Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

– Где Полевой?

– Здесь, в КПЗ.

– Скажите, пусть приведут.

…Привели Санпана. Щетина на щеках, всклокоченные волосы на голове, запёкшиеся губы делали его похожим на тяжелобольного. Корнилову показалось даже, что глаза у него ещё больше налились кровью. Однако сегодня в них можно было уловить искорку мысли.

– Садись, Полевой, – сказал он Санпапу. Всегда и во всём скрупулезно соблюдавший порядок, Игорь Васильевич не мог пересилить себя и обратиться к Санпану на «вы». – Узнаёшь?

Санпан сел и, повернув лицо к Корнилову, чуть-чуть оскалился. Словно хотел сказать: «Чего уж тут не узнать…»

– Капитан, ведите протокол, – попросил Корнилов Белозерова.

– Кого в последние дни в гости ждал?

Санпан минуты три молчал, сжав руки коленками и медленно потирая ладонь о ладонь. На его лице с низеньким, похожим на гармошку лбом заходили все мышцы, словно он что-то с трудом пытался разжевать. Наконец выдавил:

– Витьку Косого ждал. Срок у него закончился. Долю должен был привезти.

Корнилов аж присвистнул:

– Витьку Косого! Виктора Безбабичева, значит. Подвёл тебя Косой, подвёл! Как только в Ленинграде появился – за старое взялся. У нас он. Уже у нас. – А про себя подумал: «Косого-то спрашивал я про Санпана. Сказал – весточек не имею. Крепкий орешек. Придётся и с ним повозиться. И доля ещё какая-то». – Ладно, о Косом потом. Где твой пистолет?

Санпан снова долго молчал, набычившись, шевеля губами.

– Кузнецу из Пехенца отдал. За самогон. Левашову. – И, словно бы оправдываясь, добавил с тоской: – В загуле был, гражданин Корнилов. А хрустов нема. За литр отдал, сявка!

– Когда это было?

– Не помню уж. Месяца два назад.

– Безбабичева ходил встречать?

– Ещё чего, – проворчал Полевой. – Я ж не знал, в какой день он явится.

– А твоя жена утверждает, что вчера в три часа ты ушёл встречать дружка…

Полевой осклабился:

– Да я так… Чтоб крик не подымала. В Пехенец ходил. Выпить с мужиками.

– С кем?

– С кем пил-то? – Санпан нахмурился. Лицо у него опять напряглось. – Да я… Зашёл к Левашову, а его не было. Жена у него дурная. Орать стала. В магазине взял бутылку «Солнцедара». А потом не помню.

– Кто отпускал тебе вино?

– Тоська рыжая. Да она там одна и торгует, гражданин начальник.

– Дружки навещали?

– Нет. Боялся, вас наведут…

Корнилов усмехнулся:

– Не договариваешь ты, Полевой!

Санпан пожал плечами.

– Про Безбабичева как узнал? Что у него срок закончился и деньги привезёт? Святой дух подсказал?

Санпан вдруг поднял голову и пристально, не мигая, посмотрел на Корнилова. Куда только девалось его тупое безразличие и подавленность! Взгляд стал осмысленным, дикая злоба сверкнула в глазах.

– Не шути, начальник, – сказал он с вызовом.

– Ладно, Полевой, на сегодня достаточно. Мы ещё наговоримся.

Санпана увели.

– Капитан, – попросил Корнилов Белозерова, – пишите мотивированное постановление на обыск у Левашова и у Сестеркиной. Потом у прокурора утвердим. – Он посмотрел на часы. Было девять. – Сейчас позвоню Михаилу Ивановичу. Попрошу разрешения на день задержаться.

Белозеров повеселел. На помощь подполковника он очень рассчитывал.

«Что же мы имеем на сегодняшний день? – думал Корнилов, прохаживаясь по кабинету Белозерова в ожидании, пока тот принесёт данные судебно-медицинской экспертизы. – Санпан за решёткой… Может, он и совсем спился, да и такой не менее опасен. И вот за несколько часов до его ареста на опушке леса находят убитого человека. Ни имени, ни фамилии. Просто „убитый“. Говорят, не местный. Но кто же это отправляется в дорогу, не взяв с собой хотя бы удостоверения или пропуска? Без документов идёт в соседнюю деревню местный житель. Зачем они ему? А убитый не местный.

…Коньяк… Может быть, в магазине ещё не продавали водку, и пришлось его купить. Коньяк-то продают чуть ли не круглосуточно. План делают! – Игорю Васильевичу надоело ходить, всё время задевая за мебель, – кабинетик у начальника угро города Луги был совсем крошечный, – и он сел на стул у окна. – Нет, лыжник специально покупал коньяк, поезд-то у него вышел из Ленинграда после одиннадцати! Если бы захотел, мог уже и водку купить. А местные вряд ли коньяк пьют. А может быть, случай особо торжественный? Когда водку и приносить неприлично?» Эта мысль понравилась Корнилову, и он сказал про себя: «Неплохо, товарищ подполковник, неплохо!»

«…Деньги. Многовато при нём денег, многовато! В гости с такими деньгами не ездят. Может, долг отдавать шёл? Или, как Витька Косой, долю кому-то нёс?..

Предположим, охотники. Ну, конечно, проще всего представить случайный выстрел. Загон на лося. У кого-то есть карабин или винтовка. Может быть, даже с войны припрятана. Что ж, тоже версия.

А что касается Санпана, то следователь всё досконально уточнит, это нелишне, но тут, сдаётся мне, не Санпановых рук дело».

Пришёл Белозеров, принёс данные экспертизы. «Пулевая рана. Оружие нарезное, калибр 7,62. Прострелено лёгкое. Смерть наступила от большой потери крови приблизительно в 20–22 часа».

«А стреляли в него не позже шестнадцати часов, – подумал Корнилов. – Поезд приходит на станцию в пятнадцать… Если на лыжах идти, до владычкинского поля не больше сорока – пятидесяти минут. Значит, несколько часов лыжник был ещё жив. И приди кто-нибудь на помощь – могли спасти. Если стреляли охотники, да издалека, раненого могли и не заметить. Прошли где-то стороной. А вот попутчик? Тот, что шёл вслед за лыжником по тропе от станции? Он-то должен был на него наткнуться? – Корнилов вздохнул. – Вопросы, вопросы!.. Надо поручить Белозерову провести следственный эксперимент: установить направление выстрелов. И выяснить, в порядке ли были лыжи. Ведь если шёл на исправных, то никакой пешеход его не догнал бы!»

– Вот, может, поинтересуетесь! – Белозеров положил на стул перед ним несколько фотографий.

Корнилова поразило выражение глаз на простоватом, тронутом тенью щетины лице убитого. Казалось, они продолжали жить и ждали ответа: кому это понадобилось стрелять в него, кому он помешал?

Вздохнув, Корнилов сложил фотографии и передал капитану.

– Вот что, Александр Григорьевич, – сказал он, помолчав, – вы сами-то что думаете по поводу убийства? Может быть, охотники?

– Мы с Юрием Евгеньичем прикидывали эту версию. Случайный выстрел? Возможно! На лося, правда, охота уже закрыта, но браконьеры пошаливают. Может, и ходил кто-то с винтовкой, баловался.

– Ну вот и проверьте всех охотников, с общественными инспекторами потолкуйте. – Игорь Васильевич говорил всё это не слишком уверенно, потому что его смущала одна деталь, никак не укладывавшаяся в вариант «охота»: попутчик. Не мог он пройти мимо убитого и не заметить его! Значит, заметил и скрылся. Ну, может быть, и не скрылся, да молчит. Почему? Чего испугался? А может быть, он не только попутчик?..

– Александр Григорьевич, лыжи какой марки? – неожиданно спросил он капитана.

– У убитого, что ли?

– Ну да. У кого же ещё?..

– У него лыжи очень хорошие, товарищ подполковник, гоночные. Финские. Марка «Карху». «Медведь», значит.

– Хорошо смазаны?

Белозеров только руками развёл:

– Не поинтересовался, даже не подумал, что понадобится.

– У вас есть опись вещей убитого?

Белозеров протянул листок.

Опись была составлена толково – точно и очень подробно.

Корнилов обратил внимание, что среди денег была сторублевая бумажка. Такими деньгами только долг отдавать! Ведь в деревенском магазине могут и не разменять, если за покупками пойдёшь. В карманах убитого не обнаружили ни спичек, ни сигарет. Вообще, кроме носового платка и ключей, не было самых обыденных мелочей, которые, как правило, можно обнаружить в карманах у каждого. Так случается, если человек собрался в дорогу неожиданно. Схватил, что было под рукой, переоделся – и в путь.

– Вот ещё что надо проверить, Александр Григорьевич, – не было ли вчера или позавчера во Владычкине выдающихся событий: свадеб, крестин, похорон. Похоже, что лыжник внезапно получил какое-то известие, собрался за пятнадцать минут, сунул в карман деньги, бутылку коньяка – и в путь…

– Умереть – так никто не умер, – наморщив лоб, ответил Белозеров. – А насчёт рождений и свадеб – это я проверю… – Он усмехнулся: – Да жениться там некому. Одни старухи.

«Чего он всё время лоб морщит? – подумал Корнилов. – И так старше своих лет выглядит. Надо будет ему как-нибудь сказать об этом. В шутку. Чтоб не обиделся».

Белозеров позвонил на Мшинскую участковому Рыскалову.

Оказалось, что никаких примечательных событий во Владычкине не произошло. Участковый по своей инициативе побеседовал со многими мшинскими охотниками и с председателем охотничьего общества: было похоже, что охотников в эти дни в лесу не видели.

– Ладно, хватит штаны просиживать, – поднялся Корнилов. – Еду во Владычкино. Сколько там до егеря и лесника?

– Километра три. Лыжи мы вам приготовили. Рыскалов ждёт на Мшинской.

4

– Здесь Надежда Григорьевна Кашина живёт, – сказал участковый Корнилову, когда, приехав во Владычкино, они остановились у первого дома. – Древняя старуха. Может быть, с кого другого начнём?

– Вот с древней и начнём. Кстати, почему все говорят: «у нас во мхах», «к нам во мхи»? Эта деревня ведь Владычкино называется?

– Да как вам сказать, места такие – болота, мхи. И станция Мшинская. Мхи да мхи.

Деревня выглядела пустынно. Лишь кое-где из труб вился еле заметный дымок. В морозном воздухе плавали едва уловимые запахи только что выпеченного хлеба. Откуда-то издалека, наверное со станции, ветер донёс гудок паровоза. «Какая тишина тут», – подумал Корнилов.

Они поднялись на крылечко. Возле дверей стоял веник, и Корнилов обмёл снег с ботинок. Передал веник лейтенанту. Тот обметал валенки долго, старательно.

Участковый постучал.

– Не заперто! – крикнули в глубине дома. Голос был звонкий, и Корнилов решил, что кричит ребёнок.

Натыкаясь друг на друга, они прошли через тёмные сени. В избе было тепло, кисловато пахло квашнёй. Корнилов ещё с порога заметил слабенький огонёк в розовой лампадке перед иконой.

– Будьте добреньки, заходите!

Навстречу им шла чистенькая старушка в тёмном платье и белом, синими горошинами платочке.

– Какие мужички-то в гости ко мне пожаловали, – ласково сказала она. – Да никак один-то городской. Ай, да никак второй с погонами, военный!

– Здравствуйте, Надежда Григорьевна, – поздоровался Корнилов и подумал: «А старушка-то общительная. Наверное, мно-о-ого знает. Если не ханжа». Ему иногда встречались старушки, которые ни о чём другом, кроме своих старых обид, говорить не могли.

– Вон вы какие проворные, – удивилась старушка. – И как величать меня, знаете!

Глаза у Надежды Григорьевны были добрые и какие-то, как показалось Корнилову, снисходительные. Словно бы она знала о твоих грехах и слабостях и заранее прощала тебя.

Старуха показала им, где раздеться, и усадила на большую лавку около русской печки, а сама осталась стоять. Маленькая, сухонькая, она смотрела на гостей внимательно и заинтересованно. Оттого что она стояла, а они сидели перед ней, словно школьники перед учительницей, Корнилов почувствовал неловкость.

– У нас разговор к вам, Надежда Григорьевна, – сказал он. – Посидим, поговорим…

– Ты говори, милой, говори, – замахала рукой старушка. – Я стоя-от лучше разумею. Да и насиделась я в жизни, насиделась…

– Да садитесь вы, садитесь, – с лёгким раздражением сказал участковый, но Игорь Васильевич неодобрительно посмотрел на него, и лейтенант замолчал.

– Мы с Василием Васильевичем из милиции. Хотим кое о чём порасспросить вас.

Надежда Григорьевна кивнула:

– Василя-от я знаю. Со Струг он. Полины Рыскаловой сынок. Моей свояченицы.

Лейтенант заёрзал на скамейке, хотел что-то сказать, но не сказал.

– Самого-от я впервой вижу, но слыхала, слыхала, что он нонесь у нас в чинах. А ты, милой, отчего в пиджачке? Без погон-то? Агент?

Она сказала с ударением на «а». Корнилов засмеялся и кивнул головой:

– Агент, агент. Из розыска я, уголовников ищу.

Надежда Григорьевна понимающе улыбнулась.

– Насчёт Сашки Иванова небось? Ох и питух, не приведи господи. Всех у нас во мхах перезюзил. И Главдю испортил. Она хоть и сиделица, а девка была хорошая. Передовка в лесхозе. От тюрьмы да от сумы грех зарекаться… А этот зюзюкало и её к вину приохотил.

Говорила Надежда Григорьевна забавно – будто ручей журчал. Всё время на одной ноте, без остановки. Приходилось постоянно вслушиваться, чтобы разобрать каждое её слово.

– Возле Орельей Гривы парня-от он порешил? – вдруг спросила она.

– Где, где?

Надежда Григорьевна широко улыбнулась и, словно боясь обидеть гостей, прикрыла рот коричневой сухой ладонью.

– Да у леса, милой, у леса. Мы так горку называем – Орелья Грива. – Она наконец села на табуретку и повторила: – Сашка убил-от?

– Кто – мы не знаем. Не знаем даже, к кому шёл убитый, – ответил Корнилов. – Вы что же, Надежда Григорьевна, одна живёте?

– Одна, товарищ хороший, не знаю, как зовут тебя. Одна.

– Игорь Васильевич меня зовут.

– Я уж десять лет как одна, – стала рассказывать старуха. – Сын-то с дочкой в городе. Хорошо устроились. В прошлом годе Верка, дочь-то наша, приезжала. Нарядная. Гостинцев мне навезла… – Надежда Григорьевна вздохнула, словно вспомнились ей дочкины гостинцы. – Да я и сама-то хорошо живу. Хо-ро-шо. Пенсию каждый месяц двадцать один рубль получаю. Да сын присылает. Когда пять рублей, когда боле. К Новому году десятку прислал…

– А сын не приезжает?

– Не. Скучно ему тут. Приятелей нет. И девок не осталось. Всё меня зовёт. В город-от.

– Да, народу у вас во Владычкине совсем мало, – согласился Корнилов. – Заскучаешь.

– Из молодых-от кто? – стала прикидывать старуха. – Главдя-сиделица? С зюзюкалой связалась. Имени-то его и слышать не хочу! Федотовы. Сестрицы. Да Вовка, Верки Федотовой сын. Так ему ещё и шашнадцати нет. За прогоном бабка Калерия. Она с печки не встаёт. Я ей поесть когда сготовлю, она и сыта неделю. А остальные навроде старой Кавалерии, – она хихикнула. – Это я так старуху зову. Шучу над старухой.

Игорь Васильевич улыбнулся, подумал: «Какая же старая должна быть эта бабка Калерия, если Надежда Григорьевна по сравнению с ней себя молодой считает!»

– Но родные-то, наверное, есть у каждого? Ездит кто из города? – спросил он. – Да ведь и Луга под боком.

– В Луге-от есть наши. Пустили там корешки. Так они сюда носа не кажут. Городскими себя считают. И в Питере наши живут. Как же, там родня есть! Да ведь редко ездют. Уж рази что летом. Зимой-то не ездют. У бабки Калерии сынок инженер. И сам уж лет пять не является, да хоть бы к празднику пятёрку прислал матери. Тю-тю! Не то что мой.

– А ведь у вас такие леса вокруг! – сказал Корнилов. – Грибов, ягод, наверное, тьма. И дичь! Охотники-то приезжают?

– Не приезжают, милой. Разве что к егерю. А у нас во Владычкине Вовка Фёдотов один палит по воронам. Отцова берданка ему досталась, вот и палит.

– Выходит, что не густо у вас с населением, – улыбнулся Корнилов. – И родственники про Владычкино позабыли. От станции далековато.

Старуха помолчала.

– Ну а егерь с лесником, наверное, бирюками живут? Попробуй-ка до них добраться?

– А чего до них добираться? – удивилась старуха. – Не велик и крюк. Версты на две подале нас. Егерь-то с семейством живёт. С жёнкой. Трое у них – мал мала меньше. Болыпенький, правда, в школу бегает. – Она засмеялась, опять, как в начале разговора, прикрыв рукой рот. – Волков не пугается… Ильич, лесник-от, один проживает. Одинокий. Ни детей, ни жёнки. Хотя кто его знает… Не мшинский он, не нашенский, но мужчина добрый, обходительный.

– Да ведь он здесь с незапамятных времён живёт, – вставил молчавший всё время участковый.

– С запамятных, с запамятных. Давно живёт, да не наш. Не из Мхов, – строго сказала Надежда Григорьевна и, оборотясь снова к Корнилову, продолжала: – Он, Ильич-от, с пятьдесят шестого здесь. Аль на годок ране. Степан Трофимыч, старый лесник, умер, – Надежда Григорьевна перекрестилась. – Наш был братец. Ильич-то и приехал на его место.

Надежда Григорьевна задумалась, рассеянно глядя в замёрзшее оконце. Корнилов не торопил её, ждал, когда сама заговорит.

– Степан-от тоже одинокий был, – наконец заговорила старуха. – Уж такой одинокий! Никого ему, окромя леса, не надо. Вот охотник-то был. У меня подушки пером набиты – всё он, брат. Дичи настреливал! Ружьё у него большое, да-а-алеко стреляет. С подзорной трубой…

Игорь Васильевич внимательно слушал Надежду Григорьевну, стараясь представить себе по её рассказу всех обитателей деревни, их возраст, интересы. Ведь к кому-то из них направлялся этот человек… И Санпан прожил здесь, во Владычкине, долгое время. Ходил, наверное, к кому-то в гости, говорил о жизни. Был на виду. В такой деревушке от людских глаз не скроешься…

Участковый всё время ёрзал на лавке, поглядывал на часы. Корнилов чувствовал, что ему не терпится идти дальше, говорить с другими людьми, что-то предпринимать. Неторопливая беседа со старухой, похоже, раздражала лейтенанта. Ему хотелось действовать.

И только когда старуха упомянула про ружьё, он замер вдруг, словно пойнтер, почувствовавший дичь. Перестал ёрзать и сидел совсем тихо, стараясь не упустить ни одного слова из разговора. Игорь Васильевич внутренне усмехнулся, искоса взглянув на лейтенанта.

– А Ильич-то после него, после Стёпки, основался, – продолжала старуха. – Говорят все – одинокий, а мне одна баба сказывала: сын у него был. Только сызмальства поссорился с отцом. С войны.

– И что ж, сын к леснику не ездит? – поинтересовался Корнилов.

– Не ездит, батюшка, Да ведь и он про сына молчит. Одинокий, говорит, я. А баба-от, ну та, что про сына мне рассказывала, сама зайцовская. С-под Сиверской. Знает его. Чегой-то там у них вышло, а чего – не помню.

– А где живёт эта женщина?

– Зайцовская, говорю, она. Полиной зовут, а фамилии я не помню.

– Тётя Надя, а к егерю да к леснику гости-то ездят? – хмуро спросил участковый.

– Ходют люди, – сказала Надежда Григорьевна. – А гости или по делу – не скажу, откуда мне, старухе, знать. Вот что родственников у них нет, об этом я сказывала. У лесника-от гатчинский один часто бывает. Лесхозовское начальство. Тот ездит. Дружки, что ли. Форсистый такой.

– Молодой или старый? – спросил Корнилов.

– Помоложе, чем сам Ильич.

Корнилов посмотрел вопросительно на участкового.

– Леснику за шестьдесят, товарищ подполковник, – ответил тот.

– А вы, Надежда Григорьевна, видели этого дружка? Как он одевается?

– Что-то я и не скажу. Помню, плотный, форсистый, а как одет… Нет, не припомню. На голове вот малахай рыжий…

– Чего?

– Шапка, говорю, большая, мохнатая, рыжая-рыжая… Да что мы все гутарим да гутарим, – спохватилась она. – Давайте почаёвничаем. Я счас, быстро. – Старуха встала, пошла к печке.

Корнилов тоже поднялся.

– Нет, спасибо, хозяюшка. В другой раз чайку попьём. Вы нас не ругайте, что от дела оторвали.

– Да какие у меня дела? – искренне изумилась старуха. – Поболтать – вот самое первое у меня дело.

– Надежда Григорьевна, – спросил Игорь Васильевич, надевая пальто. – А ружье-то вашего брата, с подзорной трубой, оно кому досталось?

– Ружье-то? – задумалась старуха. – Да никому не досталось. Никому. Стёпка-то, видать, или потерял его перед смертью, или продал. После смерти не нашли ружья. Сын-то мой, Славик, переискался. Думал, от дядьки в наследство останется.

– А не могло это ружьё к зюзюкале попасть, к Клавдиному дружку?

– Ах, к этому-то! – закивала Надежда Григорьевна. – Да ведь он у нас пришлый. А братец мой давно уж помер. – Она задумалась. – Рази что через Главдю… Неужели Стёпка её отцу ружьишко-то подарил? Они ведь тоже братья, только двоюродные.

– А что, отец Клавы жив? – спросил Корнилов.

– Помер. Года три как помер, – старуха перекрестилась. – Был бы жив, рази допустил к себе в дом эту чучелу?

Уже в дверях он спросил старуху:

– Надежда Григорьевна, вы не вспомнили, как лесникова дружка-то звать? Того, что из Гатчины ездит.

– Так ты, миленький, и не спрашивал меня, как зовут-то. Всё про одёжу говорил. Мокригиным его зовут. В лесхозе он какая-то шишка.

Корнилов вышел вслед за участковым на улицу и зажмурился от яркого света.

– Закурим, что ли? – сказал он лейтенанту. – Так курить захотелось – спасу нет. – Он достал сигареты, протянул участковому. Тот начал было нерешительно:

– Да я, товарищ подполковник… – но тут же потянулся к пачке.

– Что? Ещё не научился? – усмехнулся Корнилов и отдёрнул пачку. – И не тянись. Не поддавайся, не давай слабины, а то мало ли ещё какой начальник приедет – пить научит…

Участковый смутился и стоял, не зная, что сказать.

– Счастливый ты человек, Василий, – сказал Корнилов, глубоко затягиваясь. – Если можешь, держись. Ну что, к кому теперь в гости? – И, улыбнувшись, подмигнул. Участковый тоже улыбнулся. Улыбка у него была добрая, чуть застенчивая.

– Так пойдём к старику Байбикову, товарищ подполковник. Он не мене, чем старуха, знает…

Корнилов засмеялся:

– Ну что, Василий Васильевич, считаешь, что и древних старух бывает полезно послушать? А?

Участковый смущённо развёл руками.

Они тихонько пошли по дороге, махнув шофёру, начавшему заводить мотор, чтобы ждал. Накатанная санями дорога слегка поскрипывала под ногами. Воробьи трепали клочки сена, – видать, недавно перевозили с поля стога. Корнилов шёл и думал про винтовку, о которой рассказала Надежда Григорьевна, и о лесниковом друге, франтоватом, в мохнатой рыжей шапке. Убитый лыжник был тоже в рыжей шапке…

– Товарищ подполковник, сюда, – дотронулся участковый до руки Корнилова. – Пришли.

Они остановились у небольшого красивого дома, окрашенного яркой красно-коричневой краской, с белыми вычурными наличниками. К дому вела узенькая – двоим не разойтись – тропка. «И здесь не густо с населением», – подумал Корнилов и остановился, разглядывая старую лыжню, перечёркнувшую крест-накрест садик перед домом. В ярких лучах солнца лыжня проступала отчётливо и зримо, словно на фотобумаге, опущенной в проявитель. А ведь густой пушистый снег, валивший всю прошлую ночь, толстым слоем запорошил её. «Солнце низкое, тень даёт на малейшей неровности, – подумал Корнилов. – Старые следы всегда проступают в яркую солнечную погоду. А что, если на то место, где лыжника убили, посмотреть сверху? С вертолёта? Охватить взглядом всю поляну?..»

– Товарищ подполковник…

– Сейчас, лейтенант, сейчас! – Корнилов обернулся, взглянул из-под руки на солнце. Оно было предательски низко. Но стрелки часов ещё только приближались к двенадцати.

– Василёк, когда нынче солнце заходит?

Участковый растерянно пожал плечами.

– Эх ты, голова садовая! – усмехнулся Корнилов.

– В пять уже темки, товарищ подполковник, – сказал лейтенант.

«А если с высоты не просто взглянуть, а провести аэрофотосъёмку? – думал Корнилов. – Все следы проступят. Ведь там, где след, снег уплотнённый. Надо с экспертом посоветоваться. Должны же быть следы, чёрт возьми!»

– Знаешь что, Василий, – сказал он. – Ты иди один, а я поеду в Лугу… Надо мне туда срочно.

– А как же розыск? – недоумённо посмотрел на Корнилова участковый. На лице его отразилось разочарование, словно у мальчишки, которого в самую решительную минуту покинул товарищ.

– Ты и сам всё сделаешь в лучшем виде. Помни только о главном: у кого есть друзья, родные в Ленинграде? К кому могли бы приехать или приезжали в эти дни? И осторожно расспроси о том, кто бывает у егеря, у лесника. Но осторожно! Понял? – Корнилов на секунду задумался. – Поговори с ними о том, о сём. Не ждали ли кого. Ружьишко увидишь на стене – спроси, зарегистрировано ли. Нет ли ещё оружия. Будь с людьми попроще, не выспрашивай, а разговоры говори… И не торопись, а то потом больше времени потеряем. Вон одна только Надежда Григорьевна сколько полезных вещей нам с тобой наговорила!

Участковый согласно кивал головой. Этот немолодой, хмуроватый подполковник всё больше и больше нравился ему, и лейтенанту было жалко, что Корнилов уезжает в Лугу, а не пойдёт вместе с ним по другим деревенским избам.

– Машина, Василий Васильевич, за тобой часика через три вернётся.

5

Всю дорогу от Владычкина до Луги Корнилову казалось, что машина еле двигается, и он уговаривал Углева поднажать.

– Да вы что, Игорь Васильевич, не чувствуете, что юзом то и дело прём? Хотите быстро ездить – хлопочите у Набережных шипованную резину. (Майор Набережных был начальником хозяйственного управления.) Нормально никто ездить не хочет, – ворчал Углев. – Всегда горит, всегда пожар. А ты хоть пропади! – Углев вдруг обернулся к Корнилову и сказал: – А я, товарищ начальник, должен теперь себя беречь. Женюсь первого марта.

– Поздравляю, – улыбнулся Корнилов. – Женишься, придётся тебя на продуктовую машину переводить.

– Ну уж, – обиженно протянул шофер. – Рано ещё Сашу Углева в обоз списывать! – И дал такого газу, что Корнилов вцепился в поручень и сказал:

– Хороший ты водитель, Саша, да с норовом. И поворчать любишь…

Белозеров, увидев подполковника входящим в кабинет, вскочил, глядя на него во все глаза, и изумлённо сдвинул брови.

– Вопросы потом, – сказал Корнилов, на ходу сбрасывая пальто и шапку. – Пошли машину во Владычкино за участковым. И срочно поручи кому-нибудь выяснить, есть ли у вас в Луге вертолёты или «кукурузники», приспособленные к аэрофотосъёмке.

– К аэрофотосъёмке? – ещё больше удивляясь, переспросил Белозеров.

– Давай, давай! И если есть, пусть попросят разрешения подняться и сфотографировать район Владычкина. А меня срочно соедините с Гатчиной, Финогеновым. А потом с Ленинградом. С нашим управлением.

Сначала дали Гатчину. Когда Корнилов, переговорив с начальником уголовного розыска Гатчинского райотдела Финогеновым, положил телефонную трубку и с наслаждением закурил, вернулся капитан, выходивший распорядиться насчёт машины для участкового и вертолёта.

– Товарищ подполковник, машину за участковым послал, про авиацию сейчас доложат. Заму поручил связаться… – Потом он сел напротив Корнилова и уставился на него. Всем своим видом он давал понять, что ему не терпится узнать, почему Корнилов так скоро вернулся из Владычкина и зачем ему понадобилась вдруг авиация. Но подполковник не торопился с новостями и только спросил:

– Из управления не звонили?

– Бугаев звонил. Просил сказать, что один автобусный билет – свежий, за тринадцатое января. С десятого маршрута. Они пытаются установить, не пропал ли где-нибудь в районе следования «десятки» человек… – Белозеров неодобрительно хмыкнул. – Ищут иголку в стоге сена!..

– Что ж, по-твоему, сложа руки сидеть? – недовольно произнёс Корнилов. – Может, ты новостями порадуешь?

Белозеров поскучнел:

– Ничего нового, товарищ подполковник. Санпан твердит одно и то же. Пистолет, говорит, продал кузнецу из Пехенца.

– Не густо, – вздохнул Корнилов. – А про винтовку он ничего не говорил?

Белозеров встрепенулся:

– Про винтовку? Нет, ничего. А что, нашли?

– Ничего не нашли, – махнул рукой Корнилов. – Просто одна старуха рассказывала, что много лет назад у старого лесника винтовку с оптическим прицелом видела.

– Участковый там про эти винтовки всё вызнает, – успокаиваясь, сказал начальник уголовного розыска. – А вы чего же так рано вернулись, Игорь Васильевич? Случилось чего?

Корнилов хотел ответить, но в это время как сумасшедший зазвонил телефон – дали управление.

– Соедините меня с Васильчиковым из НТО, – попросил Корнилов у телефонистки.

Васильчиков отозвался сразу же. Телефон почему-то всегда искажал до неузнаваемости голос эксперта, и трудно было отделаться от чувства, что с тобой разговаривает женщина с грудным контральто. В управлении смеялись над Васильчиковым: «Телефон обнажает твою истинную суть». А на самом деле голос у Васильчикова был низкий, с басовыми нотками, и в самом эксперте, крупном, чуточку неуклюжем, не было ничего женственного.

– Марлен Александрович, срочно нуждаюсь в твоей консультации.

– Это ты, сыщик? – спросил Васильчиков. Он всегда так звал Корнилова. – Мог бы и зайти.

– Я из Луги, – сказал Корнилов. – Дело срочное, слушай внимательно. Можно ли с помощью фотоаппаратуры снять на снегу старые следы?

– Что значит старые? – удивился Васильчиков.

– Ну не очень старые… Вчерашняя лыжня. Потом был снег, и её замело, но ведь снег под лыжами уплотнился, понимаешь? Плотности-то разные!

– Так-так-так, – неожиданно быстро пропел Васильчиков.

Корнилов искоса взглянул на Белозерова. Тот, видать, всё понял и, весь подавшись к телефону, с напряжением ждал окончания разговора.

– Вы же восстанавливаете выбитые на машине, а потом спиленные номера по принципу изменения структуры металла, разной его плотности. И здесь так же, – сказал Корнилов. – Разная структура снега.

– Так же, так же! – недовольно проворчал Васильчиков. – Ты же не повезёшь ко мне в лабораторию свой прошлогодний снег со следами. А я, естественно, не повезу к тебе свою стационарную аппаратуру.

– А что, нет какого-нибудь простого способа? – с надеждой спросил Корнилов и заговорил настойчиво и увлечённо: – Ты понимаешь, Марлен, этот старый след я и так увижу. Если смотреть против низкого солнца, он всегда проступает слабой тенью, но мне его сфотографировать надо. Понимаешь? Сфотографировать!

– Чего-то интересное говоришь, – отозвался Васильчиков. – Но пока не соображу… Таких экспериментов мы ещё не проводили. В космическом масштабе.

– Эх, ты! – подосадовал Корнилов. – Тугодум. Попробую без тебя обойтись.

– Попробуй обойтись без меня, но с поляризационным фильтром, – сказал Васильчиков.

Корнилов положил трубку, но телефон тут же зазвонил снова. Уже докладывал Финогенов из Гатчины: Григорий Иванович Мокригин, главный бухгалтер лесхоза, жив-здоров. В данный момент у себя на работе. Одинок. Живёт на Пролетарской улице.

– А что ещё интересует? – спросил Финогенов.

– Жив-здоров, значит? – переспросил Корнилов. – Это, собственно, и хотел узнать… – Он помедлил в раздумье и увидел, как дверь кабинета растворилась и вошёл Селуянов, заместитель Белозерова. Заметив, что подполковник разговаривает по телефону, Селуянов на цыпочках прошёл через кабинет, сел рядом с Белозеровым и что-то зашептал ему на ухо.

«Договорился он с авиацией или нет?» – с тревогой подумал Корнилов и сказал Финогенову:

– Ну всё. Спасибо. – Положив трубку, Корнилов обернулся к Селуянову: – Как авиация?

– Всё в порядке, товарищ подполковник, прогревают моторы, – сказал тот, широко улыбаясь. – Насилу отыскали с аппаратурой. У землеустроителей. «Кукурузник». А вертолётов нет.

– Летим, летим, – весело пробормотал Игорь Васильевич и схватился за пальто.

Белозеров тоже вскочил со стула, с удовлетворением потирая руки. Глаза его блестели.

– Это вы здорово про самолёт! – гудел он. – Я опытный лыжник! Не раз замечал, что старая лыжня сквозь порошу темнеет. Если против солнышка глядеть. А ближе к весне, чуть солнышко пригреет, все старые лыжни проступят, словно паутиной снег затянули.