Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

– Ого! – сказал подполковник. Эту куртку он видел впервые.

Бугаев расплылся в улыбке. Спросил с ноткой самодовольства:

– Нравится, товарищ подполковник?

– Неплохо. Что-то, Сеня, ты стал последнее время пижонить. Семья на даче, сам в одиночестве… Кольцо обручальное почему-то снял.

– Да я его никогда не ношу! – горячо возразил Бугаев. – Не нравятся мне мужики с кольцами.

Подполковник и сам скептически смотрел на тех мужчин, которые носят обручальные кольца. А щеголей с перстнями презирал и вовсе.

– Нет, правда, товарищ капитан, уж очень вы за своей персоной следить стали. Раньше проще были.

– Игорь Васильевич, это вы виноваты. – Лицо у Семёна стало лукавым. – Жена мне сколько раз говорила: посмотри, каким пижоном твой начальник ходит, а ты у меня вечно расхристанный. Я и внял голосу народа.

Корнилов едва не поперхнулся дымом от сигареты. Хотел что-то сказать, но только головой повертел. Чуть отойдя, спросил ворчливо:

– Где это твоя жена меня видела? На концерте по случаю Дня милиции? Тоже мне, нашла пижона… Ладно, мы с тобой ещё разберёмся. Ты вот что скажи: кольцо, принесённое Гориной, где?

– Передал следователю.

– Эх, поторопился, – огорчённо сказал Корнилов. – Надо было ещё со специалистами посоветоваться: где оно могло быть куплено?

Бугаев вытащил из кармана записную книжку, раскрыл её и быстро прочёл:

– Куплено скорее всего в Греции. Афины или Пирей. Фирма «Кастропулос и К°», фирма по продаже драгоценностей. Стоимость от трёх с половиной до четырёх тысяч долларов. Могу и в драхмах…

Подполковник, улыбаясь, махнул рукой.

– В драхмах не надо. Молодец, сам догадался. А я, похоже, очень постарел за последнее время. Совсем забыл тебе сказать об этом.

Бугаев сиял.

– Ну и как ты думаешь, Семён, откуда у советского старпома могут быть четыре тысячи долларов?

Бугаев улыбнулся.

– Будто сами не знаете!

– Скупал валюту? Как рядовой спекулянт…

– Не рядовой, товарищ подполковник, – ехидно сказал Семен. – Тут уж квалификацией пахнет. Скупка валюты – раз, – он загнул палец. – Тайный провоз её через границу – два. О таком колечке-то в таможенной декларации ведь не напишешь. Вот вам и три.

– Правильно, правильно! – поморщился Корнилов. – Я не хуже тебя законы знаю. О другом хочу сказать – Горин вон какое серьёзное письмо в прокуратуру написал! А сам? Неужели так мелко плавал? Не верится.

Игорь Васильевич никак не мог отделаться от какого-то двойственного чувства к погибшему старпому. Постепенно, штрих за штрихом, вырисовывалось перед ним малопривлекательное лицо этого «правдолюбца», но Корнилов привык выносить свой окончательный приговор лишь после того, как имел возможность посмотреть человеку в глаза, встретиться с ним, а встрече с Гориным не суждено было состояться. Бугаев молчал. На лице у него застыла такая презрительная гримаса, что было сразу видно его мнение о покойном старпоме.

Корнилов усмехнулся. Подумал о том, как изменился за последние годы Семён. Порывистый, непоседливый, резкий в своих суждениях, он стал более внимательным и последовательным. Он хоть и остался таким же горячим, но научился не торопиться со своими выводами и скоропалительными суждениями, всегда искренними и не всегда точными. А вот лицо его выдавало. Особенно глаза. Если Бугаев осуждал кого-то, они сразу суживались, становились злыми.

– Непойманный – не вор, Сеня, – сказал Игорь Васильевич, словно отвечая на невысказанное суждение Бугаева.

– Да разве же я возражаю? – меланхолично отозвался капитан. – Только вот деталька одна: он третьего июля куда ехал? На дачу. И колечко с ним. А жена – в Нальчике. Если б он жене кольцо привёз – давно бы подарил. В первый день, как из плавания вернулся. – Бугаев безнадёжно махнул рукой. – Ну вот… Вёз он колечко… А кто с ним в машине? Зонтик-то чей обнаружили? Веры Сергеевны? Ей он и хотел колечко подарить. У себя на даче…

– Тебе бы ворожбой заниматься.

– А что, не логично мыслю? – усмехнулся Бугаев. – Другого-то и не придумаешь. Когда эта дамочка заговорит – вспомните меня.

– Ты же сам жаловался – крепкий орешек.

– Когда-нибудь да заговорит!

– Дело закроют – никто её и спрашивать ни о чём не будет.

– А я бы спросил, хотя бы из любопытства.

– И я бы, Сеня, спросил. Только… – Он недоговорил. Взял в руки письмо Горина. – У меня вот письмишко одно есть. Тебе из любопытства его прочесть было бы интересно. – Корнилов хотел дать письмо Семёну, но вспомнил о просьбе вдовы и, нахмурившись, положил на стол, подумав при этом: «А жаль, что она так написала, письмишко полезно всем ребятам почитать! Ох как полезно!»

Капитан проследил за письмом, но ничего не сказал.

– Ты чем сейчас занимаешься? – спросил его Корнилов.

– Кражами, товарищ подполковник, – деловито сказал Бугаев. – Сейчас на Заневский поеду.

– Ладно. Я в шестнадцать доложу начальству по сорок девятому и тоже подключусь. Хватит мореходами заниматься, пускай они сами в себе разберутся.

– А свидетели, значит, ничего новенького не подкинули? – спросил Бугаев, глаза у него были хитрющие.

Корнилов улыбнулся:

– Подкинут, Сеня, не волнуйся. С минуты на минуту один человек подъедет…

12

Корнилов пришёл к начальнику Управления уголовного розыска пораньше, перекинуться парой слов о текущих делах. В кабинете у Михаила Ивановича сидел Еленевский, руководитель одной из групп управления. Вид у него был взъерошенный, сердитое лицо покрыто красными пятнами. «Тут пахнет крупной выволочкой, – подумал Игорь Васильевич. – Наверное, по делу об ограблении пьяных». И не ошибся.

– Вот полюбуйся, – кивнул полковник на Еленевского. – Степан Степанович теорией нынче по горло занят. На оперативную работу времени не остаётся. У нас по ночам пьяных обирают, а майор лишь теоретизирует, считает, что это даже полезно. Пить, говорит, меньше будут. И виноваты во всём, дескать, сами пьяницы, а не воры. Каков полёт теоретической мысли?

– Михаил Иванович, мы же ведём поиски! – обиженно сказал Еленевский. – Люди которую ночь не спят. Но принимать заявление от каждого алкоголика… это же смешно! Накушался до свинства, а мы должны ноги мозолить, его часики, видите ли, разыскивать…

– Товарищ майор! – перебил его полковник. – У вас в распоряжении два дня. Не тратьте время на разговоры. Не найдёте воров – поставлю вопрос о вашей профессиональной пригодности.

Еленевский поднялся с кресла и, хмурясь, вышел из кабинета.

– Неплохой мужик, но увалень! – Михаил Иванович покачал головой. – Днём с огнем такого другого не сыщешь. Всё сделает в конце концов, но уж очень долго раскачивается.

– Его ребята самокатчиком зовут.

– Самокатчиком?

– Ну да. Он же на службу на велосипеде ездит.

– Да брось ты! – отмахнулся полковник. – Придумаешь тоже!

– Правда, Михаил Иванович. Обрати внимание: в раздевалке жёлтый с синим велосипед стоит. Его велосипед, Еленевского. И говорят, быстро ездит.

– Но уж про жёлтый с синим ты присочинил! – Начальник управления смотрел на Корнилова недоверчиво.

Корнилов засмеялся.

– Правда, правда. Его велик все в управлении знают. Гаишники честь отдают. Да, Михаил Иваныч, – перестав смеяться, сказал подполковник. – Надо бы Семёна Бугаева на майора представить. Сроки уже вышли, человек он, сам знаешь, энергичный, оперативный, не в пример самокатчику.

– Не возражаю, – согласился Михаил Иванович. – Он, кстати, дело с кражами на Заневском до конца так и не довёл?

– Сейчас занимается. Ты же знаешь, я его на три дня отвлекал. И сам проваландался… История, я тебе скажу, неприятная.

– Ну тебя хлебом не корми, только дай отвлечься. С самоубийством Шарымова всё чисто? Никаких неуклюжих действий не допустили? Не поторопились за него взяться?

– Мы за него и взяться не успели. Бугаев приехал к Шарымову домой выяснить, что он делал на даче старпома. А там скандал…

– Ну-ну, Бугаев, значит. Может, не торопиться со званием?

– Да что ты, Михаил Иваныч! Семён здесь ни при чём. Не успей он – могло бы и хуже обернуться. Обстановка на теплоходе не сахар. Нервозность, подозрительность! Все взвинчены до предела. И всё один человек закрутил…

– Ладно, с Бугаевым договорились, – полковник взглянул на часы. – Сейчас Кондрашов придёт, доложишь всё подробно. От новгородцев телекс получили. Предупреждают нас: неделю назад вернулся из колонии Николай Борисович Лящ. Слышал, наверное? Специалист по афёрам.

– Помню, – кивнул Корнилов. – Он ведь и у нас динамо крутил.

– В Новгороде Лящ уже успел причаститься. Двоих нагрел. Судя по некоторым данным, теперь подался к нам. Вот тут весь его послужной список, фотографии, – полковник подвинул Игорю Васильевичу папку. – Всё что нужно. Надо встретить.

Секретарша предупредила, что пришёл Кондрашов.

– Ну что, Василий Сергеевич, послушаем подполковника? – спросил начальник управления, когда они уселись за большой стол. – Он как, не затянул с поручением прокуратуры? Управился в срок?

– Управился, товарищ полковник, – сказал Кондрашов. – Мы и рассчитывали на него. Звезда розыскной службы! – Следователь улыбнулся и подмигнул Корнилову. Игорь Васильевич отвёл глаза. Он не любил таких разговоров в служебной обстановке. Да и без Кондрашова себе знал цену. Подумал: «Чего это Вася? Не замечал я раньше в нём такой развязности».

– Перед нами был поставлен прокуратурой вопрос, – начал он сухо и официально, – проверить оперативным путём, не имел ли кто-нибудь из членов экипажа теплохода «Иван Сусанин» отношения к аварии на сорок девятом километре…

Корнилов подробно рассказал о том, что было сделано за эти дни. Временами посматривал на Кондрашова. Тот хмурил брови, записывал что-то очень быстро в блокноте, одобрительно кивал головой.

– Сегодня можно твёрдо сказать, что авария автомашины и смерть Горина – несчастный случай. Сомнения, конечно, были… Серьёзные сомнения. Никто не мог объяснить – откуда взялся в машине камень. Большой, почти круглый булыжник. Но час назад я беседовал с одним свидетелем. – Заметив, что Кондрашов хочет что-то сказать, Игорь Васильевич положил руку на папку: – Письменные показания имеются…

Михаил Иванович хитро улыбнулся. Он знал пристрастие Кондрашова к правильно оформленным документам.

– Этот свидетель, Данилов Пётр Сергеевич, инженер конструкторского бюро, увидев, что дверцы заклинило, разбил камнем стекло. Струя воздуха раздула пламя, Данилов отскочил, а булыжник уронил в салон…

Когда Игорь Васильевич кончил докладывать, Михаил Иванович спросил:

– А причина самоубийства Шарымова так и не выяснена? – Чувствовалось, что это беспокоило его.

Корнилов пожал плечами.

– Мы провели дознание, поскольку наш сотрудник оказался на месте. А заниматься этим делом нам не поручали, – он посмотрел на Василия Сергеевича.

– Люди, близко знавшие штурмана, показали, что человек он нервный, впечатлительный, – сказал Кондрашов. – Шарымов, может быть, и хотел этого Горина застрелить, когда узнал, что тот его жену соблазнил. Кто знает? Дачу-то взломал! И когда милиция к нему домой нагрянула – испугался. Подумал, наверное, что все шишки на него. И дача, и смерть старпома…

– Всё может быть, – задумчиво проговорил Корнилов. – Ты считаешь, уточнять больше нечего?

– Незачем. Теперь это уже никому не поможет.

– А я бы не пожалел времени. Вопросов осталось немало. Где, например, был Шарымов после того, как уехал с дачи Горина.

– Это ничего не изменит, – сказал Кондрашов.

– А что говорит вдова Шарымова? – спросил начальник управления. – Ведь она, пожалуй, многое знает.

– Молчит она, товарищ полковник. Женщина с характером. Замкнулась в себе и ни гугу. Да ведь её и понять можно – столько потрясений. Может быть, когда отойдёт, заговорит. Да что толку? – Василий Сергеевич сокрушенно вздохнул. – Ну вот, так сказать, итог, summa summum, как выражались в старину.

– Ты, Игорь Васильевич, ничего добавить не хотел?

Корнилов в раздумье посмотрел на Кондрашова, словно решая, что сказать.

– Это, конечно, несущественно, но один вопрос я бы Шарымовой обязательно задал: каким образом её зонтик у старпома в машине оказался?

– Мне бы твои заботы, – отшутился Кондрашов.

– Да я, собственно, и так знаю. Но люблю точки над «и» ставить. Вы, кстати, с письмами Горина продолжаете разбираться?

– Ну а как же? Я тебя информировал – старпом и в министерство написал. Да если бы не такой общественный резонанс, мы вас и не занимали бы этим делом.

– А у меня, Василий Сергеевич, серьёзные основания считать старпома… Как бы помягче выразиться? Человеком, которому нельзя слишком доверять. В НТО провели почерковедческую экспертизу анонимок, в которых Горину угрожали расправой, и копирки, под которую он что-то печатал у соседа по даче. Одна и та же машинка. Грозил-то он сам себе!

– Да уже его шашни с женой Шарымова чего стоят! – сказал полковник. – А тут ещё и анонимки…

– Знаю. Всё знаю, – развёл руками Кондрашов. – Но существуют письма старпома, и в них конкретные обвинения! – Он улыбнулся и снова подмигнул подполковнику. – Платон мне друг, но истина дороже. Будем разбираться.

Игорь Васильевич вспомнил вдруг изречение, которое привёл в своём дневнике старпом: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Вспомнил и улыбнулся.

– Чего ты ухмыляешься? – спросил следователь. – От этого никуда не денешься. Или я наврал в латыни?

– В латыни ты, Вася, ничего не наврал, – успокоил его Корнилов, специально назвав по имени, чтобы подчеркнуть, что всё сказанное им теперь носит неофициальный характер. – Только любим мы за цитаты прятаться. А цитаты – вещь обоюдоострая – одной и той же цитаткой идейные противники, случается, друг, друга глушат. Ты вот не думал, откуда у старпома доллары на кольцо с бриллиантами нашлись. Не сто, не двести – четыре тысячи? От трудов праведных?

– Это штука серьёзная, – поддержал Корнилова Михаил Иванович. – Тут преступлением пахнет.

– Мы, конечно, поинтересуемся, откуда у Горина была валюта. Выясним, не занимал ли он деньги, – не совсем уверенно сказал Кондрашов.

Корнилов хмыкнул.

– Да что вы, товарищи! – неожиданно взъерепенился Кондрашов. – Что ж, по-вашему, надо новое дело заводить? На покойного старпома? В конце концов заявление он написал, а не на него!

– Не кипятись, Вася, не кипятись! – успокоил следователя Корнилов. – Мы же в порядке консультации тебя расспрашиваем.

– Хорошенькие консультации, – не унимался Кондрашов. – Не оставлять же без внимания такие сигналы только потому, что заявитель погиб. Они теперь на контроле. У нас, в министерстве, в пароходстве… Ещё неизвестно, чем всё кончится. Может быть, сигналы и не подтвердятся. Но многое похоже на истину.

– Так всегда и пишут доносы – чтобы было похоже на истину, – жёстко сказал Михаил Иванович. Он уже несколько раз поглядывал на часы.

– Я ведь не прокурор. Я следователь, хоть и старший. Не я распорядился начать расследование.

– А ты что ж, не можешь поспорить с начальством, доказать ему? – подзадорил Корнилов. Михаил Иванович покосился на него укоризненно.

– Начальство есть начальство, – успокаиваясь, сказал Кондрашов и сделал лёгкий поклон в сторону Михаила Ивановича. А тот притворно вздохнул.

– Завидую я, Василий Сергеевич, вашему начальству. С моими подчинёнными труднее – ужасные спорщики.

Кондрашов чуть порозовел и стал прощаться.

С работы Корнилов пошёл пешком. Набережная была пустынной, и подполковник поймал себя на мысли о том, что его радует и дождь, и отсутствие людей. Так редко удаётся пройти теперь по городу в одиночестве. Вечное многолюдье, суета, вездесущие туристы.

Серые мокрые сумерки, чуть разбавленные неоновым светом, висели над горизонтом. Желтоватые блики подсветки мерцали в стороне Петропавловской крепости.

Корнилов шёл и думал о Горине. Письмо старпома к жене никак не выходило у него из головы. Вот как бывает в жизни – человек строит планы, борется, расталкивает соседей локтями. И что? Мокрая от дождя дорога, крутой поворот, секундное замешательство… И конец.

Он что ж, и вправду считал себя борцом за справедливость?

Да полно, проживший полжизни должен отличать чёрное от белого. Иначе вёе человечество сорвалось бы с цепи.

За справедливость можно, конечно, бороться и в одиночку. Но может ли быть справедливость для одиночек? Нет, нет. Такое уж это особое понятие – справедливость. Она полной гармонии требует. Не может справедливость быть неполной, как не может быть дюжины без одной единицы. И если что-то справедливо для всех, но несправедливо для одного – это уже не справедливость. И все разговоры про высшую справедливость – выдумки. Красивая ложь в собственное оправдание.

Игорь Васильевич перешёл Кировский мост, свернул направо. В обычные дни здесь толпились рыбаки, но сегодня ловил только один, в зелёном офицерском плаще с надвинутым на голову капюшоном. Корнилов остановился у гранитного парапета. Рыбак ловил на донки. Маленькие колокольчики тихо позванивали от ветра.

– Закурить не найдётся? – спросил рыбак у Корнилова, повернувшись к нему.

Игорь Васильевич достал сигареты, помог прикурить. Рыбак был немолодой, широкоскулый, с красным загорелым лицом.

– Что-то плохо клюёт сегодня, – кивнул он на колокольчики. – А вообще жаловаться не приходится. Появилась рыбка в Неве. Вода почище стала – она и появилась…

– Часто ловите?

– Часто. Хожу сюда как на работу. Вчера был, и позавчера… И сегодня, как видите. На завтра не загадываю. Дожить надо.

«Пенсионер, – подумал Корнилов. – А ведь хорошо ещё выглядит. Получше меня. Уйти в рыбаки, что ли? Вот и капитан Бильбасов собирается».

– Я с ранней весны тут рыбачу. Как в апреле на пенсию вышел – тут околачиваюсь. До осени половлю, наберусь силёнок – а там посмотрим. – Рыбак подмигнул Корнилову. – Я ещё кое-что полезное могу. Не каждый молодой угонится!.. А вы и сами, наверное, не прочь с удочкой побаловать? – поинтересовался он. – А то давайте в компанию. В хорошую погоду тут не протолкнёшься. Но мужички у нас приличные, подвинутся.

– Спасибо. – Дождик усилился. Корнилов поёжился, поднял воротник. – Ни чешуи ни рыбы!

– И вам желаю хорошего! – отозвался рыбак.

1977

СРЕДА ОБИТАНИЯ
Повесть

1

Прохор Савельич Баланин, кладовщик совхоза «Орлинский», встал рано. В половине шестого он уже вышел из дома, выпустил кур из сараюшки и, зябко поёживаясь, пошагал по тропинке через запущенный парк. В совхозе началась копка картофеля, и Баланин торопился. В шесть к складу должны были подъехать машины за ящиками.

Солнце с трудом пробивалось сквозь густой утренний туман, начинающая жухнуть трава серебрилась от росы. «И не выкосил никто, – пожалел Прохор Савельич. – Скотину люди не держат – коров по пальцам пересчитать можно».

Склад помещался в старой церкви с разрушенным куполом. Закрыли церковь ещё в тридцатые годы. Всё хотели приспособить под клуб, да так и не дошли руки. После войны устроили здесь склад. Сначала хранили капусту и картошку. Несколько лет назад приезжала какая-то комиссия из района. Сказали, что от сырости здание разрушается. Овощи хранить запретили, и теперь там складывали ящики.

У церкви было пусто – не подъехал пока ни один грузовик. Баланин, с трудом подняв лицо к разрушенному куполу, привычно перекрестился, – был Прохор Савельич от рождения горбат, а к старости и совсем скрючился. Ходил, глядя себе под ноги. Открыв огромный амбарный замок, кладовщик вошёл в церковь.

«Пока они там чухаются, – подумал Прохор Савельич о шоферах, – я успею дюжину ящиков починить». И пошёл было за алтарь взять молоток с гвоздями, но едва не споткнулся о распростёртое на полу тело. Баланин хотел выругаться, подумав сначала, что запер с вечера на складе кого-нибудь из деревенских забулдыг, но увидел около головы лежащего лужицу запёкшейся крови.

– Этого ещё не хватало, – прошептал старик и, опустившись на колени, попытался перевернуть лежащего на спину. Но всё его лицо было залито кровью, и Баланин испугался. Ему показалось, что у человека разбит череп.

– Ох ты, господи, беда-то какая! – теперь уже крикнул Прохор Савельич и, поднявшись, побежал к выходу.

К церкви как раз подъехал грузовик. Кинувшись к водителю, Баланин замахал руками и закричал:

– Павлик, вылазь поскорее! Человека убили!

Шофёр не спеша вылез из кабины и с недоверием глядел на старика.

– Из наших, что ли?

– Откуда я знаю. Весь в кровищи. Пойдём! – Прохор Савельич дёрнул шофёра за рукав ватника.

Павлик шёл с неохотой, и старик всё время подталкивал его:

– Давай, давай. Может, он жив ещё…

Вместе они перевернули лежавшего навзничь. Это был молодой мужчина с маленькой бородкой и тонкими усиками. Из-под синего старенького халата, который был надет на нём, торчал воротник замшевой куртки.

– Нет, не наш. – Павлик внимательно разглядывал мужчину. – Я его ни разу не видел…

– Никак дышит, – сказал Прохор Савельич. – Ты, Павел, давай его в больницу вези.

– Не надо трогать, – проворчал шофер, – умрёт в дороге, потом хлопот не оберёшься. Я счас «скорую» вызову.

– К Филиппычу стукнись, – попросил Баланин. – Всё равно мимо поедешь.

Филиппыч, старший лейтенант Владимир Филиппович Мухин, был участковым инспектором и жил в их деревне.

Когда он приехал к церкви на своём мотоцикле, собралось уже довольно много народу – шофёры, несколько женщин, присланных из города в подшефный совхоз на уборку.

– В больницу-то Пашка Гавриков спугался на своей машине везти, – сказал кладовщик, когда они вошли в церковь и старший лейтенант молча остановился около лежавшего на полу мужчины.

– И правильно, – хмуро отозвался Мухин. – Сейчас приедут. Я тоже позвонил… Народу много потопталось? – обернулся он к старику.

– Не. Только я да Пашка. И женщина одна, из городских. Объявилась, что доктор, а как посмотрела, так плохо ей стало.

– Не наш, – сказал участковый, покачав головой. Совсем, как перед этим шофёр Гавриков. – Ты, Прохор Савельич, расскажи-ка, что и как?

– Рассказывать тут нечего, – Баланин прислонился к ящикам. Ему было трудно смотреть снизу на рослого милиционера. – Замок открыл…

– Замок был цел? – удивился Мухин.

– Целёхонек. И засов задвинут.

– А ты контрольку в замок ставишь?

– Ставлю. Как же. Хоть и невелико богатство, а поживиться есть чем. Ты, Филиппыч, не сомневайся – всё в целости было. И замок и контролька. Я, как наткнулся на него, – старик кивнул на распростёртого мужчину, – подумал сперва, что из наших алкоголиков. Забрался с вечера да заснул… Но потом вспомнил – церковь я вчера днём закрыл – с полдня правление заседало…

Приехала «скорая». Пожилой врач осмотрел лежавшего, покачал головой. Потом кивнул двум санитарам, стоявшим с носилками тут же.

– Погодите минуту, – попросил старший лейтенант. – Может, документы при нём есть? – Он стал на колени, отвернул полы синего халата, осмотрел боковые карманы замшевой куртки. В них ничего не было. Потом сунул руку во внутренний карман, на мгновение замер и тут же вытащил большой чёрный пистолет. Один из санитаров присвистнул.

– Ничегосеньки! – сказал старик Баланин. – А документа нету?

Участковый несколько секунд смотрел на пистолет, потом вынул платок, завернул в него оружие и спрятал в сумку. Из другого кармана вытащил ключи на тонком колечке. Один – маленький, французский, другой – длинный, с какой-то очень сложной бородкой.

– Больше ничего. Вы его везите. Я в больницу наведаюсь.

Мужчину унесли.

– Ну что, Андрей Петрович? – спросил участковый врача.

– Тяжёлый случай. Не по нашим силёнкам. Тут, похоже, опытный нейрохирург требуется. Сейчас с Гатчиной свяжусь.

Врач ушёл. Было слышно, как заурчал мотор, потом, уже издалека, несколько раз донесся вой сирены…

– Как же он сюда попал? – задумчиво сказал инспектор, осматривая склад. Всюду высились горы ящиков, пустые бочки. – Другого хода нет?

– Был, да его давно кирпичом заложили, – отозвался Баланин.

– Всё же посмотрим.

Осторожно обойдя темное пятно, расплывшееся на мраморных плитах пола, они прошли за иконостас. Когда-то там был вход, но дверной проём был прочно заделан кирпичной кладкой.

Старший лейтенант для верности потрогал кирпичи рукой.

– Ладно, Прохор Савельич, – сказал Мухин. – Похоже, дело серьёзное, надо начальству в район доложить. Давай-ка запрём храм божий, да поеду я названивать.

– Не выйдет закрыть, – покачал головой Баланин, – надо ящики мужикам отдать. Мне директор башку открутит. Сам понимаешь – каждый день дорог.

– Ладно, – согласился участковый, – ящики пускай забирают от дверей, а внутрь – чтоб никто ни ногой.

Позвонив с почты в район, инспектор Мухин заехал в посёлок Дружная Горка, в больницу. Оказалось, что потерпевшего уже отправили в Гатчину.

«Быстро они сработали, – с одобрением подумал Владимир Филиппович. – Бывает, „скорой“ часами ждать приходится, а тут…» Он заглянул в кабинет к главврачу, своему старому приятелю и верному товарищу по охоте.

– Как живём, Иван Иванович?

– Ты по поводу раненого? Увезли…

– Знаю. В сознание не приходил?

Главврач, нестарый ещё, но совсем лысый, с маленькими острыми глазами, мотнул головой:

– Ты что! Довезут ли ещё?

– Ударили?

– Нет, Филиппыч, не ударили. Похоже, что он откуда-то упал. Пролом черепа и бедро сломано.

– Упал он на мою шею, – сердито сказал Мухин. – А впрочем… Так, так, так. – Он хитро сощурился. – Упал, значит? Проверим.

Иван Иванович смотрел на него с чуть заметной улыбкой. Он знал, что его приятель – мужик во всех отношениях основательный, но тугодум.

– Ты мне, Иван Иваныч, скажи – ничего при нём не обнаружили? Я наспех посмотрел…

Главврач открыл ящик стола и положил перед инспектором два ключа на брелоке в виде какой-то большой монеты.

– Всё, и боле ничего.

– Ни документов, ни записной книжки?

– Ничего.

Мухин взял ключи. Внимательно осмотрел их. Ключи были от автомобиля.

– Ты мне, Иваныч, позвони, если будут новости. – Он поднялся. – А я поехал начальство встречать. Из уголовного розыска инспектор приедет.

То, что пострадавшего не ударили, круто меняло дело. На участке Мухина уже несколько месяцев не было никаких серьёзных происшествий, и утренний вызов его огорчил. Теперь же появилась надежда, что произошёл несчастный случай. Правда, несколько странный несчастный случай – это инспектор понимал. У пострадавшего в карманах вместо документов, как должно быть у каждого порядочного гражданина, – пистолет ТТ. Ни паспорта, ни удостоверения личности, ни записной книжки. Ключи от дома, ключи от автомобиля. А где этот дом? Где автомобиль? Инспектор сделал ещё одну заметку на память. Подумал: нельзя скидывать со счёта и такой вариант – мужчине могли «помочь» упасть… Но у Владимира Филипповича имелась своя версия, и её следовала поскорее проверить.

К тому времени, когда из Гатчины приехал инспектор уголовного розыска Гапоненко, Мухин ещё раз облазил церковь, долго, задрав голову, разглядывал разрушенный купол, шепча себе под нос: «Свалился он на мою голову. Как пить дать, оттуда свалился». Потом, распугивая кур и гусей, объехал на мотоцикле село, все его закоулки, дальние и ближние концы.

Они сели с Гапоненко на брёвнах, рядом с церковью, закурили, и Мухин подробно рассказал инспектору о случившемся.

Владимир Филиппович недолюбливал Гапоненко. Встречаться им приходилось нечасто, но даже из этих редких встреч Мухин вынес впечатление, что капитан – человек равнодушный. Главное, что раздражало Мухина, – так это то, как легко и быстро капитан делал выводы и как потом, легко отказывался от собственного мнения. Владимир Филиппович если делал после долгих раздумий какой-нибудь вывод, так стоял на этом до конца. Гапоненко чувствовал, что дружногорский инспектор его не жалует, и держался с ним настороженно.

– Ну и что ты думаешь об этом? – спросил Гапоненко.

– Думаю, что приехал человек пошарить – нет ли в церкви икон. Этих шаромыжников развелось много. Вон в прошлом году Рождественскую церковь обчистили…

– Знаю.

– Залез он через разрушенный купол. – Мухин поднял голову и показал на ржавый скелет купола. – Там и лестница валяется. Я проверил. Залезть-то залез, да сорвался…

– Логично. Только почему же лестница валяется? Что он, залез, а лестницу спихнул? Или ветром сдуло?

– Нет. Лестница здоровенная. Откуда он её только приволок?

– Проверь, – строго сказал Гапоненко.

– Видать, матёрый дядя. Пистолет в кармане, документов никаких.

– Ты, Владимир Филиппович, протокол оформил?

Мухин кивнул.

– Всё чин чином? С понятыми?

Мухин пропустил этот вопрос мимо ушей и продолжил:

– Ключи от машины в кармане. А машины нет. Я всё объехал. Нету. В карманах у него никаких билетов нет. Значит, скорее всего на машине прибыл.

– Машину будем потом искать, – сказал Гапоненко. – А сейчас давай займёмся делом. – Они встали с бревён и пошли к церкви…

Вечером Мухину позвонил главврач дружногорской больницы. Потерпевший скончался, не приходя в сознание, по дороге в Гатчину.

На следующий день утром мальчишки обнаружили в кустах у соседней деревни Лампово автомашину «Жигули» с ленинградским номерным знаком. Ключи, которые были в кармане пострадавшего, к автомашине подошли. В «бардачке» «Жигулей» лежали водительские права на имя Анатольева Дениса Петровича.

Владимир Филиппович долго сравнивал фотографию, наклеенную в водительских правах, с фотографией погибшего и в сомнении качал головой. И борода и усы на карточках были одинаковые, и овал лица похожий, а люди были разные.

А когда он, приехав в Ленинград и выяснив в Петроградском райотделе ГАИ адрес Анатольева, явился вечером на его квартиру с неприятным чувством, что он несёт родственникам печальное известие, Анатольев сам открыл ему дверь. Оказался он совсем не таким, как на карточке, – толстым, кучерявым и добродушным.

– Права-то мои, голуба, – удивленно крутил он головой, рассматривая водительское удостоверение. – Скажу так – корочки мои, а физиономия чужая. Ну и личность! Какой-то типус-опус. – Анатольев вытащил из пиджака другое водительское удостоверение. На нём стоял штамп «дубликат», с фотографии смотрел сам Денис Петрович.

Полтора года назад, по словам Анатольева, он остановился около магазина купить хлеба. Было жарко, пиджак висел в машине. Денис Петрович взял только мелочь из кармана. Вернувшись через несколько минут из магазина, машины на месте не обнаружил.

Мухин, разглядывая улыбчивого и добродушного толстяка, почему-то неприязненно думал, что Анатольев не за хлебом ходил, а скорее всего пиво пил. Но к делу это никакого отношения не имело, и старший лейтенант спросил:

– А машина у вас была «Жигули»? Третья модель?

– Да, третья. Машину нашли через неделю на Таллинском шоссе, а пиджачок-с – увы. Вместе с правами, деньжатами и прочей полезной мелочью… Вперёд наука!

– Нашли, значит, машину, – разочарованно сказал Мухин, уже выстроивший свою версию.

– Да, целёхонькую. Даже приёмник не вытащили.

Экспертиза подтвердила, что фотография на украденном у Анатольева водительском удостоверении переклеена, печать подделана. Подделан и штампик о годовом техническом осмотре в техпаспорте.