Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)

Глава 3

Маленький изолированный поселок к северу от Малибу. Далеко внизу под полого спускающимися коричневыми берегами сгрудилось двенадцать – пятнадцать домиков, как бы защищая местность от океана. Утро было довольно прохладным, наступило время отлива, низко нависшие тучи и серое небо придавали всему унылый вид.

Я свернул налево с шоссе по старой, покрытой гудроном дороге, приведшей меня в тупик. Здесь, возле белой перегородки, которая ограждала крутой обрыв у пляжа, были припаркованы и другие машины. Одна из них, новенький «бьюик» зеленого цвета, была зарегистрирована на имя Харриет Блэквелл.

Деревянные мостки тянулись от автомобильной площадки вдоль задней стороны домиков. Океан тускло поблескивал сквозь узкие пространства между строениями. Я нашел нужный мне домик, сложенный из серых бревен, с остроконечной крышей, и постучался в дубовую дверь.

Мужской голос крикнул что-то невнятное. Я постучал снова, за дверью зазвучали шаркающие шаги.

– Кто там? – спросили меня.

– Меня зовут Арчер. Меня послали осмотреть дом.

Дэмис распахнул дверь.

– Что случилось с домом?

– Надеюсь, что ничего. Я думаю его арендовать.

– Тогда вас прислал сюда старикан?

– Старикан?

– Полковник Блэквелл.

Он произнес имя очень отчетливо, как если бы это было ругательство, которое мне непременно надо было услышать.

– Мне о нем ничего не известно. Сюда меня направило агентство по продаже недвижимости в Малибу. Они не предупредили, что дом занят.

– Они это сделали специально.

Он стоял на пороге, широко расставив ноги. Молодой мускулистый парень в тенниске. Его черные волосы, не то влажные, не то грязные, полностью закрывали лоб. Темно-синие глаза смотрели угрюмо. От этого человека можно было ждать неожиданного выпада. По первому впечатлению он казался мальчишкой, который старается не замечать собственной привлекательности. «Мальчишка» – неподходящее слово. Я бы дал ему лет тридцать, даже чуть больше.

Его пальцы были выпачканы свежей краской. На лице и даже на босых ногах тоже виднелись разноцветные пятна. Что касается его джинсов, то они стояли кое-где колом от краски, засохшей от времени.

– Полагаю, он имеет право, если дело дошло до этого, – заметил Дэмис.

Он посмотрел на руки, пошевелил грязными пальцами:

– Я только хотел бы остаться, пока не закончу красить.

– Вы красите дом?

Он высокомерно посмотрел на меня.

– Я пишу красками картину, амиго.

– Понятно. Вы художник.

– Я работаю для заказчиков. А вы можете войти и все осмотреть, раз вы уже здесь. Как вы себя назвали?

– Арчер. Вы очень добры.

– Нищие не могут быть привередливыми.

Мне показалось, что он напоминает самому себе эту прописную истину.

Отступив в сторону, Дэмис впустил меня в большую комнату. Практически она занимала весь верхний этаж дома, от нее была отгорожена лишь небольшая кухонька в левом углу. Помещение было просторным и светлым, дубовый пол был недавно натерт, потолок из толстых бревен создавал впечатление солидности. Мебель из ротанговых пальм была отделана кожей бежевого цвета. Справа от меня застланная ковровой дорожкой лестница спускалась на нижний этаж. Камин из красного кирпича находился прямо передо мной, у другой стены комнаты.

В дальнем конце на мольберте возвышался холст, над которым работал Дэмис.

– Симпатичный дом, – сказал молодой человек. – Какую плату они с вас требуют?

– Пятьсот долларов за август.

Он присвистнул.

– Разве вы не столько платите?

– Я ничего не плачу. Ни цента. Я гость владельца дома.

Его лукавая усмешка неожиданно переросла в печальную гримасу:

– С вашего разрешения, я вернусь к работе. Можете не спешить, вы мне не помешаете.

Он пересек помещение, двигаясь с напряженной настороженностью, подобно зверю, учуявшему добычу, и встал перед мольбертом. Я был несколько смущен его безразличным гостеприимством. Я ожидал другого приема: шумной ссоры, а возможно, даже применения силы. Чувствовалось, что он волнуется, но Дэмис сдерживал себя.

Он пристально смотрел на холст с таким видом, будто намеревался его уничтожить. Быстро наклонившись, он схватил в руки палитру, опустил кисточку в какую-то краску и начал что-то подправлять на холсте.

Я прошел на кухню. Газовая плита, огромный холодильник, раковина из нержавеющей стали, все блестело и сверкало. Я проверил шкафы, они были забиты консервами всех сортов, начиная от тушеных бобов и кончая жареными трюфелями. Было похоже, что Харриет облюбовала этот дом для постоянного проживания.

Я прошел к лестнице. Неслышно ступая, я спустился вниз. Там имелась еще одна дверь, выходившая на наружную лестницу, которая вела на пляж.

Здесь было две спальни: побольше в передней половине дома и поменьше в задней. Между ними помешалась ванная. В задней спальне не было ничего, кроме двух совершенно одинаковых кроватей с голыми матрацами и подушками. В ванной все было выдержано в розовых тонах. Облезлая кисточка для бритья с инициалами «Б.К.» стояла на полочке рядом с бритвой. Я взял их в руки, они все еще не просохли.

Большая спальня в передней комнате точно так же, как и в комнате над нею, имела скользящую стеклянную дверь, выходящую на балкон. Огромная кровать была покрыта золотистым шелковым покрывалом, на котором аккуратно была разложена женская одежда. На комоде лежала дамская сумочка из змеиной кожи с излишним золотым замком. Открыв ее, я увидел бумажник красного цвета, в котором лежало несколько крупных и не очень крупных купюр и водительские права на имя Харриет Блэквелл.

Я заглянул в стенной шкаф. Там совсем не было женской одежды и очень мало висело мужской. На плечиках болтался единственный мало-мальски приличный выходной костюм из серой полушерстяной ткани, купленный в магазине готового платья в Гвадалахаре. Еще одни брюки и куртка являлись продукцией фирмы рабочей одежды в Лос-Анджелесе, так же, как и новые ботинки, примостившиеся на коврике внизу. В уголке стоял коричневый весьма потертый чемодан с биркой мексиканской авиакомпании, привязанной к ручке.

Чемодан был заперт. Я приподнял его. Похоже, что он был пуст.

Дверь за моей спиной отворилась. Появилась девушка-блондинка в белом купальнике и черных защитных очках. Меня она заметила лишь после того, как вошла в комнату.

– Кто вы такой? – испуганно спросила она.

Я сам немного растерялся. Девица была удивительно рослой. Хотя на ногах у нее были пляжные сандалии на плоской подошве, ее глаза находились почти на одном уровне с моими. Улыбаясь и глядя в темные очки, я рассыпался в извинениях и сообщил ей свою историю.

– Отец никогда раньше не сдавал пляжный домик!

– Очевидно, он теперь передумал.

– Да, и я знаю почему.

Для такой крупной особы голос у нее был слишком высоким и слабым.

– Почему?

– Это вас не касается.

Она сорвала очки, и я увидел хмурый взгляд и кое-что понял. Я уяснил, почему ее отец не мог поверить, что какой-нибудь мужчина способен искренне и надолго полюбить ее: она слишком походила на него самого.

Видимо, Харриет сама об этом знала. Возможно даже, что эта мысль не покидала ее никогда. Ее пальцы с перламутровыми ногтями разгладили брови и убрали сердитые морщины со лба. Но сделать девушку более привлекательной они не могли.

Я вторично извинился за незваный визит и пошел вверх по лестнице. Ее нареченный, если таковым он являлся, как раз вытирал измазанные синим кобальтом пальцы о свои многострадальные джинсы. По лицу у него струился пот, очевидно, он не замечал никого и ничего.

Я остановился сзади и принялся наблюдать, как он работает над картиной. Ничего подобного я никогда не видел: на полотне было изображено то ли подобие облака, то ли черных мыслей, в которых кое-где виднелись более светлые места. Вероятно, художник пытался отразить либо слабую надежду, либо страх. Я затруднился бы сказать, хорошей или плохой была картина, но у меня по спине пробежали мурашки.

Отбросив в сторону нож, которым он соскабливал краску, Дэмис отступил назад и натолкнулся на меня. В нос мне ударил крепкий запах пота и масляных красок. Обернувшись, парень яростно взглянул на меня, но выражение его глаз тут же изменилось.

– Извините, я не знал, что вы здесь… Ну, все осмотрели?

– Достаточно на сегодня.

– Понравилось?

– Очень. Когда вы уезжаете?

– Не знаю, трудно сказать…

На его лице появилось обеспокоенное выражение.

– До августа ведь вам дом не понадобится…

– Может, и понадобится.

С верхней площадки лестницы раздался пронзительный голос девушки:

– К концу недели мистер Дэвис отсюда уедет.

Он повернулся к ней, насмешливо улыбаясь:

– Это приказ, мисс полковница?

– Конечно нет, дорогой. Я никогда не приказываю. Но ты же знаешь, каковы наши планы.

– Я не знаю, что предполагается.

Она бросилась к нему точно так, как ребенок стремится на руки к любимому взрослому.

– Неужели ты снова передумал?

Он опустил голову и покачал ею, но его лицо стало еще более обеспокоенным.

– Извини, девочка, мне всегда бывает сложно принять какое-нибудь решение, в особенности, когда я работаю. Но ничего не изменилось.

– Это прекрасно! Я счастлива!

– Тебя легко осчастливить.

– Ты же знаешь, что я тебя люблю.

Они либо забыли обо мне, либо я им был безразличен. Харриет попыталась обнять его за шею, но Дэмис оттолкнул ее ладонями, стараясь не прикоснуться пальцами к ее свитеру.

– Не трогай меня, я грязный.

– Ты мне нравишься грязным.

– Глупая девчонка! – сказал он без особой нежности.

– Ты мне нравиться, я люблю тебя, готова проглотить тебя со всей твоей краской.

На каблуках она была выше его. Наклонившись, она поцеловала его в губы, Дэмис стоял неподвижно, держа руки подальше от ее тела, и смотрел мимо нее на меня. Его широко раскрытые глаза были печальны.

Глава 4

Когда Харриет отстала от него, Дэмис спросил:

– Что-нибудь еще, мистер Арчер?

– Нет, это все. Спасибо. Я встречусь с вами позднее.

– Если вы настаиваете.

Харриет Блэквелл бросила на меня подозрительный взгляд.

Она повернулась ко мне спиной, сразу напомнив мне полковника, и стояла, глядя на серые волны океана. Дэмис же сразу обратился к картине.

Я вышел, раздумывая о том, умно ли было появляться в пляжном домике. Через минуту мне стало ясно, что нет. Прежде, чем я добрался до машины, я услышал за собой стук каблуков Харриет.

– Вы ведь явились сюда шпионить за нами, да?

Она схватила меня за руку и тряхнула, сумочка Харриет упала на землю между нами. Я поднял ее и намеревался протянуть девушке, но она выхватила ее у меня.

– Что вы пытаетесь вынюхать? Что плохого я вам сделала?

– Абсолютно ничего, мисс Блэквелл. И я не собираюсь вам вредить.

– Это ложь. Отец нанял вас, чтобы вы встали между мной и Берком. Я слышала, как он вчера разговаривал с вами по телефону.

– Ваш отец считает, что защищает вас.

– Пытаясь разрушить, нет, отнять у меня то счастье, которое я наконец-то нашла.

В ее голосе слышались истеричные нотки.

– Он притворился, будто любит меня, но я убеждена, что в глубине души отец желает мне зла. Он хочет, чтобы я осталась одинокой и несчастной.

– Вы рассуждаете неразумно.

У Харриет моментально изменилось настроение.

– Зато то, чем занимаетесь вы, весьма разумно! Рыскать по чужим домам, притворяясь совсем не тем, кем являетесь в действительности.

– Идея была скверной.

– Вы с этим согласны?

– Мне следовало поступить иначе…

– Вы циник… Не понимаю, как только земля терпит таких типов!

– Я пытался выполнить задание, но у меня ничего не получилось. Давайте начнем сначала.

– Я ничего вам не скажу, да мне и нечего сказать!

– Зато мне есть, что вам сообщить, мисс Блэквелл. Не желаете ли сесть в машину и выслушать меня?

– Можете мне все это высказать здесь.

– Я не хочу, чтобы нас прервали, – возразил я, оглядываясь на домик.

– Вам нечего опасаться Берка. Я не сказала ему, кто вы такой. Не хотелось его расстраивать, ведь он работает.

Она сказала это совсем как молодая жена, я прокомментировал это вслух, и она обрадовалась.

– Я люблю его. Это не секрет. Вы можете это записать в своей черной книжечке и доложить об этом отцу. Я люблю Берка и собираюсь выйти за него замуж.

– Когда?

– Теперь уже очень скоро. Конечно, я не стану сообщать вам, когда и где. Отец призовет на помощь по меньшей мере Национальную Гвардию.

– Вы выходите замуж, чтобы доставить себе удовольствие или же чтобы досадить отцу?

Она непонимающе посмотрела на меня. Я был уверен, что данный вопрос вполне правомерен, но у нее не было на него ответа.

– Давайте позабудем об отце, – предложил я.

– Как же я могу это сделать? Он же не остановится ни перед чем, чтобы нам помещать!

– Я здесь вовсе не для того, чтобы не дать вам возможности выйти замуж.

– Тогда чего ради?

– Выяснить, что удастся, о прошлом вашего приятеля.

– Чтобы отец использовал это против Берка?

– При условии, что в нем есть нечто, порочащее его.

– Разве вам не поручено раскопать порочащие его сведения?

– Нет. Я ясно заявил полковнику, что не пойду ни на подтасовку фактов, ни на моральный шантаж. Я хочу, чтобы вы это знали.

– Предполагает, что я вам поверю?

– Почему бы и нет? Я ничего не имею против вашего друга или вас самих. Если вы мне поможете…

– Вот даже как! А вы ловкач!

– При чем тут ловкость? Если вы мне поможете, мы живо покончим с этим вопросом. Я не в восторге от этой работы.

– Вам не следовало за нее браться. Полагаю, вам просто нужны деньги?

Последнее было сказано тоном превосходства богатой особы, которой никогда не приходилось ничего делать ради денег.

– Сколько же вам отец платит?

– Сотню в день.

– Я дам вам пятьсот за пять дней, если вы просто уйдете и забудете о нас.

Она вытащила свой красный бумажник и потрясла им.

– Я не смогу этого сделать, мисс Блэквелл. Не говоря уже о том, что от этого не будет пользы. Полковник найдет другого детектива. И если вы считаете, что я причиняю вам неприятности, вам следовало бы посмотреть на некоторых из моих коллег.

Она облокотилась на белые перила ограждения и молча стала меня изучать. В океане позади Харриет начался прилив. Поднявшаяся высокая волна обрушилась на берег, песчинки заплясали в ее пенистой вершине. Харриет задала вопрос невидимому собеседнику, находившемуся где-то между мной и птицами:

– Может ли человек быть искренен?

– Я могу и говорю совершенно искренне. А раз это так, значит, все в порядке.

Никакой улыбки. Или она не умела смеяться?

– До сих пор не знаю, что мне предпринять в отношении к вам. Вы понимаете, что такое положение невыносимо?

– Почему вы так мрачно на все смотрите? Неужели вас совершенно не интересуют биографические данные вашего нареченного?

– Я знаю все, что должна знать.

– Что именно?

– Он добрый человек, безумно талантливый, ему в прошлом тяжело жилось. Сейчас, когда он снова может писать картины, его творческие возможности безграничны. И я хочу помочь ему достигнуть вершин.

– Где он учился рисованию?

– Я его не спрашивала.

– Как давно вы с ним знакомы?

– Достаточно давно.

– А точнее?

– Три или четыре недели.

– Этот срок позволяет вам решиться выйти за него замуж?

– Я имею право взять себе в мужья кого захочу. Я не ребенок. Берк тоже.

– Я понимаю, что ОН не дитя.

– Мне уже двадцать четыре года, в декабре исполняется двадцать пять!

– И тогда вы получите хорошие деньги.

– Отец информировал вас весьма подробно, не так ли? Но кое-что он наверняка опустил. Берка деньги не интересуют, он презирает их. Мы уедем в Европу или Южную Америку и будем жить скромно, он станет работать, а я – помогать ему по мере сил.

В ее глазах вспыхнули настоящие звезды, она даже похорошела.

– Если бы выяснилось, что деньги мешают мне выйти за любимого человека, я бы отказалась от них!

– Понравилось бы это Берку?

– Несомненно.

– Вы разговаривали с ним на эту тему?

– Мы говорили решительно обо всем, мы очень откровенны друг с другом.

– Таким образом, вы можете мне сообщить, откуда он родом и все остальное?

Наступило молчание. Она беспокойно задвигалась у ограждения, словно я загнал ее в угол. Счастливые звезды в ее глазах потускнели. Несмотря на ее протесты, она тоже волновалась и переживала, но боялась сама себе в этом признаться.

– Берк не любит говорить о прошлом, у него портится настроение.

– Потому что он сирота?

– Отчасти так, я полагаю.

– Ему что-то около тридцати. Человек перестает быть сиротой в двадцать один год. Чем он занимался, покончив со своим сиротством?

– Единственное его занятие – писать картины.

– В Мексике?

– Какое-то время.

– Как долго он пробыл там, когда вы с ним встретились?

– Не знаю. Но долго.

– Почему он уехал в Мексику?

– Рисовать. Писать картины.

Мы ходили кругами, это ничего не давало. Я заметил:

– Мы разговариваем с вами уже некоторое время, но вы не сказали мне ничего такого, что помогло бы собрать данные о вашем друге.

– Чего вы ждете? Я не совала нос в его дела. Я не детектив.

– А вот я как раз таковым и являюсь, но вы заставляете меня выглядеть растяпой.

– Я-то тут при чем? Значит, вы на самом деле растяпа. Вы всегда можете отказаться. Возвращайтесь к отцу и скажите, что потерпели неудачу.

Она жалила больно, но я не давал волю гневу.

– Послушайте, мисс Блэквелл. Я сочувствую вашему естественному желанию порвать свои семейные узы и создать собственную жизнь. Но вы же не хотите слепо шарахнуться в противоположную сторону…

– Вы говорите точно так же, как отец. Меня тошнит от нравоучений и поучений. Вы можете возвратиться и передать ему это.

Харриет раздражалась все сильнее и сильнее. Присев на перила, она нетерпеливо раскачивала ногой. У нее было прекрасное крупное тело, и я решил, что оно не предназначено для участи старой девы. Но в то же время у меня были серьезные сомнения, что она сама и ее толстый бумажник судьбой уготованы для Берка Дэмиса. Любовная сцена, свидетелем которой я стал, была, фигурально выражаясь, односторонней.

Ее лицо потемнело, она отвернулась от меня.

– Почему вы так смотрите на меня?

– Пытаюсь в вас разобраться.

– Не утруждайтесь. Понимать нечего… Я очень простое создание.

– Я тоже так думал.

– У вас это звучит оскорбительно.

– Ничего подобного. Но я сомневаюсь, что ваш друг Берк так же прост. И это тоже не оскорбление. Назовем это предостережением. Если бы вы оказались моей дочерью, а по возрасту вы могли бы ею быть, я был бы вне себя, видя, как вы, очертя голову, бросаетесь в такую авантюру только потому, что ваш отец против.

– Почему вы решили, что дело в этом?

– Какими бы мотивами вы ни руководствовались, в один прекрасный день вы можете оказаться в воде.

Она посмотрела на потемневший океан, в котором скрывались невидимые с берега акулы, и проговорила, дурачась:

– Подходить близко к глубокой реке опасно. Я об этом часто слышала. Одежду следует оставлять на берегу.

– Это может быть опасно не только для одежды.

Она гневно посмотрела на меня:

– Как вы смеете в таком тоне разговаривать со мной? Вы невыносимый тип!

– Даже если это и так, может, вы сумеете помочь мне разгадать одну загадку. Я обратил внимание, что на помазке в ванной комнате нацарапаны инициалы «Б.К.». Они не подходят для Берка Дэмиса.

– Я этого не замечала.

– Вам не кажется это интересным?

– Нет!

Но вся кровь отхлынула от ее лица.

– По всей вероятности, помазок принадлежит кому-то из прежних гостей. Множество людей пользовались этим домиком.

– Назовите кого-нибудь с такими инициалами.

– Билл Кэмбелл, – сразу же последовал ответ.

– Может быть, и Билл Кэмбелл. А кто такой ваш Билл Кэмбелл, кстати говоря?

– Приятель отца. Я не знаю, пользовался ли он когда-нибудь нашим домиком.

– И существует ли вообще такой человек?

Я слишком сильно нажал, и она замкнулась, слезла с ограждения, поправила юбку и молча пошла прочь от меня к пляжному домику. Несомненно, Харриет была простым созданием, как она и утверждала, но я не мог в ней разобраться.

Глава 5

Я доехал до шоссе. Наискосок от перекрестка выцветший плакат на придорожном кафе рекламировал «креветки Джумбе». Запах жира чувствовался даже на дороге.

У толстухи за стойкой был такой вид, как будто она провела всю жизнь в ожидании, но не меня. Я сел в кабинку возле большого окна, частично закрытого не включенной неоновой надписью, рекламирующей пиво. Хозяйка подала мне нож и вилку, стакан воды и бумажную салфетку. Я оказался единственным посетителем в заведении.

– Желаете креветки в специальном приготовлении?

– Благодарю, я просто выпью кофе.

– Это обойдется вам в двадцать центов, – сурово заявила она, – потому что вы не берете никакой еды.

Она отобрала у меня не только вилку с ножом, но даже салфетку. Я сел и с удовольствием потягивал кофе, не спуская глаз с дороги от пляжа.

Облака стали рассеиваться, из-за них проглянуло солнце, правда, еще в дымке. Горизонт постепенно очистился, океан из стального превратился в серовато-синий. Волны с тихим грохотом набегали на берег, их шум доносился и сюда.

Со стороны кучки домов на побережье промчались две или три машины, но зеленый «бьюик» Харриет упорно не показывался. Пришлось попросить еще кофе. Новая чашка стоила уже десять центов.

На шоссе показался полосатый катафалк с разбитой фарой, он остановился перед кафе. Автомобиль изрыгнул из передней и задней половин четырех парней и двух девушек, которых можно было принять за близких родственников. Их волосы, обесцвеченные солнцем или пергидролем, были длинными у парней и короткими у девушек, словно они служили им униформой. Поверх купальников на них были надеты синие свитера. Коричневые от загара лица глядели угрюмо.

Войдя в зал, они уселись рядком перед стойкой, заказали шесть кружек пива, выпили его с сандвичами, которые девушки тут же приготовили из французских булок и колбасы, принесенной с собой. Ели они с невероятной жадностью. Время от времени самый высокий парнишка, который держался как их лидер, бросал замечания о высоких волнах. Словно это было их родовое божество.

Они поднялись одновременно, как взвод солдат, и промаршировали к своему нелепому катафалку. Двое парней сели на переднее сиденье, остальные устроились сзади возле досок для серфинга. Одна из девушек, весьма хорошенькая, состроила мне гримасу через окно. Без всякой причины я проделал то же самое. Катафалк свернул на гудронную дорогу к пляжу.

– Бичи, – произнесла женщина за стойкой.

Она обращалась не ко мне. Поскольку я за два часа выпил всего две чашки кофе, она имела все основания причислить меня тоже к разряду «бичей», иначе говоря, бродяг.

Не то кофе, не то долгое ожидание заставили меня нервничать. Я заказал бутылку пива и снова повернулся к окну. Женщина продолжала бубнить себе под нос:

– Можно подумать, их будут больше уважать, раз они разрисовали катафалк полосами, как зебру. Сами они не уважают ни покойников, ни живых. Как, они считают, я смогу заработать себе на жизнь, если они будут шляться с собственной едой? Не знаю, КУДА мы идем!

Пришлось мне приобрести еще две пачки сигарет, не хотелось же мне оставаться в компании бичей!

Из-за крутого поворота наверху показалась машина Харриет. Когда она достигла шоссе, я увидел, что за рулем сидит она сама, а рядом расположился ее приятель. Он был одет в серый костюм, белую рубашку. Машина повернула к югу, на Лос-Анджелес.

Я отправился следом. В Малибу им пришлось снизить скорость, и я сел им на хвост. Затем они свернули налево на Сансет. Когда я достиг перекрестка, загорелся красный, а когда дали зеленый, «бьюик» исчез. Я попытался наверстать потерянные минуты, но резкие повороты бульвара ограничивали скорость.

Я вспомнил, что Блэквеллы живут на холмах за Сансет Бульваром. На тот случай, если Харриет поехала домой, я свернул под импозантные ворота Бел Зар. Мне не удалось разыскать жилище Блэквелла, пришлось вернуться назад к отелю и спросить дорогу.

Оказалось, что дом полковника виден из дверей бара отеля. Изящный испанский особняк, стоявший на вершине холма, спускавшегося вниз уступами. Я дал Бармену доллар из денег Блэквелла и спросил его, знает ли он полковника.

– Я бы не сказал, что ЗНАЮ. Он не принадлежит к нашим завсегдатаям.

– А каков он?

– Молчаливый. Мой любимый тип человека.

Я проехал по извилистой дороге до самого дома. Розарий перед ним охраняла аккуратно подстриженная живая изгородь.

«Бьюик» Харриет стоял на полукруглой площадке перед домом.

Мне была видна белая голова полковника над крышей машины, а его зычный голос доносился до самой дороги. Я ясно разобрал такие слова, как «змея» и «сутенер».

Когда я подошел поближе, я увидел у него в руках двуствольный дробовик. Из машины вылез Берк Дэмис и разговаривал с полковником. Слов Дэмиса я не слышал, но дуло дробовика находилось на уровне его груди.

Дэмис шагнул вперед, словно приветствуя грозящую ему опасность.

– Валяйте, застрелите меня, после этого с вами-таки расправятся!

– Предупреждаю вас, не перегибайте палку! Если я увижу, что вы…

Дэмис засмеялся;

– Вы же вообще ничего не видите, старикан!

Я медленно приближался к ним, боясь нарушить неустойчивое равновесие мизансцены. На вершине холма было очень тихо, я слышал их учащенное дыхание, хруст гравия под моими ногами, сладострастный призыв голубя на антенне на крыше.

Ни Блэквелл, ни Дэмис не взглянули на меня, когда я приблизился к ним. Вообще-то они находились на некотором расстоянии друг от друга, но, глядя на их искаженные ненавистью лица, можно было вообразить, что началась рукопашная борьба. Сдвоенное дуло дробовика доминировало в этой сцене.

– На крыше сидит голубь, – сообщил я деловито. – Уж если вам пришла охота в кого-то стрелять, то почему бы вам не избрать его мишенью, полковник? Или в ваших краях есть закон, запрещающий стрелять в голубей? Законы нарушать опасно…

Тот повернул ко мне разъяренную физиономию, дробовик закачался. Я схватил ружье за ствол и развернул его к небу. Отобрав у полковника дробовик и разрядив его, я сломал в спешке ноготь.

– Отдайте дробовик! – заорал полковник.

Я протянул его ему.

– Стрельба никогда не решала проблем. Неужели вы не поняли этого на войне?

– Этот тип оскорбил меня.

– Из того, что я слышал, оскорбления порхали в обоих направлениях.

– Но вы же не слышали, что он сказал… Он предъявил мне грязные обвинения.

– Так что, вы жаждете крупных заголовков в газетах и длинного судебного разбирательства в Верховном Суде?

– Чем грязнее, тем лучше! – воскликнул Дэмис.

Я повернулся к нему.

– Заткнитесь!

Глаза его смотрели мрачно.

– Мне никто не сможет заткнуть рот.

– Он почти это сделал, приятель. Выстрел из дробовика на таком расстоянии – это верный конец.

– Скажите ЕМУ об этом. А мне все равно.

Дэмис всем своим видом показывал, что ему нет дела ни до кого и ни до чего на всем свете. Он подошел к машине Харриет, сел в нее и захлопнул дверцу. Все его поступки производили впечатление смелых, но одновременно скрытных.

Блэквелл повернулся к дому. Я тоже.

Веранда пламенела алыми фуксиями, свисающими с балюстрады. Мне они показались потоками крови, вытекающей из переполненных ведер.

– Вы чуть не совершили преступление, полковник. Вам следует держать свое оружие незаряженным и под замком.

– Так я его и держу.

– Может, вам стоит выбросить ключ от замка?

Блэквелл посмотрел на дробовик в своих руках, будто не помнил, как он сюда попал. Под его глазами внезапно набрякли мешки.

– Чем это было вызвано?

– Вам же известна предыстория. Он посягает на мою самую дорогую собственность.

– Дочь не является собственностью.

– Я должен оберегать ее. Заботиться о ней. Больше некому. Несколько минут назад она заявила, что уезжает из дома и выходит замуж за этого типа. Я попытался ее урезонить. Она назвала меня Гитлером, который прибегает к помощи наемного гестапо. Услышать подобное заявление от собственной дочери – страшно обидно, но этот тип… – полковник бросил разъяренный взгляд на машину, – наговорил мне еще больше отвратительных вещей.

– Что именно он сказал?

– Я не стану этого повторять никому. Конечно, его грязное заявление ни на чем не основано. Я всегда был честен в своих отношениях с людьми, в особенности к своей дочери.

– Я в этом не сомневаюсь. Я считаю его опасным.

Лично я считал, что они один другого стоят!

Хлопнула дверь, за красивыми пурпурными фуксиями появилась Харриет. Она переоделась в светлый костюм и шляпку с небольшой вуалеткой. Последняя мне не понравилась, возможно, потому, что сокращала расстояние между невестами и вдовами. Она тащила синюю шляпную коробку и тяжелый чемодан.

Отец встретил ее на ступеньках и протянул руку к чемодану.

– Позволь помочь тебе, дорогая.

Она отдернула руку.

– Я и сама справлюсь!

– И это все, что ты скажешь мне?

– Все уже сказано. Нам известно, что ты о нас думаешь. Мы с Берком уезжаем в такое место, где тебе не удастся нас изводить.

Ее холодные глаза остановились на мне, потом на дробовике в руках отца.

– Здесь я даже не чувствую себя в безопасности.

– Оружие не заряжено, – объяснил я. – Никто не пострадал и не пострадает. Я бы советовал вам хорошенько обдумать этот шаг, мисс Блэквелл. Отложите отъезд хотя бы на сутки.

Она проговорила:

– Отзови своих собак! Мы с Берком собираемся пожениться, и ты не имеешь права нас останавливать. Существуют юридические границы того, что может сделать даже отец.

– Но почему ты не выслушаешь меня, дорогая? Я вовсе не хочу сделать что-то…

– В таком случае прекрати нас терроризировать.

Меня поразила спокойная рассудительность полковника. Побледнев, он произнес:

– Ты сделала выбор, я умываю руки. Уезжай со своим грязным чудо-человеком и вместе с ним угоди в болото. Я не пошевелю и пальцем, чтобы спасти тебя.

– Ты несешь чушь, отец. Что с тобой случилось?

Она зашагала к машине, размахивая тяжелым чемоданом, словно оружием. Дэмис забрал все вещи у нее и сложил в багажник вместе со своим саквояжем.

Из дома вышла Изобел Блэквелл и спустилась по ступенькам. Проходя мимо меня и мужа, она пожала полковнику руку пониже плеча, то ли выражая сочувствие, то ли предостерегая, потом приблизилась к Харриет.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты поступила так со своим отцом!

– Я нечего ему не сделала.

– Ты же знаешь, как он тебя любит!

– Зато я его не люблю.

– Уверена, что ты пожалеешь об этих словах, Харриет. Когда это случится, дай ему знать, пожалуйста.

– Почему я должна волноваться? У него есть ты!

– Ты гораздо важнее для него, чем я. Потеря тебя может разбить ему сердце.

– Ему придется с этим примириться… Очень сожалею, но у меня нет к нему жалости…

В порыве чувств Харриет обняла Изобел.

– Вот ты всегда была добра ко мне, хотя я этого не всегда заслуживала.

Изобел похлопала ее по спине, глядя мимо нее на Дэмиса. Он наблюдал за этой сценой с умеренным интересом зрителя, случайно попавшего на спектакль.

– Надеюсь, вы будете о ней заботиться, мистер Дэмис?

– Попытаюсь.

– Куда вы ее везете?

– Прочь отсюда.

– Это мало что говорит.