Текст книги "Избранное"
Автор книги: Рудольф Яшик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)
Annotation
В книгу словацкого писателя Рудольфа Яшика (1919—1960) включены роман «Мертвые не поют» (1961), уже известный советскому читателю, и сборник рассказов «Черные и белые круги» (1961), впервые выходящий на русском языке.
В романе «Мертвые не поют» перед читателем предстают события последней войны, их преломление в судьбах и в сознании людей. С большой реалистической силой писатель воссоздает гнетущую атмосферу Словацкого государства, убедительно показывает победу демократических сил, противостоящих человеконенавистнической сущности фашизма.
Тема рассказов сборника «Черные и белые круги» – трудная жизнь крестьян во время экономического кризиса 30-х годов в буржуазной Чехословакии.
Избранное
РУДОЛЬФ ЯШИК
МЕРТВЫЕ НЕ ПОЮТ
МОШЕННИКИ
ОТЦЫ
ДЕТИ
НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ И ФОСФОР
МОЛЧУНЫ
ПАСМУРНОЕ УТРО
RITTERKREUZ[35]
РАЗДЕЛЕННЫЙ ГОРОД
ПРИДЕТ ЧАС, И Я ВОССТАНУ ИЗ МЕРТВЫХ
АТАКУЕТ ШТРАФНАЯ РОТА
НА НИЧЕЙНОЙ ЗЕМЛЕ
ДЕФИЛЕ
БАРАБАНЫ
МЕРТВЫЕ НЕ ПОЮТ
ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ
КОМАНДИР ЖЕЛЕЗНОЙ РОТЫ
ЧЕРНЫЕ И БЕЛЫЕ КРУГИ
МЕРТВЫЕ ГЛАЗА
ПОРА МЕДНЫХ ОТСВЕТОВ
СЕРАЯ ВОРОНА
ЛУНА НА ВОДЕ
ТРОЕ НА ЯРМАРКЕ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
Избранное
РУДОЛЬФ ЯШИК
Существует выражение «проснуться знаменитым». Казалось бы, оно вполне применимо к Рудольфу Яшику: ведь уже первая опубликованная им книга поставила его в один ряд с признанными мастерами словацкой прозы. Однако выражение это таит в себе некоторый оттенок случайного везения. В данном же случае успех был отнюдь не случайным – Яшик настойчиво шел к нему на протяжении полутора десятков лет.
Родился Яшик 2 декабря 1919 года в небольшом городке Турзовка на северо-западе Словакии. Мальчику едва исполнилось пять лет, когда отец его вынужден был уехать на заработки в Канаду. Бабушка, на попечении которой остался маленький Рудо вместе с двумя его младшими братьями, мечтала вырастить из внука священника; однако мечты эти рухнули, когда по причине недостаточной набожности его исключили из гимназии в Нитре. Бабушка настояла все же, чтобы он пошел учиться дальше, но после ее смерти Яшику не на что было продолжать учебу. Не кончив даже и пяти классов гимназии, он едет в Злин (ныне Готвальдов), где поступает на фабрику «обувного короля» Бати и одновременно начинает посещать торговую школу. Через три года его выгоняют и с фабрики и из школы за участие в выступлениях, направленных против бесчеловечных порядков, царивших на предприятиях Бати.
Тем временем над страной сгущались сумерки «европейской ночи». Не прошло и полугода после Мюнхенского соглашения, под которым поставили свои подписи Чемберлен, Даладье, Гитлер и Муссолини, как название «Чехословакия» исчезло с географических карт. На территории республики в середине марта 1939 года были учреждены германский «протекторат Чехия и Моравия», а также «независимое» Словацкое государство. В этом марионеточном государстве руководящие посты занимали деятели клерикально-фашистской «людовой» («народной») партии. Правительство якобы самостоятельной Словакии целиком зависело от Берлина и уже в конце 1941 года объявило войну Советскому Союзу.
После захвата власти клеро-фашистами загнанные в подполье словацкие коммунисты не прекратили напряженной борьбы. В эту борьбу активно включился и двадцатилетний Рудольф Яшик. За партийную работу его арестовывают и шесть месяцев держат в тюрьме. «В заключении, – вспоминал впоследствии писатель в автобиографии, – я немного политически подковался и начал изучать русский язык». Затем его забирают в армию и вскоре отправляют с артиллерийской частью на Восточный фронт. Еще до войны Яшик пытался нелегально побывать в СССР, но не в таком качестве хотел он ступить на землю Страны Советов! Теперь он старается склонить словацких солдат сдаться в плен Красной Армии, всемерно совершенствует свое знание русского языка, учит ему друзей.
Возможности перейти на другую сторону Яшику не представилось, но во время отступления с Кавказа он вместе с товарищами вывел из строя большинство орудий, все оптическое оборудование и телефонную связь своей батареи, парализовав тем самым ее действия. Ему грозил полевой суд, но начальство, боясь неприятностей для себя, предпочло замять дело. В другой раз он был арестован за антивоенную агитацию, спасла лишь амнистия. С апреля 1944 года Яшик с оружием в руках сражался в рядах партизан, затем принял участие в Словацком Национальном восстании.
Когда пришла пора выбирать себе мирную профессию, он становится скромным редактором заводской газеты «Слободна праца» («Свободный труд») в городе Партизанске; потом переходит на партийную работу в Нитре. Бесконечная скромность – отличительная черта характера Яшика-человека, которую единодушно отмечают все близко знавшие его. Он чуть ли не с детской застенчивостью воспринимал газетные и журнальные дифирамбы в свой адрес, – а таковых в последние годы его жизни появилось немало, – избегал говорить о себе. Один из друзей писателя признался в своих воспоминаниях, что только у гроба Яшика впервые узнал, сколько и какие у него имелись награды (к этим наградам посмертно добавился еще Орден труда – один из высших в Чехословакии).
Писать Яшик начал, по собственным словам, с 1940 года – «сперва стихи, целыми килограммами». По дошедшим до нас стихотворениям можно вполне определенно судить, что в молодости Яшик находился под существенным влиянием поэтики «надреализма» – словацкого варианта сюрреализма.
Беспощадная требовательность к себе побудила писателя уничтожить рукописи подавляющего большинства не только своих поэтических, но также созданных до середины 50-х годов прозаических произведений. Все эти годы Яшик был поглощен напряженным (чтобы не сказать – каторжным) литературным трудом. Но для посмертного сборника «Мрачный мост», где тщательно собрано все уцелевшее из написанного Яшиком до 1954 года (кроме газетных и журнальных статей), удалось разыскать лишь чуть больше сорока его стихотворений да десять глав начатого сразу после войны романа «Лактибрада». Из четырехсот страниц более позднего «деревенского» романа «Белый хлеб» найдено только три отрывка, опубликованные писателем в периферийной печати. Там же обнаружено несколько лирических миниатюр в стихах и прозе. В целом сборник «Мрачный мост», несмотря на его фрагментарность, красноречиво показывает, насколько упорно овладевал Яшик писательским ремеслом.
Произведения Яшика свидетельствуют о превосходном знании им отечественной и мировой классики, о широком знакомстве с зарубежной литературой XX века. В собрании книг Яшика представлены вершинные достижения словацкой литературы, сочинения русских и советских авторов, – причем не только в переводах, но и в оригинале (некоторые советские издания писатель, видимо, привез из нашей страны, куда он приезжал осенью 1958 года).
Определяющими, однако, для творческого почерка Яшика стали не влияния тех или иных художников слова, а сила и самобытность собственного дарования. Он не уставал экспериментировать, дабы в полной мере «обрести себя», – все его книги неуловимо схожи между собой и вместе с тем очень различны. Своеобразие творческой манеры писателя кроется в высокой синтетичности, в умелом сочетании различных – порою, казалось бы, полярных – начал. Неизменно глубокий социальный анализ у него удачно совмещается с мягкой задушевностью повествования, скрупулезное следование жизненной правде – с развернутой метафоричностью, возвышенная символика – с дерзкой натуралистичностью деталей, гротеск, ирония – с подлинным трагизмом. Таковы наиболее характерные – органично сливающиеся – элементы яшиковской прозы. Иными словами можно сказать, что в его реалистическом методе глубокий психологизм синтезирован с идущей от фольклора и традиций словацкой «лиризованной прозы» романтической приподнятостью образов, эпичность – с проникновенным лиризмом, и все вместе это помножено у Яшика на твердую коммунистическую убежденность, которая проявляется в самом подходе к действительности, в концепции произведений.
Первая книга, которую решился Яшик вынести на суд общественности в 1956 году, – роман «На берегу прозрачной реки» – была далеко не пробой пера. Словацкая критика, чрезвычайно благосклонно принявшая это произведение, назвала его романом «опыта, сердца и веры». Ведущий прозаик современной Словакии Владимир Минач обратился тогда в журнале «Млада творба» к Яшику, перефразировав известную формулу римских гладиаторов:
«Не каждый день вступает в литературу талант столь яркий и столь сформировавшийся. Итак: добро пожаловать на арену. Бойцы приветствуют тебя! Не жди славы, ее не будет… Наша слава – тот внутренний огонь, что вновь и вновь поднимает нас в бой за человека. Необходимо мужество. Мужество не обманывать самого себя, мужество создать свой собственный мир и выразить его. Мужество и еще раз мужество быть самим собою!»
Рудольф Яшик в бою за человека проявил подлинное мужество и искусство быть самим собою.
Новаторство Яшика тем резче бросается в глаза, что он словно нарочито ограничил себя материалом, наиболее традиционным для отечественных писателей. Его книги посвящены жизни крестьянства, а также осмыслению уроков войны и Словацкому восстанию, ставшему переломным этапом в общественно-политической и духовной жизни народа. Темы эти – стержневые для литературы Словакии. Но, обратившись к событиям, современником которых он был, Яшик открыл в них и в исполненной своеобразия манере донес до сознания читателей многое, не замеченное другими.
Если неожиданным мог показаться приход Яшика в большую литературу, то смерть его была для всех внезапной, как на фронте. Он скончался 30 июля 1960 года после неудачной операции, успев выпустить помимо романа «На берегу прозрачной реки» еще только одну книгу – «Площадь Святой Альжбеты». Человек талантливый – всегда в пути и умирает, как правило, не успев реализовать множества своих планов. И после Яшика, в сорок лет вырванного из жизни, остались невоплощенными обширнейшие замыслы, которые были под стать его расцветшему дарованию. Днем смерти писателя помечен номер братиславского литературного еженедельника «Культурны живот», где на последней полосе помещено краткое интервью с Яшиком, в котором он рассказывал, над чем работал в последнее время и что собирался написать в ближайшем будущем. Следующий номер еженедельника принес его некролог.
В некрологах нередко приходится читать о том, что в момент, когда перестает биться сердце писателя, он не умирает, ибо продолжают жить его произведения. В случае с Яшиком эта мысль – ставшая чуть ли не банальной от частого употребления – получила буквальное подтверждение. Неповторимые интонации его голоса зазвучали со страниц трех новых книг, появившихся одна за другой через год после смерти автора, – «Черные и белые круги», «Повесть о белых камнях», «Мертвые не поют». Пять зрелых книг (из них две незаконченных) – таков итог литературной деятельности Яшика. И без этих пяти книг невозможно представить себе новую, социалистическую литературу Словакии.
Яшик, как справедливо заметил словацкий критик Александр Матушка, мог бы сказать о себе словами Антуана де Сент-Экзюпери: «Я пришел из страны моего детства». Та «прозрачная река», на берегу которой развертывается действие романа, ставшего дебютом Яшика, – река Кисуца, протекающая через его родную Турзовку. Издавна этот живописный, но мало плодородный уголок слыл едва ли не беднейшим во всей Словакии.
О кисуцкой деревне писал в свое время Петер Илемницкий, один из зачинателей социалистического реализма в словацкой литературе. Он прекрасно знал этот край, где учительствовал в середине 20-х годов, и посвятил ему два романа – «Победоносное падение» (1929) и «Поле невспаханное» (1932), ряд очерков и рассказов[1]. Романы Илемницкого и книгу Яшика объединяет стремление покачать на примере кисуцкой деревни пробуждение словацкого трудового крестьянства, рост его классового самосознания.
Характер Штефана, героя книги Яшика, выковывается в пролетарской среде: восемь лет он провел в городе, где впервые услышал о Советском Союзе, об Октябрьской революции, где партия научила его понимать, почему влачат столь жалкое существование люди в долинах Кисуцы. Из рабочей Остравы революционные идеи, веру в необходимость коренных социальных перемен приносит Штефан на хутор Грубый плац, где сталкивается с немыслимой бедностью крестьян, убожеством их жизни. Даже судебный исполнитель обходит хутор стороной, – здесь нечем поживиться.
«Нищета все подчинила себе: человека, его гордость, разум… Грубый плац живет обособленно, как остров, люди в нем ничего не видят, ничего не слышат и давно забыли о том, что они – люди… Жизнь в Грубом плаце стелется по земле как дым перед дождем».
Но самый главный враг, столетиями въедавшийся в сознание кисучан, – это страх, их покорность горькой судьбе. Они помнят, что испокон веку мир был разделен на богатых и бедных, считают такое положение незыблемым, а себя – обреченными безропотно сносить все страдания и мытарства.
Штефан и его друзья-коммунисты начинают самоотверженную борьбу за возрождение согнувшихся под бременем невзгод человеческих душ. И они преодолевают инертность крестьян, разрушают миф о безвыходности положения «забытых богом и проклятых дьяволом» кисучан. На берегу «прозрачной реки» свершилось чудо – произошла революция во внутреннем мире людей. От нее до революции социальной – один шаг.
Используя опыт Илемницкого, Яшик никоим образом не повторял своего предшественника; он стал его продолжателем и пошел дальше, – ему, в частности, важно было углубиться во внутренний мир своих героев. Сопоставление «кисуцких» романов Илемницкого к Яшика как нельзя лучше свидетельствует о неуклонном движении вперед социалистической литературы, о том, что писатели-коммунисты во второй половине 50-х годов ставили перед собой уже неизмеримо более сложные задачи, чем двадцать – тридцать лет назад.
Дань Яшика кисуцкой тематике не исчерпывается романом «На берегу прозрачной реки». Кисучанам посвящены и пять новелл книги «Черные и белые круги»; время действия в них примерно то же, что и в романе. Проводя нас по кругам ада, каким была жизнь кисуцких крестьян в период экономического кризиса начала 30-х годов, писатель кладет черные мазки несравненно чаще, чем белые. Но это ему не мешает пользоваться всей гаммой красок, включая нежнейшие полутона. Богатство его палитры особенно наглядно выступает при изображении радужного – несмотря на свинцовые мерзости окружающего бытия – мира детей («Серая ворона») и всепоглощающей первой любви Вероны и Михала («Пора медных отсветов»).
«Черные и белые круги» – не просто сборник рассказов; входящие сюда новеллы настолько внутренне взаимосвязаны, что образуют как бы своеобразный словесный пентаптих. В совокупности новеллы дают объемную панораму невыразимо тягостного существования крестьян «на берегу прозрачной реки» в пору хозяйственного застоя, когда перестали вращаться колеса водяных мельниц, когда мальчишка как о деликатесе мечтает о вареной вороне, когда нечего делать тысячам натруженных рук, привычных к любой работе, когда невозможно стало найти подряд тем, кто кормился извозом. За конкретной судьбой почти каждого из действующих лиц просматриваются глубинные закономерности. Из мозаики «маленьких трагедий» складывается впечатляющая картина общей большой трагедии.
Бесчеловечная действительность порождает в буржуазном обществе бесчеловечные отношения между людьми. В новелле «Мертвые глаза» родной брат, задумав жениться, настаивает на том, чтобы отдать в приют слепого Адама, ибо видит в нем лишь обузу и угрозу собственному благополучию. У их отца, одного из самых состоятельных по местным понятиям хозяев, совесть настолько задубела, что он склонен внять этому требованию. Только мать жалеет своего незрячего первенца, но она не в силах ничего сделать для него. Глаза у Адама мертвы, но он все понимает чутким сердцем и решает выкорчевать пни срубленных отцом деревьев, – тогда, мол, никто не обвинит его в дармоедстве. Корчевание пней Адамом при блеске молний, грохоте грома вырастает до символа, – человек может победить свою немочь и силы природы, однако ему не одолеть людской подлости и черствости, замешанных на собственнических инстинктах, «Чтобы человек мог жить, ему необходимо хоть чуточку счастья», – и потому, когда Адама хотят лишить и без того крошечной доли счастья, он добровольно расстается с жизнью.
Поиски счастья – одна из сквозных тем новелл Яшика. Но беда в том, что «люди с горбатой душой» не хотят и не могут дать счастья окружающим. К такому же концу, что и Адама, приводит ускользающее счастье Филипа Кландуха («Луна на воде»). Совсем немногого не хватает для полноты счастья Матушу с его мудрой лошадью («Трое на ярмарке») и маленькому Ондрею из «Серой вороны». Только торжествующая любовь и способна еще принести радость сердцам, не огрубевшим в этой гнетущей атмосфере («Пора медных отсветов»).
К кисуцкому циклу Яшика примыкает также «Повесть о белых камнях». Первоначально это был рассказ «Человек принадлежит земле», и предназначался он для книги «Черные и белые круги». Позже Яшик вернулся к нему и начал перерабатывать в «Повесть о белых камнях», над которой трудился даже в больнице перед роковой операцией. В «Повести» выведен старец, одиноко обитающий «на самом краю света» в каменистой лощине. Окрестные жители побаиваются и сторонятся его. Но вот к нему приходит мальчик Михал Малох, потрясенный смертью матери и человеческой черствостью, – он не может смириться с тем, что все вокруг – не исключая отца – твердят, будто мать «правильно сделала, что умерла». И хотя в свои одиннадцать лет Михал успел уже столкнуться с тяготами жизни, он не желает соглашаться с тем, что смерть – благодеяние и единственный способ избавиться от невзгод, и не хочет возвращаться в деревню, надеясь найти утешение в том, чтобы разделить уединение с отшельником. Но старик, сам бежавший некогда от людей, которые причинили ему зло, отправляет мальчика обратно, ибо за долгое время, бывшее у него для раздумий, он осознал, что уйти от людей – значит лишить смысла свою жизнь и что бороться со злом, как делал он, нельзя в одиночку: таким путем невозможно переделать мир.
«Повесть о белых камнях», наделенная чертами притчи, – это неправдоподобная правда о том самом мире, что приводит к гибели слепого Адама и Филипа Кландуха. За кажущейся «нереальностью» произведения открывается реальнейшая первооснова, «глина жизни», претворенная и одухотворенная силой искусства. «Повесть» осталась недоконченной, однако и в таком виде она восхищает не только благородной болью за униженных и оскорбленных, но также высокой поэтичностью.
По свидетельству К. Г. Паустовского, Михаил Пришвин однажды назвал себя «поэтом, распятым на кресте прозы», – так же можно охарактеризовать и создателя «Повести о белых камнях». Яшик начал со стихов и остался поэтом, обратившись к прозаическим жанрам. В романах и новеллах писателя нетрудно найти приемы, почерпнутые из арсенала поэзии. Но главное не в этом, а в том поэтическом мировосприятии окружающего, что столь существенно обогащало его прозу. Настоящая поэма в прозе о любви, поруганной войной, – «Площадь Святой Альжбеты», Эта печальная повесть об Игоре и Эве – Ромео и Джульетте с площади Святой Альжбеты – оборачивается гневным обличением «тьмы», темных сил фашизма, враждебных всему светлому, человеческому, человечнейшему из всех чувств – любви.
Антивоенная, антифашистская направленность стала лейтмотивом и наиболее масштабного произведения Яшика – «Мертвые не поют». Название это метафорично, и ключ к его пониманию, помимо тех мест, где оно обыгрывается в самом романе, может дать афоризм Ромена Роллана:
«Есть мертвецы, в которых больше жизни, чем в живых; но есть и живые, что мертвее всяких мертвецов».
В романе присутствуют две параллельные сюжетные линии – рассказ о буднях маленького городка Правно и прилегающих деревень Планица, Липины, Остра и одновременно рассказ о положении дел на участке Восточного фронта, где находится словацкая батарея. (Вначале Яшик написал подряд все «фронтовые» – основанные на личных переживаниях – главы, а затем приступил к «правненским».) На примере провинциального городка, населенного словаками и давно осевшими здесь немцами, а также его окрестностей Яшик воспроизводит удушливую атмосферу в «Словацком государстве» начиная с весны 1942 года. Перед нами предстает правненский «отец города», заправила «Дейче партай» Киршнер, верой и правдой служащий «фюреру и отечеству», фашистские прихвостни Махонь, Зембал, Пастуха, которые олицетворяют собой людишек, процветавших в то смутное время. Они отнюдь не убежденные поборники идей клеро-фашизма. Но вместе с тем нельзя и сказать, что для них нет ничего святого: у них своя религия – страсть к наживе, и они усердно поклоняются золотому тельцу. Наделенные обостренным чутьем корабельных крыс, они отдают себе отчет в шаткости существующего режима. Потому-то, готовя для себя оправдание на будущее, богатей Пастуха берет в работники «красного» Фарника, а святоша и ханжа Махонь, завладев магазином престарелого еврея Гекша, содержит бывшего хозяина в погребе, похожем на могилу.
Один из начальных эпизодов романа Яшика – встреча планицкого дорожного обходчика Лукана с липинским учителем Кляко. Оба они участвовали в первой мировой войне и вспоминают о ней, сравнивая события тех лет с теперешними. «Тогда было все равно, кто по какую сторону фронта находится… А нынешняя война другая, теперь не все равно, где стоит солдат», – говорит седой учитель. И Кляко и Лукан понимают, что идет сражение между Новым и Старым, а для словаков эта страшная война против русских, славян – война еще и братоубийственная. И старики переживают вдвойне, так как на Восточный фронт посланы воевать за неправое дело их сыновья – поручик Ян Кляко и рядовой Ян Лукан.
Яшик уделяет особое внимание духовной эволюции Яна Кляко. Для поручика, как и для большинства солдат его батареи, давно стало ясно, что развязанная Гитлером война за чуждые им интересы – «подлое дело» и, замешанные в нем, они «мертвее всяких мертвецов». Вначале свое внутреннее неприятие фашизма Ян Кляко пытается заглушить алкоголем. Но прескверный гость – «черный человек» нравственных мучений продолжает исправно посещать его, и тогда приходит мысль покончить жизнь самоубийством.
Избегая каких бы то ни было упрощений и прямолинейности, путем убедительного психологического обоснования, автор далее показывает, как в сознании Кляко вызревала решимость перейти к русским и крепла уверенность, что таково же стремление его подчиненных. «Фашизм – это преступление… Ты подчиняешься стечению обстоятельств. Вот и все. А ты должен сам подчинить их своей воле. Здесь каждый отвечает сам за себя, а ты, как офицер, отвечаешь и за остальных и потому обязан бороться с немцами, с преступлением», – так размышлял Ян Кляко. И вот – первый акт сознательного протеста: на высоте 314 Кляко застрелил гитлеровского обер-лейтенанта Виттнера, убежденного нациста, воплощение тех зол, что нес с собою фашизм. А в феврале сорок третьего года, при отступлении с Кавказа, сводной словацкой батарее под командованием Кляко удается наконец, перебив «железную роту» Курта Грамма, перейти на сторону Красной Армии.
Словацких солдат, которые своей угрюмостью, неразговорчивостью выражали протест против захватнической войны, Яшик назвал «молчунами». Им далеко не просто было найти единственно правильный выход из того драматического положения, в котором они очутились; на первых порах у них возникали совсем несерьезные, «детские» планы – вроде того, чтобы побросать оружие и разойтись по домам. Не сразу и не вдруг пришло к ним гражданское возмужание, но оно пришло. «Молчуны» воскресли из мертвых.
Таков финал этой правдивой и мужественной книги. Но роман «Мертвые не поют» был задуман лишь как первая часть монументальной трилогии, где Яшик предполагал запечатлеть «тернистый путь», пройденный его поколением.
Судьбы героев романа остались недосказанными. Эту недосказанность только отчасти компенсирует найденная в архиве писателя приблизительно половина второго тома трилогии, которую Яшик продолжал отшлифовывать вплоть до последних дней жизни. Пожалуй, наиболее красноречивые из этих восьми глав посвящены аресту районного руководителя коммунистов Михала Дрини. Его поочередно истязают то тупой жандарм Ферич, то следователи, специально прибывшие ради такой добычи из Братиславы. Дриня, порой теряющий сознание от пыток, помнит, что заключение – не что иное как продолжение борьбы, и он выигрывает неравное сражение, вновь обретает свободу. По духу страницы эти перекликаются с фучиковским «Репортажем с петлей на шее».
Параллель с бессмертным творением Ю. Фучика напрашивается еще и потому, что Дриня у Яшика сталкивается в заключении со старым тюремщиком (напоминающим Колинского), который приводит, рискуя жизнью, к избитому до полусмерти коммунисту врача. Образы этого тюремщика и немецкого солдата Отто Реннера, попавшего в штрафной батальон за отказ расстрелять где-то под Львовом русского пленного, введены автором с целью показать, что и в стане врагов встречаются настоящие люди, а не только изверги, потерявшие человеческий облик. При изображении отрицательных персонажей Яшик, как и в остальном, избегает схематизма, примелькавшихся штампов. «Немец» для него не синоним слову «фашист». Показателен в этом отношении эпизод романа, когда в Планице собираются шесть словацких коммунистов и к ним приходит с сообщением о разгроме гитлеровцев под Сталинградом член компартии Крамер, немец по национальности. Этим штрихом подчеркивается интернационализм коммунистического движения и Сопротивления.
С другой стороны, Яшик не щадит иронии, описывая похождения такого «революционера», как склонного к авантюризму «Шефа» правненских сорвиголов Ремеша, в образе которого осуждаются анархиствующие элементы, занимающие позицию «левее сердца». В то время как Ремеш подбивает юнцов на смелые, но безрассудные проделки, не приносящие по сути ущерба фашистам, Дриня и другие коммунисты ведут планомерную работу среди населения, организуют партизанский отряд, готовят восстание. На помощь партизанам Дрини с советского самолета сбрасывают группу парашютистов, – в бородатом заместителе их командира мы узнаем Яна Кляко. Неразлучен с ним и Ян Лукан. Наступает время решительных действий. Кляко ведет людей на штурм Правно. Разгорается бой с фашистами…
На этом месте обрывается продолжение романа «Мертвые не поют». Яшику не суждено было поставить последнюю точку своей трилогии. Но история знает немало примеров, когда незаконченное произведение обладает такими достоинствами, что по своей ценности намного превосходит десятки опусов, добросовестно довершенных авторами. Таковы «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека, такова «Тайна Эдвина Друда» Чарлза Диккенса. Слова английского исследователя Дж.-К. Уолтерса о недописанном романе Диккенса хочется отнести к трилогии Яшика, равно как и к его «Повести о белых камнях»:
«…это только торс статуи, и, созерцая этот незаконченный шедевр, мы понимаем, как искусна была рука, которая его изваяла, как силен был интеллект, который его замыслил, и как прекрасны были бы пропорции этого творения, если бы автор успел его завершить».
Яшик долго вынашивал замысел своей трилогии, но писал ее поразительно быстро. Десять глав первого тома были созданы им в период с апреля по начало ноября 1959 года (к тому же почти на месяц писатель вынужден был оторваться от романа для работы над литературным сценарием «Ты не должен уйти», фильм по которому так и не был поставлен). Подобные темпы говорят не только о большой самодисциплине Яшика, но и о его высоком мастерстве.
Каждый крупный писатель обязательно в чем-то – первопроходец. Яшик впервые в словацкой литературе с такой силой вскрыл сложнейший пласт моральной проблематики, который был связан с выполнением «поповской республикой» своего «союзнического» долга по отношению к фашистской Германии. Появление романа «Мертвые не поют» – одновременно с заключительной частью трилогии В. Минача «Поколение» – ознаменовало собой в Словакии качественно новый подход к теме второй мировой войны и Национального восстания. Если произведениям авторов «первой волны», черпавших сюжеты из этих ключевых событий новейшей истории, присущи были известная схематичность, склонность к иллюстративности и фактографии, то Яшика уже ни в коей мере не могла удовлетворить простая беллетризация истории. Он хотел оглянуться на недавнее прошлое, дабы лучше разобраться в настоящем, выделить те важнейшие тенденции, что определяют движение в грядущее.
Конкретный исторический материал, который в изобилии дает искусству минувшая война, предоставил возможность Яшику (точно так же, как жизнь крестьянства в лихую годину, воссозданная в «Черных и белых кругах») для выявления общих, «высших» закономерностей человеческого бытия. Главным для него было понять нравственно-философский смысл эпохи, духовный облик человека наших дней, – отсюда столь обостренное внимание к человеческой личности и многоплановость его книг.
«Крайние обстоятельства» войны или тех ситуаций, в которых оказываются герои «кисуцких» новелл, послужили Яшику своего рода моделями для решения жгучих этических проблем современности. Словно сложнейшая шахматная партия, развертывается на страницах его книг борьба между темными и светлыми силами. Причем схватка эта может происходить не только между людьми и «нелюдьми» (к числу последних принадлежат брат слепого Адама, обладатель железного голоса, отбирающий у Кландуха землю, а также Виттнер, Киршнер, Ферич и т. д.), но и в душе одного человека.
Поставленные Яшиком перед собой задачи во многом обусловили и приемы художественного анализа действительности, применяемые писателем. Для него типичен «показ моря в капле воды», но внешняя камерность яшиковских книг нисколько не вредит богатству их внутреннего содержания. Он постоянно стремится не к «глобальности» охвата исторических событий в ущерб эстетической природе искусства, а к возможно более полному раскрытию сильно индивидуализированных характеров (не исключая даже эпизодические образы, как, скажем, фельдфебель Ринг) и через них – к постижению сложной правды века. Фабульное развитие его произведений дается, как правило, отраженным планом – через восприятие и осмысление всего происходящего героями. Этим объясняется и пристрастие автора к внутреннему монологу, ставшему у него излюбленным изобразительным средством и превращающемуся зачастую в немой диалог действующих лиц с собственной совестью. Авторский комментарий у Яшика почти начисто отсутствует (он доверяет читателю, обычно лишь подводя его к необходимым выводам, но предоставляя право самому делать заключения), однако четкая авторская позиция писателя-коммуниста ощущается поистине за каждой строкой.
