Текст книги "Крёстный сын"

Автор книги: С. Алесько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

С.Алесько

Крестный сын

Часть первая

I

У герцога Хьюго Адингтона, Правителя Алтона, родилась дочь, и сей факт страшно его разочаровал. Последняя королевская династия Алтона пресеклась несколько столетий назад, с тех пор установился порядок, при котором дворянское сословие избирало пожизненного главу государства. Дети очередного Правителя имели право выставлять свои кандидатуры на выборах наравне с остальными дворянами, да и закон не запрещал женщине встать у власти, так что у крошки Евангелины Адингтон имелась возможность стать Правительницей, пожелай она этого в будущем. Однако ее отец знал – за всю многовековую историю женщина возглавляла страну один раз. К тому же Хьюго рассчитывал воспитывать сына, будущего Правителя. Если из мальчика выйдет толк, то кто знает, возможно, дворянство поймет – Адингтоны рождены, чтобы править, и решит восстановить монархию. Но герцогиня неожиданно разродилась девчонкой!

Хьюго не слишком жаловал женщин. Они мало занимали его как мужчину, государственные дела и политические игры всегда были гораздо интереснее. Да и как Правитель он видел: высокородные дамы, не говоря уж о простых селянках-горожанках – это прежде всего наседки, квохчущие над сопливыми выводками. Безусловная польза для страны в этом имеется, ведь население должно пополняться и расти, только больше эти пустоголовые особы, привыкшие по малейшему поводу ахать, охать и хлопать глазами, ни на что не годятся. В деле производства потомства, увы, на них тоже нельзя положиться до конца, его супруга – отличный тому пример.

Герцог Адингтон женился не столько по любви, сколько по необходимости: дворянин обязан продолжить род, и государственных высот достичь проще, если разительно не отличаешься от других. Избранница, единственная дочь богатого и знатного семейства, принесла и без того не бедному Хьюго еще один обширный феод. О красоте Альберты слагали песни, да и страстности натуры новобрачной оказалось не занимать. Ее муж тоже был недурен собой, но нрав имел холодный, и это, пожалуй, лишь сильнее разжигало чувства молодой женщины.

В первые годы брака пылкость и притягательная внешность жены волновали герцога, к тому же он очень ждал появления наследника. Но Альберта не спешила подарить супругу сына, и постепенно Хьюго все больше отдалялся от семейного очага, а став Правителем, казалось, и вовсе забыл о нем, днюя и ночуя в рабочем кабинете. В столице сплетничали, что герцогиня Адингтон забеременела с отчаяния, в последней попытке вернуть мужа.

Так это было или нет, не известно, но девять месяцев глава государства был едва ли не идеальным супругом. К несчастью, разочарование от рождения дочери оказалось настолько велико, что Правитель, стоило Альберте немного оправиться, отослал ее и новорожденную из столицы. До конца жизни герцогиня Адингтон проживала в собственном замке, унаследованном от родителей. Хьюго едва ли раз в год выбирался к жене и проводил с ней так мало времени, что больше детей у них не было.

Покинутая герцогиня полностью сосредоточилась на дочери Евангелине. Альберте не нравилось пышное имя, на котором почему-то настоял муж, и она звала малышку не иначе как Ив. Правитель, напротив, величал девочку только полным именем, отчего та в раннем детстве смущалась и пряталась за юбку матери.

Навещая жену, Хьюго далеко не каждый раз виделся с дочерью, как ни пыталась Альберта сблизить их. Привыкший в жизни добиваться желаемого, он никак не мог смириться с тем, что судьба подкинула ему такую, как он выражался про себя, гусыню. Девочка во время их редких встреч производила не самое благоприятное впечатление: при необычайно хорошеньком личике была неловкой, отвечала невпопад или угрюмо молчала. Объяснялось все просто – Ив отчаянно стеснялась неприветливого отца, которого не то что не знала, но и почти не видела. Герцогиня безуспешно пыталась объяснить мужу, что их дочь едва ли не полностью унаследовала отцовский характер и некоторые другие качества, что Ив умна, смела, упряма, прямолинейна и по манере поведения больше похожа на мальчишку, чем на юную барышню.

Жизнь без отца ничуть не огорчала маленькую Ив, ибо рядом хватало мужчин, уделявших ей внимание. Деда она не знала, зато в замке часто бывал подданный герцогини, некий Кендрик. Весельчак и повеса, он определенно питал отнюдь не вассальные чувства к своей леди. Альберта делала вид, что не понимает подлинных причин его интереса, принимала мужчину как друга и не препятствовала показывать сорванцу-дочери приемы обращения с мечом. Когда Кендрик устал от безответного чувства и стал реже навещать супругу Правителя, Ив всерьез насела на капитана замковой стражи с просьбами продолжить ее обучение воинским искусствам. Добродушный пожилой солдат с разрешения госпожи не без удовольствия занимался с девочкой, на удивление быстро постигавшей премудрости чисто мужской науки.

Герцогиня следила за тем, чтобы Ив овладевала и женскими умениями. Альберту немного огорчало отсутствие у дочери интереса к нарядам, рукоделию и кулинарии, равно как и к танцам, пению и музыкальным инструментам. Оставалось успокаивать себя тем, что такой красавице это не столь необходимо.

Евангелина, взрослея, все больше напоминала ангела, но мужчин повергала не в божественный экстаз, а, скорее, в противоположные чувства. Возможно, будь девочка более мягкой по характеру, ее воспринимали бы по-другому, но совершенно не женские прямота и резкость будто снимали барьеры. Герцогиня не на шутку забеспокоилась, когда застала свою малышку (той через две недели должно было исполниться тринадцать) самозабвенно целующейся на конюшне с семнадцатилетним помощником конюха.

Последовал серьезный разговор, симпатичного юношу (Альберта вынуждена была признать, что у дочери есть вкус) отправили прочь из замка, в родную деревню. Ив очень любила мать и меньше всего на свете хотела огорчить ее, так что добиться торжественного обещания блюсти себя оказалось не так уж трудно.

Евангелина, впрочем, и не отличалась легкомыслием. Молодой селянин был весьма хорош собой, а ее с некоторых пор грызло любопытство, почему взрослые столько болтают о поцелуях и прочих вольностях. Спрашивать у матери как-то неловко, да и не знает, она, наверное, всего. С Кендриком только разговаривает, отец бывает в замке чрезвычайно редко. Не проще ли самой попробовать?.. Опыт оказался приятным и волнующим, но не сказать, чтобы уж очень интересным. Куда веселее плавать в озере или махаться с солдатами! И Ив без сожаления вернулась к прежним занятиям, включавшим, помимо прочего, и науку врачевания, в которой ее мать весьма преуспела за годы одиночества.

Когда дочери Правителя шел пятнадцатый год, герцогиня Адингтон серьезно заболела. На самом деле Альберту уже давно подтачивала тоска, поселившаяся в душе после того, как горячо любимый муж окончательно охладел к ней и полностью отдалился. Хьюго, срочно вызванный из столицы, успел на похороны жены.

Для Ив смерть матери стала не только страшным горем, но и полным крушением уютного мирка, привычного с раннего детства. Девочке и в голову не могло прийти, что никогда не интересовавшийся ею отец решит забрать дочь с собой в столицу. Евангелина, с трудом преодолев смущение перед холодным и непонятным мужчиной, который из-за какой-то прихоти судьбы был ее отцом, попросила позволения остаться жить в замке матери, по завещанию герцогини теперь принадлежавшем ей.

– Надо же, а ты, оказывается, умеешь связно говорить, – услышала она в ответ.

Другая юная девушка, скорее всего, расплакалась бы от таких слов, но Ив будто окаменела внутри. Все смущение перед Правителем вмиг испарилось, зато вспыхнула ненависть, подогретая воспоминаниями детства, которые внезапно проснулись и стали понятны. Их было много, но одно почему-то обладало в тот момент особенной четкостью.

Мать с обожанием глядит на этого человека, занятого чтением каких-то бумаг в уютном дедовом кабинете. «Хью, давай съездим на озеро, я прикажу оседлать лошадей. Черемуха в самом цвету, соловьи поют. Помнишь медовый месяц?..» «Что за чушь, Берта? Когда это было? Посмотри на себя, ты уже давно не девочка. Вон, весь лоб в морщинах, седина на висках. Соловьи поют... Мне и отсюда слышно, если уж на то пошло. Я трачу время на поездки в твой замок в надежде обдумать важные вопросы в спокойной обстановке, без постоянной дерготни придворных и советников, а тут ты...» Он даже не договаривает, снова утыкается носом в бумаги, мать выбегает из комнаты, кусая губы, а потом долго плачет, закрывшись в спальне. В такие минуты она никого не хочет видеть, даже любимую дочь. К счастью, ее муж приезжает так редко...

Пока вспоминания шустрой рыбьей стайкой метались в голове Ив, Правитель смотрел на нее, ожидая дальнейших просьб и протестов. Ему не терпелось отказать хмурой девчонке, а в случае недовольства жестко поставить на место. «Странно, я обычно не испытываю склонности к такого рода вещам, но эта красивая кукла просто бесит. По лицу совершенно не понять, о чем думает. Я полагал, она просто глупа, но здесь, кажется, что-то другое.»

Евангелина повергла отца в полнейшее недоумение, повернувшись и выйдя из комнаты, так и не произнеся ни слова, ни о чем больше не попросив.

В столице Правитель нанял для дочери лучших учителей, не столько заботясь о ее образовании, сколько потому, что так было принято. Ив продолжала удивлять отца: наставники отзывались о девочке весьма положительно, хвалили не только ум, но и имеющиеся знания, и сообразительность. Хьюго попытался было побороть давнюю неприязнь к собственному чаду и познакомиться с Евангелиной поближе, но наткнулся на откровенно враждебное нежелание общаться.

Настроенный благодушно, ибо дела в Алтоне шли хорошо как никогда, он попытался расположить к себе дочь подарками. Девчонка едва ли не с презрением поворошила драгоценности в шкатулке, приподняла двумя пальцами за ворот одно из богатых платьев, раскинутых на лежанке, потом с непривычной дерзостью вскинула на отца серо-зеленые глазищи и попросила не о чем-нибудь, а о разрешении упражняться с мечом. Хьюго почувствовал раздражение, стоило увидеть кислую мину, появившуюся на лице дочери при виде нарядов и украшений, а ее просьба неожиданно привела его в бешенство. С какой радостью он учил бы этому сына! Сам бы его натаскивал, благо во владении мечом мало кто сравнится с герцогом Адингтоном, но Небеса послали ему эту угрюмую маленькую дрянь, которая смеет бить по больному. Да, ума ей и впрямь не занимать, а еще злости. Ну да он знает, что ей ответить!

Ив не подозревала, какую бурю вызвала в душе отца. Она всего лишь решила, что раз Правитель делает ей подарки, а до дня рождения еще далеко, то, наверное, у него очень хорошее настроение и глупо этим не воспользоваться. Грубый и по смыслу, и по тону ответ стал для нее полной неожиданностью. Краска бросилась в лицо, ожгла уши, а в голове застучало: «Какая же я дура! Это была ловушка! Он хотел, чтобы я размякла, может, стала б искренне благодарить, тогда он ударил бы еще больнее!»

После этого случая Ив запретила себе проявлять слабость. Никаких просьб, цель у нее одна: вырваться из дворца, уехать жить в материнский, вернее, теперь уже ее собственный феод. Оскорбленный в лучших чувствах Хьюго вновь потерял к дочери интерес, но она очень быстро напомнила о себе с помощью учителей. Если прежде наставники нахвалиться не могли высокородной воспитанницей, то теперь на Правителя посыпались жалобы на нерадивость и грубость ученицы. Герцог долго оттягивал разговор с Евангелиной, но наконец вызвал ее к себе в кабинет. Он полагал, что девчонка снова набычится и будет молчать, но в ту будто бес вселился. Она дерзила, говорила гадости, сыпала ругательствами. Уму непостижимо, откуда благородная девица могла узнать такие выражения!

Ив рассчитывала, что отец не станет терпеть рядом склочную грубую особу, и, играя роль, старалась вовсю. Притворяться получалось неожиданно легко, ненависть и желание вырваться на свободу творили чудеса. Но Правителя не так-то просто было вывести из себя. Вернее, вывести его удалось в первые же несколько минут, но в умении скрывать подлинные чувства герцог Адингтон упражнялся гораздо дольше Евангелины, и она ничего не заметила ни по его вежливо-холодному лицу, ни по ровному бесстрастному тону.

С того дня отец и дочь вступили в состояние войны. Хьюго отослал всех учителей, не желая, чтобы о норове его наследницы поползли слухи. В конце концов, девчонке не страной управлять, а рожать мужу детей, которых она и воспитывать-то не будет. Читать-писать-считать умеет, историю-географию в разумных пределах знает, вроде бы танцует и держится на лошади, довольно с нее. Орать на слуг у леди Евангелины определенно получится.

Ив не долго огорчалась потере наставников. Грамоту она освоила давно, а библиотека во дворце Правителей богатая и запретить ею пользоваться у отца не выйдет.

Коварство Хьюго не простиралось столь далеко, ему было безразлично, читает дочь книги или нет. Но Ив, случайно наткнувшись в одном из пыльных библиотечных шкафов на план потайных ходов дворца, была ужасно горда находкой, которая давала ей видимость свободы и открывала весьма заманчивые перспективы.

В скрипучий шкаф, казалось, лет сто никто не заглядывал, так что вряд ли запутанная схема знакома ныне живущим. О да, среди придворных и дворцовых слуг ходят страшные истории про потайные ходы в стенах. По ночам оттуда якобы вылезают полчища упырей, привидений и прочих вурдалаков – забавные сказочки, чтобы пугать впечатлительных дам, девиц и молоденьких служаночек только что из деревни. Мужчины же, стоит упомянуть о лабиринте, только смеются, что очень на руку ей, единственной владелице подробного плана.

Дворец Правителей был древним строением и изначально создавался как огромная крепость, способная вместить не только многочисленных людей, но и скот. В пределах высоких каменных стен когда-то находились луга и огороды, дабы осажденные могли вести хозяйство и не бояться голода. С течением времени главное здание «подросло» в высоту, сохраняя прямоугольный контур с круглыми башнями по углам. Пастбища и грядки уступили место хозяйственным постройкам, жилищам слуг и плацу для военных упражнений, а во времена единственной в истории Алтона Правительницы на обширном пустыре перед юго-западной стеной дворца разбили сад.

Если верить найденному плану, потайные ходы пронизывали стены почти всей старой части замка, по ним можно было попасть в любое помещение кроме темницы и сокровищницы. Три коридора вели за пределы дворца и заканчивались в городе. Ив, разглядывая схему, с трудом сдерживала рвущееся из груди ликование. Правда, радость оказалась несколько преждевременной: в лабиринт нужно было сначала попасть, а двери, конечно же, оказались отлично замаскированы. Девушка несколько дней обшаривала стены в своих покоях, пока не нашла вход.

В проходе оказалось полно паутины, но это не смутило Ив, ибо пауков она не боялась. Хуже было б, если б под ногами постоянно шныряли крысы, но от этой напасти дворец охраняли многочисленные кошки. Ширина и высота большинства ходов позволяли двигаться свободно, не касаясь каменной кладки, хотя кое-где попадались участки, через которые даже стройной девушке приходилось протискиваться боком. С этажа на этаж вели крутые узкие лестницы.

Потайные проходы не только давали возможность пройти незамеченной из одной комнаты в другую, в них находились многочисленные глазк и, через которые можно было подсматривать и подслушивать. Эти не слишком достойные занятия стали одним из немногих развлечений Ив. Чтобы не спотыкаться в темноте, девушка обзавелась особым фонариком: замкнутым латунным цилиндром с небольшими отверстиями сверху и снизу и маленькой дверцей сбоку, внутрь которого помещалась свеча или масляный светильник. Скудный свет позволял видеть, куда ступаешь, и в то же время не мог выдать заглядывающего через глазок.

Подсматривание за отцом и придворными не то чтобы доставляло Евангелине удовольствие, скорее, служило своего рода защитой, позволяя быть в курсе интриг и замыслов. Поначалу девушка лишь проверяла, насколько искренни слова тех, кто пытался завязать с ней дружбу, и очень быстро убедилась, что лучше верить природному чутью, а не ушам. Придворные с первых дней во дворце не вызывали симпатии, казались лживыми и лицемерными, разительно отличаясь от немногочисленной, но честной и преданной челяди покойной герцогини Адингтон. Послушав, что говорят о ней в своем кругу высокородные дамы, Евангелина поняла, что во дворце обречена на одиночество.

Подглядывание оказалось делом затягивающим. Женские сплетни о том кто с кем спит не вызывали интереса, тем более что Ив при желании могла узнать точно, кто, с кем, сколько раз и каким образом, чем иной раз и баловалась, когда повзрослела. Зато наблюдение за Правителем неожиданно захватило. Хьюго занимался исключительно государственными делами, причем получалось у него, насколько могла оценить юная шпионка, отлично. Евангелину не слишком занимали политические вопросы, хотя очень скоро она стала разбираться в них не хуже отца. Гораздо больше ей нравилось смотреть, как виртуозно глава государства добивается от людей желаемого. В ход шло все, начиная с лести и посулов и заканчивая угрозами и шантажом, причем герцогу всегда удавалось сохранить достоинство и даже иной раз внушить уважение. Впрочем, отношение дочери к отцу не изменилось. Она отдавала должное его мастерству, перенимала приемы, но ни на минуту не переставала ненавидеть.

Вот такое странное воспитание получала Евангелина Адингтон. Хьюго, сам того не подозревая, научил дочь многим житейским и политическим премудростям, что до общих знаний, она в изобилии находила их в книгах. Людскую природу Ив наблюдала через потайные глазки и очень быстро рассталась с иллюзиями, свойственными юности.

Дочь Правителя не один год бродила по потайными ходами без ведома отца. Хьюго был одним из немногих, кто знал о существовании лабиринта, но ему и в голову не могло прийти, что Евангелина сумеет проникнуть туда и успешно освоить запутанную сеть. Каково же было его удивление, когда дочь как-то заявилась к нему во время ужина, привычно набычилась и сказала:

– Отец, Крисси не крала драгоценностей у своей хозяйки. Это сделал любовник леди Октавии, граф Ош.

– Откуда такие сведения? – Хьюго жестом приказал слуге оставить их наедине.

Евангелина дождалась, когда камердинер закроет за собой дверь и, понизив голос, поведала о потайных проходах, а также о том, чему была свидетельницей пару ночей назад. Да, рассказывать отцу о своих развлечениях желания не было, но терпеть муки совести из-за несправедливо наказанной девушки хотелось еще меньше. К тому же, выдавая Правителю свою осведомленность об устройстве дворца, Ив мало чем рисковала. Герцог и без нее знал о лабиринте, ибо в его кабинете обнаружился план, оказавшийся далеко не таким полным, как библиотечный.

Правитель, выслушав дочь, длинно выругался. Он не стеснялся с Ив в выражениях с тех самых пор, как она познакомила его с собственным запасом ругательств, почерпнутым, как выяснилось, у замкового гарнизона ее матери. А придворные дамы еще смеют хвалить сельское воспитание!

– Думаешь, я тебя награжу? – спросил Хьюго, отведя душу.

– Нет, не думаю. Даже не прошу наказать этого тупого индюка Оша. Пожалуйста, распорядитесь отпустить Крисси. И лучше бы отправить ее назад, в деревню. Неужели в городе перевелись девицы, желающие крутить задницами перед дворцовыми ко... кавалерами? – Ив сочла за лучшее сдержаться и даже попыталась изобразить любезную улыбку. Молоденькую наивную горничную три недели как из дальнего феода было искренне жаль.

– Иной раз ты меня просто поражаешь, – пробурчал Правитель. – Выдать себя из-за какой-то дуры-прислуги! Ладно, будь по-твоему. Горничную отпустят, с Ошем я поговорю.

– Спасибо.

Хьюго взглянул на дочь с удивлением. Надо же, какая любезность! Впрочем, все ясно. Девчонка хочет сохранить за собой право шнырять по проходам.

– Так почему ты рассказала?..

– Не люблю несправделивости, – вздернула нос, глаза засверкали и стали зеленее обычного.

– Хм-м... – неопределенно протянул Правитель. Надо же, никогда б не подумал, что маленькая дерзкая дрянь способна думать о ком-то, кроме себя. Запретить бы ей соваться в лабиринт, да только как? Дверей там уйма, все не заколотишь, патруль внутрь не запустишь. – Вот что, можешь и дальше шнырять по крысиным норам, раз тебе они пришлись по нраву, – герцог издал издевательский смешок, но дочь и глазом не моргнула, пропустила шпильку мимо ушей. – Только дай мне слово, что утечек сведений через тебя не будет. Ни с кем не обсуждать увиденное и услышанное, никому ничего не рассказывать!

Евангелина на удивление легко и охотно дала слово. Правитель был удовлетворен. Он уже успел понять, что по какой-то непостижимой причине у девчонки имеется почти мужское понятие о чести, и к обещаниям она относится очень серьезно.

Ив, будучи несчастной и одинокой в столичном дворце, не раз и не два подумывала о побеге, но холодная рассудочность, унаследованная от отца, одерживала верх над горячностью и импульсивностью, полученными от матери. Путь в ее замок неблизкий, а проделать его молодой девушке, не знающей жизни, не умеющей защитить себя, придется в одиночку. Эх, если б отец не запретил упражняться с мечом, ей никто не был бы страшен, а так... Дороги кишат разбойниками, сколько Правитель с ними не борется, никак не может покончить. Изведет одну шайку, тут же появляется другая. Была б Ив дурнушкой, может, и проскочила бы, переодевшись мальчишкой, но с ее внешностью... Тут, пожалуй, и законопослушный мужчина не устоит.

Да, Евангелина была сногсшибательно хороша и пробуждала у мужчин мысли на вполне определенную тему. Дело ухудшало и то, что терпимые у подростка резкость и прямолинейность характера со временем никуда не делись. Став взрослой девушкой, Ив даже не пыталась казаться мягкой и скромной. Мужской взгляд был вызовом, и она на него отвечала, вскидывала глаза, становившиеся в такие моменты совсем зелеными, и открыто смотрела в лицо. Большинство мужчин, водивших знакомство с благородными девицами, привычны были к жеманству и потупленным очам, а прямые взгляды, правда, несколько иного свойства, наблюдали лишь в веселых кварталах. Более чем соблазнительная внешность и смелость, принимаемая за бесстыдство, производили убойное действие: кавалеры резко глупели и не пытались скрывать своих намерений. У Ив, которая хоть и не имела иллюзий по поводу отношений полов, но оставалась девственницей, это вызывало лишь отвращение. Как бы ни был симпатичен мужчина, написанная на его лице похоть губила всякий интерес, любой мало-мальский намек на желание.

Правителя красота дочери поначалу не то чтобы радовала, скорее, давала приятную уверенность, что участь старой девы Евангелине не грозит. Герцог нисколько не беспокоился о судьбе нежеланной наследницы, он мечтал поскорее сбыть ее с рук, причем по возможности выдав замуж подальше не только от столицы, но и от Алтона. Подходящая партия нашлась не сразу, и вот, когда дочери исполнилось семнадцать, Хьюго вызвал ее для важного разговора, как он надеялся, почти последнего.

Стоило Евангелине войти в кабинет, Правитель без обиняков поставил девушку в известность, что ее свадьба состоится через три месяца. Ив давно ждала подобного разговора и обрадовалась возможности в очередной раз попытаться вывести герцога из себя. Презрительно рассмеявшись, она заявила, что замуж по выбору отца не выйдет ни через три месяца, ни через тридцать три года. Отказ поверг Правителя в ярость, но он, не имея законного права принудить дочь к замужеству, чудом сдержался.

– Тебе же не нравится жить со мной во дворце. Выйдешь замуж – получишь свободу, – ровным голосом произнес Хьюго.

– Свободу?! – Ив хохотнула. – Вы, конечно, невысокого мнения о моих умственных способностях, но я никак не предполагала, что считаете полной дурой. – Правитель нахмурился, но продолжал держать себя в руках. – Какая же это свобода, если какой-нибудь тупой родовитый самец запрет меня в другом замке, да еще будет пытаться получить мое тело, когда ему заблагорассудится?

– Ну ладно же, дрянь! – рявкнул герцог. – Не хочешь выходить замуж по моему выбору, клянусь, я не дам тебе выйти по твоему!

– Очень огорчили! – Ив упивалась его гневом. – Я видела, до чего замужество довело мою мать, и вовсе не стремлюсь сменить фамилию!

Правитель попытался влепить дочери пощечину, но та столь ловко увернулась, что у него вырвалось:

– Ну почему ты не родилась мужчиной?

– Потому что мне хотелось идти вам наперекор с момента зачатия!

На этом закончилась первая и единственная попытка Хьюго избавиться от дочери, выдав ее замуж.

Нельзя сказать, что Ив не подумывала о замужестве. В конце концов, это был еще один способ избавиться от власти отца, да и мужчины вовсе не внушали ей отвращения. Она нередко вспоминала кой-кого из солдат замкового гарнизона, оставшихся в материнском (нет, теперь ее собственном, когда же получится привыкнуть?) феоде. А уж первая симпатия, красавчик-селянин, отправленный из замка после тех умопомрачительных поцелуев, иной раз днями не шел у нее из головы. Ив сама себе удивлялась, когда поняла, что ее в большей степени привлекают мужчины попроще, от кичливых родовитых придворных просто с души воротило.

Впрочем, во дворце нашлись мужчины не из числа слуг, смотреть на которых Евангелине нравилось – это были солдаты личной гвардии Правителя. Происходили они из среды мелкопоместных дворян и не могли похвалиться ни высоким положением, ни особым богатством, а потому вели себя проще и естественней большинства придворных.

Гвардейцев дочь герцога Адингтона тоже не оставила равнодушными. Они были молоды, горячи и почитали любовные похождения чуть ли не за величайшую доблесть, доступную в мирное время. В дворянской среде Алтона нравы царили довольно свободные, а такая состоятельная красотка, как Евангелина, и вовсе может не беспокоиться о репутации – без жениха не останется.

Ив льстило внимание гвардейцев, и она несколько раз с трудом подавила желание ответить на оказываемые ей знаки внимания. О да, было б здорово положить конец одиночеству, но сделать происходящее в ее спальне предметом досужих разговорчиков в казармах? Нет уж! А огласки не избежать, она достаточно насмотрелась на этих молодцов через потайные глазки. Стоит одному одержать очередную победу, и об этом становится известно его товарищам, чаще всего с подробностями, изложенными таким сочным языком, что невольно начинаешь завидовать владению словом. Представить только, что гвардейцы станут подобным образом обсуждать ее... А если повезет и получится уговорить избранника держать рот на замке, кто знает, не пронюхает ли об интрижке Правитель? Дочери он, конечно, ничего не сделает, ну, наорет, ну, обзовет... известно, как – все уже слышано-переслышано. Зато отцу запросто может прийти в голову сорвать гнев на парне, а муки совести Ив не нужны.

Гвардейцам ход мыслей Евангелины Адингтон известен не был, и они спустя какое-то время перестали восторгаться ею, а в своем кругу называли Ледяницей или попросту Льдышкой. С придыханием говорили о дочери Правителя лишь новички, впервые узревшие в одном из дворцовых залов небесное вид ение с серо-зелеными глазами, темно-русыми волосами, соблазнительными формами и вечно хмурым («Надменным, братец, надменным!») выражением лица.

Поначалу Ив раздражали подслушанные в казармах колкости в ее адрес, но со временем она научилась не замечать их. В конце концов, лучше слышать о собственном жестокосердии и неприступности, чем о любвеобильности и ее наглядных примерах.

Около пяти лет испытывала Евангелина терпение отца несносным поведением, потом сама утомилась от этого и решила испробовать другую тактику. Она стала разговаривать с Правителем спокойно, едва ли не вежливо, а большую часть времени посвящала приготовлению разнообразных снадобий. Научившись у матери основам, Ив с удовольствием углубляла знания и совершенствовала навыки врачевания. В ее распоряжении находились труды знаменитейших лекарей и алхимиков, бережно хранящиеся в библиотеке дворца, а в столичных лавках можно было купить редчайшие ингридиенты, привезенные с Архипелага, где, как известно, не чураются магии. Хьюго не ограничивал дочь в средствах, благо та, как ни странно, не была транжиркой, и, выходя в город с подобающим сопровождением, вела себя на редкость пристойно, ни разу не попытавшись сбежать или выкинуть иную глупость.

Очень скоро о снадобьях Евангелины, не только лечебных, но и улучшающих внешность, стало известно едва ли не каждому обитателю дворца. Ив охотно делилась плодами своих трудов со слугами (надо же на ком-то испытывать новые формулы!). Придворные, отлично видевшие отношение отца к дочери, не спешили признавать первенство лекарств юной Адингтон перед порошками и микстурами знаменитых столичных врачевателей. Ив это не столько задевало, сколько веселило. Она знала правду от служанок и камердинеров, которых господа частенько присылали к ней за тем или иным кремом либо бальзамом.

Правитель и эти успехи Евангелины оставил без внимания. Хьюго радовался, что она перестала дерзить и грубить, но чем дольше тянулось затишье, тем больше герцог тревожился. Может, девчонка пытается усыпить его бдительность, а сама готовит какую-нибудь особо пакостную каверзу? Впрочем, дочь скоро развеяла его опасения: по всем правилам добившись аудиенции, девушка неожиданно кротко попросила отпустить ее жить в унаследованный от матери феод.

Глава государства некоторое время созерцал девичье лицо, на котором застыло непривычно любезное выражение.

– Я не верю тебе, – наконец проронил он.

– Не верите? – очень искренне удивилась Евангелина. – Я и не пытаюсь вас в чем-то убедить, только прошу...

– Пытаешься, – хмыкнул он, отмечая про себя ее неплохую игру. Или это все же глупость? – Ты пытаешься убедить меня в том, что изменилась. Осознала свое место, стала послушной. Все время убиваешь на какие-то шарлатанские эликсиры. Альберта сумела научить тебя самому никчемному, – при этих словах девушка вспыхнула и опустила голову. – Лучше бы вразумила насчет основных женских обязанностей.

– Вразумите вы, отец, – пробормотала чуть слышно, не смея посмотреть на него.

– Женщина в первую очередь жена и мать. Уехать из дворца ты сможешь, лишь выйдя замуж. Ясно? – девчонка молчала, по-прежнему глядя в пол, и Правителю привычно захотелось заставить ее сорваться. – Муж сумеет обеспечить своему сокровищу безопасное путешествие. Ты ведь знаешь, на дорогах опять неспокойно. А мои люди вряд ли сумеют уберечь от нового героя разбойничьих баллад, Жеребца, такую кобылку.