Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Корнилов остановился посередине аллеи и оглянулся, отыскивая телефонную будку. Ничего похожего поблизости не было. Он быстро зашагал по направлению к Крестовскому мосту. «Там домик сторожа, там, наверное, есть и телефон», – подумал Игорь Васильевич.

Пожилая сторожиха даже не взглянула на удостоверение, которое подполковник предусмотрительно, на случай, если откажет, протянул ей.

– Звони, миленький, звони, – сказала она доброжелательно. – От него не убудет, а двушек-то не напасёшься.

Корнилов раскрыл записную книжку, нашёл домашний телефон Лебедева. И уже когда набирал номер, ему пришла в голову ещё одна интересная мысль, но он не успел додумать её до конца – Лебедев уже снял трубку, сказал меланхолично:

– Слушаю…

– Володя, это я, Корнилов.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – почему-то обрадовался старший лейтенант.

– Ты когда с Озеровым встречался, не заметил, «дипломат» у него был или нет?

Лебедев помолчал немного. Потом сказал медленно:

– Был, товарищ подполковник. Я ещё подумал: чего он ко мне с «дипломатом» вышел? Ведь снова к себе в кабинет возвращался. Боялся, что кто-то из сотрудников туда залезет?

– Какого цвета «дипломат»?

– Коричневый. Такой же, как мы у Аристарха изъяли. Небось им всем хаусмайор доставал.

– Молодец. Соображаешь, – сказал Корнилов. – В некоторых деталях ошибаешься, но направление верное. На службу не опоздай. – Он повесил трубку и полистал записную книжку. Раскрыл её и несколько секунд внимательно разглядывал в частую мелкую голубенькую клетку страничку, словно ожидал, что на ней вот-вот появится ответ на мучивший его вопрос. «Похоже, что тот листок тоже из записной книжки», – прошептал он.

– Записать чего надо? – спросила сторожиха, оторвавшись от вязанья. – Карандашик могу дать.

– Спасибо, – улыбнулся подполковник. – Обойдусь без карандаша. Ещё разок позвоню. – Он захлопнул книжку, сунул её в карман. Номер диспетчера гаража Корнилов знал наизусть.

Уже в машине, по пути в управление, он подумал: «А всё-таки Озеров сглупил. Нелегко было бы нам доказать, что „дипломат“ с билетом и книгой принадлежит ему. У страха глаза велики…»

24

Корнилов посмотрел на часы. Было ровно десять. И в этот момент в динамике раздался голос секретаря:

– Товарищ подполковник, к вам пришёл Георгий Степанович Озеров.

– Пусть заходит, – как можно спокойнее отозвался Игорь Васильевич, а сам подумал, чуточку волнуясь: «Какая точность. Показная бравада или жизненный принцип?»

– Здравствуйте. – Озеров остановился в дверях, и Корнилов отметил коричневый «дипломат» у него в руке.

– Здравствуйте, Георгий Степанович. Проходите смелее, не стесняйтесь.

Озеров сел в кресло, поставил чемоданчик рядом.

– В последние дни замечаю пристальный интерес к своей особе: – Он улыбнулся, неестественно широко растянув губы.

– Есть у нас к вам интерес. Не буду скрывать, – серьёзно, не отзываясь на улыбку, не подыгрывая, сказал подполковник.

– И это всё из-за Алика Барабанщикова? – На его лице, имевшем какие-то неуловимые птичьи черты, промелькнула лёгкая гримаса сожаления.

«Если я буду ходить вокруг да около, – подумал Корнилов, – я ничего не добьюсь. Этому человеку есть что терять, он будет выкручиваться до последнего…»

– Сам по себе Барабанщиков для нас уже ясен…

– Но меня, надеюсь, ни в чём плохом не подозревают?

– Георгий Степанович, с разрешения следователя, я сейчас допрошу вас.

– Допросите?! – удивлённо сказал Озеров и склонил голову чуть набок.

– Да. Допрос будет записан на магнитную ленту. – Корнилов щёлкнул переключателем.

Озеров пожал плечами, словно бы говоря: записывай, мне всё равно. Но подполковник уловил еле заметную перемену в посетителе – Озеров сразу как-то собрался, исчезла напускная вальяжность, хотя глаза по-прежнему излучали доброжелательность.

– Когда вы купили ваш «дипломат»?

– «Дипломат»? – удивился Озеров. – Вот этот? – Он поднял чемоданчик с пола и показал подполковнику.

– Да. Этот.

– Давно. Точно не помню. Года два назад. Мне достал его Барабанщиков. У него точно такой же.

– Вы ничего не путаете? Может быть, этот «дипломат» у вас совсем недавно?

– Я ничего не путаю, – отрезал Озеров. – А в чём дело?

– Георгий Степанович, – жёстко сказал Корнилов. – Вы купили этот чемодан три дня тому назад. Взамен оставленного вами в доме Барабанщикова…

– Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите? – начал Озеров. Лицо у него стало бледным. Подполковник предостерегающе поднял руку.

– Выслушайте меня до конца спокойно. Вы купили этот чемодан три дня назад. Из новой партии. «Дипломат» чешского производства, их не было в Ленинграде больше года. Можно проверить. – Игорь Васильевич потянулся к чемодану.

Озеров беспрекословно отдал его. Корнилов щёлкнул замком, поднял крышку и показал на маленькую шёлковую полоску, вшитую в подкладку:

– Вот, видите, здесь несколько цифр, по которым торговые эксперты подтвердят мои слова. Вы поторопились восполнить потерю, Георгий Степанович. Покрасовались с чемоданом перед Лебедевым. И даже пришли с ним ко мне. Эта демонстрация вам серьёзно повредила…

Озеров сидел не двигаясь, сцепив руки так сильно, что побелели пальцы.

– От кого вы узнали о гибели Барабанщикова?

– А он разве погиб? – деревянным голосом спросил Озеров.

Корнилов усмехнулся.

– Вы неосторожно себя ведёте, Георгий Степанович. Сказали нашему сотруднику, что хаусмайор всегда возил ваш автомобиль на тэо, и тут же сослались на то, что в субботу едете на станцию техобслуживания сами… Почему же сами? Да потому, что вы уже знали, что Барабанщикова нет в живых. – Он помолчал, с интересом присматриваясь к Озерову. – Так кто же сказал вам о его смерти?

Озеров молчал. Теперь его бросило в жар. Очки его чуть запотели, он снял их и стал совсем похож на птицу. Чуть припухшие верхние веки наползли на закатившиеся красноватые глаза. Корнилову вдруг показалось, что Георгию Степановичу стало плохо, но Озеров провёл рукой по лицу и пристально посмотрел в глаза подполковнику, словно хотел узнать, а что ещё, какой сюрприз поднесёт ему этот человек.

– Не хотите отвечать? Подумайте, – спокойно сказал Корнилов. – У вас, Георгий Степанович, есть два пути: первый – всё рассказать начистоту. Этот путь самый короткий. И самый лёгкий для вас и для следствия. Второй путь – от всего отказываться. Ждать, пока вас не припрут к стенке уликами…

Озеров молчал…

25

Бесконечные, тягучие беседы с клиентами хаусмайора Барабанщикова, когда одни из них, начиная испытывать запоздалый стыд за столь сомнительное общение с ординарным жуликом, выкладывали о нём всё, что знали, другие, щадя своё самолюбие, ограничивались односложными ответами на вопросы о практических выгодах, полученных от этого общения, наконец-то стали приносить свои плоды. Так бывает у исследователя, который долгие дни и недели следит за показаниями приборов, разносит их по графам рабочего журнала, строит графики, и однажды картина поиска предстаёт перед ним во всей своей прекрасной обнажённости. События ускоряют свой бег, застывшее, казалось, ещё недавно время словно срывается с цепи. Так произошло и с делом хаусмайора. Всё сходилось на долговязой фигуре Георгия Степановича Озерова. Требовалось только собрать улики, удовлетворившие бы следователя, судей, которым в будущем предстояло решать судьбу Озерова, а самого Георгия Степановича заставившие бы поднять руки. Или, если он не склонен к подобному проявлению эмоций, молча опустить голову. Но сделать это так же непросто, как и отыскать преступника.

В НТО Главного управления провели по просьбе Корнилова тщательную почерковедческую экспертизу странички из записной книжки. Сравнили почерк, которым была сделана непонятная для сотрудников запись, с почерком Озерова и убитого Рожкина. Оказалось, что запись сделана Рожкиным.

Заместитель директора института, в котором работал Озеров, согласился принять Корнилова немедленно.

– Третья, комната на втором этаже, – сказала вахтерша.

«А Озеров работает в шестой, – вспомнил подполковник. – И тоже на втором этаже».

Он поднялся по лестнице, ступени которой за долгие годы были истоптаны тысячами посетителей, и прошёлся по коридору. Комната заместителя директора находилась рядом с лестницей. Игорь Васильевич прошёл мимо, разглядывая номера на дверях, остановился у той, на которой красовалась маленькая бронзовая табличка с номером шесть. За дверью слышались голоса. Подполковник постучал.

– Войдите, – раздалось из комнаты. Он узнал голос Озерова и распахнул дверь. Георгий Степанович сидел за небольшим канцелярским столиком, заваленным книгами. За двумя другими столами сидели женщины. Одна молодая, какая-то бесцветная, другая – пожилая яркая брюнетка. Увидев Корнилова, Озеров насторожился и начал отодвигать стул. Наверное, хотел встать.

– Простите, а товарищ Трофимов где сидит? – спросил подполковник.

– Вы прошли. Виталий Иванович находится в третьем кабинете, – ответила брюнетка приятным грудным голосом.

Корнилов поблагодарил и закрыл дверь, успев заметить растерянность на лице Озерова.

«Волнуйтесь, Георгий Степанович, переживайте. Может быть, это поможет вам принять важное решение или сделать необдуманный шаг, – подумал Корнилов. – Вы должны знать, что уже горячо. Мы уже рядом, мы не спим».

– Вы товарищ Корнилов? – спросила сухонькая седая старушка в маленькой приёмной. – Виталий Иванович вас ждёт.

Кабинет у Виталия Ивановича оказался таким же крошечным, заваленным книгами, папками. На окне в обычном графине стоял букет белых и чёрных гладиолусов.

Крупный, кряжистый мужчина лет пятидесяти, с копной чуть вьющихся светлых волос вышел из-за стола, протянул руку:

– Трофимов.

Показал Корнилову на единственное поистёршееся кожаное кресло возле маленького столика с мраморной столешницей. Сам сел за стол. Сказал, кивнув на книжный шкаф:

– Книги и архивы скоро вытеснят из этого дома людей.

На одной свободной стене висела старинная гравюра с изображением наводнения в Петербурге, на другой – огромная стеклянная табличка с надписью: «Курить строго воспрещается».

– За время моей работы в институте представитель милиции впервые в этом кабинете, – сказал Виталий Иванович. – А я здесь уже пятнадцать лет. Что-то стряслось серьёзное?

– А разве после убийства Рожкина никто в институт не приходил?

Трофимов нахмурился.

– Да, приходили. Я знаю. Но сам был в экспедиции.

Корнилов вытащил из кармана конверт, извлёк страничку из блокнота, протянул заместителю директора.

– Виталий Иванович, эта запись ничего вам не говорит?

Трофимов взял листок, внимательно прочитал, посмотрел на оборот листка.

– Не очень понятная запись… Что имел в виду писавший? Какой архив? Если наш, то у нас всегда стоят впереди буквы ЛИ – Литературный институт. В Пушкинском доме П и Д – Пушкинский дом… А здесь…

– Значит, всё-таки архив? – быстро спросил подполковник.

– Конечно! О и Ф – означают «общий фонд». Первые три цифры, наверное, номер описи. Потом номер дела, номер листа. Если, конечно, речь идёт об архиве.

– А если человек делает запись для себя? – сказал Корнилов. – Для памяти, так сказать. Зачем ему писать первые две буквы Л И, он ведь их так знает…

– А кто писал?

– Рожкин.

– Рожкин? Николай Михайлович? Значит, это наш фонд. Правда, он работал и в других архивах. В ЦГАЛИ, в Литературном музее.

– Можно посмотреть, что скрывается за этим номером в вашем архиве?

– Конечно. – Виталий Иванович что-то написал на маленьком твердом листке, встал из-за стола, открыл дверь в приёмную.

– Мария Михайловна, – позвал он секретаря. – Очень прошу вас истребовать эту папку. – Трофимов протянул ей листок.

– Вы думаете, знакомство с архивом поможет вам в вашей работе? – спросил он, вернувшись на своё место за столом.

Корнилов пожал плечами.

– Так, так, так… – быстро пробормотал Трофимов. – Интересно. Очень интересно. А почему вы заинтересовались только этой папкой? Ведь у Рожкина в его бумагах осталось, наверное, немало таких записей? Он всё время работал с архивами.

– Убийца не тронул ни деньги, ни документы Рожкина. Дорогие часы, подарок вашего института, остались на его руке. Пропала только записная книжка. Несколько дней назад мы нашли этот листочек, вырванный из неё. – Корнилов тронул рукой страничку. – Один этот листок в клеточку с записью. Можем ли мы пройти мимо папки, номер которой написан здесь рукою убитого?

– Так, так, так. – Теперь в скороговорке Трофимова сквозила тревога. – В высшей степени любопытно. В высшей степени! Вы не курите? – вдруг обратился он к подполковнику.

– Курю. Но у вас такие объявления. – Игорь Васильевич кивнул на табличку «Курить строго воспрещается».

– Да, да! Запреты, запреты. У нас же всюду бумаги. Архивы. Ценнейшие архивы. Но мы закроемся. – Виталий Иванович хитро улыбнулся, достал из стола пачку «Столичных», маленькую пепельницу, повернул в двери ключ. – Мария Михайловна постучит.

Они с удовольствием закурили.

– Виталий Иванович, а что вы можете сказать об Озерове? – спросил Корнилов.

– Вы и с ним знакомы? – удивился Трофимов.

– Немножко.

– Георгий Степанович способный учёный. В двадцать семь защитился. У него уже была готова докторская, но… – Виталий Иванович поморщился. – Озеров стал разбрасываться, занялся кладоискательством.

– Кладоискательством? – удивился подполковник.

– Не в прямом смысле. Хотя при известном допуске. – Трофимову явно не нравилась тема «кладоискательства» Озерова. – Он стал искать пропавшие библиотеки. Библиотеку Ивана Грозного, которая якобы спрятана в Александрове Владимирской области, библиотеку Демидова. – Трофимов помолчал, раздавил в пепельнице сигарету. – Ничего плохого в этом нету. Я сам в молодости мечтал отыскать библиотеку Грозного. Но Озеров стал манкировать научной работой, два года подряд не выполнил план. Мы как-то поставили вопрос на учёном совете, предложили Георгию Степановичу провести летом экспедицию в Александрове, привлечь студентов. Мы даже на это пошли. Он не захотел. Сказал, что массовость погубит дело. А получается, что он губит себя…

В дверь осторожно постучали.

– Прячьте сигарету, – шепнул Виталий Иванович.

Корнилов загасил окурок, положил в пепельницу. Трофимов спрятал пепельницу в стол, разогнал какой-то папкой дым и только тогда открыл дверь.

На пороге стояла Мария Михайловна:

– Виталий Иванович, шестой папки на месте нет.

– Кто с ней работает?

– Никто не работает.

– Мария Михайловна, ну куда же она могла деться? – Трофимов говорил тихо, но в его голосе явно чувствовалась тревога. – Что говорит Герман Родионович?

– Герман Родионович крайне обеспокоен. Он… – Мария Михайловна не успела договорить. В кабинет вошёл пожилой сухощавый мужчина. Наверное, от волнения на щеках у него горели пунцовые пятна.

– Виталий Иванович, – чуть заикаясь, громко сказал он. – У нас чепе, пропала шестая папка. Нет, нет! Это исключено, – мотнул головой мужчина, заметив, что заместитель директора хочет возразить. – В другое место она попасть не могла. Пропала также опись и формуляр из картотеки… – закончил он убитым голосом.

– Герман Родионович, что могло быть в этой папке? – тихо спросил Трофимов.

– Там были письма Жозефины Наполеону.

– Чёрт знает что такое! – Виталий Иванович посмотрел затравленно на Корнилова, словно тот был виноват в пропаже, открыл стол, вытащил пепельницу и, уже не таясь, закурил.

Мария Михайловна и Герман Родионович молчали.

– Садитесь, Герман Родионович. Закурите. – Трофимов толкнул сигареты на середину стола. – Спасибо, Мария Михайловна, вы свободны.

Герман Родионович достал сигарету, закурил. Руки у него дрожали.

– Это товарищ Корнилов с Литейного, – Виталий Иванович кивнул головой в сторону подполковника.

– Из Управления внутренних дел, – уточнил Игорь Васильевич, потому что на Литейном, четыре, они размещались вместе с Комитетом госбезопасности.

– Герман Родионович заведует у нас архивом, – сказал Трофимов. – Никак не могу прийти в себя. Письма Жозефины! Куда их там засунули?!

– Их никуда не засунули, – медленно, чуть ли не по складам выдавил Герман Родионович. – Их украли. Товарищ Корнилов ведь недаром к нам приехал.

– Вы что, знали об этой пропаже? – с удивлением и с надеждой воскликнул заместитель директора, обернувшись к подполковнику.

– Нет. Не знал. Но у меня есть листок, на котором рукою покойного Рожкина была записана эта шестая папка…

– Рожкина? – встрепенулся заведующий архивом. – Рукою Рожкина? Да, да! Николай Михайлович работал с этой папкой. Он брал её за несколько дней до смерти. Он же занимался войной двенадцатого года…

– А кто ещё работал с этими документами? – спросил Корнилов.

– Ну-у… – Герман Родионович смешно помахал перед собою руками, словно хотел отыскать ответ в струйках сизого табачного дыма. – Озеров работал. Ну, этот из праздного любопытства. Считает, что в переписке французов, воевавших в России, можно найти упоминание о том, где затопили подводы из разграбленной Москвы.

– Давно брал Озеров эту папку?

– Разве упомнишь, – сказал обиженный таким вопросом заведующий архивом. Но похоже было, что памятью он обладает отменной, потому что тут же добавил: – Думаю, что в апреле. В конце апреля.

– Вот и спросим сейчас Георгия Степановича, на месте ли были в то время письма Жозефины. – Виталий Иванович снял трубку и набрал трёхзначный номер.

– Алла Семёновна? Здравствуйте. Это Трофимов. Попросите Георгия Степановича заглянуть ко мне.

Корнилов услышал, как густой женский голос ответил:

– Георгий Степанович ушёл. Он плохо себя чувствует.

«Наверное, брюнетка», – машинально подумал Игорь Васильевич.

– Давно ушёл?

– Только что.

Трофимов повесил трубку.

– Пять минут назад заходил ко мне в архив живой, здоровый, – проворчал Герман Родионович.

– Он был у вас в архиве, когда туда пришла Мария Михайловна? – Корнилов даже подался в сторону заведующего архивом. – Пришла за шестой папкой?

– Да.

– Извините, Виталий Иванович. – Подполковник встал. – Мне нужно позвонить.

– Пожалуйста. – Трофимов пододвинул ему один из аппаратов. – Этот городской.

…Трубку снял Белянчиков.

– Юрий Евгеньевич, возьми с собой Лебедева и срочно на квартиру Озерова. Пулей! Если его ещё нет, подождите. Я попрошу у прокуратуры разрешение на обыск…

Корнилов положил трубку и посмотрел на часы: было без пяти два…

В четырнадцать часов двадцать минут он был уже в своём кабинете на Литейном, 4.

В четырнадцать тридцать Корнилову позвонил Белянчиков и доложил, что в квартире Озерова на звонок никто не отзывается.

– Ждите, – сказал подполковник.

В четырнадцать тридцать пять прокурор дал разрешение на задержание Озерова и проведение обыска в его квартире. Бугаев, к этому времени уже выяснивший место работы Елены Дмитриевны, супруги Озерова, и дожидавшийся в кабинете подполковника окончания его разговора с прокурором, молча поднялся с кресла и направился к двери. У подъезда его ждала оперативная машина, чтобы ехать за Еленой Дмитриевной – обыск в квартире Озеровых хотели провести в её присутствии.

На первом этаже, в просторном зале дежурного по городу, оператор передавал во все отделения милиции при вокзалах и в аэропортах подробные приметы Озерова. Работники Госавтоинспекции получили указание задержать автомашину «Волга» цвета «антрацит» с номерным знаком 14–59 ЛЕШ, а её владельца доставить в Главное управление.

«Как бы этот тип не натворил ещё глупостей, – с тревогой подумал Игорь Васильевич, когда в пятнадцать тридцать дежурный по городу доложил ему, что никаких сведений о разыскиваемом ещё не поступило. Подполковнику почему-то показалось, что Озеров может решиться на самоубийство. – Разве мыслимо пережить момент, когда коллеги и ученики станут свидетелями твоего позора в зале суда? – Но, подумав так, Корнилов невесело усмехнулся. – Хорошо, что у вас в голове, товарищ милиционер, хоть изредка мелькают такие мысли. Можете не спешить с увольнением в запас. Только Озерова вы скорее всего переоценили».

В пятнадцать сорок дежурный позвонил снова и доложил, что Озеров задержан на Московском вокзале.

Георгия Степановича арестовали в тот момент, когда он доставал из багажного автомата небольшой, жёлтой кожи чемодан. В чемодане лежали несколько чистых рубашек, пижама, галстук, электробритва «филиппс» и множество мелочей, без которых не отправляется в дорогу человек, привыкший к комфорту. Кроме того, там был фирменный институтский конверт с девятьюстами двадцатью долларами двадцатидолларовыми купюрами и тонкий портфельчик с пожелтевшими от времени бумагами и несколькими инкунабулами. Среди бумаг – подлинных бумаг! – подписанный императором Петром Алексеевичем мирный договор со шведами, письма канцлера Горчакова поэту Тютчеву.

– А где же письма Жозефины? – поинтересовался Корнилов, когда Озерова привели к нему в кабинет.

Георгий Степанович не ответил. Он рассеянно смотрел в окно, на зеленые и коричневые ребристые крыши домов, где давно уже отслужившие свою службу печные трубы напоминали бессрочных часовых, расставленных каким-то сумасшедшим разводящим.

– Они у вас? Дома? – с тревогой спросил подполковник.

– Нет. Не у нас. Не дома, – совсем тихо, почти шёпотом ответил Озеров и неожиданно закричал, стуча кулаком по костлявому колену: – Проклятая шпана! Шпана! Шпана! Он взял их у меня, чтобы переснять, а через неделю принёс эти доллары!

– А почему письма Жозефины оказались у вас? И Петровский договор? И письма Горчакова? Почему?

Озеров посмотрел на подполковника с тоской:

– Вам знаком запах старых книг, запах архива? А древние рукописи? Вы держали их в руках? Листали? – Корнилову показалось, что Георгий Степанович вот-вот разрыдается. – Нет, нет, это может понять только такой книжный червь, как я…

– А Николай Михайлович Рожкин понимал? – спросил Корнилов.

Озеров вздрогнул.

– Вы думаете… я? Колю?

– Он обнаружил пропажу писем Жозефины?

Георгий Степанович кивнул.

– И вы сказали об этом Барабанщикову?

Снова молчаливый кивок.

– И после этого не считаете себя убийцей?

– Коля дал мне три дня, чтобы я вернул письма в папку. Но я хотел иметь хотя бы копии. Хотя бы копии… Чтобы лежали всегда под рукой, рядом, в моём шкафу. А эта шпана…

– Я вам не верю, Георгий Степанович, – тихо сказал Корнилов. – Хотите прикинуться библиоманом? А доллары? Вам не архивная пыль была нужна, нет. Вы хотели превратить её в золотую. Неужели всех ваших знаний не хватило на то, чтобы понять, на что вы подняли руку?

Машина остановилась у светофора. Корнилов рассеянно смотрел в окно. На улице было многолюдно. У зелёного, наспех сколоченного лотка стояла очередь. Продавали арбузы. «А я в этом году ещё не попробовал, – подумал Игорь Васильевич. – Собраться бы как-нибудь в Астрахань, пожить на бахче, поесть арбузов вдоволь…»

Уже загорелся зелёный, и машины медленно тронулись, когда подполковник наткнулся взглядом на большую красную вывеску: «Строительный трест 700». «Новорусский здесь заправляет делами. Может быть, зайти самому? Не ждать, когда Бугаев опять пикироваться с ним начнёт?» Подумав так, Корнилов попросил водителя:

– Саша, развернись. Заедем в стройтрест.

В просторном коридоре, отделанном дубовыми панелями, было пустынно. Около двери с табличкой: «Управляющий. Приём по личным вопросам в четверг с 15 до 18», висело большое объявление: «6 сентября профсоюзное собрание. Материальные и моральные стимулы нашего труда. Докладчик – управляющий трестом товарищ Новорусский М. И.». Корнилов прошёлся по коридору. Из-за дверей красного уголка доносился шум. Подполковник приоткрыл дверь. На небольшой трибуне стоял немолодой, загорелый мужчина в тёмно-сером костюме.

– Мы, Полина Владимировна, вернёмся к вашему заявлению. Но твёрдо обещать, что до конца года вы получите квартиру, я не могу.

В зале зашумели.

– Я не хочу выглядеть болтуном, – чуть повысил голос мужчина. – Лучше мы назначим срок подальше, а квартиру дадим пораньше, чем наоборот.

Его слова встретили с одобрением.

– Есть ещё вопросы к Михаилу Игнатьевичу? – спросил председательствующий, молодой, широколицый парень.

– Нету! – выкрикнул кто‑то из зала.

– Собрание считаю закрытым, – быстро сказал председатель. Его слова потонули в шуме отодвигаемых стульев, в гуле голосов.

– Михаил Игнатьевич! – остановил Корнилов управляющего на подступах к его кабинету. – Подполковник Корнилов из Гувэдэ. Можно вас отвлечь минут на пятнадцать?

Новорусский сердито вскинул голову, пристально взглянул на подполковника. Какую-то долю секунды он медлил, словно оценивая, стоит ли принимать Корнилова. Наконец, решившись, показал на дверь.

– Прошу. – И, обернувшись к секретарю, сказал: – Ко мне никого не пускать.

В кабинете они молча сели друг против друга за большим, накрытым зеленой скатертью столом. Новорусский закурил.

– Михаил Игнатьевич, несколько лет подряд вы снимали дачу в деревне Орлино.

– Да. Снимал.

– Нам стало известно, что вы бывали в старой Орлинской церкви. Интересовались иконами?

– Вы бы мне сразу сказали, в чём дело? – устало попросил Новорусский. – А то будем ходить вокруг да около…

– Я не в прятки пришёл к вам играть, – рассердился Корнилов. – Отвечайте на вопрос.

Новорусский как-то обречённо вздохнул и с силой раздавил сигарету в пепельнице.

– Да. Ходил в церковь. Интересовался иконами. Просил сторожа показать мне их. Потом приводил жену…

– Рассказывали Барабанщикову про иконы?

– Рассказывал. Рассказывал! Чёрт бы побрал этого Барабанщикова! Чего он еще натворил? Меня уже неделю донимают вопросами об этом человеке.

– Барабанщиков полез в церковь за иконами. Упал и разбился насмерть, – сказал Корнилов.

– Кто же мог подумать, что он вор! – Михаил Игнатьевич достал новую сигарету.

– Не только вор, Михаил Игнатьевич, но и убийца. В прошлом дважды судимый. Не так давно застрелил учёного. И знаете почему?

Новорусский молчал, исподлобья глядя на Корнилова.

– Потому что другой учёный… – подполковник брезгливо поморщился. – Нет, нет, что я говорю?! Какой учёный? Просто клиент Барабанщикова, оказавшийся родственником ему по духу, стал сбывать через него иностранцам ценнейшие для нашей истории документы и рукописи из архива. А когда честный человек поймал его за руку и потребовал всё вернуть, этот клиент рассказал о грозящей опасности своему фуражиру… Убийце.

Новорусский подавленно молчал.

Корнилов поднялся. Посмотрел на управляющего с сожалением.

– До свидания, Михаил Игнатьевич.

– До свидания, – тихо, не поднимая головы, отозвался Новорусский. Он щёлкнул изящной зажигалкой. Прикурил. Корнилов заметил, что рука его дрожала.

1980