Текст книги "Долгорукова"

Автор книги: Руфин Гордин

Соавторы: Валентин Азерников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

   – Обычно. Кофе пила. Нет, чай.

   – Чай? А половой с ней как – как с постоянной?

   – Не видел.

   – Походите по другим заведениям в этом районе. Может, встретите. Её или её мужа.

   – А коль встречу – что?

   – То, что мы говорили.

   – А не поверит?

   – Будете убедительным – поверите.

В этот же день. Сырная лавка Кобозевых.

Задняя комната. Стена под окном была раскрыта, оттуда шёл лаз под улицу. Якимова и Богданович принимали корзины с землёй и пересыпали их в бочки для сыра. Когда одна из них наполнилась на две трети, сверху её заложили сырами.

Богданович вытер лоб, сказал Перовской:

   – Какой сегодня уже день?

   – Вроде три недели уже.

   – Да-а... А ещё копать да копать. Эдак мы только к марту закончим.

   – Ну так он до весны вроде и не собирается уезжать.

   – Да кто его знает, что он собирается. Когда узнаем, поздно будет. Надо бы найти кого при дворе, из приближённых.

   – Надо бы, да как...

11 февраля 1881 года. Летний сад.

По заснеженной дорожке шла Катя с детьми. Сзади шли двое из царской охраны и гувернантка.

А навстречу ей шла Варя под руку с X.

   – Кого я привела, узнаешь? – X. почтительно поклонился.

   – А где Его величество? – спросила Варя.

   – Скоро придёт. Его, верно, Лорис, как всегда, задержал.

   – День какой, – улыбнулась Варя, глядя на небо. – Так и хочется в снежки поиграть. – Она слепила снежок и решила его бросить в X., но тот нахмурился, и она стала играть с Того. К ним присоединилась и Оля. – Эй, – крикнула им Варя, – так нечестно – двое на одного.

Увлёкшись игрой, они отдалились от Кати.

   – Я не имел удовольствия поздравить тебя... простите, вас.

   – С чем?

   – С законным браком.

   – Вам Варя сказала?

   – Нет, не она. Да это и не секрет никакой давно.

   – Да? Ну и ладно.

   – Теперь в вашем новом положении вы совсем не захотите знаться с вашими прежними... – он чуть замешкался, – друзьями.

   – А у меня их нет, друзей. Вот только Варя.

   – А я?

   – Вы? Смешно даже.

   – А кто ж я?

   – Никто.

   – Это вам так теперь кажется, потому что вам теперь кажется, что вам никто больше не нужен. А останься вы одна...

   – В каком смысле одна?

   – Ну, Государь же не вечен. И много старше вас.

   – Вы опять за свою старую песню.

   – Чем она старше, тем правдивее.

   – Я так далеко не загадываю.

   – Далеко? – он усмехнулся. – Ну а если б это случилось? Вот если б я подошёл к вам, как сейчас, но вы никого бы не ждали – некого ждать, и сказал бы вам то, что сказал, что бы вы ответили? Тоже, что я никто для вас?

   – Не знаю.

   – Поверьте, это очень важно. И не только для меня.

   – А для кого же ещё?

   – Для вас.

   – Опять ваши загадки.

   – Я говорю то, что могу, но, поверьте, я ведь никогда не обманывал вас. Да и зачем мне это, ложь дорогу любви не проложит. Так скажите.

   – Что? – Катя увидела, как в воротах сада показался Государь, и помахала ему рукой.

   – Что бы вы мне ответили тогда? – Она пошла навстречу Александру, бросив вскользь:

   – Тогда и узнаете.

К X. подошла Варя – раскрасневшаяся, запыхавшаяся.

   – Ты что такой скучный? Идём в снежки играть, сразу развеселишься. Прелесть как хорошо!

Он слепил снежок и бросил его в статую. И попал точно в лоб.

   – Какой ты, однако, меткий, – искренне восхитилась Варя. – Ты и из пистолета так? – Он криво усмехнулся.

   – Скоро узнаешь.

25 февраля 1881 года. Сырная лавка Кобозевых.

Богданович закрыл отверстие в стене деревянным щитом, подклеил края обоев.

   – Ну всё, – выпрямился он, – даже не верится.

   – Заряда хватит? – спросила Перовская Кибальчича.

   – Должно. Восемьдесят семь фунтов. Даже при брусчатке – должно.

   – Ну что ж, остаётся ждать.

   – В воскресенье развод в Манеже. Может, в воскресенье?

   – Сегодня двадцать пятое. Это первого марта выходит. Неделя ещё. Ну что ж, может быть...

26 февраля 1881 года. Невский проспект.

Из кафе вышел X., огляделся и пошёл по улице. Увидев ещё одно кафе, зашёл туда. И вскоре вышел...

В этот же день. Квартира Перовской.

Перовская лежала в постели с Желябовым.

   – Если всё выйдет, давай уедем, Андрюша.

   – Куда же?

   – Не знаю. Хорошо бы куда-нибудь в тёплые края. Я так намёрзлась за эту зиму, что, кажется, никогда не согреюсь... – Он обнял её, прижал к себе. – Вот только так и согреваюсь.

   – А если возьмут?

   – Ну если... Мы ж знали, на что шли. Жалко, конечно, уходить из этой жизни, но главное в ней я уже узнала: ненависть и любовь, – и она прильнула к нему...

В это же время. Зимний. Кабинет Александра.

Катя и Александр, склонившись над столом, рассматривали карту.

   – Нет, Каир далеко, – сказала Катя. – И там крокодилы. Лучше Ницца.

   – Ты ж не была там.

   – Я справлялась. Всегда тепло. Всегда море. И всегда хорошее общество.

Александр поднялся из-за стола, посмотрел куда-то вдаль, словно увидел Ниццу.

   – И всегда ты, – он улыбнулся ей. – И никогда министры. – Катя засмеялась. – Но до этого, мой ангел, ещё не так близко. Я ещё с детьми не говорил об этом.

27 февраля 1881 года. Зимний.

Дети Александра с жёнами собрались в гостиной. Вошли Александр и Катя. Накануне причастия все по обычаю обнимали друг друга и просили друг у друга прощения. Одна только цесаревна не пожелала обнять Катю, ограничившись рукопожатием. Александр увидел это, но ничего поначалу не сказал, только желваки на лице заходили.

Сели пить чай. Катя молчала. Молчала и цесаревна. Молчал и Государь. Лишь наследник пытался о чём-то говорить с братом.

Вдруг Катя встала и, сказав подчёркнуто Александру: «У меня болит голова», хотела выйти. Александр попытался ласково остановить её:

   – Погоди, мой ангел, я тоже скоро пойду.

   – У тебя здесь и без меня хватает ангелов, оставляю тебя с ними, – и она вышла, бросив салфетку на пол.

Едва за ней закрылась дверь, Александр, уже не сдерживаясь, сказал цесаревне:

   – Я не знаю, что я плохого тебе сделал, Минни, что ты так оскорбительно относишься ко мне. Мне казалось, я люблю тебя, как и всех, но, очевидно, ты не ценишь хорошего отношения, и тебе более приятно, когда в семье господствует взаимная неприязнь...

Наследник хотел возразить отцу, но тот жестом отмёл его возражения.

   – Я ведь уже сказал: Екатерина Михайловна мне жена, и, выказывая ей свой вздорный характер, вы выказываете его мне. Если вы недостаточно почтительны к своему отцу и своему Государю, то постарайтесь хотя бы не показывать мне это, можете вообще не ходить ко мне, и я, в свою очередь, тоже...

Его всё нарастающий гнев был прерван тем, что цесаревна вдруг поднялась, но не вышла из комнаты, как Катя, а подошла к Александру и встала перед ним на колени, сказав:

   – Ваше величество, простите меня. Утром я просила у вас прощения по обычаю, за весь год, а теперь от сердца за сегодня, за то, что обидела вас и Катю. Я больше никогда не огорчу Ваше величество, обещаю вам. Ещё раз простите меня и поверьте, я ценю вашу любовь и отвечаю вам тем же.

Александр заморгал вдруг, у него выступили слёзы, он поднял цесаревну с колен и обнял её.

– Дети мои, – сказал он, – я не знаю, сколько ещё Господь отпустил мне быть с вами, но я молю его и прошу вас: ничем не омрачайте эти оставшиеся нам дни...

В это же время. Невский проспект.

Желябов прощался с Перовской.

   – Ну я пойду к Тригони, – сказал Желябов. Они стояли у сырной лавки. – Надо взять материалы.

   – Можно я с тобой?

   – Нет, увидимся вечером.

Перовская приподнялась и поцеловала его.

   – До вечера.

28 февраля 1881 года. Дворцовая церковь.

Александр с семьёй принимал причастие. У алтаря слева от него была Катя с детьми, справа великие князья Константин и Владимир с жёнами.

Александр собственными руками принял причастие, великие князья и княжны получили его из рук священника. Когда принимали причастие Катя и Георгий, он стоял рядом с ними, а дочерей сам поднёс к чаше.

У выхода из церкви его поджидал Адлерберг.

   – Поздравляю, Ваше величество. – Александр пожал ему руку.

   – Я так счастлив сегодня, Саша, мои дети простили меня вполне.

   – Тогда я вдвойне поздравляю Ваше величество.

В это же время. Сырная лавка Кобозевых.

Якимова стояла за прилавком, Богданович у окна, смотрел на улицу.

   – Не понимаю, почему его до сих пор нет, – он поглядел на часы. – Андрей всегда такой точный.

Звякнул колокольчик, вошёл человек в очках, поздоровался, подошёл к прилавку, стал рассматривать выставленные сыры.

   – Вот не изволите ли, – предложила Якимова. – Рокфор. Только привезли. Тает во рту.

Человек в очках осмотрелся и сказал:

   – Ну что ж, взвесьте полфунта. – Якимова отрезала кусок, взвесила его. Богданович ушёл в заднюю комнату. Человек в очках тихо сказал:

   – Просили передать. Взяли Желябова. – Якимова вскрикнула – она порезала палец. Кровь окрасила отрезанный кусок сыра. Якимова вбежала в заднюю комнату.

   – Андрея взяли. Я побежала к Соне. Ты побудь там...

Чуть позже. Кондитерская на Невском.

В зал вошёл X., огляделся, прошёл мимо столиков. В это время зашла Якимова, тоже оглядела зал и быстро вышла. X. вышел вслед.

В это же время. Сырная лавка Кобозевых.

Звякнул колокольчик, и в лавку вошли трое: один в штатском и пристав с помощником.

   – Инженер господин Мравинский, – представил пристав штатского Богдановичу. – Насчёт санитарного и технического состояния изволят беспокоиться.

   – А у нас уже проверяли, когда мы открылись, всего как полтора месяца.

   – Ну ничего, не извольте беспокоиться, – сказал Мравинский, – обычная проверка, – и он оглядел помещение. Потом он постукал по стене, выходящей на улицу, заглянул в бочку, где сверху лежали сыры, а внизу была земля. – А там что?

   – Сыры, как видите.

Мравинский приподнял пару головок, заглянул в бочку и положил их обратно.

   – Так... Подпол есть?

   – Нет, там вода.

   – Вода? – Мравинский взялся за кольцо и приподнял доску – под ней блестела вода. – В самом деле. Ну, хорошо, а там что? – он кивнул на дверь в заднюю комнату и, не дожидаясь ответа, вошёл туда.

   – А зачем тут деревянная обшивка? – он ткнул в панель, скрывающую вход в подкоп.

   – Да это... от сырости. Сыро тут, вода кругом. Нижний пол.

   – Да? – Мравинский облокотился на обшивку и выглянул на улицу. Обшивка чуть поддалась. Богданович стоял ни жив, ни мёртв. – Ну что ж, – Мравинский ещё раз подёргал обшивку и пошёл обратно в лавку.

По дороге он увидел кота, погладил его ласково и сказал приставу:

   – Хорошо, пошли, нам ещё один подвал надо осмотреть.

Богданович, когда они вышли, обнаружил, что сжимает в руке нож, которым режут сыр...

В это же время. Зимний.

Александр с Катей и детьми завтракал. Адъютант подал на подносе конверт.

   – Простите, Ваше величество, срочная депеша. От министра внутренних дел.

   – Да? – Александр распечатал конверт и подошёл к окну. – Ангел мой, – сказал он Кате, – можешь поздравить меня, Лорис сообщает, что поймали некоего Желябова – самого главного анархиста. Наконец-то меня уже не будут травить.

   – А какие подробности? Где его схватили?

   – Лорис пишет, что скоро прибудет сам и всё доложит в подробностях.

В это же время. Квартира Фигнер.

Спешно собрались члены исполкома «Народной воли». Говорила Перовская.

   – Арестован Желябов. Очевидно, кто-то нас выдаёт. Значит, мы все висим на волоске. Времени ждать больше нет. Нас могут взять в любой момент. Поэтому казнь надо провести завтра. Послезавтра у нас может не быть. Завтра воскресенье. Он поедет, как обычно, в Михайловский манеж на развод караула, оттуда, скорее всего, в Михайловский дворец, а потом – в Зимний. – Она достала конверт и стала чертить. – В манеж он едет по Невскому, вот тут сворачивает на Малую Садовую. Обратно обычно едет по Екатерининскому каналу, мимо Михайловского театра. Выезжает из Зимнего он около часа, но уже с двенадцати все эти улицы оцеплены жандармами и штатскими шпиками. Поэтому всё готовить надо до двенадцати. Утром закладываем в подкоп мину и для страховки ставим двух-трёх человек с метательными снарядами вот тут – на Екатерининском канале. – Она взглянула на Кибальчича. – Нужны метательные снаряды. Успеем?

   – За ночь? Попробуем.

   – Ну что ж, – она обвела всех глазами, – тогда расходимся.

Кто-то спросил:

   – А если он вообще завтра никуда не поедет?

   – Если не поедет? – переспросила Перовская и не знала, что ответить.

Чуть позже. Зимний. Кабинет Александра.

Лорис-Меликов докладывал Александру и Константину:

   – Других подробностей пока узнать не удалось, но допросы идут всё время, и, возможно, уже к утру выяснится что-то новое. Одно ясно уже сейчас, Ваше величество: они что-то готовят, и я бы советовал Вашему величеству не ездить завтра на развод.

   – А почему же мне не ехать на развод? – удивился Александр, – коль ты уже всех, как говоришь, арестовал.

   – Я не знаю, всех ли, Ваше величество. Надеюсь, что так и что наши аресты расстроили их планы и завтра ничего не произойдёт, но... но на всякий случай я просил бы Ваше величество завтра остаться во дворце.

   – Ты из меня арестанта хочешь сделать, Михаил Тариелович. У тебя уже их достаточно, пусть они вот и сидят в крепости, а я поеду на развод. Что там у тебя ещё? – Он взял у Лорис-Меликова бумаги.

   – Ваше величество, – не сдавался Лорис-Меликов, – вы не хотите думать о себе, о своих близких, о нас, ваших верных слугах, но тогда подумайте об этом, – он кивнул на бумаги, – ведь через сто лет про нас всех забудут – какими мы были, кого любили, с кем сражались, а вот это – в скрижалях. И если Богу будет угодно, чтобы Россия стала наконец великой страной, то реформы, открывшие ей путь к величию, получат ваше имя. Как Петербург имя Петра. Вы должны беречь себя не ради себя только, но и ради России.

   – Ну полно, что ты так всё драматизируешь. Ну не я, так Саша доведёт дело. Он же обещал, ты слышал.

   – Его высочество обещал искренне. Но если, не дай Бог, вас не будет рядом, а будут все эти...

Константин сказал:

   – Знаешь, Саша, Михаил Тариелович прав. Я очень люблю Сашу, хотя он и не самый почтительный племянник, но я вовсе не уверен, что он станет продолжать то, что начал ты.

   – Почему же это? Он обещал мне.

   – Потому хотя бы, что у тебя воспитателем был Жуковский, а у него Победоносцев. Вот почему. И я тоже прошу тебя поберечься и не рисковать зря, пока их всех не переловят.

   – А когда же это произойдёт? Что же мне под домашний арест сесть прикажете?

   – Я надеюсь, Ваше величество, – сказал Лорис-Меликов, – что это произойдёт в самое ближайшее время.

Вечером этого же дня. Квартира Фигнер.

Кибальчич, Суханов, Грачевский готовили метательные снаряды. Им помогала Фигнер. Она обрезала банки из-под керосина, остальные готовили гремучий студень и заполняли им банки.

В это же время. Дворцовая площадь.

К Зимнему подкатили сани, в которых сидели Варя и X. Варя вышла и обернулась к X.

   – Может, пойдём со мной?

   – Нет, у меня ещё дело в городе.

   – Опять?

   – Нет, нет, не то. Это другое.

   – Что же?

   – Секрет.

   – Что же может быть секретом от меня да ещё на ночь глядя. Или карты, или женщина.

   – Да, – усмехнулся он, – ты угадала. Женщина. Но только не в том смысле. Я после объясню. Потом как-нибудь. Когда всё кончится. – И он сказал кучеру: – Трогай.

   – Хочешь, я приду к тебе, – крикнула она вслед.

   – Я не знаю, когда вернусь...

В это же время. Зимний.

Варя поднималась по лестнице, а навстречу ей шёл Лорис-Меликов.

   – Поздравьте меня, дорогая Варвара Игнатьевна, это великий день в истории России. – Он вынул из папки лист бумаги. – Вот, проект правительственного сообщения. И все подписи – и Его величества, и их высочеств.

   – Его опубликуют в газетах?

   – В самые ближайшие дни. Если в среду Совет министров поддержит этот проект, а я надеюсь на это, то уже в четверг он будет опубликован. Но я сегодня же отвезу его в типографию, чтобы набрали. Нельзя терять ни дня. А вы к Его величеству?

   – Да, он пригласил сыграть с ним в карты.

   – Ну что ж, желаю и вам выиграть. Я свою партию уже выиграл.

В это же время. Комнаты Кати.

К Кате зашёл Александр.

– Ну что ж, ангел мой, поздравь меня, дело сделано. Я только что подписал проект правительственного сообщения, в четверг оно будет опубликовано в газетах, надеюсь, оно произведёт хорошее впечатление. Во всяком случае, Россия увидит, что я дал ей всё, что возможно, и мне бы хотелось, чтобы она узнала при этом, что я это сделал благодаря тебе.

– О, я была бы так счастлива, – она протянула ему руки.

В это же время. Кофейня близ Невского.

X. зашёл в очередную кофейню и увидел сидящую в углу Перовскую. Она, склонясь над столом, говорила что-то сидящему напротив мужчине. Он, выслушав её, кивнул и ушёл.

X. подошёл к её столику.

   – Вот мы и встретились опять. Опять кого-то ждёте?

   – Но не вас, – резко ответила Перовская и поднялась.

   – Минуту, – остановил её X. – Присядьте на минутку. Я должен сказать вам кое-что. Сядьте. – Она присела.

   – Ну что? Говорите скорее, я спешу. – Он помолчал, поглядел на неё, на людей вокруг. Она нетерпеливо сказала:

   – Ну?

Он медленно, почти по слогам сказал:

   – Пожалуй, ничего... – Встал и, не оборачиваясь, ушёл. Она удивлённо глядела ему вслед.

Несколько позже. Зимний. Гостиная.

Александр, Катя и Варя садились играть в карты. Александр был весел и казался беспечным.

Варя, усаживаясь за ломберный стол, сказала ему:

   – Мне сейчас встретился Лорис. Он жаловался, что Ваше величество не слушает его советов и собирается завтра на развод в Манеж.

   – Естественно.

   – Ваше величество, мой голос, конечно, не столь громок, как голос министра внутренних дел, но позвольте мне сказать, что моё беспокойство за судьбу Вашего величества не меньше. И я тоже умоляю вас не ездить завтра.

   – Да разве он нас послушает, – сказала с досадой Катя. – Я тоже умоляла, а Саша только отшучивается.

   – Нет, но в самом деле, мои дорогие дамы, почему же я не должен ехать? Не могу же я жить в своём дворце как узник. Нет, решено, я поеду и довольно об этом, – он стал сдавать карты. – К тому же, – вспомнил он, – вы зря волнуетесь. Если даже и случится что, так это будет только ещё шестое. Вот после него будем волноваться все вместе.

Он поднял свои карты. Одна из них упала на пол. Это была пиковая дама.

Чуть позже. Квартира Фигнер.

Перовская заглянула в комнату, где при свете пылающего камина собирали очередной метательный снаряд.

   – Успеем? – спросила она. Кибальчич разогнулся, потёр поясницу и сказал:

   – Похоже, до утра успеем.

1 марта 1881 года. Зимний.

Александр перед отъездом на развод караула зашёл попрощаться с Катей. К нему на колени забралась маленькая Екатерина.

   – Ты уже едешь? – спросила Катя. Она ещё завтракала с детьми.

   – Через полчаса. Оттуда я заеду к великой княгине Екатерине Михайловне, я давно не был у неё. Но ненадолго. И после сразу же к тебе. Это будет что-нибудь без четверти три. Если хочешь, пойдём гулять в Летний сад.

   – Хорошо, я буду готова.

   – И детей всех возьмём. Сегодня прекрасный день. – Он поднялся. – До встречи. – Он поцеловал Катю в лоб, потрепал волосы маленькой Кате и ушёл – в прекрасном расположении духа.

В приёмной его ждал Балуев, председатель Совета министров. Он поздоровался с ним за руку, провёл его в кабинет и передал ему проект правительственного сообщения.

   – Я хотел бы, Пётр Александрович, чтобы ты просмотрел вот это. Тебе, верно, Лорис уже говорил, его надо бы в среду обсудить на Совете министров. И коль не будет возражений, то в четверг и напечатать в Правительственном вестнике.

   – Хорошо, Ваше величество.

   – Соображения свои передай Лорису, он нынче дома, прихворнул что-то.

   – Хорошо, Ваше величество. А могу ли спросить, как чувствует себя Ваше величество.

   – Прекрасно. Знаешь, я давно себя так не чувствовал.

В это же время. Сырная лавка Кобозевых.

Богданович и Якимова показали Фроленко стоящую в задней комнате батарею, от которой тянулись провода в лаз.

   – Как опустишь электрод в раствор, – сказал Богданович, – всё – она взорвётся. Понял? – Фроленко кивнул. – Ну ладно, я ухожу. Лавка закрыта. Никому не открывайте. Кроме Сони. Сделаете дело или если он не поедет здесь, уходите через двор на соседнюю улицу.

Фроленко снова меланхолично кивнул и достал из сумки бутылку вина и колбасу.

   – Господи, как же ты можешь есть в такое время? – изумилась Якимова.

   – Я должен быть в полном обладании сил, – невозмутимо ответил он.

В это же время. Подъезд Зимнего.

Александр, садясь в карету, сказал Фролу:

   – В Михайловский манеж.

   – Какой дорогой прикажет нынче Ваше величество?

   – Какой? Пожалуй, по Екатерининскому каналу. Карета, сопровождаемая терскими казаками, тронулась.

Чуть позже. Сырная лавка Кобозевых.

   – По каналу, кажется, поехал, – сказала Якимова, вернувшись из помещения лавки в заднюю комнату.

   – Уходим? – спросил Фроленко.

   – Нет пока. Он может обратно здесь поехать.

   – А коли нет?

   – Тогда другой вариант вступит в действие.

Чуть позже. Манеж.

Александр, выйдя из манежа в сопровождении свиты, уселся в карету и велел кучеру:

   – В Михайловский дворец.

В это же время. Екатерининский канал.

Перовская показывала Гриневицкому и Рысакову их места на канале.

   – Если он направится в вашу сторону, я с места махну белым платком. Вот этим. Вы следите за мной, – и она пошла к мосту.

Чуть позже. Гостиная Михайловского дворца.

Александр пил чай у своей двоюродной сестры великой княгини Екатерины Михайловны. За столом был и брат Государя великий князь Михаил Николаевич с женой.

   – Сегодня, дорогая, – обратился он к Екатерине Михайловне, – очень для меня счастливый день. Меня вчера простили мои дети. Я подписал к опубликованию правительственное сообщение о лорисовых реформах. Общество, Бог даст, успокоится, кончатся все эти покушения, и мы с твоей двойной тёзкой сможем наконец сделать то, что я давно уже задумал.

   – Что же, Ваше величество?

Александр улыбнулся загадочно и, взглянув на Михаила, сказал:

   – Знаете, я только в последнее время, прожив без полутора месяцев шестьдесят три года, постиг смысл этой жизни, вернее, предназначение человека в ней. И близок к тому, чтобы это осуществить.

   – Нет, вы меня совершенно заинтриговали. По-моему, и Михаила Николаевича тоже.

Михаил кивнул:

   – Изрядно.

   – Потерпите, мои дорогие, скоро всё узнаете. – Александр поднялся. – Ты едешь, Миша?

   – Да, вслед за тобой. Ты в Зимний?

   – Да. Меня Катя с детьми уж ждёт. Я обещал им гулять с ними в Летнем. Приходи, коли будет охота. Сегодня замечательный день.

Он вышел из дворца, садясь в карету, сказал Фролу:

   – Домой, той же дорогой.

   – Но их светлость Екатерина Михайловна не велели два раза одной дорогой.

   – Ну да ничего, мы ей не скажем. А то я опаздываю.

В это же время. Улица.

X. увидел издалека Перовскую – она кому-то махала белым платком. Он побежал к ней, но вдруг услышал взрыв.

В это же время. Набережная Екатерининского канала.

Из разбитой кареты вышел Александр. Он был бледен и слегка прихрамывал. К нему подбежал полковник Дворжицкий – полицмейстер первого участка, на санях сопровождавший карету императора.

Александр перекрестился и спросил его:

   – Схвачен ли преступник?

   – Схвачен, Ваше величество. Но, Государь, благоволите сесть в мои сани и ехать немедля во дворец.

   – Хорошо, но прежде покажи мне преступника. Поддерживаемый под руки, Александр приблизился к Рысакову.

   – Этот? Хорош. Что тебе надобно от меня, безбожник?

Один из подбежавших спросил:

   – Что с Государем?

Александр поглядел на спрашивающего и ответил сам:

   – Слава Богу, я уцелел, но вон... – и он указал на раненых, лежащих на снегу. Рысаков[16]16
  Рысаков Николай Иванович (1861-1881) – бросил первую бомбу в Александра II 1 марта 1881 г., не причинившую вреда. Хотя после ареста выдал почти всю рабочую народовольческую организацию, казнён вместе со всеми 3 марта 1881 г.


[Закрыть] зловеще усмехнулся:

   – Ещё слава ли Богу?

Александр повернулся и пошёл к месту взрыва. Дворжицкий снова обратился к нему:

   – Государь, ради всего святого, поедемте немедленно во дворец. Опасно.

   – Ну теперь уж что, – возразил Александр.

И в этот момент стоящий у решётки сада Гриневицкий[17]17
  Гриневицкий Игнатий Иохимович (1856-1881) – народоволец. Взрывом от брошенной им бомбы был смертельно ранен император и он сам.


[Закрыть] обернулся и бросил ему под ноги вторую бомбу... Раздался взрыв...

Несколько позже. Зимний.

И диким голосом закричала Катя.

И этот крик долго отдавался в комнатах и коридорах Зимнего, где сбежались, поражённые страшной вестью, приближённые императора и его семья.

Плакал наследник, теперь уже Александр III...

Плакал Константин Павлович...

Как ребёнок рыдал Рылеев...

Бледный, прислонился к стене Лорис-Меликов...

Тряслись руки у Адлерберга, пытавшегося налить воду в стакан...

Катю, постоянно теряющую сознание, под руки врачи увели в её комнаты...

И уже завешивали чёрным зеркала во дворце...

И пел хор. И стояли у гроба родные и близкие.

И Катя – коротко стриженная – положила ему на грудь венок из своих волос...

3 апреля 1881 года. Сенная площадь.

Народ толпился, ожидая казни участников покушения. Они уже стояли на чёрном эшафоте: Перовская, Желябов, Кибальчич, Рысаков и Михайлов.

Катя, сопровождаемая X., пыталась пробиться ближе к эшафоту. Но толпа не пускала их.

   – Я хочу её видеть, – твердила она X. – Я хочу видеть, как её повесят.

   – Её могут и помиловать в последнюю минуту. На Руси женщин не казнят.

   – Тогда вы убьёте её. Вы. Вы говорили, любите меня. Так убейте её. И я буду вашей – то, что от меня осталось. Варя говорила, вы метко стреляете – убейте.

   – Хорошо, хорошо, успокойтесь. И тише, на нас уже смотрят.

   – Вы сделаете это? – она подняла к нему лицо, закрытое траурной вуалью. – Ты сделаешь это?

   – Вот она, – сказал X.

Катя повернулась в сторону эшафота и увидела, как палач в красной рубахе надел на Перовскую, поверх её чёрной арестантской шинели, белый саван с башлыком. В этот момент Перовская повернулась в сторону, где стояла Катя, и Катя впервые увидела её лицо. И закричала – ей показалось, что она увидела себя, своё лицо. И она потеряла сознание... X. успел подхватить её...

На другой день. Петропавловский собор.

Катя стояла на коленях у могилы Александра, засыпанной цветами.

   – Это я убила тебя, я, – шептала она, но её шёпот гулко разносился под сводами церкви. – Я принесла тебе погибель. Бог за меня тебя покарал. Я заставила тебя поступать против Его правил. Из-за меня ты не продолжил реформы и дал повод им убить себя. Я не позволила тебе отречься от престола и уехать, ты был бы жив теперь... Прости меня, прости... Я хотела счастья себе, и тебе, и нашим детям, и всем вокруг, а всем принесла несчастье...

   – Катя, – услыхала она голос и обернулась. Перед ней стоял X.

   – Что вам угодно? Кто вы?

   – Катя...

   – Я вас не знаю, ступайте прочь...

X. увидел её глаза – пустые, ничего не выражающие, и медленно пошёл к выходу.

Катя поднялась, обернулась к скамьям – и вдруг явственно увидела, что на них сидит вся семья Александра и все его приближённые.

   – А, и вы здесь?.. Ждёте, когда я уеду из России?.. Вам не терпится. Вы не принимаете меня, не хотите знать моих детей, вы наконец почувствовали свою силу и можете сквитаться со мной за все годы, что он любил меня больше вас... Вы столько лет ненавидели меня, но боялись показать это, а теперь вы можете, можете – и никто вас не остановит, не накажет за меня... Не утруждайтесь, я уеду, уеду и никогда не вернусь сюда, в эту несчастную страну, где убивают самых лучших, самых добрых и честных, а молятся деспотам... А вы и дальше будете высылать всех, кто вам неугоден, вы дурные правила поставите впереди чувств, и ваши дети будут рождаться не от любви, а от расчёта, и вы выродитесь, все через сто лет, и я счастлива, что мои дети не будут жить среди ваших... Прощайте... – Тут она услышала выстрел где-то за стенами собора. Она поглядела на дверь, а потом обернулась снова, но – уже никого на скамьях не было, только несколько молящихся.

Она выбежала из собора и увидела на ступенях лежащего X. Рядом с ним валялся его пистолет. Около него, опустившись на колени, находилась Варя. Она подняла к Кате лицо, перекошенное злобой и горем:

   – Я ненавижу тебя, как я тебя ненавижу... Ты отняла последнее, что ещё не успела отнять раньше... Тебе мало моей свободы, моей гордости, моих чувств, тебе мало, что я отдала тебе всё моё прошлое, тебе ещё и моё будущее понадобилось... Четырнадцать лет я всё терпела, всё сносила, думала, освобожусь из рабства и смогу жить, как ты все эти годы, но ты и раба готова ограбить... Я проклинаю тебя... Бог тебя проклял, и я тебя проклинаю...

Чуть позже. Летний сад.

Катя бежала по улицам, через мост по набережной и оказалась в Летнем саду, на той же самой аллее, где шестнадцать лет назад, день в день Александр окликнул её и увёл в свою жизнь.

Он и теперь звал её, она услышала его голос, он шёл к ней, – молодой, улыбающийся, как в тот солнечный день. Он звал её, протягивал к ней руки...

Но она взглянула в другую сторону – там в конце аллеи стоял её жених Вася и тоже протягивал к ней руки.

И она вновь стояла на распутье, на перекрёстке судьбы, и ей снова предстояло – уже в воспоминаниях – сделать правильный выбор: не мужчины – судьбы... И не только своей...