Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Композитор закурил. Достал «беломорину» и Павлищин.

– Вы бы нам объяснили, чего от нас ждёте, – пуская колечко дыма, сказал Макаров. – Может быть, вас интересуют какие-то определённые детали? Проще было бы вспомнить.

Все водители внимательно слушали, что говорил композитор. Орлюков после каждого его слова согласно кивал головой.

Корнилов улыбнулся.

– Мы хотим от вас только одного: чтобы вы подробнее вспомнили всё, что произошло в тот вечер на сорок девятом километре. Постарайтесь вспомнить последовательно, не забывая ни одного своего действия, ни одной мелочи. Кто где стоял, как пытались достать водителя, как гасили пламя… Для нас всё важно. И прошу вас: не думайте, что мы сомневаемся в том, что говорилось раньше. Нам хочется знать побольше деталей…

«А скажи вам о том, чего мы хотим узнать, – вы живо нафантазируете». – Он раздал всем бумагу, усадил за большой стол.

– Э-хе-хе! – проворчал Павлищин. – Плакали наши денежки.

– Наверное, вы преувеличиваете убытки! – усмехнулся Макаров, сидевший рядом.

– Вам бы по тарифу платили, вы бы не улыбались. Небось зарплата регулярно идёт!

Макаров насупился и ничего не ответил.

– Потерпите, товарищи, – примирительно сказал Корнилов. – Дело серьёзное. От того, насколько точно вы всё вспомните, возможно, зависит судьба человека…

– Что ж эта «Волга», из ремонта только вышла? – тихо спросил до сих пор молчавший Ламанский, директор большого мебельного магазина, владелец «Волги». – Ведь теперь на станцию обслуживания грешить начнут. Может, что с тормозами?

Довольно крупный мужчина, Ламанский как-то совсем потерялся в кабинете Корнилова среди других водителей. Сидел в уголке и занимал так мало места, что подполковнику показалось, что директор уменьшился в размерах.

– Экспертиза дала заключение, что машина технически была исправна, – ответил Корнилов. Он нажал кнопку селектора и спросил у секретаря: – Варя, Бугаев не звонил?

– Нет ещё, Игорь Васильевич.

– Кто с ним из экспертов?

– Коршунов.

– Если позвонит, сразу соединяй.

Он только успел выключить селектор, как Варвара сказала:

– Бугаев звонит.

– Семён, как дела? – спросил Игорь Васильевич, спросил чуть более торопливо, чем ему хотелось в присутствии посторонних.

Водители посерьёзнели. Кто уже писал, исподволь прислушиваясь к разговору, кто сидел хмуро над листком бумаги, ещё раз переживая события того вечера.

Закончив разговор, Корнилов долго сидел молча, легонько постукивая пальцами по столу и пытаясь сосредоточиться. Известия, полученные от Бугаева, были полной неожиданностью. Совсем не о таком сюрпризе предупреждал он Семёна…

«Теперь многое зависит от того, что скажет жена Шарымова, – думал подполковник. В том, что у дачи старпома стояла его машина, Корнилов не сомневался. – А вот гибель Горина… Вспомнят ли свидетели ещё что-то новое?»

…Прочитав последние показания, Игорь Васильевич понял, что вызов шофёров ничего не дал. Кое-кто из них вспомнил новые детали, но никакого намёка на то, откуда взялся в салоне автомашины камень, не было. Оставались только две версии: или этот камень был зачем-то нужен старпому и он подобрал его по дороге, или… Или кто-то, скорее всего Шарымов, швырнул его Горину в ветровое стекло.

И все-таки, прежде чем отпустить свидетелей, Корнилов опросил их, не было ли на месте происшествия ещё людей, которых почему-либо не пригласили в свидетели. Водители, пожимая плечами, оглядывали друг друга, словно увиделись впервые.

– Да нет, кажется, больше никого не было, – не совсем уверенно сказал Макаров. Он встал, прошёлся по кабинету. – Вот здесь лежала машина… – Макаров показал рукой в угол. – Товарищ Орлюков сыпал песок…

– А по-моему, был ещё один! – воскликнул Павлищин. – Был! Тоже, как и вы, жигулёвец!

– Нет, больше никого не было, – возразил инспектор. – Я же всех записал…

– Не все дураки вроде нас, – махнул рукой Павлищин. – Этот, видать, вовремя смылся. Я припоминаю, мельтешил там. Гоношистый.

Корнилов молчал, с интересом поглядывая то на одного, то на другого.

– Нет, «Жигули» только одни были. Мои, – не согласился Макаров.

– Как же, как же! Вы просто рассеянный, – упорствовал Павлищин. – Вот скажите, на вашей машине что на заднем стекле?

– Ничего, – пожал плечами композитор.

– А у того – красная ладонь! Знаете, стиляги себе привешивают, – обратился он к Корнилову. – Едет, а ладонь болтается! Я бы им!.. – Павлищин сжал кулак. – Только раздражают.

– А номер вы не запомнили? – спросил Игорь Васильевич.

– Нет. Номер не запомнил, – развел руками шофёр. – Но был он, жигулёвец, был, товарищ начальник.

Позвонил Коршунов. Проведённая им трассологическая экспертиза подтвердила, что отпечатки протекторов, оставленные неизвестным автомобилем возле дачи старпома Горина, совпадают с протекторами «Жигулей» Шарымова.

– Вы довольны, товарищ подполковник? – спросил Коршунов. – Ваш Бугаев, по-моему, поставит мне бутылку коньяка – очень уж хотелось ему таких результатов.

– Я был бы доволен… – Игорь Васильевич хотел сказать: «Если бы мог предъявить эти результаты Шарымову», но при шофёрах не стал. Сказал только: – Спасибо, Ваня. Будущее покажет.

Ещё раз позвонил Бугаев:

– Зонтик, похоже, Шарымовой. Тут одна соседка, думаю, опознает. А сама дамочка молчит. Сейчас у неё доктор, укольчики делает, никого не подпускает. Следователь поручил мне дождаться, поговорить с ней…

По тому, как Бугаев назвал Шарымову «дамочкой», Игорь Васильевич догадался, что он узнал о ней нечто не слишком лестное.

– Сиди там до победного, – сказал он Семёну.

Больше никто из свидетелей не подтвердил показаний Павлищина, но Корнилов почувствовал, что Павлищин не только хваткий мужичок, но и внимательный. Эти два качества чаще всего соседствуют.

«Чем чёрт не шутит, – решил Игорь Васильевич. – Если поискать неизвестного „жигулиста“, может, и повезёт. Шарымов не Шарымов тут виноват, а полная ясность никогда никому не вредила».

Распрощавшись с шофёрами, Корнилов заглянул к следователю Гурову, специалисту по автодорожным происшествиям. Накануне подполковник попросил провести повторную экспертизу и с нетерпением ожидал ответа на поставленные перед экспертами вопросы.

Гуров был у себя, сидел, согнувшись над столом, и вычерчивал какой-то план. Окно кабинета выходило во двор, и даже днём на столе у майора горела лампа. Второй стол в комнате пустовал уже несколько месяцев – его хозяин, молодой следователь Богов, разбился, поставив свою машину под удар грузовику с пьяным шофёром. Все знали, что Богов уже не вернётся на службу, но место его пока не занимали…

Увидев Корнилова, Гуров отложил в сторону чертёж, погасил лампу.

– Картинки рисуете? – усмехнулся подполковник, усаживаясь в старенькое, скрипучее кресло.

– Рисуем, товарищ подполковник, – весело отозвался Гуров и, неожиданно нахмурившись, сказал: – А вообще-то писанина заела. У меня вон на пальце мозоль. – Он показал Корнилову запачканную чернилами руку. – Жена смеётся: «Ты у меня, отец, наверное, не в милиции, а в поликлинике работаешь». Она участковый врач – две трети времени на истории болезней уходит!

– Печатайте на машинке, – сказал Корнилов. – Начальник ХОЗУ Набережных нам в каждую комнату по машинке купил. Ребята все печатают.

Заметив, что Гуров смотрит на него недоверчиво, Игорь Васильевич улыбнулся:

– Не сомневайтесь, Никита Андреевич, загляните к Белянчикову, когда он из отпуска вернётся…

– Может быть, может быть, – всё ещё недоверчиво покачал головой майор и спросил: – А вы уже за ответом?

Корнилов молча развёл руками.

Гуров достал из стола тоненькую папку, раскрыл её и передал Корнилову. Лицо у майора стало скучным.

«Проведёнными по делу автотехническими исследованиями установлено. – Корнилов бегло просмотрел описательную часть экспертизы. – 3 июля 1977 года около 23 часов гражданин Горин Юрий Максимович, управляя технически исправным автомобилем ГАЗ-24 номер 36–39 ЛЕК, следовал по Приморскому шоссе, по влажной проезжей части…» – Игорь Васильевич перелистал бумаги, отыскивая то, что интересовало его в первую очередь.

Гуров вздохнул, заметив это.

– Ничем новым порадовать не могу.

«…Комплексной экспертизе, в которой участвовали автотехник, трассолог и судебный медик, был поставлен вопрос: могли ли возникнуть технические повреждения, обнаруженные на левой передней стойки и на теле потерпевшего от удара камнем, брошенным не установленным следствием человеком в ветровое стекло автомашины… – Корнилов почувствовал, что волнуется, читая эту сухую, написанную забубенно-протокольным языком бумагу. – …Повреждения, обнаруженные на левой передней стойке, не совпадают с характерными царапинами на камне. Вместе с тем на камне обнаружены микрочастицы стекла, применяемого на автомашинах ГАЗ-24, и царапины, которые могли быть получены в результате удара о стекло…»

Заметив, что подполковник поморщился, Гуров сказал:

– Если бы ему в ветровое стекло залепили – тормознул бы резко, а тормозного следа нет… Дождь, дождь всё спутал! Бывает, что после сильного дождя тормозного следа и не видно! И про осколки ветрового стекла категорично ничего нельзя сказать! Они на асфальте найдены, но за день до этого там новая «Волга» и «Москвич» столкнулись. На этом же самом месте.

Корнилов сказал недовольно:

– Ну вот, уже появились оговорки. А раньше не было.

– Вы же сами сказали, что случай особый. Эксперты учли все возможности.

– Я думал, что у экспертизы каждый случай особый…

Гуров не ответил.

Несколько минут они сидели молча. Подполковник снова и снова перечитывал акт экспертизы.

– На трупе есть повреждения, характерные для автотравмы, – сказал Гуров. – Но эксперт не исключает возможности повреждения от удара камнем. Камень мог и не попасть в него. Хорошенькое дело – человек мчит на большой скорости, и вдруг булыжник влетает в стекло. Мгновенная растерянность, рывок…

– Значит, полной уверенности, что это несчастный случай, у вас нет? – помолчав, в упор спросил Корнилов.

– Полной уверенности нет, – развёл руками Гуров. – Могли и камень бросить. А может быть, перед машиной внезапно выскочил на дорогу человек… Тоже нельзя исключить.

– Да ведь Горин нажал бы на тормоз, а вы говорите, тормозного следа нет!

– Нет. В дождь такое случается… Вы что же, не доверяете нашей экспертизе?

– Доверяю, – устало вздохнув, сказал Корнилов. – Но вы сами-то прикиньте, сколько совпадений! Старпом пишет в прокуратуру и пароходство. Обвинения, я вам скажу, куда какие серьёзные! А тут катастрофа. Жена его приходит ко мне, говорит, что взломана дача, всё перевернуто вверх дном. А мы устанавливаем, что сделано это в ту ночь, когда Горин разбился. Мы ищем человека, побывавшего на даче, – подозрение падает на штурмана Шарымова. Приезжаем к нему домой, а он прямо под дверью пускает себе пулю в лоб…

– Наверное, крупно поссорившись с женой? – спросил Никита Андреевич.

– Да бросьте вы! – рассердился подполковник. – Если все стреляться после ссор будут…

– Ссоры разные бывают.

– Ни-ки-та Андреевич!

– Да это я так! – махнул рукой следователь и улыбнулся. – Как говорится, из окаянства. Уж если она перед мужем в чём-то серьёзном провинилась, так он не себя, а её застрелил бы.

Корнилов промолчал, но подумал: «Причина-то серьёзная – дальше некуда. Жена шлюха. Да всё равно трудно предположить, что Шарымов только из-за этого застрелился. В такой узел всё завязалось!»

– А что же Шарымова говорит? – спросил Никита Андреевич. – Её допросили?

– Молчит. У неё шоковое состояние. Врач к ней пока никого не пускает. Опасается за последствия. Такое потрясение.

– Знаете, Игорь Васильевич, на Востоке самая страшная месть – прийти к дому обидчика и на крыльце вспороть себе живот. Наверное, эта дамочка прилично насолила штурману.

– Прилично. Судя по рассказу капитана Бильбасова, Шарымов на днях узнал, что она любовница Горина.

– Вот это да! Чего же вы молчали? – Никита Андреевич вскочил со стула, взволнованно прошёлся по кабинету.

– Но ведь мы с вами не на Востоке живём. А не сказал я, потому что хотел ещё раз выслушать ваше непредвзятое мнение, – пробурчал подполковник. – А то ещё начнёте строить свои теории. А теорий у нас хватает…

– Ну и ну! – Гуров все не мог успокоиться и расхаживал по кабинету, на мгновение останавливался возле Корнилова и снова продолжал шагать как маятник. Наконец он сел и, в упор уставившись на подполковника, спросил: – Так вы думаете, что Шарымов…

– Никита Андреевич, то, что мы с вами думаем, годится лишь псу под хвост! Важно, что мы знаем. А знаем мы мало…

– Не так уж и мало, Игорь Васильевич. – Гуров вдруг осёкся, какая-то мысль остановила его. Он с минуту молчал, будто прислушивался к чему-то, и наконец сказал: – Я вам говорил о том, что причиной несчастья мог быть внезапно выскочивший перед «Волгой» человек. Но нельзя исключить и машину, идущую в лоб или на повороте прижавшую к краю «Волгу» потерпевшего. Резкий поворот руля…

– Вот видите, могло быть одно, могло быть второе… А откуда всё-таки камень в салоне? – Корнилов почувствовал, что раздражается, и сказал как можно спокойнее: – Вы, товарищ майор, одно поймите – пока, мы с вами не узнаем, как он в машине оказался, нам спать спокойно нельзя. Я вовсе не сторонник версии об убийстве, но уж если исключать её, то с полным основанием. На сто процентов, хоть вы и боитесь такой категоричности. А пока… – Он недоговорил и тяжело поднялся с кресла.

10

Семён позвонил Корнилову только вечером, домой.

– Успехов ноль, товарищ подполковник. – Голос у него был усталый. – Беседа прошла в обстановке корректности и лицемерия. Никакого стремления к сотрудничеству.

– А поконкретнее нельзя?

– Нельзя, Игорь Васильевич. Из автомата звоню, а на очереди суровая женщина.

– Твои на даче? – спросил Корнилов. – Приезжай ко мне, накормим куриными котлетами.

Через пятнадцать минут повеселевший Бугаев уже сидел за столом в квартире Корниловых.

– Я так понимаю приглашение вашего сурового супруга, Ольга Ивановна, – говорил он жене подполковника, накрывавшей на стол, – отныне в Ленинградском уголовном розыске наступила новая эра. Для особо отличившихся сотрудников начальство устраивает персональные приёмы.

Корнилов только головой покачал. Он хотел сначала услышать доклад о деле, но жена воспротивилась:

– Человек весь день без корки хлеба. А тебе только бы о своих мазуриках поговорить.

– Если бы о мазуриках, – вздохнул Корнилов.

– Так что же всё-таки Шарымова? – не утерпел он, когда Бугаев расправился с тарелкой борща.

– А-а! – помрачнев, махнул рукой Семён. – Сфинкс, а не женщина. Но красива, я вам скажу, Ольга Ивановна. Карие глаза в меня вперила, словно в гляделки играть собралась…

– Сеня, вы же сами оказались свидетелем её трагедии, – укорила Бугаева Оля. Она уже знала от Корнилова о происшествии.

– У хорошей жены муж стреляться не будет. В тот вечер Шарымова куда-то исчезла, и, судя по рассказу соседки, муж, не застав её дома, уехал на поиски. Спросите: куда? Он знал куда! Небось Иван Иванович подтвердил, что около дачи Горина следы от его машины обнаружили? И «пальчики», обнаруженные в доме, его?!

Корнилов кивнул.

– А почему зонтик Веры Сергеевны у старпома в машине оказался?

– Погоди, погоди, – остановил Бугаева Игорь Васильевич. – Надо ещё опознание провести.

– Не сомневайтесь в результате, – горячо сказал Семён. – Интересно, почему только один зонтик там был? Куда она сама делась? Уж лучше бы…

– Семён, поменьше эмоций! – сказал Корнилов.

– Намёк понял, товарищ подполковник. Только когда я Веру Сергеевну про зонтик спросил, она заявила, что все её зонтики дома. И показала мне штуки три… Барахольщица!

– Вот с какими сотрудниками мне приходится работать, – мрачно сказал Корнилов. – У них эмоции забивают всё остальное.

Оля засмеялась:

– А Юра Белянчиков? Уж такой рационалист!

– Это я в домашней обстановке расслабился, – улыбнулся Бугаев. – Но если уж говорить без эмоций, так Вера Сергеевна на вопрос о том, из-за чего произошла у них с мужем ссора, отвечать не стала. «Это касалось только нас двоих», – она твердила эту фразу в течение всей беседы. А вечером третьего июля у неё разболелась голова, и до двенадцати ночи она гуляла по городу. Одна.

– Откуда у мужа пистолет? Ты не спросил? – поинтересовался Корнилов.

– О пистолете она ничего не знала. Впервые увидела. А марка – браунинг. Заглядение, а не машинка, – сказал Бугаев и поёжился.

Больше они этой, темы не касались. Корнилов рассказал о том, как вчера побывал у Васи Алабина.

– Что-то я замечаю, Варвара над ним усиленное шефство взяла? Уж не к свадьбе ли дело?

– У них уже год как дело к свадьбе катится, – усмехнулся Бугаев. – Да вот ранение… А вы будто не знаете?

– Ну почему же не знаю? – слукавил Игорь Васильевич. Ему не хотелось признаваться, что он раньше ничего не замечал. – Знаю, но не думал, что так всерьёз.

Бугаев посмотрел на него с недоверием.

Вошла в комнату мать. Увидев Бугаева, разулыбалась. Всех сослуживцев сына она хорошо знала.

– Как живёте, Сенечка? Здоровы?

– А что нам сделается? – Семён поднялся, поздоровался за руку. – Семейство на даче. Я один процветаю. Борщ, правда, некому приготовить. Так вот начальство позаботилось.

Старушка посидела минут пять в кресле, пожаловалась на погоду, пожелала всем спокойной ночи и ушла к себе.

– Ну что, товарищ доктор, – сказал Игорь Васильевич жене. – Может быть, ты нам и по сигаретке разрешишь выкурить?

Она махнула рукой, включила телевизор.

Корнилов с Семёном сели друг против друга в кресла, закурили.

– А вы почему меня к Шарымову послали? – поинтересовался Бугаев. – И про зонтик просили выяснить… Капитан?

Корнилов кивнул.

– Они друзья. Шарымову только что кто-то рассказал про его жену и Горина. А капитан с рыбалки никуда не отлучался. Это сразу сняло подозрение, хоть и у него «Жигули», и курит он «Филипп Моррис». Я сопоставил всё, решил Шарымова проверить.

– Да… – сокрушённо покачал головой Бугаев. – Проверочка получилась, я вам скажу… Не проверка, а разведка боем.

– Давай теперь в подробностях, Семён. С самого начала.

Бугаев стал рассказывать, стараясь не упустить ни одной мелочи. Корнилов, как обычно, требовал все детали: как вела себя соседка, открывшая дверь, где были остальные жильцы, во что был одет Шарымов, не нашёл ли Бугаев каких-нибудь писем?

– Каких всё-таки писем?

– Ну мало ли… – пожал плечами подполковник. – Я думаю, Шарымов но зря на даче у старпома всё перерыл. Может быть, нашёл что-то, письмо жены, например…

– Вы думаете, он после того, как Горина ухлопал, стал письма искать? – удивился Семён. – Оправдательные документы?

– Кто тебе сказал, что он старпома ухлопал?! Дачу взломал – это мы знаем. И застрелился. А Горин?.. – Корнилов стукнул себя кулаком по колену. – Да и некому, выходит, было убивать старпома, – Игорь Васильевич развёл руками. – Мы же всех проверили. Капитан рыбачил, никуда не отлучался, стармех в больнице, директор ресторана сидел дома у телевизора, пассажирский помощник и один из штурманов были в ресторане…

– С собственными жёнами, заметьте, – вставил Бугаев. – Но остаётся ещё один – штурман Шарымов. Где он был в одиннадцать вечера – никому не известно.

– Сенечка, – задумчиво сказал Игорь Васильевич, – ты самый непоследовательный человек в уголовном розыске. Не могу отрицать, что иногда у тебя проскальзывают умные мысли. Но ты не можешь делать из них правильные выводы.

– Игорь Васильевич, почему так сурово? И несправедливо.

– Ты только что удивился, зачем понадобилось Шарымову, устроив катастрофу старпому, ехать к нему на дачу и взламывать её? Ну действительно, зачем? Искать письма жены? Подтверждения её измены? Если уж он решился убить Горина, так считал, что оснований у него на это достаточно…

– Логично, – согласился Бугаев. – Но всё равно: ехать взламывать дачу из-за писем?! Да почему они обязательно должны быть, эти письма? Можно и без них прекрасно обходиться.

– Ты прав. Я думаю, что Шарымов предполагал застать свою жену с Гориным. И убить старпома. Иначе браунинг зачем? Не дождался их – взломал стол. Может быть, нашёл письма… Дома объяснения, скандал! А тут уголовный розыск явился.

– Что ж, выходит, приди я в другое время – несчастья бы и не случилось? – с беспокойством спросил Бугаев.

Корнилов не ответил.

– Игорь Васильевич! – настаивал Семён. – Вы и правда так считаете?

– А кто, Семён, знает, что бы произошло? Раньше пришёл, позже… Гадать на кофейной гуще не входит в наши обязанности. Опоздай ты – может, Шарымов и жену бы застрелил…

– Да уж лучше бы! – буркнул Бугаев. Он был явно расстроен словами шефа.

Корнилов заметил его состояние.

– Милый Семён, выброси всё это из головы. Ты тут ни при чём. Слишком много навалилось на этого молодого штурмана – измена жены, предательство Горина, взлом дачи… – Корнилов сказал так, а сам подумал: «И я бы мучился. Знал, что не виноват, но мучился».

– Когда с живыми людьми дело имеешь, никогда не знаешь, как всё обернётся, – сказал он Бугаеву. – Поступки наши иной раз никакой логике не поддаются. А с Шарымовым, по-моему, всё ясно. Его намерение расправиться со старпомом – лучшее алиби. Если бы он Горину в машину камень запустил, тогда не торчал бы всю ночь на его даче…

11

Шёл четвёртый день с того момента, как Корнилову поручили проверить обстоятельства смерти старпома Горина. Утром Игорю Васильевичу позвонил Кондрашов.

– Самоубийство Шарымова всё осложнило, – посетовал он. – Я тебе сразу сказал: неприятная история. А жена штурмана – вот уж крепкий орешек! Я её только что допросил – ни слова о причинах скандала, об отношениях с Гориным. – Помолчав, поинтересовался: – Вы когда закончите?

– Сегодня, Во второй половине дня готов встретиться. Моё начальство тоже любопытствует. Доложусь, а потом к тебе. Идёт? Вот уж навели панику с этим Гориным. А капитан, между прочим, на меня хорошее впечатление произвёл.

– Знаешь, – как-то виновато сказал Кондрашов, – дело приобрело слишком большой общественный резонанс. Старпом, оказывается, и в министерство письмо отправил. – Он вздохнул и посвистел тихонько, как свистел всегда, раздумывая о чём-нибудь неприятном. Потом сказал: – Я к вам в управление сегодня загляну. Часам к четырём. Тогда обо всём и расскажешь… Приготовься. За вами глаз да глаз нужен. И, кроме старпома, дел хватает по вашему ведомству!

– Ладно, разберёмся, – усмехнулся Корнилов. – Приедешь, поговорим. Заходи прямо к Михаилу Ивановичу, я вам обоим и доложу.

Закончив разговор с Кондрашовым, подполковник позвонил в радиокомитет. Поинтересовался, не отозвался ли кто в ответ на прочитанное по радио объявление. Его передавали трижды: в семь, в восемь и в половине девятого. Корнилов решил, что если интересующий его автомобилист не услышит обращения утром, перед уходом на работу, то обязательно – слушая последние известия в машине, когда будет ехать на службу. Если только он вообще слушает последние известия!

Никаких звонков в радиокомитет пока не было. Оставался выпуск теленовостей в восемнадцать часов, когда обращение должны были повторить.

Корнилов раскрыл папку с почтой. Среди сводок и писем ему бросился в глаза аккуратно запечатанный пакет, на котором красивым размашистым почерком были написаны адрес управления, его, Корнилова, фамилия и маленькое слово «лично». «Интересно, что за женщина пишет мне? – подумал подполковник, разглядывая конверт. – У неё ровный, спокойный характер, сильная воля сочетается с мягкостью… – Игорь Васильевич по привычке потеребил мочку уха и покачал головой. – Что-то слишком разноречивые признаки».

…Это была его любимая игра – составить по почерку представление о человеке. Ещё в университете, изучая основы почерковедческой экспертизы, он перечитал десятки книг знаменитых и доморощенных графологов (так они тогда именовались) прошлого и пришёл к выводу, что под всей наносной этой шелухой есть рациональное зерно. Современное почерковедение основывается только на одной аксиоме: почерк каждого человека неповторим. Но если неповторим, индивидуален, то эта индивидуальность должна отражать черты характера человека!

Со временем Корнилов отказался от мысли всерьёз заняться почерковедением – работа в уголовном розыске оставляла мало свободного времени. Но он постоянно развивал в себе способность видеть за плавными или скачущими буквами характер человека. В управлении никто не знал об этой маленькой причуде подполковника, и только дома, в присутствии жены или матери, Игорь Васильевич позволял себе, как он говорил, «поколдовать»…

Корнилов разрезал пакет и достал из него почтовый конверт и маленькую записочку, написанную тем же красивым размашистым почерком, что и адрес на пакете.

«Уважаемый товарищ Корнилов.

Перед отъездом в Нальчик я вспомнила наш разговор о покойном муже, о его отношениях с товарищами. Может быть, письмо, которое я посылаю, поможет Вам правильнее оценить конфликт Юрия Максимовича с капитаном.

Мне показалось, что Вы человек, которому можно довериться. Почитайте письмо, возвращать его не надо. Только, ради бога, не надо оставлять ни в каких архивах. Лучше сожгите. Наталья Горина».

– Любопытно, – пробормотал Корнилов, откладывая записку. – Зря она письмо не прислала бы. – Он осторожно раскрыл красивый продолговатый конверт, достал сложенный вчетверо лист бумаги. – Что она имеет в виду, когда пишет о доверии? Надеется, что я не использую письмо во вред покойному? Или рассчитывает с помощью письма поддержать обвинения, брошенные старпомом капитану? Маловероятно. В прошлый раз она говорила о Бильбасове с сочувствием. Вот женская логика!

Игорь Васильевич развернул письмо.

«Здравствуй, мать! Посылаю тебе письмо с оказией. В Марселе на борту был наш консул. Через день летит в Москву.

Спасибо за радиограмму. Тридцать пять хоть и не круглая дата, но для меня рубеж – полжизни прошло! Дожить бы до семидесяти, посмотреть, что там будет, в третьем тысячелетии.

День рождения отмечали в Мессинском проливе, между Сциллой и Харибдой. Всё было бы хорошо, если бы не выкинул номер кэп. Сказал свой заздравный тост, ты знаешь, он любитель поговорить, и, сославшись на головную боль, смотался. Такого ещё не бывало. Я сидел как оплёванный. Да и тост был вялый. Давно уже я заметил, что мастер переменился ко мне. Всё ломал голову – почему? А сегодня всё разъяснилось. Он сам разговор затеял. Сказал, что в пароходстве намечают меня на „Шипку“ капитаном. Это я и без него знаю. В кадрах говорили. Так вот он, Бильбасов, считает, что я не дорос до капитана и не подпишет мне характеристику. Аргументы? Меня до сих пор колотит от злости. Одна демагогия. Но это ещё не вечер! Решат и без него. В пароходстве есть товарищи, которые знают нелюбовь мастера к людям принципиальным.

Что же это? Обида? Да ведь я никогда не давал ему повода для такой обиды. Ничего не делал без совета и одобрения. Но он, наверное, чувствовал, что во многом я его перерос. Только дело не в этом. Обычная примитивная ревность – вот где собака зарыта. Когда он достиг капитанства? В сорок два! А мне только тридцать пять. Тут и кончается вся его широта, помноженная на доброту и передовые взгляды. Ему тоже дорога карьера, а начальником пароходства он отказался стать, потому что понял – не потянуть.

Разве я не прав, мать? Ты знаешь, сколько сил положено, чтобы не утонуть в толпе, не остаться заурядностью, знаешь, что даже после мореходки долбил я по ночам науки.

У меня выбора нет – если я сейчас не постою за себя, ярлык карьериста, приклеенный Бильбасовым, останется на всю жизнь. Капитан слишком легко идёт по жизни, он думает, что мы все служим ему, Бильбасову, а не делу. Кого хочет, он милует и двигает, кто не по нраву – берегись! В Неаполе дед Глуховской на час опоздал к отходу. Докладывает, что вступился на улице за нашу туристку с „Казахстана“, который ошвартовался рядом. У неё, дескать, пьяные парни хотели сумочку отобрать. Пьяные парни! Да у него у самого рожа пьяная и два синяка. Подрался, скотина.

Я спросил, где туристка. Даёт показания в полиции, а его якобы отпустили. Всё это легко проверить – в полицию, конечно, соваться не стоит, но запросить „Казахстан“ следовало непременно. Но кэп заупрямился. Смешные аргументы: стыдно, дескать, перед коллегами, подумают, что мы своим людям не доверяем. А мне кажется, что это тот случай, когда нечего стесняться, – проступочек-то не рядовой!

Всё больше и больше он раздражает меня. Есть в нём какая-то лёгкость в отношениях с людьми, нежелание поглубже разобраться в человеке. Он старается ни с кем не портить отношений. Теперь я понимаю, что дисциплина и порядок на нашей посудине строятся на стремлении угодить капитану. Или из боязни его.

Знаешь, мать, с этим надо кончать. О всех безобразиях я поставлю в известность министерство и прокуратуру. Пусть кто-то считает меня склочником и сутягой, пусть обижаются друзья. Может быть, в чём-то я и не прав, несправедлив в частностях. Но в главном я прав. Есть высшая справедливость. Пишу тебе обо всём этом, чтобы ты была готова. Скоро они забегают, как крысы, начнут и тебе звонить. Обо мне небылиц наслушаешься».

Голос секретаря оторвал Корнилова от чтения.

– Игорь Васильевич, из радиокомитета…

Корнилов поспешно взял трубку. Приятный женский голосок сообщил, что на переданное объявление откликнулся один из свидетелей аварии на сорок девятом километре.

– Он у вас? – спросил подполковник.

– Нет. Звонил сию минуту. Оставил свои координаты. Данилов Пётр Сергеевич… – Девушка продиктовала телефон.

– Спасибо, милая, – поблагодарил Игорь Васильевич. – Вы нам очень помогли!

Он нажал на рычаг, набрал записанный номер. Из трубки долго неслись длинные тягучие гудки, наконец глухой мужской голос лениво произнес: «Слушаю».

– Пётр Сергеевич? – спросил Корнилов.

– Он самый.

– С вами говорит подполковник Корнилов из милиции. Вы только что звонили на радио… Вы были на сорок девятом?

– Да, был.

– Не могли бы сейчас приехать к нам? Скажите адрес, я пришлю машину.

– Слишком много чести, – хохотнул Данилов. – И сослуживцы перепугаются. У меня своя «карета».

Корнилов рассказал ему, куда ехать. Потом вызвал Варвару, попросил заказать Данилову пропуск.

«Ну что ж, – удовлетворённо подумал подполковник, потянувшись так, что хрустнули суставы в плечах, – имеем шанс последнюю точку поставить для успокоения души». Он посмотрел на письмо старпома. Одна мысль не давала Корнилову покоя: откуда раздобыл Горин валюту на колечко с бриллиантом? Ведь оно чёрт знает сколько долларов стоит! На наши деньги оценили в шесть тысяч! Кому он его купил? Явно не жене – в письме о кольце ни слова. Он вызвал Бугаева.

Через минуту капитан сидел у него в кабинете. Корнилов уже давно заметил, что Семён стал тщательно следить за собой, одевался без особого шика, но красиво. Сегодня на нём были пепельная замшевая куртка и широкий тёмно-синий галстук с какими-то чёрными витиеватыми огурцами.