– Из милиции, из милиции, – нетерпеливо проговорил Белозеров, постукивая ботинком о ботинок. – Скоро полетим?

Мужчина улыбнулся:

– Сейчас и полетим. Мотор, как видите, уже запущен. – Он протянул руку: – Разрешите представиться. Главный инженер землеустроительной экспедиции Спиридонов Иван Степанович.

Лицо у Спиридонова, широкоскулое, с редкими волосинками на подбородке, было покрыто красноватым деревенским загаром. А глаза-щёлочки из-под сильно прищуренных век смотрели с такой весёлой хитрецой, что Корнилову вдруг захотелось подмигнуть инженеру.

– Погоня? – спросил Спиридонов, когда они пошли к самолёту. И, не дождавшись ответа, спросил снова: – А зачем съёмочная аппаратура?

– Нам следы сфотографировать нужно, – ответил Корнилов. – Следы на снегу.

– Где снег, там и след, – многозначительно усмехнулся Спиридонов. – Аппаратура у нас, правда, для других целей… Но попробуем.

– Товарищ Спиридонов, а поляризационный фильтр у вас есть?

– А как же, найдётся.

– А снимать вы будете? – с сомнением спросил Белозеров.

– Мы будем снимать, – спокойно ответил Спиридонов. – Какие ещё вопросы? – И опять так хитро сощурился, что Корнилов чуть не рассмеялся.

– Далеко лететь-то? – поинтересовался главный инженер. Он шёл не торопясь, то и дело оглядываясь то на Корнилова, то на Белозерова, будто хотел их получше рассмотреть и запомнить.

– Да недалеко. На Мшинскую. Только поскорей, поскорей. Какие, к лешему, в потёмках следы, если промешкаем?

– И-и, на Мшинскую! – разочарованно протянул Спиридонов. – Я думал, куда подальше.

В салоне самолёта молоденький механик что-то оживлённо обсуждал с пилотом, тоже молодым, с небольшой чёрной бородкой и усами.

– Ераксин, всё готово? – крикнул Спиридонов.

– Всё в ажуре, – механик поднял руку. – Ладно, Игорь, вернёшься, обсудим, – сказал он пилоту и, с интересом оглядев пассажиров, важно прошествовал к дверям.

– На Мшинскую, борода! – крикнул Спиридонов пилоту. – Там съёмку делать будем.

Белозеров достал из кармана помятую карту и стал было раскладывать, но пилот вытащил из планшета свою, большую. Сунул ему карандаш, спросил:

– Найдёте?

– Найду! – буркнул тот и, отыскав Владычкино, обвёл на карте небольшой кружок.

Через несколько минут самолёт резко дёрнулся, помчался по полю, жёстко подскочив на ухабах, оторвался от земли и, слегка покачиваясь, пошёл над домами. Корнилов с интересом смотрел в иллюминатор. Тень от самолёта всё время бежала впереди, словно лоцман, указывающий путь.

– Нам лёту минут десять, – сказал Спиридонов, чего-то подкручивая в своей аппаратуре. – Вы места-то хорошо знаете?

– Знаем места, – весело ответил Белозеров, тоже прилипший к иллюминатору. И вдруг пропел красивым, сочным баритоном:

 
Не белы снеги во поле забелилися…
 

– Вы, капитан, на гитаре, часом, не играете? – спросил Корнилов.

– Играю, – добродушно ответил Белозеров. – Я, товарищ подполковник, играю и пою. В День милиции в концертах выступаю.

Спиридонов кончил копаться в приборах и пересел поближе к Корнилову. Разговор на отвлечённую тему, видать, не устраивал главного инженера, и он, поблёскивая своими хитрющими глазами и сощурившись, спросил:

– Чьи следы снимать-то будем? – И, не дожидаясь ответа, добавил: – Это я к тому, что аппаратуру приготовить надо. Сейчас ведь пролетим.

Корнилов объяснил ему и снова уткнулся в иллюминатор.

Они летели совсем низко. Слева чёрной линией прорезала лес железная дорога. Было видно, как притормаживала у жёлтого станционного домика электричка. Чуть поодаль от станции стояла небольшая деревенька. Из труб подымался дым, отбрасывая длинные тени. Деревня исчезла позади, и вдруг из зарослей выскочили три лося. Самолёт промчался над ними, лоси сразу остановились. Один из них лёг.

– Вон озеро Вялье! – крикнул Спиридонов и показал рукой направо.

Огромное, вытянутое на много километров, заснеженное поле, отороченное сосновым мелколесьем, расстилалось внизу. В одном месте, самом узком, на льду темнело несколько чёрных точек. Корнилов не сразу сообразил, что это рыбаки.

– Велика Федора, да дура, – проворчал Спиридонов. – Вот только там, где рыбаки, и глыбко. А болота вокруг… – Он хотел сказать ещё что-то нелестное об озере, но в это время Белозеров, оторвавшись от иллюминатора, крикнул:

– Владычкино! Давайте снижаться.

Самолёт низко-низко пронёсся над деревней. Корнилов разглядел дом, в котором брали Санпана. Он стоял чуть на отлёте. Описывая большой полукруг от деревни, шла полем дорога и скрывалась в густом еловом лесу. И тропинка, ведущая на станцию, была видна. Теперь сразу стало понятно, почему деревенские упрямо торили в снегу эту тропинку, а не ходили по дороге, – тропинка была намного короче. Корнилов вдруг подумал о том, что хорошо бы найти такую точку, такую гору, с которой тебе было бы видно, как идти в жизни самым коротким, самым правильным путём…

Вот здесь, где тропинка ныряла в лес, и был убит позавчера лыжник. Какая-то женщина, закутанная в чёрный платок, шла по тропинке в сторону деревни.

– Ну, что снимать-то? – нетерпеливо спросил Спиридонов.

– Сделаем ещё круг, зайдём против солнца, – попросил Корнилов. Он вошёл в кабину пилота и, стоя за его спиной, вглядывался в заснеженные поля. – Пройдём правее этой тропинки. Видите? Вот идёт от деревни.

Пилот кивнул головой.

Самолёт сделал крутой вираж и полетел, чуть не задевая за маковки елок, снова к тому месту, где тропинка выныривала из лесу.

– Начинайте съёмку! – крикнул Игорь Васильевич, обернувшись к Спиридонову. Инженер кивнул.

В том месте, где нашли убитого лыжника, весь снег был истоптан, словно там танцы устраивали. Были заметны и стежки следов на расстоянии метров двухсот – двухсот пятидесяти от тропы. Следы эти описывали огромную дугу и возвращались к месту происшествия. Корнилов догадался, что это прошли они с участковым. Ничего они тогда не заметили, только свежий пушистый снег… И вдруг рядом с этой стежкой Корнилов увидел лыжню. Нет, он не увидел её, а скорее угадал, что эта лёгкая голубоватая полоска, похожая скорее на тень от проводов, и есть припорошенная свежим снегом лыжня.

– Капитан! – крикнул Игорь Васильевич, призывно махнув рукой. Белозеров стал рядом с ним. Впился глазами в снежное поле.

– Видите?

– Вижу. А вот на горке натоптано. И след обрывается. Удобное место!

Корнилов проследил за ниткой лыжни. Она и впрямь обрывалась на горке, среди кустов. Здесь лыжник, наверное, стоял долго, а может быть, и лежал…

Но всё это они видели лишь считанные секунды, самолёт пронёсся над горкой, и вот уже мелькнула внизу деревня.

– Ещё кружок! – попросил Корнилов. «Вот оно, – заволновался он, – человек пришёл на горку и там остановился. Там, может быть, лежал, ожидая, когда из леса выйдет по тропинке лыжник. Из винтовки достать – плёвое дело…»

Теперь уже пилот вывел машину прямо на Орелью Гриву. Лыжня уходила с горки в кусты, потерялась там, но потом появилась вновь, пересекая большую поляну. И снова пропала в густом лесу. Игорь Васильевич огорчённо чертыхнулся, но снова увидел лыжню в редколесье. Белозеров вдруг подтолкнул его легонько в бок и сказал пилоту:

– К домику!

Впереди, на большой поляне, стоял бревенчатый дом. Вид у него был нежилой. Может быть, из-за того, что не вился дым из трубы? Но от дома вела тропинка, убегала сквозь лес в сторону деревни.

– Кордон Замостье! – крикнул пилот.

Это был дом лесника Зотова. Лес стал пореже, и Корнилов увидел припорошенную лыжню, а рядом с нею ещё одну, совсем свежую. Поляну перед домом пересёк ещё один, новый след.

– Н-да, – разочарованно проворчал Белозеров. – Следов-то здесь хватает.

– А ты что ж, думал, лесник в лес не ходит? – спросил Корнилов. – Но главное-то мы узнали – след с Орельей Гривы идёт по направлению к дому лесника. Заметил? А остальные следы свежие. Сегодняшние. Неужели не отличишь?

Капитан с сомнением хмыкнул.

– Не хмыкай, завтра с утра поедешь с группой в этот район. Пошлёшь кого-нибудь по следу. Разберёмся досконально. Где наша не пропадала! – И сказал пилоту: – Летим в Лугу!

Усевшись на скамейку, он спросил Спиридонова:

– Как вы думаете, будет заметен этот старый след на снимке?

Спиридонов расплылся весь в хитрющей улыбке.

– С поляризационным фильтром, может, и получится. Да ведь постараемся. Наверное, дело серьёзное?

Ему всё-таки очень хотелось узнать подробности.

– Человека здесь убили, – сказал Игорь Васильевич. – Ночью был снег, следы замело. Вот решили попробовать с самолёта снять…

– А если бы самолёта не оказалось? – поинтересовался Спиридонов.

– Пешочком пришлось бы каждый сугроб ощупывать, – ответил Корнилов. – Времени бы убили много…

И подумал: «Надо там поискать гильзы. Хотя, наверное, и нету их. Не оставил стрелок гильзы. Не забыл прихватить с собой. Но проверить нужно…» Он сказал об этом Белозерову. Тот кивнул:

– Любопытный след, товарищ подполковник. Ох любопытный! Изучим его вдоль и поперёк, обнюхаем…

– Шутки шутками, – сказал Корнилов, – а вы постарайтесь найти такой участок, где след свежим снегом не запорошило. Где-нибудь под ёлками… И знаешь ещё

что, Александр Григорьевич, завтра с утра проведите там на месте эксперимент. Определите, можно ли увидеть с этой горушки стоящего на тропинке человека? Ну и главное – положение трупа ведь зафиксировано?

– Да. Я же показывал вам фотографию, – насторожившись, сказал Белозеров.

– Восстановите позу убитого, определите направление выстрела. Удивляюсь, почему только сразу это не сделали?

Капитан виновато вздохнул и с опаской оглянулся на Спиридонова, который сидел, навострив уши, словно лис у мышиной норы.

– Если сойдётся всё на Орельей Гриве, – задумчиво сказал Корнилов, – имеем шанс.

Он замолчал и стал смотреть в иллюминатор. Уже совсем стемнело. Кое-где мерцали голубоватые холодные огоньки, в одном месте горел большой костёр. Наверное, жгли на лесной делянке сучья – языки пламени взвивались высоко вверх.

«Вот ведь как случается, – думал он. – Обычно чем быстрее поспел на место, тем больше шансов обнаружить следы. Свеженькие, первозданные. Тут же в первый день из-за пасмурной погоды намёка на следы от лыж не было видно. А прошло время – солнышко эту лыжню и высветило».

6

Около семи вечера вся группа собралась в кабинете начальника угро. Корнилов разложил на столе ещё чуточку сыроватые фотографии. Спиридонов, видать, специально передержал их в проявителе, и снимки получились очень контрастные.

Следователь прокуратуры, ведущий дело, сидел напротив Корнилова, пытаясь придать лицу безучастное выражение. Но это у него плохо получалось. Подполковник краешком глаза видел, как время от времени Каликов исподтишка разглядывал его и бросал любопытные взгляды на фотографии, пока непонятные ему. «Неопытный ещё парень, – подумал Корнилов, – со своими, лужскими, знает, как себя держать, а тут ленинградское начальство пожаловало. Хоть и чужое, а начальство».

Участковый примостился на стуле у батареи, всё время грел руки, наверное, промёрз, пока ходил к егерю и к леснику.

– Давайте начнём, – сказал Корнилов. – Обменяемся новой информацией. Только коротко. У вас нет возражений, товарищ Каликов? – обернулся он к следователю. Тот кивнул головой. – Юрий Евгеньевич, начни ты!

Белянчиков вытащил из нагрудного кармашка крошечный кусочек бумаги и положил перед собой.

– Я ещё раз осмотрел убитого, его одежду. Убитый, по-видимому, художник. Мне показались странными его ногти – как будто цветная грязь под ними… В лаборатории исследовали, говорят: краска. Гуашь. А в кармане я нашёл вот это… – Белянчиков вытянул из кармана целлофановый пакетик, в котором лежал маленький красный осколок, похожий на осколок школьного мелка, только потоньше. Участковый поднялся со своего стула, пытаясь через голову Юрия Евгеньевича разглядеть, что там он выложил на стол.

– Василь Василич, – сказал Корнилов, – подгребай к столу, а то шею свернёшь.

Рыскалов покраснел и, неловко громыхнув стулом, пересел к столу. Следователь тоже смотрел на пакет, уже не скрывая любопытства.

– Эта сангина, – невозмутимо продолжал Белянчиков. – Кроме как у художников, её вряд ли у кого найдёшь. Я тут проконсультировался с одним здешним живописцем… Это сангина французская. Очень хорошего качества. У нас только через Худфонд её распределяют. – Он сделал паузу и сказал сердито: – Если бы огрызок сангины нашли вчера утром, мы сегодня уже знали бы имя убитого.

Корнилов посмотрел на Белозерова. У того уши сделались пунцовыми, а следователь заёрзал на стуле.

– Я передал в управление, чтобы выяснили в Союзе художников, у кого могла быть французская сангина… Звонил ещё раз Бугаев. Сообщил, что по номеру билета определили не только маршрут, но и приблизительное место, где художник садился в автобус. Это на Петроградской. Между улицами Попова и Введенской. Да, и вот ещё что: крепление на одной из лыж сломано. Скорее всего, что часть дороги лыжи на этом художнике ехали, а не он на них… У меня всё, – закончил Белянчиков и, насупившись, уставился на следователя своими немигающими глазами.

– Есть вопросы к капитану? – спросил Корнилов. Все молчали, и только участковый поднял было, как школьник, руку и тут же отдёрнул. Видно, хотел что-то спросить, да застеснялся.

– Что дал дополнительный опрос на станции? – нарушил тишину Белозеров.

– Ничего нового. С пятнадцатичасового поезда в сторону Владычкина пошли двое. Один с лыжами, другой без. Дежурный по станции говорит, что мог бы опознать человека, шедшего без лыж. Установить людей, которые приехали этой же электричкой, пока не удалось.

– Очень важно, что дежурный сможет опознать пассажира, – сказал Корнилов.

– Некого только предъявить ему на опознание… – невесело ответил Белянчиков.

– Скажите, а вы оформили процессуально найденные вещественные доказательства? – поинтересовался следователь.

Корнилов видел, как заиграли на скулах у Белянчикова желваки, и почувствовал, что запахло порохом.

– Ну а как же, товарищ Каликов, – сказал он примирительно. – Об этом даже и говорить не стоит…

Белянчиков, усмехнувшись, глянул на Корнилова и покачал головой.

– Василий Васильевич, а что дал ваш поход?

Участковый хотел встать, но Корнилов остановил его:

– Сидите, сидите.

– Товарищ подполковник, егерь Вадим Аркадьич утверждает, что у лесника наверняка винтовка есть, – торопясь, начал участковый. – На Николу он лося свалил…

– Ты давай поточней, – сердито сказал Белозеров, – числа называй. А то «на Николу»!

– Девятнадцатого декабря, – поправился участковый. – Только егерь сам винтовку не видел, а нашёл лося. Уже освежёванного. По ране определил – из винтовки стреляли. И жёнка егерева подтверждает – она рану видела.

Все засмеялись.

– Ну раз жёнка видела, тогда дело в шляпе, – сказал Белянчиков. – А почему он думает, что это лесникова работа?

– Следы, товарищ капитан. К самому кордону. Лесниковы, говорит, широкие лыжи.

– Акт составил? – строго спросил следователь.

– Не составил, – тихо сказал участковый, будто сам и был виноват в том, что акт не составлен. – Пожалел он его. По-соседски, видать.

Следователь, недовольно покрутив головой, легонько стукнул ладонью по столу. Получилось это у него немного картинно, наигранно. Он и сам, видать, почувствовал это, смутился.

– Ты у лесника был? – тревожась, спросил Корнилов.

– Был, товарищ подполковник. Только он, наверное, выехатчи. Запертый дом. Одна собака в сенях воет.

– Интересно, интересно, – глубокомысленно произнёс Белозеров и посмотрел на подполковника.

– Молодец, участковый, – похвалил Корнилов и спросил у Белозерова: – У вас, Александр Григорьевич, по версии «Санпан» есть что-нибудь новенькое?

– Есть, Игорь Васильевич, – ответил начальник уголовного розыска. – Наши только что произвели ещё один обыск у кузнеца Левашова. Жена показала, где у него спрятан пистолет. В бочке с капустой держал, товарищ подполковник. Закатал в полиэтилен. Придётся дело заводить!

– Экспертизу уже провели, – сказал следователь. – Из пистолета очень давно не стреляли. Моё мнение: версия «Санпан» отпадает. Многие люди подтвердили, что в день убийства Полевой был в Пехенце, напился до бесчувствия и на попутке отвезён домой…

– Что касается охотников, – продолжал Белозеров, – то и эта версия отпадает. По оперативным данным, за последнюю неделю не было в том районе охотников. И местные мужики на охоту не выходили…

Корнилов слушал Белозерова и невольно сравнивал его с Белянчиковым. Вместе учились, наверное, одногодки, а как небо и земля. Юрий Евгеньевич подтянутый, сосредоточенный, в чёрных волосах ни одного седого волоска. Вот только угрюмоват. А Белозеров располнел, голова совсем седая… Говорит – руками машет, словно мельница. Да и следы неряшливости заметны. Нет, что ни говори, работа в большом, слаженном аппарате заставляет человека следить за собой, подтягивает. Хотя работник Александр Григорьевич и хороший, но уж какой-то очень домашний. А может быть, это и неплохо, что не сухарь?

Когда Корнилов, раздав каждому из присутствующих по фотографии, сделанной Спиридоновым, рассказал о своих предположениях, в кабинете стало совсем тихо.

– Неужели заметённая снегом лыжня так хорошо видна? – удивился следователь Каликов, первым нарушив молчание.

– Не так уж и хорошо, – сказал Корнилов. – Но разглядеть можно.

– Да, похоже, что к леснику один след ведёт, – со вздохом произнёс участковый. – Значит, ой. А ведь все говорят, хороший мужик. Я вот беседовал…

– Да, это уже кое-что значит! – прервал его Корнилов. – Версия, пожалуй, самая перспективная. Завтра утром надо пойти по следу и провести следственный эксперимент на месте убийства. И взять разрешение на обыск и задержание лесника. Если он появится. Ну, это уже ваше дело. Справитесь теперь без нас. А мы с Юрием Евгеньевичем поедем в Ленинград. – Он посмотрел на Белянчикова.

Тот оживился:

– Конечно, поедем. Ехали-то на день, а сидим вторые сутки!

Несмотря на настойчивые уговоры Белозерова, Корнилов отказался даже поужинать.

– Нет, нет, не уговаривай, – сказал он начальнику розыска, когда они спускались по лестнице к выходу, – я устал, спать хочу. А ужинать и вам, капитан, не советую. Будете стройным, как кедр ливанский…

– А я думал, вы дождётесь результатов, – уныло пробормотал Белозеров.

– Сами не маленькие, – усмехнулся Корнилов. – Дело-то сделано! Чего же нам тут торчать? Мне шеф до утра срок дал. – И вдруг неожиданно вспылил: – Хватит! Ты что же, считаешь, что мы двужильные? – Он перевёл дыхание и сказал уже тихо, с укором: – Ты меня спроси, сколько вечеров за последние два месяца я дома провёл? Да не больше десяти… – Корнилов хотел ещё сказать, что книги ему приходится читать по ночам, но сдержался. «Белозеров-то тут при чём? – подумал он. – Сам небось минуты свободной не имеет».

Белозеров шёл за Корниловым понурый, лицо у него было расстроенное.

«Чего это разошёлся шеф, – думал Белянчиков, – нервы сдавать стали, что ли?» Таким раздражённым он видел Корнилова редко.

Они уже вышли на улицу, к машине, когда Белозеров робко попросил:

– Вы, может быть, участкового подбросите до Мшинской? Электричка не скоро…

– Пусть едет! – махнул рукой Корнилов.

Он с Белянчиковым сел на заднее сиденье, посадив участкового рядом с Углевым. Белянчиков сразу как-то съёжился в своём углу, поднял воротник дублёнки и через несколько минут стал похрапывать. А Корнилов и хотел заснуть, да никак не мог. Его всегда одолевало такое чувство, что стоит ему закрыть в машине глаза, задремать, как сразу что-нибудь случится, произойдёт авария, катастрофа. И как бы он ни хотел спать, пересилить себя и заснуть никак не мог.

«Зря я распалился, – пожалел он. – Обидится Белозеров теперь!»

Им овладела вдруг апатия, безразличие ко всему на свете – и к тому, чем он занимался здесь, в Луге, двое суток, и к лыжне, которую он отыскал. «Ну и что? Очередное дело, – думал он. – Сколько их было! И сколько будет. А всё одно и то же, одно и то же. Мельтешишься, суетишься, а годы идут, и на свете столько всего интересного, но не для тебя. Всё мимо, мимо. Грубеть я стал, явно грубеть. Вбили себе в голову, что стараемся дни и ночи для людей, а ведь и сами мы люди. Себя забываем, для себя не стараемся. А для кого мы старались эти двое суток? Для кого? Для убитого художника, которого даже, как звать, не знаем? Ему ведь уже всё равно».

Потом Корнилов вспомнил о том, что ему предстоит ещё неприятное дело – писать отзыв на одну диссертацию. Диссертация слабая. Повторение старых прописных истин. Чего стоит хотя бы эта врезавшаяся в память фраза: «Совершая преступление, преступник во многих случаях старается согласовать свои действия с конкретной обстановкой». Да ведь это каждому известно ещё со студенческой скамьи! Зачем же толочь воду в ступе, ради чего выдавать банальность за открытие? Ради прибавки в жалованье? За такие диссертации надо бы лишать права заниматься научной работой! Но шеф просил поддержать. Он официальный оппонент, неудобно устраивать погром. Придётся писать уклончиво, хитрить.

– Товарищ подполковник, – вдруг тихо сказал участковый, нарушив его невесёлые мысли. – А почему вы так поспешили уехать из Владычкина? После разговора со старухой Кашиной?

Корнилов вздохнул, ему не хотелось ничего вспоминать, вообще не хотелось говорить, но в голосе участкового была такая искренняя заинтересованность, что он не смог промолчать.

– Она, лейтенант, про лесникова дружка говорила, помнишь? Видный, говорит, мужчина, в большой рыжей шапке. Я и вспомнил – убитый тоже был в большой шапке. Фигуристый… Решил позвонить, проверить…

– Понятно, – сказал участковый. – А нас в школе учили, что надо всё последовательно делать. Проверять все версии.

– Правильно вас учили. Только надо ещё вовремя за самую перспективную ухватиться. А то увязнешь в этих версиях, как в сугробе… А тебя одного я решил оставить, когда заметил на снегу против солнца старую лыжню. Попытаю, подумал, счастья. И видишь – повезло. Да ты, лейтенант, и без меня прекрасно справился. Про карабин – бесценные сведения. Тебе в уголовный розыск надо переходить.

– Ну уж! – смущённо пробормотал участковый и спохватился: – Надо бы остановиться. Мне выходить.

Тут только Корнилов заметил, что они, проскочив центр Мшинской, едут уже по окраине.

– Ты чего же не сказал, что приехали? – удивился он. – Саша, давай развернёмся, подбросим лейтенанта до центра.

– Да что вы, что вы! – запротестовал участковый. – Мне тут десять минут. До свидания, товарищи!

Корнилов протянул ему руку:

– Будь здоров, Василий! Научись ещё со старухами говорить, буду в угрозыск рекомендовать.

– Чего таким сосункам в розыске делать? – проворчал Углев, когда они тронулись дальше. – Пускай тут самогонщиц гоняет.

Корнилов усмехнулся, но промолчал. Ему лень было разговаривать, объяснять. Хотелось ехать, ехать бесконечно, смотреть по сторонам на заснеженный лес, на редкие, плохо освещённые деревеньки и не думать ни о чём.

7

На следующий день утром, просматривая у себя в кабинете оперативную сводку происшествий за день, Корнилов подумал о том, что же скажет лесник, когда к нему нагрянут Каликов с Белозеровым. Сам ли он стрелял или кто-то пришлый, какой-нибудь гость или охотник, вышел с кордона, чтобы всадить пулю в лыжника? Значит, ждали того человека. С трёхчасового поезда ждали.

Всё время звонил телефон. «Два дня не посидел в управлении – сразу всем понадобился!» Из гороно напоминали, что через пять дней его доклад перед директорами школ о профилактике преступности. Девушка из общества «Знание» просила выступить с лекцией на заводе имени Ломоносова. Позвонил Белянчиков. Доложил, что находится в Худфонде, пытается узнать, кто мог купить через магазин Худфонда французскую сангину.

– Ты очень-то не надейся, – сказал ему Корнилов. – Если у них такое же снабжение, как и везде, то дефицитные краски и сангину скорее всего у спекулянтов достают.

Потом позвонил Грановский, главный режиссёр театра «Балтика». Просил завтра прийти на репетицию. Он ставил пьесу «Полночный вызов» по роману Сорокина «Бармен из „Астории“». Пьеса об уголовном розыске, и Корнилова пригласили консультантом. Да какое там пригласили! Грановский просил начальника управления порекомендовать опытного сотрудника, и Владимир Степанович назвал Корнилова.

– Дружочек, – позвонил Игорю Васильевичу месяца полтора тому назад режиссёр, – вы назначены ко мне консультантом. Репетиции начнутся через неделю. Будьте добреньки полистать пьесу…

Игорь Васильевич слегка опешил от такого напора и от «дружочка», но сказал твёрдо:

– Увы, Андрей Илларионович, пьесу полистать не смогу, уголовные дела листаю. Кого-нибудь другого поищите. И рад бы в рай…

– Ну-ну, – только и произнёс Грановский и повесил трубку.

«А в общем-то было бы интересно побывать на репетициях, познакомиться с театральной кухней, – с некоторым даже сожалением подумал Корнилов. – Но время, время…»

Однако прошло не больше пяти минут, и загудел прямой телефон начальника управления.

– Товарищ подполковник, – сказал Владимир Степанович, – вы что же меня подводите? Я вас любителем Мельпомены представил, а вы известному режиссёру от ворот поворот?

– Товарищ генерал, со временем туго… – начал было Корнилов, но Владимир Степанович перебил его:

– У нас в управлении бездельников нет, со временем у всех туго. Беритесь за дело. Я давно хочу с театрами дружбу завести. Пусть побольше спектаклей про милицию ставят.

Корнилов ещё не успел положить телефонную трубку, как зазвонил городской телефон. Снова Грановский.

– Так я напоминаю, Игорь Васильевич, первая репетиция через неделю. В двенадцать. Куда адресовать вам пьесу?

– Пришлите в управление.

Грановский оказался на редкость приятным человеком: молодым – ему было не больше сорока, – красивым, чуть располневшим блондином. Корнилов обратил внимание на очень мягкие, немного женственные черты лица режиссёра. Могло даже показаться, что Грановский слишком мягок, безволен. Но его глаза время от времени поблёскивали из-под больших очков холодными голубыми льдинками так пронзительно, что наблюдательный человек сразу отбрасывал всякие мысли о безвольности режиссёра. И в то же время он был мягким, обходительным…

…Переговорив с режиссёром и пообещав обязательно побывать на репетиции, Корнилов пригласил Бугаева.

– Как с поисками, Семён? – спросил он старшего инспектора. – Ты райотдельцев привлёк?

– Конечно. Они и сегодня ищут. Я, как узнал, что убитый скорее всего художник, позвонил им. Сказал, чтобы в первую очередь за художников взялись. Вчера-то я не знал этого! – сказал он недовольно. – В два счёта бы нашли. Теперь взяли в Союзе художников адреса проживающих в районе. Да ведь, может, он не член союза!

– Хвастун, – усмехнулся Корнилов. – Давай держи связь с райотделом.

Варя, техсекретарь Корнилова, приоткрыла дверь, сказала чуть раздражённо:

– Опять этот Гусельников звонит. Требует приёма.

Корнилов вздохнул. Гусельников осаждал его уже месяц. Сначала прислал длинное и вежливое письмо. Чувствовалось, что у автора дрожат руки – буквы были большие и волнистые. Гусельников жаловался на то, что уже два года, как уголовный розыск установил у него в квартире, в настольной лампе, подслушивающее устройство и следит за каждым его словом.

«Нельзя преследовать человека всю жизнь, – писал Гусельников. – Я уже давно стал честным человеком. Три года назад сотрудники стадиона имени Сергея Мироновича Кирова с почётом проводили меня на пенсию. Подарили телевизор и оставили постоянный пропуск на стадион. И вот теперь я снова на подозрении. Почему? Стыдно травить старого, больного и ныне беспредельно честного человека». Заканчивалось письмо просьбой убрать магнитофон из квартиры.

«Что за бред? – подумал Корнилов. – Какой магнитофон, какая слежка? Этот Гусельников явный псих!» Он повертел письмо в руках, не зная, что с ним делать, а потом написал на нём: «В архив».

Но Гусельников продолжал писать. Начальнику управления, в горком партии, в Министерство внутренних дел. И все письма стекались к Корнилову. Он попросил сотрудников райотдела навести справки о К. Гусельникове. Оказалось, что он действительно болен. Несколько лет страдает психическим расстройством. Мания преследования. А двадцать лет тому назад был приговорён к десяти годам заключения за крупные взятки – он работал в отделе учёта и распределения жилплощади. Отсидел он семь лет и все последние годы проработал сторожем на стадионе…

И вот теперь просится на приём… Что ему сказать? Как объяснить ему, что никакие магнитофоны уголовный розыск никому не подключает? Как разговаривать с больным? Не принимать? Но он опять будет писать во все концы.

– Ну так что ему сказать? – спросила Варя.

– Пусть приходит! – решился Корнилов. – Позвони, чтобы пропустили ко мне.

Варя удивлённо посмотрела на своего начальника и хотела уже закрыть дверь, но Корнилов остановил её:

– Нет, Варя, он больной человек, ещё заблудится в наших коридорах. Сходи-ка за ним сама…

– И-и-и-горь Васильевич, – недоумённо протянула Варя.

– Иди-иди!

Через десять минут Гусельников сидел в кресле перед Корниловым и быстро-быстро моргал длинными белесыми ресницами. Он был высок, тощ, как дистрофик, и вся кожа у него – на лице и на руках – пестрела от крупных рыжих веснушек. Корнилов ожидал увидеть дёргающегося психа с шалыми глазами, готового забиться в падучей, но Гусельников смотрел на него осмысленно и спокойно, и походил он скорее на старого доктора, чем на больного.

– Я вас слушаю, – сказал Корнилов.

Гусельников поёрзал в кресле, наморщил и без того морщинистый лоб и, весь подавшись к Корнилову, сказал тихо, просительно:

– Уберите магнитофон, товарищ начальник, перед вами как на духу – расквитался я сполна за грехи. Честно живу на свою кровную пенсию… – Он хотел что-то ещё сказать, но в это время дверь отворилась и снова вошёл Семён Бугаев.