Текст книги "Среда обитания (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

– Ну что? Пишет учёный? – спросил Игорь Васильевич у Белянчикова, когда тот вошёл в кабинет.

– Пишет. Почерк, я вам скажу, у него каллиграфический. Нам бы его на полставки протоколы оформлять.

– А по мне, так следовало ему в колонии месяцев шесть стенгазету выпускать «Солнце всходит и заходит», – проворчал Корнилов. – Только ничего ему не будет. Скорее всего он действительно свои иконы с Озёрной унёс.

– Чьи бы ни были, а выходит, что он их спас, – сказал Юрий Евгеньевич. – Сгорели бы они за милую душу.

– Это ты, Юрий Евгеньевич, правильно заметил, – усмехнулся подполковник. – Коловращение жизни, как писал О'Генри.

– Игорь Васильевич, – спросил Белянчиков, – а почему ты решил, что Платонов не сбежал, а придет к нам?

– Стереотип мышления… Увидел Аристарх у меня фотографию мёртвого Барабанщикова – воспользовался случаем и украл иконы. – Корнилов поморщился. – Свои не свои, но украл! Разницы-то почти никакой, – способ преступный. Поймали его с поличным. Платонов понял: не сумеет доказать, что иконы ему принадлежат, – попадёт под суд. Я ему на это намекнул. Ну и подумал Аристарх Антонович, а если посадят? Пропала коллекция! Или реквизируют, или кто-нибудь из «друзей» утянет. Он же наверняка и друзей по своей мерке меряет. А тут возможность подвернулась коллекцию «спасти» – отпустили домой. Я думаю, он свои лучшие иконы погрузил в машину и отвёз в надёжное место. Скорее всего в деревню. Я видел, машина у него вся в грязи.

– Так это только твои догадки? – разочарованно протянул Белянчиков.

– Догадки мои, товарищ майор, имеют реальное основание. Через час прочитаем опус Аристарха Антоновича – убедимся. А у тебя догадок никаких нет?

– Думаю, что ты меня снова к Рожкиной пошлёшь.

– Правильно думаешь. Её надо ещё раз подробно расспросить. И про Барабанщикова, и про Аристарха Антоновича.

Белянчиков кивнул.

– На фото она Барабанщикова не признала, а фамилию могла слышать…

– Кстати, а где она живёт? – вдруг спросил подполковник.

– В Озерках… Ну-ка, ну-ка! – спохватился Юрий Евгеньевич. – А Барабанщиков в Парголове. Соседи.

– Вот видишь. Ещё одна деталь.

13

Объяснительная записка, которую Аристарх Антонович положил на стол Корнилову, начиналась словами:

«Серьёзно продумав своё поведение за последние сутки, я пришёл к выводу, что непреднамеренно совершил ряд неэтичных поступков. Прежде всего, воспользовавшись имевшимся в моём распоряжении ключом от дома гражданина Барабанщикова, я пытался забрать оттуда принадлежавшие мне редкие иконы XVII века. Кроме того, я нарушил данное представителям милиции слово о невыезде из города. Совершил я эти поступки, находясь в стрессовом состоянии, вызванном беспокойством о возможной утрате для общества уникальных произведений древнерусского искусства…» Подполковник читал объяснение Платонова со смешанным чувством удовлетворения и горечи. Удовлетворения от того, что он не ошибся в оценке характера этого человека, его действий. Платонов писал, что, опасаясь за свою коллекцию, решил отвезти иконы на сохранение к своей бывшей жене, в посёлок Вырица. И горечь испытывал Игорь Васильевич из-за неискренности, полуправды, стремления вывернуться, которыми дышало каждое слово в записке. «Сообщаю Вам, что всё случившееся явилось для меня горьким нравственным уроком. Готов понести любое моральное наказание».

«Согласен только на моральное наказание, – усмехнулся подполковник. – А на большее не согласен. Ну и фрукт! Долго же придётся из него правду вытягивать».

Дальше в записке Платонов опять писал о том, что он интеллигентный человек, пользуется уважением в НИИ и много делает для страны и народа. Сплошная лирика – как называл Корнилов такие пустые словоизвержения, и только один конкретный факт. Платонов указал фамилии и адреса двух человек, которые знают историю приобретения им икон, отданных на реставрацию и присвоенных Барабанщиковым.

– Значит, инженер Кузовлев и реставратор Мокшин могут подтвердить, что иконы, изъятые из вашего чемодана, принадлежали раньше вам? – спросил Корнилов, закончив чтение объяснительной записки.

– Да, – кивнул Платонов. – Я же написал. Они всё подтвердят. Мокшина я приглашал к себе домой, показывал иконы. Просил отреставрировать.

– Он отказался?

– Да, сказал, работы невпроворот.

– А где вы приобрели их?

Платонов насупился.

– Аристарх Антонович, вы же обещали быть откровенным.

– Я купил их у Барабанщикова.

– За сколько?

– Я уже не помню. – Откровенность у Аристарха Антоновича получилась урезанной, но Корнилов хотел узнать, на какой основе строились отношения этих двух людей – погибшего и ныне здравствующего.

– Постарайтесь вспомнить.

– Я купил иконы несколько лет назад, – морщась, словно у него разболелся зуб, стал рассказывать Платонов. – В то время я ещё не увлекался коллекционированием. Купил просто так. Олег предложил, я и купил. За двести рублей все три.

– Почему он предложил их вам?

– Он принёс импортные лезвия и джинсы. Открыл портфель – я увидел, что у него там иконы. Выглядели они как рухлядь. Я спросил, что он собирается с ними делать. Барабанщиков говорит – купите. Сейчас это модно.

– А джинсы? Лезвия… Почему он их принёс? Вы просили?

– Ну да! Этот Барабанщиков – типичный доставала. Его хаусмайором называют.

– Как, как?

– Хаусмайором. Ну… знаете, домашним майором. Он мог всё достать, все дефицитные вещи. Импортные сигареты, кассеты к магнитофонам, даже хорошие стереосистемы. Имел, конечно, свой интерес, но зато удобно – не надо гоняться по городу в поисках дефицита. Приносит прямо на дом…

– Хаусмайор, – пробормотал Корнилов. – Действительно, удобно. А где же он доставал вам дефицит?

Платонов пожал плечами.

– И многие пользовались его услугами?

– Многие.

– Перечислите мне всех, кого знаете.

Платонов поморщился:

– Это, знаете ли, неудобно. Среди них есть мои друзья, солидные люди. Получится сплетня.

– Называйте, называйте. Преступление уже получилось, чего вам бояться сплетен.

Аристарх Антонович вздохнул и начал перечислять…

Фамилии Рожкина среди названных не было.

– Аристарх Антонович, а как вы всё-таки объясните, что в вашем «дипломате» оказались чужие билеты в Москву? И эта древняя книга? – Корнилов подвинул Платонову томик Евангелия, но Аристарх Антонович только искоса взглянул на него и отвернулся.

– Это необъяснимо, – сказал он. Выражение значительности, так раздражавшее Корнилова вчера, снова мелькнуло на его лице. Мелькнуло и исчезло. – Я не знаю. Что вы от меня хотите?! Который уже час вы мучаете меня своими вопросами!

Корнилов подумал: «Ну вот, он ещё истерику мне закатит», и сказал:

– Ладно, прервёмся. А вы, Аристарх Антонович, время даром не теряйте. Думайте, думайте. Вспоминайте. От этого многое в вашей судьбе зависит. И время свободное у вас пока есть.

14

Бугаев приехал из Парголова злой. Корнилов не раз замечал, что когда капитан сердит, то голос у него садится, становится совсем глухим.

– Маковой росинки с утра не перепало, – ворчал Семён. – Перепачкался, как чушка, а результатов – с гулькин нос…

– Ничего, химчисток у нас настроили. Через сутки будешь как огурчик, – утешил его Корнилов. – И пообедать у тебя ещё время есть.

– У меня сегодня свидание, товарищ подполковник, – поплакался Бугаев. – Я должен одной даме с собачкой пакет молока отдать. Позавчера, пока Аристарха Антоновича караулил, познакомился. Такая девушка…

– Капитан, – прервал его Корнилов. – Ты мне дело докладывай. – Но, заметив, что Семён обиделся, он добавил: – Про девушку потом расскажешь.

– Да я, кроме шуток, Игорь Васильевич, к девушке заехать хотел. Она с Платоновым знакома, когда Аристарх в машину садился, то с девушкой раскланялся. Хорошо бы побеседовать…

– Сейчас бесед у нас будет – на год вперёд набеседуешься, – усмехнулся Корнилов.

Сказав вначале, что результатов «с гулькин нос», капитан немного слукавил. Результат был, и очень серьёзный.

Опросив человек пятнадцать соседей Барабанщикова и ничего не узнав нового, Бугаев наткнулся наконец на женщину – работницу прядильной фабрики «Возрождение», которая рассказала ему кое-что новое. Вчера, возвращаясь домой с вечерней смены, Евдокия Ивановна Певунова, так звали прядильщицу, увидела, как на Лесной улице из автомашины вышел мужчина и пошёл метрах в двухстах впереди неё. Шёл он довольно быстро. Евдокия Ивановна подумала, чего же он машину оставил, а сам пешком? Дорога-то у нас хорошая. И ещё подумала – к кому такой поздний гость? В это время мужчина остановился у забора, подтянулся на руках и был таков…

– За забором этим живут Флорентьевы. Участок их задами соприкасается с участком Барабанщикова. – Бугаев взял лист бумаги и быстро начертил план. – Вот, видите, товарищ подполковник? Мы с вами здесь ещё у лаза стояли. Натоптано тут…

Корнилов кивнул.

– Евдокия Ивановна отнесла позднего визитёра на счёт младшей дочери Флорентьевых, Алевтины. Ну, знаете… У них там свои, женские счёты. Но когда я заглянул ещё раз к Флорентьевым да поподробнее порасспрашивал их, оказалось, что никто в эту ночь к ним не приходил. Верить им можно. А сама Алевтина, студентка гидрометинститута, не вернулась ещё с Ладоги, где проходит практику на метеостанции. Да и калитка в доме Флорентьевых на ночь не запирается. Незачем и лазать через забор…

Евдокия Ивановна показала Бугаеву место, где она видела ночью автомашину. Там, на сырой земле, остались прекрасные отпечатки протекторов.

– Отпечатки – высший класс, – сказал Семен. – И слепки сделали. И «живьём» кусок земли я привёз.

– Какая машина?

– «Волга» тёмного цвета. Двадцать четвертая модель. Судя по протекторам, резина совсем новая. А может быть, и машина новая…

15

Корнилов часто повторял своим сотрудникам, что главное оружие сыщика – умение говорить с людьми. Даже закоренелому уголовнику, засевшему с оружием где-нибудь на чердаке, можно доказать, что ему некуда деться… Но только в том случае, если хорошо знаешь его психологию, тут же добавлял подполковник. Работа сотрудника уголовного розыска на восемьдесят процентов состоит из разговоров. С потерпевшим, со свидетелем, с экспертами и разного рода специалистами, с бывалыми людьми. С преступниками, в конце концов. И оттого, как направить беседу, какие найти слова, от уменья слушать часто зависит успех или провал операции. Эти принципы, не раз проверенные Игорем Васильевичем Корниловым за долгие годы службы в милиции, давно усвоили все сотрудники. Поэтому на совещаниях оперативных групп, когда прорабатывался план действий, Корнилову незачем было напоминать о них. Но сегодня подполковник сделал исключение. Во-первых, вся надежда была на то, что в разговорах с множеством клиентов Барабанщикова, которых назвал Аристарх Антонович, вдруг выплывет ещё один его знакомый – разъезжающий на «Волге». И во-вторых, беседовать предстояло с самыми разными людьми, вся «вина» которых состояла в том, что они были не слишком разборчивыми в выборе своего фуражира, хаусмайора Барабанщикова. Эти люди могли быть обидчивыми и неразговорчивыми, заносчивыми и хамоватыми. Могли быть снобами, могли быть лжецами. Но к каждому следовало найти подход, с каждым поговорить, не вызвав у них ни обид, ни раздражения.

Обо всём этом Корнилов напомнил своим сотрудникам, давая им на завтра задание отправиться по адресам клиентов хаусмайора Барабанщикова.

Когда, получив задания, все разошлись, Корнилов позвонил своему старому знакомому – художнику Новицкому.

– Николай Николаевич! Милиция беспокоит…

– Игорь Васильевич! – узнал Новицкий. – Рад тебя слышать, дорогой. – Голос художника был какой-то тусклый, усталый. – Забыл ты меня. Не интересуешься, жив ли, умер…

– Вот видишь – звоню. Интересуюсь, – усмехнулся Корнилов. – Как жив-здоров?

– Нету жизни. Одна работа. Вкалываю, как грек на водокачке, никто доброго слова не скажет…

Игорь Васильевич знал Новицкого уже лет пять и всегда, когда звонил художнику или встречался с ним, слышал и про «грека на водокачке», и про то, что никто не говорит доброго слова о его работе. Это у Николая Николаевича было как заклинание, чтобы не сглазить успехи и то хорошее творческое состояние, в котором он находился.

– Ну, коли одна работа, то не мешало бы и развеяться. Хочу пригласить тебя за город, в деревню…

– Нет, нет! – энергично запротестовал Новицкий. – Какая деревня, мне надо на хлеб зарабатывать. Мне, как в милиции, за звёздочки деньги не платят. Мне надо продукцию выдавать. Осенью выставка, а в выставкоме бездарь окопалась, через них даже лауреату трудно пробиться…

– Жаль, – сказал Корнилов. – А я думал, съездим с тобой в село Орлино, там старая церковь полуразрушенная, древний иконостас…

– Знаю, знаю. Церковь Николы-угодника. Построена в конце девятнадцатого века. Ничего интересного иконостас представлять не может.

– А вот грабителей иконостас заинтересовал.

– Какие сейчас грабители. Шантрапа небось без понятия…

– Серьёзные грабители, – на всякий случай сказал Игорь Васильевич. Уж очень хотелось ему вытащить Новицкого в Орлино. – А иконостас мог от старой церкви остаться. Ведь была же и раньше в Орлине церковь?

Новицкий молчал. Раздумывал. «Думай, думай, – улыбнулся Корнилов. – Небось на такую приманку клюнешь. А там разберёмся».

– Если б уж заодно там пару этюдов сделать, – наконец сказал Николай Николаевич. – Да ведь ты, наверное, всё впопыхах. С сиреной.

– Два часа тебе хватит?

– Два часа? Да это роскошь! Я…

– Знаю, знаю, – перебил художника Игорь Васильевич. – Ты в цейтноте. Тебе на жизнь надо зарабатывать. Завтра в восемь заеду. Жди у подъезда. – Он нажал рычажок аппарата. Усмехнулся по-доброму. «Вот так с вами, с вольными казаками, надо. По-военному!»

Прикинув, сколько потребуется времени на дорогу, Корнилов набрал номер управления, попросил дежурного связаться с орлинским участковым уполномоченным, предупредить, чтобы ждал в половине десятого у церкви.

С Новицким Игорь Васильевич познакомился при обстоятельствах не слишком приятных. У художника украли новенькую – только что из магазина – «Волгу», и начальник Главного управления попросил Корнилова взять это дело под личный контроль. Как-никак народный художник, лауреат Государственной премии. «Волгу» нашли в тот же день. В лесу под Зеленогорском. В машине кончился бензин, и похитители, наверное, испугавшись кого-то, бросили её, даже не разграбив. Корнилов возил художника в лес, туда, где обнаружили машину. Новицкий был восхищён оперативностью милиции.

– Надо же! Так быстро! – шептал он, внимательно осматривая «Волгу». Заглянул в багажник, в мотор. Особенно умилило его то, что в багажнике оказалась целой и невредимой коробка с красками.

– Домой повезу я вас сам! – заявил он Корнилову, и как Игорь Васильевич ни отнекивался, пришлось ему сесть в машину Новицкого, попросив предварительно водителя своей машины одолжить художнику бензина.

– Буду писать ваш портрет, – сказал Николай Николаевич, когда они выехали на Приморское шоссе. – У вас лицо характерное…

– Характерное для милиционера? – усмехнулся Игорь Васильевич.

– Ну почему же? – обернулся к нему Новицкий. – Прежде всего мне понравились глаза. Они у вас задумчивые и грустные…

Что ещё понравилось художнику, Корнилов в тот раз не узнал, потому что их спасло только чудо. Художник, заговорившись, выехал на левую сторону дороги, и встречный самосвал, дико завизжав тормозами, съехал на обочину, подняв тучу пыли. Новицкий тоже затормозил и минут десять приходил в себя, понуро выслушивая отборный матерок водителя самосвала. Корнилов видел, как художник полез в карман и, наверное, предлагал водителю деньги, но тот замахнулся на художника кулаком и, зло сплюнув, пошёл к своему самосвалу.

«Вот ведь как бывает, – отрешённо думал Игорь Васильевич, наблюдая за Новицким. – Нашёл человек машину и тут же чуть не расстался с жизнью. Да и я-то, дурак, дал себя уговорить. На своей давно уж был бы дома».

До города они ехали молча. Лишь только Новицкий начинал разговор, подполковник показывал ему вперёд, на дорогу, и художник, сердито покрутив головой, замолкал. Вёл он машину плохо, рассеянно. То шарахался от обгонявших автомобилей, то сам принимался обгонять там, где это было опасно.

– Вы меня у Петропавловской крепости высадите, – попросил Игорь Васильевич, когда слева мелькнули минареты татарской мечети. – Мне тут рядом.

Прощаясь, Новицкий протянул подполковнику визитную карточку.

– Буду рад показать вам свои работы. Заходите в мастерскую. И портрет я ваш сделаю. Не отступлюсь…

– Николай Николаевич, я многие ваши работы знаю, – Корнилов задержал в своей руке руку художника. – Они мне по душе. Вот только…

– Что только? – насторожился Новицкий.

– Водить машину вам противопоказано, Николай Николаевич. Бросьте вы это дело. Слишком рассеянны – думаете за рулём на отвлеченные темы.

– Спасибо за совет, – холодно ответил Новицкий. И, словно спохватившись, добавил мягче: – И за то, что машину нашли, спасибо.

Через три дня Новицкий позвонил подполковнику на службу и весёлым голосом сообщил, что отвёз «Волгу» в комиссионный магазин.

– Жена на радостях обещала купить мне ящик марочного коньяка. Пока не раздумала, жду вас в мастерской.

С тех пор они подружились.

– Миленький, разве ж я упомню всех, кто к нам ходит, – сказала Володе Лебедеву пожилая, ещё очень красивая дама, жена актёра Солодовникова. Актёр уже месяц пребывал на гастролях. Солодовникова усадила Лебедева в старинное кресло, а сама взобралась на маленький, тоже старинный, диванчик с затейливой изящной спинкой.

– Когда Солодовников в Ленинграде, у нас не дом, а содом и гоморра! Всё время люди. И идут, и идут. И по делу, и без дела. Я только и знаю, что пою их чаем. Раньше в этой вазе, – она кивнула на огромный хрустальный ковчег, стоявший на круглом, красного дерева, столе, – всегда лежали шоколадные конфеты, но попробуй напасись на такую ораву. Теперь я покупаю карамель…

Лебедев вежливо кивал, исподволь разглядывая огромную, с фонарём, комнату. Красивая старинная мебель, картины на стенах. Кажется, в этом доме иконы не коллекционировали.

– Наталья Борисовна, – он вытащил из кармана несколько фотографий, – вы не помните фамилии всех, кто приходит в ваш дом, но, может быть, кого-то узнаете в лицо?

– Как интересно! – улыбнулась Солодовникова. – Я так люблю смотреть детективы. Сколько раз говорила Солодовникову – уговори Пимена поставить Сименона. И сыграй комиссара Мегрэ. Пимен – это главреж Островерхов. Ах, ну конечно, я знаю Олежку, – воскликнула она с восторгом. – Ну, конечно, знаю. Очень, очень милый мужчина. Солодовников зовёт его хаусмайором. – Наталья Борисовна весело засмеялась, протягивая Лебедеву фотографию Барабанщикова, найденную Бугаевым в парголовском доме.

– Что вы можете сказать о нём?

– Милый, очень внимательный человек. С большими связями. Он так выручает меня с косметикой. Ну… понимаете, – Наталья Борисовна кокетливо улыбнулась, – я женщина немолодая, мне нужна хорошая косметика, французская. Да! – вспомнила она. – Когда Солодовников болел, Олежек доставал ему самые дефицитные лекарства.

– И много он брал… так сказать, за комиссию? – не утерпел и спросил Лебедев, нарушив предупреждение шефа – не уклоняться от главного и не затрагивать до поры до времени щекотливые темы.

– Ах, вы об этом? – Наталья Борисовна поскучнела. – Милый мой, кто же будет вдаваться в такие детали, когда человек приходит к вам в дом и приносит как раз то, чего вам так недостает?

– Простите. Меня сейчас интересует другое. Этот Олежек. Его фамилия Барабанщиков.

Солодовникова равнодушно пожала плечами, показывая, что фамилия ей незнакома.

– Барабанщиков не предлагал купить иконы?

– Нет. Он помог нам купить кое-что из мебели. Этот милый диванчик. – Наталья Борисовна нежно провела рукой по спинке дивана, на котором сидела. – И самое главное – муж не имел хлопот со своей машиной. Олежек устраивал ему все эти осмотры, проверки, запчасти, колёса. – Она взмахнула руками, словно хотела показать безбрежность автомобильных услуг, оказываемых Барабанщиковым.

– У вас какая машина?

– «Волга».

– Стоит в гараже?

– Нет. У дома. Вы, наверное, видели, когда шли к нам. Белая «Волга». А что, держать около дома опасно?

Лебедев хотел сказать, что не опасно. Но язык не повернулся – вспомнил недавнее «автомобильное» дело.

– Это как повезёт.

– Ну вот, а Олег обещал нам подыскать гараж. Теперь вы им так заинтересовались, что я, наверное, долго его не увижу.

– Барабанщиков погиб, – сказал Лебедев. – Несчастный случай. Этим и вызван мой интерес. Хотелось бы знать всех его знакомых, друзей.

– Погиб, – искренне огорчилась Наталья Борисовна. – Бедный человече. Автомобильная катастрофа?

– Нет. Упал неудачно. – Лебедеву не хотелось говорить подробно. – Кому-то из ваших друзей Барабанщиков тоже помогал?

– Да, конечно. У зятя «Жигули» – Олег помогал ему с ремонтом. Приятелям мужа, актёрам, тоже кое-что доставал. – Она перечислила несколько фамилий. Лебедев записал, подумав, что перечню людей, связанных с Барабанщиковым, не будет конца.

– Наталья Борисовна, когда вы видели в последний раз Олега, он не говорил вам, что собирается в Москву?

– Нет. Вообще-то он в Москву часто ездил.

– Он один… – Лебедев хотел сказать «занимался снабженческими делами», но сдержался и спросил: – У него не было помощников?

– Не знаю. Никогда об этом не слышала, – холодно сказала Солодовникова. – Вы не выпьете чашечку чая?

Лебедев понял, что ему пора уходить.

С Георгием Степановичем Озеровым, кандидатом филологических наук, старший лейтенант встретился только к вечеру. Встретился в институте, где Озеров состоял старшим научным сотрудником. Лебедев пытался дозвониться до него и утром и днём. Но всё было напрасно. Домашний телефон молчал, в институте трубку снимала всё время одна и та же женщина и скороговоркой отвечала: «Георгий Степанович на совещании у завсектором», «Георгий Степанович на совещании у директора», «Георгий Степанович проводит совещание».

– Ну и дела! – удивлялся Лебедев. – Что они там, только и делают, что заседают?

Только один раз дама сказала: «Георгий Степанович вышел в буфет». Это всё-таки был намёк на то, что Георгий Степанович – живой человек.

А в пять трубку взял сам Озеров. На просьбу о встрече он заявил категорично:

– Нет, нет! У меня вся неделя расписана! Только в следующий вторник.

– Нам необходимо встретиться сегодня, – сказал Лебедев. – Любое время.

– Как некстати, как некстати! – почти пропел Георгий Степанович. – Что-нибудь срочное?

– Чрезвычайно срочное, – невольно подлаживаясь под тон собеседника, ответил старший лейтенант. – Я не стал бы вас беспокоить по пустякам.

– В шесть у меня учёный совет, – в голосе Озерова появилась задумчивость. – Я мог бы сейчас, но вам до шести не успеть.

– Успею. – Лебедев ковал железо, пока горячо. – Через двадцать пять минут я у вас. Полчаса нам хватит.

– Я встречу вас в вестибюле, – обиженно сказал Озеров. Наверное, из-за того, что ему не оставили выбора. – У нас вахтёр очень строгая женщина.

Лебедев приехал на пять минут раньше условленного времени. «Строгая женщина» оказалась маленькой добродушной старушкой. Оторвавшись от книги, которую она читала через большую лупу, старушка спросила Лебедева, к кому он пришёл. Услышав фамилию Озерова, сказала:

– Поднимитесь на второй этаж, налево в конце коридора, шестая комната…

– Я подожду, – махнул рукой Лебедев. – А то ещё разойдёмся.

Старушка снова принялась водить лупой по строчкам, а старший лейтенант уселся в сторонке в старое удобное кресло.

Высокий, с маленькой птичьей головкой мужчина быстро сбежал по красивой мраморной лестнице, остановился посреди вестибюля и огляделся по сторонам. Заметив Лебедева, он подошёл и спросил шёпотом:

– Вы не из милиции?

Лебедев поднялся.

– Товарищ Озеров? – Они обменялись рукопожатием.

– Очень хорошо, очень хорошо, – сказал Георгий Степанович. – Здесь можно и поговорить, – он показал на кресла. – У меня, понимаете, сутолока. Собираются на учёный совет, курят и прочее. Присядем. – И первый опустился в кресло, поставил рядом коричневый «дипломат» и подтянул привычным движением серые брюки.

– Не пустила? – шепнул он, кивнув на старушку. – Я вам говорил – мегера. Ей всё равно, что министр, что милиция.

Лебедев хотел сказать, что всё было наоборот, но Озеров ответа не ожидал, посмотрел на часы, озабоченно покачал головой. «„Сейко“ носит», – машинально отметил старший лейтенант и спросил о Барабанщикове.

Георгий Степанович откинулся назад и несколько секунд задумчиво смотрел на Лебедева, медленно потирая руки.

– Да, да, – наконец сказал он. – Я знаю Барабанщикова. Я даже знаю, что вы можете мне сказать об этом знакомстве. Но проблему надо рассматривать комплексно. Взвешивать все «за» и «против». Барабанщиков – дитя эпохи дефицита. Да, да! Именно! Мы не скрываем, что у нас есть дефицит: дефицит времени, дефицит некоторых товаров. Народ стал жить богато. Никто не хочет носить штиблеты фабрики «Скороход».

Лебедев украдкой скосил глаз на свои скороходовские сандалии.

– А вспомните, что было раньше – за ними гонялись! – Озеров снова посмотрел на часы. – Я занятой человек. Моя жена работает на полторы ставки в поликлинике. И у меня нет тёщи, которая стояла бы в очереди за штиблетами фирмы «Топман». А если бы и была – она не смогла бы отвезти мою машину на станцию техобслуживания и проторчать там целый день. Но вот ко мне домой приходит Барабанщиков…

– Вам его кто-то порекомендовал? – прервал Лебедев Георгия Степановича.

– Наверное. Но кто, не помню. Прошло уже года три. И вот приходит Барабанщиков и предлагает свои услуги. Приносит костюм, приносит импортные штиблеты, приносит кассеты для магнитофона. Он не рвач, он берёт лишнюю десятку-две, и все. Но ведь он выстаивает очереди! Он воюет с мастером на станции техобслуживания, чтобы тот как следует отремонтировал мою машину. Кто от этого выигрывает? И он, и я, и прежде всего государство. Я не теряю рабочий день…

– Можно ведь потратить на свой автомобиль и субботу… – как бы между прочим сказал Лебедев.

– Товарищ Лебедев, у вас есть автомобиль? – В голосе Озерова было столько иронии, что Лебедев понял – не стоит перечить, пускай высказывается. – Вот то-то! – Георгий Степанович молчание старшего лейтенанта понял по-своему. – Придёт время – Барабанщиковы исчезнут, как исчез в своё время нэп. Отомрут, как отомрёт само слово «дефицит». Но я с вами согласен, – продолжал он, хотя Лебедев ещё ничего не успел сказать. – Я с вами согласен, есть этическая сторона вопроса. Есть! Но как быть между этими Сциллой и Харибдой? Отказаться от услуг Барабанщикова и терять массу времени? Своего личного и служебного?

«Ходить в скороходовских штиблетах, – подумал Лебедев, – очень даже неплохо. И не жмут, и лёгкие». Но высказываться уже поостерегся. Не хотел затевать спор – времени до учёного совета оставалось немного.

– Или пойти на маленький компромисс? – почти задушевно сказал Озеров. – Барабанщиков не афиширует свою деятельность. Он оказывает услуги не каждому. Только хорошо знакомым ему людям. Можно сказать – своим друзьям. Ну, естественно, тем, кто имеет возможность чуть-чуть переплачивать. Вы знаете, как, например, строились наши с ним отношения? – Озеров стал потирать руки, словно они у него озябли на морозе. – Олег Анатольевич привозит мне цветной телевизор «Рубин-714». Тоже в некотором роде дефицит. Хорошая трубка и так далее. Привозит и тут же вручает мне чек. Чтобы ни-ни – всё только из магазина! И на хрустальную вазу чек, и на французские духи, жене ко дню рождения, тоже чек. Это же совсем меняет характер отношений. Стоимость вещи плюс оплата за хлопоты. Вы со мной не согласны?

– Георгий Степанович, вы, может быть, всё-таки постараетесь вспомнить, кто познакомил вас с Олегом Анатольевичем?

– Понимаю, что ваш приход вызван серьёзными обстоятельствами, – сказал Озеров. – Вы не рассказываете, у вас свои служебные секреты, но я догадываюсь, что Барабанщиков где-то перешёл грань закона. Да-да, я понимаю. – Он предостерегающе поднял ладони, словно хотел удержать Лебедева от разглашения служебной тайны. – Но вспомнить, как я познакомился с Барабанщиковым, не могу.

На вопрос Лебедева, не коллекционирует ли он иконы или другие предметы старины, Озеров ответил отрицательно.

– Сугубо бытовые услуги! Сугубо! И раз в год – техосмотр автомашины. Но это ведь тоже быт? – спросил он, улыбнувшись.

У Георгия Степановича была «Волга». Стояла у дома. С гаражом обещал помочь тот же вездесущий Барабанщиков.

Когда старший лейтенант спросил у Озерова, знает ли он кого-нибудь из клиентов Барабанщикова, Георгий Степанович задумался, чуть прищурив глаза, и сказал:

– Ну как же, знаю! Аристарх Антонович Платонов… Кажется, инженер из какого-то кабэ. Раз или два встречались. Обедали в обществе Олега Анатольевича. Но уж как они там строят свои отношения, не знаю.

Закончив говорить, Озеров вопросительно посмотрел на старшего лейтенанта. Как будто хотел спросить: ну что там ещё у вас? Есть вопросы?

О том, почему интересуются Барабанщиковым, Георгий Степанович не спрашивал. «Из деликатности, что ли», – подумал старший лейтенант, но тут же отбросил эту мысль. Его собеседник не слишком-то деликатничал, развивая свою теорию о дефиците. Лебедеву показалось, что Озеров не только не хочет спросить его, чем вызван интерес к хаусмайору, но даже не хочет, чтобы он, Лебедев, рассказал ему об этом. Решив так, Лебедев почему-то с неприязнью подумал об Озерове: «Не хочешь знать и не надо. В мои обязанности не входит тебя знакомить».

– Я бы с удовольствием встретился с вами и вечером, – сказал Георгий Степанович, прощаясь и долго не выпуская из своей руки руку Лебедева, – но после защиты, сами понимаете… товарищеский ужин. Хоть это и осуждается, но куда денешься? Традиция. А завтра опять уйма дел. В субботу – везу машину в ремонт, в воскресенье… – он недосказал, что за дела у него в воскресенье, и отпустил наконец руку Лебедева. Лицо его вдруг стало замкнутым. – Честь имею, – сказал Озеров холодно, словно ему вдруг стало неловко за предыдущую велеречивость, поднял с пола свой «дипломат» и удалился чуть прыгающей походкой.

Подполковник Корнилов учил своих сотрудников анализировать не только факты, которые им удавалось выяснить в ходе розыска, в многочисленных беседах с людьми. Он учил их скрупулёзно анализировать ощущения, вынесенные из общения с человеком. «Интуиция не последнее дело в нашей работе, – говорил он. – Это хороший начальный импульс. Вам не понравился человек? Если бездумно с этим согласиться, получится пошлейшая предвзятость. Ей грош цена. От неё только вред. Но если вы постараетесь трезво и глубоко разобраться, почему он вам не понравился, какие черты его характера вас неприятно поразили, какие слова заставили насторожиться, вы на правильном пути. Отбросив шелуху – раздражение, несходство в образе мыслей или манере одеваться, – вы можете обнаружить такие чёрточки человека, такие детали, которые помогут судить о характере его поведения в экстремальных обстоятельствах».