Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

– Всё готово. – Официант тут же положил перед Бугаевым листок. Мельком взглянув на счёт, Семен вытащил пятидесятирублёвку и сказал:

– Сдачи не надо.

Подумал: «Половину, больше мне не оплатят».

…Они вышли в вестибюль вместе, минут пять разыгрывали перед старичком гардеробщиком и солидным швейцаром сценку любви и дружбы.

– Женя, помни, – упрямо долдонил Бугаев, – я твой должник. Что верно – то верно. Сегодня я, завтра ты. – Так, обнявшись, они и вышли на улицу. Причём Бугаев не забыл сунуть в руку швейцара рубль.

Такси, в котором дежурил Белянчиков, стояло на другой стороне улицы. «Что же они, не сели на хвост рыжему?» – с недоумением подумал Семён. Прощаясь, он шепнул Жогину:

– Сегодня попозже позвоню. Если будет кто посторонний, скажешь: ошиблись номером, а потом сам позвонишь…

Бугаев прошёл до улицы Маяковского, свернул налево. Огляделся. Улица была пустынна, только вдали по другой стороне шла подвыпившая компания молодёжи, вразнобой выкрикивая слова давно устаревшего на Западе шлягера: «Мани, мани, мани…» «Что они, кроме „мани“ других слов не знают? – со злостью подумал Бугаев. – Выучили бы как следует, раз уж так по-английски петь приспичило!»

Уже совсем стемнело. Прохладный ветер нёс по тротуару пыль, смешанную с сажей. Впереди притормозила машина. Мигнула фарами. Бугаев перешёл через улицу, ещё раз огляделся. Ничего не привлекло его внимания. Он не спеша двинулся к машине…

…Оказалось, что рыжий парень из ресторана не выходил. Ни с главного подъезда, ни с чёрного хода.

– Не мог же он сквозь землю провалиться? – рассердился Бугаев, выслушав своих товарищей.

– Конечно, не мог – согласился Белянчиков. – А вот остаться в ресторане мог. Лебедев там будет сидеть до закрытия. – Он взглянул на часы. – Через пятнадцать минут ресторация закрывается. За чёрным ходом я тоже наблюдение оставил.

– Может, ещё один выход есть? – сказал задумчиво Бугаев. – Да ведь не пойдёшь расспрашивать.

– Почему? – спросил Белянчиков.

– Если он так внезапно растворился в этом шалмане – не исключено, что и дружки у него там имеются.

– Может, ты и прав, – согласился Юрий Евгеньевич.

Машина, скрипнув тормозами, круто развернулась.

– Куда сейчас? – спросил Бугаев.

– Шеф в управлении дожидается, – сказал Белянчиков. – Раз пять на связь выходил. Всё спрашивал – как там наш Сенечка? Не перебрал?

– Да ну тебя! – рассердился Бугаев. – Посидел бы ты там, повыламывался!

– Из меня актёр никудышный, – усмехнулся Белянчиков. – Да и лицо после первой рюмки малиновым становится. А ты и сейчас как огурчик, с виду не подумаешь, что весь вечер пропьянствовал. Перегарчиком, правда, попахивает. – Он дурашливо принюхался. – И шашлычком. Да вы гурман, Семён Иванович!

– Ну давай, давай! – вздохнул Бугаев. – Мели, Емеля…

Выслушав доклад Бугаева, Корнилов, по привычке теребя пальцами мочку уха, спросил Белянчикова:

– Юрий Евгеньевич, а вы не могли упустить из виду этого парня? Не проскочил он в толпе?

– Нет, – твёрдо сказал Белянчиков. – Это исключено. Я его с ног до рыжей головы рассмотрел, когда он ещё Жогина поджидал у ресторана. При дневном свете…

– Вот-вот, – ухватился Игорь Васильевич за эти слова майора. – При дневном свете… Рыжая голова… А ночью все кошки серы. И на голову можно кепарик надеть. Кстати, в потёмках рыжего от шатена и не отличишь.

– Товарищ полковник, – с обидой сказал Белянчиков, – я за свои слова отвечаю. Из подъезда ресторана этот тип не выходил.

– Понимаю, что ты его не пропустил. Ты, Юра, зря сердишься, – совсем по-домашнему вздохнул Корнилов. – Но куда-то же он делся?!

– Остался в ресторане, – сказал Бугаев. – Я в этом уверен. Но расспрашивать никого не стал – ни швейцара, ни гардеробщика.

– Правильно сделал, – кивнул Игорь Васильевич. – Вот только пальчики его надо было исхитриться и достать.

– Не рюмку же с собой забирать?! – проворчал Бугаев. – У нас детективы даже преступники по телевизору смотрят. Нагляделись, как сыщики отпечатки пальцев добывают. Бокальчик ненароком заденут… Ах, извините! И осколочки в платочек. А то и целый стакан в карман запихают.

Корнилов засмеялся:

– Что-то вы, братцы-ленинградцы, раздражительными стали. Время, что ли, позднее? – Он посмотрел на часы. – Да… Уже новый рабочий день начался. Кстати, Юра, – обратился он к Белянчикову, – позвони дежурному, пусть снимут посты у ресторана. Теперь уже бесполезно людей там держать.

Белянчиков снял трубку прямого телефона.

– Чайку бы сейчас, – мечтательно произнёс Бугаев.

Белянчиков не выдержал и, прикрыв трубку ладонью, прошептал:

– Нахал. Весь вечер кейфовал в ресторане… – Договорить он не успел – отозвался дежурный по городу. Юрий Евгеньевич передал просьбу отозвать людей, наблюдавших за рестораном.

– Времени в обрез, – сказал Корнилов. – Через четыре дня на стройкомбинате, куда устроилась Рогозина, выдача зарплаты. Кассиры привозят сразу все деньги, а зарплату выдают два дня. Почти половина остаётся в сейфе на ночь. Можно, конечно, попросить их привезти деньги в два приёма… – Он задумался. – Даже нужно бы. Но если Рогозина их наводчица, то сразу поднимет тревогу. И опять ищи ветра в поле…

– А если о том, что привезут половину денег, будет знать только главный бухгалтер? – высказал предположение Белянчиков.

– Да как ты скроешь это в маленьком коллективе бухгалтерии? Люди начнут нервничать, вести себя неестественно, – запротестовал Корнилов. – Вот если договориться с банком… Чтобы те, сославшись на отсутствие денег, выдали только половину… Нет, и это не годится! Всё равно полезут. Не в этот, так в следующий раз. И какие бы мы там засады ни устраивали, риск для работников комбината есть. Не можем же мы там месяцами торчать. Правда, пока никаких подтверждений, что Рогозина была в сговоре с Буром, нет. Характеристики со всех прежних мест работы хорошие. Семья в Краснодаре приличная. Лёва Бур мог познакомиться с нею, чтобы иметь возможность побольше разузнать о сберкассе…

– Жаль, что на Семёна не «клюнули», – сказал Белянчиков.

Бугаев усмехнулся:

– Ну почему же не клюнули? Телефончик мой рыжий прижал.

– Чего же ты молчишь! – рассердился Корнилов. – Теперь мы их заставим клюнуть!

Присутствующие с интересом уставились на полковника.

– Чего смотрите? Дело простое – надо Жогина из игры изъять. Отправить в командировку. В больницу положить. Вот-вот, лучше в больницу… – Корнилов рассуждал, всё больше и больше воодушевляясь. – Сердечный приступ. Жена ночью вызывает «скорую». В таких случаях человек лежит в реанимации. Один. Под строгим врачебным контролем. У неизвестных пока нам грабителей опять номер с инструментом провалится. Таких умельцев, как Лёва Бур да Жогин, не сразу найдёшь. А ребята эти, похоже, торопятся. Куда податься? Волей-неволей к Семёну Бугаеву… – он внимательно посмотрел на Семёна. – Если Бугаев только не пережал в ресторане. Не переусердствовал, Сеня?

– Будьте спокойны, товарищ полковник, – подал голос Бугаев. – Всё было взаправду, лучше чем в кино.

– А если сейчас тебе этот рыжий звонит по телефончику? – с ехидцей спросил Белянчиков. – Решил проверочку устроить. Что ты ему завтра скажешь? Что начальник отделения ночное заседание проводил?

– Скажу, что заблудился и пришлось у знакомой девушки переночевать.

– Ладно, ладно! – повысил голос полковник. – Хватит пикироваться. Я тебя, Юрий Евгеньевич, не узнаю. Вы что, с Семёном ролями поменялись? Он ведь у нас штатный балагур, а не ты.

Белянчиков помрачнел. Посмотрел на полковника пристальным, немигающим взглядом:

– Да что-то, Игорь Васильевич, неспокойно на душе, муторно. У меня всё из головы этот Колокольников не идёт… Выдюжит он или нет? – Белянчиков встал, прошёлся по кабинету, нервно сцепив пальцы.

– Ведь за что на него, в сущности, напали? Хотели убить?.. Ну, заметил подозрительного типа. Решил, что поймает виновника наезда. Следить стал. Но за это же не убивают! Уйти от такого «преследователя», как Колокольников, – проще пареной репы. Захотел рыжий парень из ресторана смыться – профессионалы его не устерегли! А тут от Зеленогорска до Соловьевского переулка неискушённый мужик бандита довёл!

– Или бандит неискушённого мужика привёл туда, где ему удобно было с ним расправиться, – сказал Корнилов. – Тот, за кем Колокольников следил, наверняка думал, что он многое видел. К примеру, как дружки Лёвы Бура, подъехавшие через несколько минут после несчастного случая, засовывали его труп в машину. А раз так, то считали, что Колокольникову известен и номер машины.

– Правильно, – согласился Бугаев. – И от машины они, скорее всего, сразу же избавились. Или номера поменяли. А если так, то им не только такой специалист, как я, нужен, но и машина. Выходит, что майор Бугаев для них – самая подходящая фигура. Подарок судьбы.

– Не будем гадать, – Корнилов стал собирать лежавшие перед ним бумаги, давая понять, что ночное бдение заканчивается. – О том, что произошло с Колокольниковым на пути из Зеленогорска на Васильевский остров, мы сможем узнать только тогда, когда он придёт в себя. Но, похоже, это будет не скоро… А время не ждёт. Ловить бандитов надо поскорее. Завтра с утра Белянчиков займётся Жогиным. Продумай, Юрий Евгеньевич, как следует, в какую больницу его положить. Как охранять и его и жену. Сам видишь – с кем дело имеем! А ты, Семён, сиди в своей новой квартире, звонка жди. Ну, конечно, не затворничай. Веди себя естественно. Вечером на часок, на два опять в «Адмиралтейский» заверни, ты же у нас человек денежный. Кассу недавно «взял». И звони, как договорились, трижды в день. И сразу, если что-то новенькое появится. Всё.

– У вас в приёмной, что ли, переночевать? – задумчиво сказал Белянчиков, когда они выходили из кабинета Корнилова. – Да, наверное, в диване клопы есть.

Но никто на его шутку не ответил…

15

Корнилов всегда очень тщательно готовился к допросам. К трудным допросам. Нет, он не старался предугадать, как может повести себя человек, с которым предстояло беседовать, и не продумывал заранее все вопросы, которые собирался ему задать, не обременял себя придумыванием уловок, которые помогли бы ему выявить то, ради чего этот допрос состоялся. Некоторым его сослуживцам казалось, что он проводил допросы и беседы с подозреваемыми вопреки теории, которую когда-то изучил на юрфаке. Но они ошибались. Опыт подсказывал полковнику, что теория хороша только до известных пределов – личность человека гораздо богаче, чем любая теория. И поэтому Корнилов считал поведение человека непредсказуемым. Он знал, что оно зависит порой от мелочей, в которых сам человек может даже не отдавать себе отчёта – от того, как он выспался, от обиды, которую причинил ему сосед по камере, от известий, полученных с воли, от того, светит ли солнце или небо затянуто тучами.

Но к тому моменту, когда полковник шёл к человеку, с которым предстояла беседа, или этот человек сам приходил к нему, вызванный повесткой, или его приводил на допрос конвойный, Корнилов хотел знать о нём как можно больше. И собирал эти сведения по крупицам. Черты характера и отношения в семье, увлечения, отношение к нему друзей и его – к друзьям, круг сослуживцев… Всегда было трудно предугадать, какие порой малозначительные детали о человеке он поручит выяснить своим сотрудникам.

Старшего лейтенанта Лебедева совсем не удивило задание Корнилова узнать, давно ли водит Борис Дмитриевич Осокин автомашину, сколько автомобилей у него уже было, попадал ли в аварии, нарушал ли правила езды? Необходимость таких сведений не вызывала у Лебедева никаких сомнений. Даже просьба порасспросить о том, как Осокин относится к своему автомобилю – аккуратист, по воскресеньям драящий её замшей, или безалаберный неряха, по полгода не открывающий капот. Лебедев, хоть и не очень чётко, но представлял себе, как сможет воспользоваться шеф такими сведениями. Но вот зачем потребовалось Корнилову выяснить – бережливый ли человек Осокин или транжира, – Володя Лебедев так и не понял. Хоть и смог отыскать для шефа такую информацию. Правда, с большим трудом.

Допросить Осокина Игорь Васильевич решил у него дома. В привычной для Бориса Дмитриевича обстановке. Да и побитые «Жигули» стояли рядом с подъездом. Следователь, который вёл дело, дал согласие на то, чтобы допросить Бориса Дмитриевича, и на то, чтобы провести техническую экспертизу его автомобиля.

Осокин был дома один. Когда он открыл дверь, Корнилов, несмотря на то что в прихожей было темновато, сразу вспомнил этого приятного, с мягкими манерами человека, и почувствовал, что хозяин тоже узнал его.

– Корнилов. Из уголовного розыска, – представился Игорь Васильевич. – Я вам звонил по поводу наезда…

– Да, да, – закивал Осокин торопливо Игорю Васильевичу, широким жестом показав куда-то в глубь квартиры. – Проходите, пожалуйста. – И в этот момент увидел позади полковника ещё двух человек – Лебедева и эксперта. – Вы не один? – Борис Дмитриевич насторожился.

– У нас есть разрешение провести осмотр и техническую экспертизу вашей автомашины, – сказал Корнилов. – Давайте сначала займёмся ею. А потом мы с вами побеседуем… – Он сделал паузу и добавил, чтобы уж не было никаких недомолвок: – Следователь поручил мне допросить вас.

Осокин пожал плечами. Хотел что-то спросить, но не спросил. Молча похлопал рукой по карманам, вытащил ключи, протянул Корнилову.

Ключи были на красивом брелоке, по форме похожем на серебряный рубль. Корнилов с интересом покрутил брелок в руке. На сильно потёртом кружке был изображён бегущий мужчина, а по периметру написано: «В здоровом теле здоровый дух».

– Мы обязаны сделать осмотр машины в вашем присутствии, – сказал Игорь Васильевич, возвращая Осокину ключи.

На лице Бориса Дмитриевича появилось страдальческое выражение:

– Осматривать перед самым домом? Что соседи подумают!

– А что они могут подумать? – ободряюще усмехнулся Корнилов. – Ещё одна комиссия оценивает причинённый машине ущерб!

– Ну, что ж, пойдёмте, – вяло согласился Осокин. Он уже вышел на площадку и хотел захлопнуть дверь, но в нерешительности остановился. – У меня на кухне газ не выключен. Чайник стоит.

Корнилов кивнул.

Борис Дмитриевич вошёл в квартиру, демонстративно оставил дверь нараспашку и тут же вернулся, погасил в прихожей свет, и они неторопливо спустились по лестнице вниз.

Осокин сдёрнул с «Жигулей» чехол, открыл дверцы, хотел поднять капот. Корнилов остановил его:

– Откройте багажник.

Борис Дмитриевич раскрутил алюминиевый провод, которым наспех, кое-как была прикручена после аварии крышка багажника.

– Николай Михайлович. Наш эксперт, – кивнул Корнилов на Коршунова. – Он, с вашего позволения, осмотрит всё в багажнике.

Осокин пожал плечами.

– Приступайте, – сказал Корнилов.

Методично, предмет за предметом, вынимал Коршунов содержимое багажника и раскладывал на брезенте. Лебедев помогал ему доставать запаску, инструмент, раскладные стульчики, коробки и прочее «снаряжение», без которого не обходится почти ни один автомобилист.

Корнилов стоял в стороне и следил за действиями своих сотрудников.

– Вы меня узнали? – спросил у Игоря Васильевича Осокин.

Корнилов кивнул и заметил, как порозовели у Осокина щеки. Но Борис Дмитриевич тут же справился со своим смущением и взглянул Корнилову прямо в глаза.

– Вы не подумайте ничего плохого. На рыбалке я потерял записку с вашим адресом.

…Это была старая история. Корнилов последним поездом приехал на Варшавский вокзал с Сиверской, где гостил несколько дней у матери и брата. Метро уже не работало, такси шли в парк. Корнилов «проголосовал», и какой-то сердобольный частник остановил рядом с ним свой «Москвич».

– До Кировского не подбросите? – попросил Игорь Васильевич.

Шофёр кивнул на сиденье рядом с собой. В руках Корнилова была удочка. Удобнейшая из удочек – разборная, из трёх частей – лёгкая бамбуковая удочка, которую он очень любил. В дороге они разговорились с водителем о рыбалке. Звали водителя Борис Дмитриевич. Он рассказал, что едет сейчас на дачу. Завтра к нему заглянет старый приятель, они тоже пойдут ловить рыбу на заливе, да только удочкой для приятеля он не успел запастись.

– Могу одолжить, – сделал широкий жест Корнилов. – Но с отдачей. Это моя любимая… Самая добычливая.

Водитель обрадовался.

– Вот уж не знаешь, где найдёшь… – сказал он с искренней благодарностью. – Послезавтра я вам её завезу.

Когда они остановились, переехав Кировский мост, Игорь Васильевич нацарапал на клочке бумаги свой адрес и телефон и с лёгким сердцем передал водителю. У водителя было мягкое интеллигентное лицо, добрые глаза. Они попрощались. Корнилов вылез из машины и зашагал через сквер к себе домой. И даже не оглянулся на «Москвича». Чтобы не обидеть нового знакомого подозрением. Борис Дмитриевич мог подумать, что он хочет запомнить номер его автомашины…

– Правда, товарищ Корнилов, – тихо сказал Осокин. – Я потерял ту записку. Поверьте мне. Я бы тотчас вернул вашу удочку.

«Неужели и моя фамилия, и имя сразу же улетучились из вашей головы? – хотел сказать Корнилов. Но не сказал. Только подумал: – Мне с ним долгие беседы беседовать, ещё решит, что из-за удочки придираюсь. Чёрт с ней, с удочкой. Может, и правда позабыл. Клёв хороший начался – всё позабудешь».

Он беспечно махнул рукой:

– Ерунда. Не думайте об этом! Удочка – то удочка!

– Всё равно неприлично, – поморщился Осокин. – Из-за таких мелочей люди теряют веру друг в друга.

«Хороший заход, – подумал полковник. – Умница, Борис Дмитриевич. Для человека, который знает, что за ним ещё и серьёзное преступление числится, совсем неплохо».

Воспоминание об истории с удочкой настроило Корнилова на лёгкий иронический лад, и он даже подумал о том, что допрашивать Осокина нужно именно вот так – легко и непринужденно, может быть, даже чуть-чуть иронично. Он постарался припомнить коллекционеров, с которыми приходилось иметь дело, и сделал вывод, что эту категорию людей природа почему-то обделила чувством юмора. А может быть, это только ему такие попадались?

– Товарищ Корнилов! – вывел полковника из задумчивости голос Осокина. – А ведь та удочка у меня до сих пор цела. На даче.

– Прекрасно, Борис Дмитриевич, – улыбнулся Корнилов. – Будет повод заехать к вам на дачу!

– Конечно!

– Да я шучу. Столько лет прошло… – Он прикинул в уме. Выходило не меньше десяти. И видели друг друга не больше получаса в голубом сумраке белых ночей, а поди ж ты – запомнил. Узнал с первого взгляда. Я-то не в счёт – это мой хлеб, а вот товарищ доцент… Зрительная память у него отличная. И сказал, давая понять Осокину, что тема с удочкой исчерпана: – Удочки у меня уже получше есть, да только со временем туго.

Поколдовав над пустым багажником, Коршунов попросил Осокина сложить все вещи назад, а сам начал снимать отпечатки пальцев на «Жигулях». Лицо у него было сосредоточенное и сердитое – отпечатков было много, а Корнилов приказал собрать все. «А хоть бы и сто! – сказал он Николаю Михайловичу ещё в управлении, когда они собирались к Осокину. – Мне все нужны».

Улучив момент, когда Осокин, склонившись над багажником, аккуратно раскладывал своё барахлишко, Корнилов вопросительно посмотрел на Коршунова. Тот отрицательно покачал головой.

В багажнике и салоне он искал следы крови. Если Осокин, вернувшись за сбитым им мужчиной, увёз его на своих «Жигулях», эти следы должны были остаться.

…Через полчаса Коршунов и Лебедев закончили свою работу.

– Поезжайте, – кивнул полковник на «Волгу», – и сразу пришлите назад.

Когда сотрудники уселись в машину и шофёр уже включил мотор, Игорь Васильевич поднял руку, прося задержаться, Лебедев открыл дверцу, вопросительно глядя на шефа.

– Скажите в НТО, чтобы экспертизу на кровь сделали молнией. А «пальцы»… – он сделал короткую паузу. – Да вы сами знаете. В первую очередь пускай сравнят с отпечатками Котлукова. – И, склонившись совсем близко к старшему лейтенанту, чтобы не услышал Осокин, дал ему ещё одно задание.

– Есть, товарищ полковник! – бодро отрапортовал Лебедев, и Корнилову показалось, что в голосе у него прозвучали озорные нотки.

«Ты бы ещё рот до ушей разинул, – с неудовольствием подумал он, – каждый дурак догадается, что мы тут театр разыгрываем».

К «театру Корнилова», который, как правило, был экспромтом, сотрудники давно привыкли и восхищались, как удачно он находил моменты для маленького представления, всегда рассчитанного на то, чтобы настроить подследственного на определённый лад или заронить в его душу искру тревоги, которая во время допроса мешала бы ему сосредоточиться, отвлекала от заранее разработанного метода защиты.

Всё, о чём он сказал сейчас Лебедеву, предназначалось для Бориса Дмитриевича Осокина. Лебедев с Коршуновым и так твёрдо знали свои обязанности.

Машина уехала.

– Ну, что ж, Борис Дмитриевич, – сказал Корнилов, приглядываясь к посуровевшему лицу Осокина. – Если не возражаете, поднимемся к вам. Побеседуем.

– Прошу вас, – показал Осокин на двери подъезда. На лбу у него, над переносьем обозначились две резкие морщины.

Осокин провёл его в свой небольшой кабинет, одна стена которого была заставлена книжными шкафами, а на другой, на обтянутых разноцветным бархатом картонах, красовались значки. На каждом картоне, как понял Корнилов, отдельная страна. Картонных этих прямоугольников, напоминающих абстрактные картины, было так много, что Игорь Васильевич даже не попытался их сосчитать.

Они сели друг против друга в удобных, чуть жестковатых креслах перед большим, инкрустированным разными породами дерева, журнальным столиком. Корнилов видел как-то в мебельном магазине такие гарнитуры – два кресла, маленький диванчик и журнальный стол. Кажется, арабские. Жене гарнитур очень понравился, но стоил он так дорого, что Игорь Васильевич взял Олю под руку и увёл из магазина…

– Борис Дмитриевич, – сказал Корнилов почти весело, – допрос – дело официальное. Есть некоторые формальности, о которых я должен вас предупредить…

Он упомянул об ответственности за дачу ложных показаний, посвятил Осокина в его права и обязанности, дал расписаться на бланке. И спросил неожиданно:

– Борис Дмитриевич, у вас есть карты Ленинграда и Ленинградской области?

Осокин смотрел на него с удивлением.

– Ну, обыкновенные карты. Вы же автомобилист. Изъездили небось все окрестности за грибами да на рыбалку.

– Есть, конечно, – наконец-то сказал Осокин и, встав с кресла, подошел к письменному столу. Выдвинул один из ящиков, вынул целую пачку потрёпанных карт. Начал перебирать их. – Вот! Есть и город и область, – он бросил на журнальный столик пакет.

Корнилов осторожно развернул новенькую карту Ленинграда и, кое-где уже стёршуюся на сгибах, карту области.

– А поновее нет?

– Нет. Да к этой я уже привык, – ответил Осокин.

– Ну, что ж, и такая сгодится, – кивнул Корнилов.

Это была его маленькая тайная страсть – разглядывать карты. Угадывать за сотнями всевозможных мелких значков, за едва различимой разницей тонов окраски знакомые деревушки и домики лесников, болотца с небольшими озёрами, на которых ему когда-то удавалось ловить рыбу или охотиться.

– Давайте, Борис Дмитриевич, повторим по этой карте ваше путешествие в ночь со второго на третье. До того момента, когда вас угораздило попасть в аварию на «чёртовом пятачке»… – Он покачал головой: – До чего удачно окрестил народ это местечко! Действительно, чёртов пятачок!

Осокин слушал Корнилова со смешанным чувством – ему казалось, что этот пожилой полковник, опытный, наверное, человек, просто разыгрывает его. Но за таким розыгрышем, за непринуждённостью, почти весёлыми его разглагольствованиями наверняка кроется скрытая угроза. И эти слова про «пальчики» неведомого ему Котлукова… Что они означают? И кто такой Котлуков? Может быть, сбитый им мужчина? Может быть, жена и права – он не так уж и пострадал и запомнил номер его «Жигулей»? И милиционеры всё уже давно знают, только решили поиграть с ним в кошки-мышки.

Корнилов ткнул карандашом в один из коричневых квадратов на улице Чайковского.

– Насколько я разбираюсь в географии – мы сейчас здесь?

Осокин согласно кивнул.

– Выехали вы из дома…

– Нет. Из института. В десять закончилась консультация у абитуриентов. Я позвонил домой, поговорил с дочерью и поехал к приятелю. На Васильевский остров.

– Из института… – повторил Корнилов, выискивая на карте институт. – Значит, отсюда, – он ткнул карандашом в пересечение нескольких проспектов, где в маленьком кружке алела буква «М» – метро «Технологический институт». – А где живёт ваш приятель?

– На Косой линии. Дом восемнадцать. Номер квартиры вам тоже нужен? – Эта история с картой начала раздражать Бориса Дмитриевича, хотя он твёрдо решил сохранить спокойствие и доброжелательность.

– Да. И номер квартиры. И фамилия вашего друга. И сколько вы у него пробыли… Но только давайте не будем торопиться, Борис Дмитриевич. Побеседуем спокойно, обстоятельно. Это поможет и мне и вам. Время у нас есть. – Он взглянул на часы – было без четверти четыре.

…Со стороны могло показаться, что сошлись два приятеля, давно не видевшие друг друга, и один рассказывает другому о своей недавней поездке на Карельский перешеек. От внимательного наблюдателя, правда, не ускользнула бы одна деталь: у рассказывающего не чувствовалось обычного в таких случаях энтузиазма, так украшающего любой рассказ о путешествии. Даже о таком недалёком.

Осокин говорил спокойно, иногда пускался в подробности, мало интересовавшие Корнилова, но полковник не останавливал его, лишь изредка задавал вопросы: в какое время проехал пост ГАИ в Лахте? Не встретилась ли на пути от Солнечного до Зеленогорска патрульная милицейская машина?

Но он даже не спросил Бориса Дмитриевича о самом главном – не видел ли он на пятьдесят пятом километре человека? Не выскочил ли кто неожиданно из кустов? Корнилов не задал пока ни одного из тех вопросов, которых так боялся Осокин. Зато спросил неожиданно:

– У вас, Борис Дмитриевич, на каком бензине «жигулёнок» бегает?

– На семьдесят шестом. Мне поставили прокладку… – И, с вызовом посмотрев на Корнилова, добавил: – Это не преследуется законом?

– Да как вам сказать… Если не покупать за бесценок государственный бензин у водителей грузовиков, то не преследуется.

– Слава богу! – демонстративно вздохнул Осокин. – Я заправляюсь только на бензозаправочных станциях.

– Кстати, а почему у вас в багажнике не было канистры с бензином?

– Перестал возить с собой. Напугал приятель – сказал, что в случае аварии может загореться.

– Вряд ли, – усомнился Корнилов. – Перестраховщик ваш приятель. Все возят с собой канистры. – И быстро, без всякого перехода, спросил: – А где вы заправлялись в ту ночь? Или в то утро?

– Нигде. До нашей дачи – семьдесят. Обратно я ехал Верхне-Выборгским шоссе. Этот путь подлиннее, но ведь бак-то на четыреста километров рассчитан.

– Борис Дмитриевич, – ласково сказал Корнилов, – вы же умный человек. Неужели вы так плохо о нас думаете?

Осокина бросило в жар. Он только сейчас вспомнил, что хмурый дотошный эксперт, осматривая его «Жигули», включал зажигание. Значит, видел, что бак был почти полон.

«Дурак, – выругал он себя, – чего я стал врать? Почему растерялся? Это ж такая глупость – скрывать, сколько было бензина! Да хоть сколько! Мало ли заправочных станций на трассе!» И тут же понял, что запутывается всерьёз: заправочных станций действительно было мало. На том пути, который он показал по карте полковнику, всего три. На одной из них он и заправлялся рано утром. Его машина была в то время на стоянке единственной. И женщина, заправлявшая его «Жигули», могла заметить вмятину на радиаторе. Могла запомнить, что клиент нервничал. А он и правда очень нервничал. Поспорил с ней о чём-то…

– Значит, всё-таки заправлялись? – добродушно сказал Корнилов. Его не покидало весёлое, ироническое состояние, которое он почувствовал, узнав в Осокине ночного автомобилиста из далёкого прошлого. – Забыли, наверное. Но теперь, мне кажется, вспомнили. Значит, помните и на какой станции заправлялись?

«Станции три, – лихорадочно думал Осокин. – Проверить легче лёгкого. Сейчас надо говорить правду».

И спокойно, глядя прямо в глаза Корнилову, ответил:

– В Зеленогорске.

– А в какое время?

Полковник, так медлительно и добродушно обсуждавший поначалу ночную поездку Осокина, вдруг вцепился в него словно клещами, не давая времени обдумать ответ.

– В семь. Может быть, в семь с минутами, – Осокин назвал правильное время и, только уже назвав, понял, что и на этот раз поступил правильно.

– А на даче у вас есть гараж?

– Есть, – сказал Осокин, догадываясь, каким будет следующий вопрос Корнилова.

Но полковник спросил у Бориса Дмитриевича совсем не о том, держит ли он, как всякий запасливый автомобилист, пару канистр с бензином в своём гараже.

– Чем вы занимались пятого августа? – спросил Корнилов, как будто неожиданно потерял всякий интерес к поездке Осокина.

– Что вы имеете в виду?

– Просто, хотел знать, как проводят свободное время преподаватели вузов. У вас ведь сейчас отпуск?

– Да нет. Консультации для заочников… С первого принимаю экзамены… – Осокин пожал плечами. – Но бывают и совсем свободные дни.

– А пятого? Что делали пятого?

Осокин задумался.

– Борис Дмитриевич, – попросил Корнилов, – постарайтесь вспомнить всё поточнее. С кем встречались, время… Меня интересуют даже мелочи – кого встречали, выходя из дома? Кому звонили? Кто звонил вам? И всякий раз старайтесь припомнить время. Указать его поточнее. Я понимаю, это нелегко, но иногда маленькая деталь всё ставит на свои места. Например, полуденная пушка.

– Пушка? – удивился Осокин.

– Ну, конечно. Петропавловская… Пальнёт, поневоле вспомнишь о времени.

Борис Дмитриевич улыбнулся. Первый раз с начала их беседы.

– Да, уж Петропавловская не даёт нам забыть о времени. Даже счастливым. Только в новых районах её уже не слышно.

– А вы в тот день куда-то ездили? В новый район?

– Нет. Не ездил. Сейчас я постараюсь всё рассказать по порядку. Утром мы встали поздно. Около девяти. У жены был библиотечный день. В десять она поехала в «публичку». В газетный зал. На Фонтанке, знаете?

Корнилов кивнул.

– А ко мне приехал мой аспирант. Часа три мы занимались его диссертацией…

– Поточнее, Борис Дмитриевич. Время, фамилия аспиранта…

– Да, да! Понимаю. Правда, скорее ничего не понимаю, – он снова улыбнулся открытой, подкупающей улыбкой.

«Ну вот, Борис Дмитриевич, теперь ты совсем другой человек, – подумал Корнилов. – Куда подевалась твоя скованность? Где осторожность и взвешенность в ответах? Теперь тебе нечего скрывать! Можно говорить правду. Насколько легче говорить правду. И не бояться проговориться! Не напрягать своё серое вещество, чтобы удержать в уме детали, которые ты уже скрыл или придумал, и чтобы согласовать их с новыми, которые ещё предстоит придумать. Придумать или скрыть. Как это трудно говорить неправду…»