Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 46 страниц)

– Что за тип?

– Какой-то блондин. Я решил, что это дружок ее: вел он себя, как будто она – его собственность.

– И что же он?

– Ничего, обругал меня и велел проваливать.

– Описать его можешь?

– Могу. Блондин, с меня ростом. Маленькая бородка, голубые глаза навыкате. Обругал меня последними словами, но делать было нечего – пришлось убираться.

Глава XVI

Галлорини с мрачным видом остался сидеть в машине, а я пересек улицу и направился к дому. Над подъездом, на выкрашенной в зеленый цвет вывеске, значилось «Конкистадор», а под ней, на прикрученной проволокой маленькой потрепанной картонке, – «Сдается внаем».

На стене за входной дверью висели металлические почтовые ящики, многие с именами квартирантов – совершенно мне неизвестными. «Алек Гирстон, управляющий», – прочел я на табличке под номером один и нажал на кнопку домофона.

Входная дверь, загудев, приоткрылась. Первой слева была дверь квартиры номер один, а за ней на второй этаж вела лестница. В подъезде было знобко и неуютно.

– Что вы хотели? – раздался за дверью слабый женский голос.

– Снять квартиру, – отозвался я.

Дверь тут же открылась, и в кромешной тьме возникла растрепанная женская голова и большие глаза.

– Мистера Гирстона сейчас нет. Вы не можете зайти попозже?

– Едва ли. Я ехал мимо, увидел на доме объявление и решил зайти.

– Но я не одета. – Она глянула на свой небрежно накинутый розовый халат и прикрыла ладонью дряблую белую шею. – Я всю зиму проболела.

Вид у нее и в самом деле был неважный: в запавших глазах стояли вечные вопросы, которыми задается тяжелобольной человек, а впадины на висках и под глазами были синими и четкими, словно тени на снегу. Лицо у этой еще в общем-то не старой женщины было покрыто морщинами.

– Очень вам сочувствую, – сказал я.

Мое сочувствие явно подняло ей настроение.

– Что ж поделаешь. Пойду что-нибудь на себя накину и покажу вам квартиру. Кое-как вскарабкаюсь по лестнице.

– Значит, свободная квартира наверху?

– Да, сэр. А вы предпочитаете внизу? По-моему, наверху куда лучше: светлей и больше воздуха, особенно если квартира угловая.

– Вы хотели показать мне угловую квартиру на втором этаже?

– Да, сэр. Она у нас самая хорошая, да и обставлена лучше остальных. Мебель, кстати, входит в квартплату, сэр.

– И сколько же вы берете?

– Если снимаете на год, то один доллар семьдесят пять центов в день. Предыдущая квартирантка тоже снимала на год. От нее, кстати, осталась прекрасная мебель, поэтому вам эта квартира достается, считайте, даром.

– А почему она съехала? Ей нечем было платить?

– Что вы, денег у нее хватало.

– Разумеется. Я просто пошутил. Мне кажется, я знаю ее семью. – И то сказать, за последние сутки я стал полноправным членом семьи Уичерли.

– Вы знаете семью миссис Смит?

– Наверно, мы с вами говорим об одной и той же девушке.

– Девушке?! Я бы ее девушкой не назвала. На вид она моего возраста. – Женщина провела рукой по своим редеющим волосам и придирчиво, точно в зеркало, посмотрела на меня. Не дождавшись комплимента, она сказала:

– Могу поручиться, что она ничуть меня не моложе. Если бы я пудрилась и красила волосы, как она…

Слушать ее не имело смысла: как и все больные люди, она была обидчивой и совершенно несносной, и я решил показать ей фотографию Фебы.

– Это не миссис Смит, – отрезала женщина, ткнув в фотографию пальцем. – Это ее дочка. Осенью она некоторое время жила в той же самой квартире.

– О ней я вам и говорил.

В ее глазах возникло замешательство, которое вскоре сменилось тревогой – на этот раз, впрочем, не за себя.

– С ней, надеюсь, ничего не случилось? Я очень за нее волновалась.

– Почему?

– Сама не знаю. Я никогда не видела, чтобы у молоденькой девушки был такой грустный, подавленный вид. Я бы обязательно постаралась чем-то ей помочь, но сама в это время заболела.

– Когда это было?

– В начале ноября. Скажите, у нее все в порядке?

– Я ее уже довольно давно не видал. Когда она отсюда уехала?

– Мисс Смит провела у нас всего недели две, может, меньше – сейчас не вспомню.

– А адрес вам свой она оставила?

– Мне – нет. Может, муж знает, где она. Когда мисс Смит уезжала, я была в больнице. С тех пор квартира стоит пустая.

– Можно ее посмотреть?

– Конечно, сэр. Пойду только что-нибудь на себя надену. – И она провела рукой по торчавшей из-под халата ночной рубашке с оборками. – У вас, надо полагать, нет собак и детей? А то мы с собаками и детьми не пускаем.

– Я один. Послушайте, а может, вы дадите мне ключ и я без вас подымусь наверх?

– Пожалуйста.

Больная исчезла в темноте, шаркая шлепанцами, а я заглянул в ее квартиру. Из гостиной – для гостей, впрочем, малопригодной – пахло духами, лекарствами и шоколадными конфетами. Сквозь опущенные жалюзи с трудом пробивался солнечный свет. Косые лучи падали на пыльный пол и на расставленное кресло-кровать со смятыми простынями. Тумбочка у кровати была заставлена склянками с лекарствами.

Еле передвигая ноги, в комнату вернулась жена управляющего с ключом в руке:

– Квартира номер четырнадцать, наверху, последняя дверь справа.

Я поднялся по лестнице и прошел в конец коридора. Пока я вставлял ключ в замочную скважину, за дверью соседней комнаты лихорадочно застучала и тут же смолкла пишущая машинка. Я отпер дверь и попал в темную комнату. Нащупав на стене выключатель, я повернул его, но свет не зажегся. Тогда я подошел к окну и раздвинул шторы.

Внизу, прямо под балконом, за рулем сидел Галлорини. Стоило мне выглянуть, как он, вскинув голову, с опаской покосился на дом, словно боялся, что сверху в него целится снайпер. Увидев в окне меня, он успокоился, и его голова скрылась в машине. А у меня за спиной в соседней комнате опять застучала машинка.

Комната была обставлена дорогой и безвкусной мебелью стиля модерн, которая была в моде года два-три назад, а теперь безнадежно устарела. Вокруг массивного чайного стола стояли громоздкие стулья с прямыми спинками, а поодаль – софа, обтянутая букле. Все это напоминало мне трехстенные макеты, выставленные в витринах мебельных магазинов.

Большую часть спальни занимала необъятная двуспальная кровать с голым, видавшим виды матрасом. Все тут было розовое: и сам матрас, и стены, и занавески с оборками, и абажуры, и ковер, в котором ноги утопали, точно в зыбучих песках. В обстановке комнаты было столько женского, что я боялся забеременеть.

Я раздвинул занавески, в комнате стало светлее, и в глаза мне сразу бросилась висевшая над кроватью абстрактная картина, очень похожая на ту, что я видел в Медоу-Фармс, над камином. Я снял ее со стены и стал разглядывать: какие-то зигзаги, линии, пятна масляной краски, выкрашенная в белый цвет деревянная рамка, внизу инициалы: К. У.

Вешая картину обратно, я обнаружил в двух-трех дюймах ниже крюка дырку, наспех замазанную белой штукатуркой. Толщиной эта дырка была в мой мизинец или в пулю сорок пятого калибра. Я уже было вытащил перочинный нож, чтобы соскоблить с розовой стены белую штукатурку, но передумал: за стеной со скоростью обезумевшего дятла снова застучала машинка.

Мне вдруг ужасно захотелось узнать, не пуля ли это, а если пуля, то не пробила ли она стену насквозь. Прикинув, что дырка в стене находилась примерно на высоте шести футов от пола, я перевесил картину Кэтрин Уичерли пониже, чтобы дырки видно не было, после чего вышел в коридор и постучал в дверь квартиры номер 12.

Дверь мне открыла молодая женщина довольно экзотической наружности: босая, в ворсистом оранжевом свитере поверх черного гимнастического трико; густые рыжие волосы собраны в узел и стянуты резинкой, а в узел продет карандаш. Глаза цвета слегка разбавленного цветочного меда.

– А я решила, что это Стэнли, – шепнула она, но разочарования в ее голосе я не почувствовал. Зато почувствовал на себе пронзительный взгляд ее медовых глаз.

– Меня зовут Лью, – представился я. – Собираюсь поселиться по соседству с вами.

– Я не против.

– Я услышал за стеной пишущую машинку. Это вы печатали?

– Я, – прошептала она. – Пишу историю своей жизни. Хочу назвать эту книгу «В кромешной тьме». Вам название нравится?

– Очень даже.

– Я рада. Кроме Стэнли, я никому еще про свою книгу не говорила. Вам первому. А я подумала, что это Стэнли пришел, хотя обычно он раньше шести из магазина не возвращается.

– Стэнли – ваш муж?

– Не совсем, – вполголоса сказала рыжая, переступая с ноги на ногу. – Он разрешил мне пожить у себя, пока я не кончу эту свою… как ее… автобиографию. – Она была из тех женщин, которые тихим голосом говорят громкие слова.

– По-моему, вам еще рано автобиографию писать.

– Не скажите, я просто молодо выгляжу. Мне уже двадцать четыре. Жизнь у меня богата событиями, и все мне советуют автобиографию написать. Действительно, чем я хуже Джека Керуака и Аллена Гинсберга[18]18
  Джек Керуак (1922–1969) и Аллен Гинсберг (р. 1926) – американские писатели-битники.


[Закрыть]? У меня тоже немалый жизненный опыт.

– Охотно верю.

– Может, вы про меня слышали? Я – Джезбел Дрейк.

– Имя знакомое.

– Вообще-то меня зовут Джесси. Но Джесси ведь имя неинтересное, вот я и придумала себе прозвище Джезбел Дрейк, имя взяла из песни, а в отеле «Дрейк» я как-то сама жила, когда еще деньги водились. Ничего, опять появятся, внешностью и талантом меня бог не обидел.

Говорила рыжая скорее сама с собой, чем со мной. Таких девиц я хорошо изучил: они живут мечтой и верят в то, что она рано или поздно сбудется.

– Что вы хотели? – спросила наконец девица, вспомнив про меня.

– В данный момент меня интересует прочность этого здания.

– Прочность здания?

– Именно. Дело в том, что я работаю по ночам, а днем сплю, а потому хочу убедиться, достаточно ли толстые здесь стены.

– А где вы работаете?

– Тайна.

Девица еще раз испытующе посмотрела на меня, словно прикидывала, гожусь ли я для ее автобиографии.

– Военная?

– Так вам все и расскажи. Вы не будете возражать, если я осмотрю нашу с вами общую стену? У себя в комнате я ее уже обследовал.

– У вас есть для этого специальное оборудование?

– Да нет, просто стену выстукиваю. Рукой. Можно войти?

– Входите, мы ведь теперь с вами соседи.

Комната была обставлена дешевой металлической мебелью. В глаза бросались многочисленные детали стереосистемы и прочая музыкальная аппаратура, в том числе магнитофон. У той стены, что меня интересовала, стоял низкий столик с портативной пишущей машинкой, зажженной настольной лампой и ворохом дешевой желтой бумаги.

Я постучал по стене. Судя по звуку, с этой стороны дыры не было. Впрочем, это еще ни о чем не говорило, ведь пуля могла застрять в штукатурке.

– Ну как, толстая стена?

– Вроде бы ничего.

– Не волнуйтесь, днем вы сможете отсыпаться. Я сама люблю днем поспать: дом в это время вымирает, все на работе, я одна. – И, словно бы комментируя сказанное, девица качнула бедром, а затем, упершись рукой в бок, вернула бедро на место. – Ведь вечером Стэнли не дает мне заснуть.

Я побоялся спросить, каким образом, но она пояснила:

– Пускает магнитофон на полную мощность. Видно, днем никак не наслушается, а потом полночи пластинки крутит. Он ведь раньше на радио работал.

– Кем?

– Ведущим музыкальных программ. А теперь открыл магазин музыкальной аппаратуры.

Тут мое внимание привлек к себе плинтус. Я сел на корточки и увидел отверстие в дереве. Сначала я решил, что это дырка от пули, но потом, присмотревшись, понял, что отверстие просверлено дрелью, а затем заклеено фанерой, отличавшейся от плинтуса по цвету.

– Что там? – полюбопытствовала она. – Термиты?

Как бы не так. Дырка под картиной, отверстие в плинтусе, магнитофон, принадлежавший специалисту по радиоаппаратуре, – все это вместе навело меня на мысль: провод пропущен через стену, чтобы подслушивать разговоры в соседней спальне.

– Очень может быть, – отозвался я. – Вы давно здесь живете, мисс Дрейк?

– С начала года. До зимы я работала, но на Рождество полиция устроила у нас облаву. Термиты опасны?

– Они проникают в здание и заполоняют его.

– И дом может рухнуть? – Девица повела плечами, взмахнула руками и присела, изобразив, как будет рушиться дом.

– Не исключено, хотя, конечно, маловероятно. Об этом, впрочем, лучше будет поговорить с вашим приятелем. – «Приятелем-термитом», – пошутил я про себя, а вслух добавил: – Где он работает?

– В магазине грампластинок, если это можно назвать работой. Это ведь его собственный магазин. Находится он в Сан-Карлосе, в недавно открывшемся торговом центре.

– Мне кажется, я знаю вашего друга. Как его фамилия?

– Квиллан.

– Широкоплечий блондин?

– Он самый, – подтвердила Джесси довольно, впрочем, равнодушным голосом. – Если будете с ним беседовать, пожалуйста, не говорите, что я впустила вас в квартиру, хорошо? А то он у меня ужасно ревнивый. – И она опять, словно комментируя сказанное, вильнула бедром.

– Давно вы его знаете?

– Всего несколько дней – поэтому он так меня и ревнует. Мы познакомились на новогодней вечеринке в доме его сестры. Бардак там был – страшно вспомнить. Пришла с одним, а ушла с другим. – Джесси довольно кисло улыбнулась. – У меня, впрочем, всегда так. Но я как кошка – живучая. – В подтверждение своих слов она высоко подпрыгнула и мягко, по-кошачьи, опустилась на пол. – Кстати о кошках. Сестра Стэнли на дух меня не выносит. Она теперь, когда замуж вышла, больно важная стала. Нос дерет. Забыла уже, как по ресторанам побираться ходила, выпивку у клиентов выпрашивала. Да и Стэнли тоже хорош: его, между прочим, в прошлом году с работы за взятку уволили. Видите, сколько я вам всего рассказала. Когда мне кто нравится, я болтаю – остановиться не могу.

Девица обеими руками прикрыла рот и покосилась на меня своими подведенными глазами:

– Не скажете Стэнли, о чем я вам говорила?

– Ни за что на свете.

– А то он меня прибьет. С него станется. Вообще про наш разговор не упоминайте, хорошо? Пусть это будет нашей тайной.

Меня это вполне устраивало. Перед уходом я показал Джесси фотографию Фебы, но ни про мисс Смит, ни про миссис Смит, жившую с ней по соседству, ей было решительно ничего не известно.

– До скорой встречи, соседка, – сказал я, выходя в коридор.

Спустившись вниз, я остановился у двери в квартиру № 1, чтобы придать своему лицу надлежащий вид. С ним, я чувствовал, творилось что-то неладное.

– Дверь не заперта, – откликнулась на мой стук жена управляющего.

Она лежала на диване-кровати, откинувшись на подушки.

– Простите, что не встаю. Наш с вами разговор ужасно меня утомил. Долго вы, однако, ходили. – В комнате по-прежнему было темно, и больная пристально всматривалась в мое лицо. – Вам чем-то не понравилась квартира?

Я опять почувствовал, что мое лицо меня не слушается. В таких случаях лучше всего уйти на пляж и долгое время в одиночестве гулять вдоль моря. Но на прогулки времени у меня не было.

– Отчего же, квартира мне очень нравится, – с деланной улыбочкой сказал я.

Миссис Гирстон просияла:

– Где вы найдете двухкомнатную квартиру с отдельной спальней, да еще в таком хорошем районе, всего за один доллар семьдесят пять центов? Одна мебель чего стоит. Она вам тоже понравилась?

– Не то слово. Так вы говорите, обстановка принадлежит предыдущей квартирантке, миссис Смит?

Больная кивнула.

– Иначе бы эта мебель не была такой роскошной. У миссис Смит, как вы, наверно, догадываетесь, деньги есть. Когда она здесь поселилась, то велела освободить комнаты от казенной мебели и обставила квартиру своей, совершенно новой. Как вы могли убедиться, ее мебель до сих пор в очень хорошем состоянии. Да это и не удивительно: миссис Смит ведь у нас почти не жила. От силы раз в неделю ночевала.

– Зачем же она тогда снимала квартиру?

– Понимаете, миссис Смит писала картины и квартиру сняла под мастерскую. – Жена управляющего подмигнула. – Вас, я вижу, миссис Смит очень интересует. Вы-то сами ее хорошо знаете?

– Нет, видел несколько раз. Но ссориться с ней мне бы не хотелось. Как вы думаете, она не потребует назад свою мебель?

– Нет, она ее нам оставила. Помнится, миссис Смит сказала мужу, что ей лень с этой мебелью возиться. Спросите лучше мужа – он вам все объяснит.

– «Конкистадор» – ваша собственность?

– Если бы! Владелец дома живет в Саусалито, мы сами его почти не видим.

– А миссис Смит давно отсюда уехала?

– Несколько месяцев назад. Я уж и не помню, когда ее последний раз видела. Потом какое-то время квартирой пользовалась ее дочка, но было это совсем недолго. А с ноября квартира пустует. Если бы миссис Смит хотела забрать свою мебель, она бы давно уже это сделала. Впрочем, Алек вам сам все разъяснит, он имел с ней дело, а не я.

– А когда ваш муж вернется?

– Обычно он возвращается к ужину. Если хотите встретиться с ним сегодня, я его предупрежу, что вы придете. – Подтянувшись на локтях, она села в кровати. – Простите, вы, кажется, не назвались?

Я назвался и сказал, что вечером зайду еще раз.

Глава XVII

Увидев меня, Галлорини вылез из машины.

– Она здесь?

– С начала ноября девушка здесь не живет. Примерно в это время ты ее и видел.

– Ты все еще считаешь, что я вытягивал из нее деньги?

– Нет. Зато я кое-что разузнал про блондина, который тебя выгнал. Поможешь мне его опознать?

Таксист поднял вверх обе руки, как будто проверял, идет ли дождь.

– Не знаю даже. А как?

– Очень просто. Поедем вместе в Сан-Карлос, и ты мне его покажешь.

– Не могу, мистер. Я и без того уже потерял целый час, даже полтора.

– Не бойся, я плачу.

– Так бы сразу и говорил.

Я ехал впереди, Галлорини за мной. Дорогой я читал вывески: «Витамины», «Импортные автомобили», «Педиатрия и психиатрия», «Фуксии», «Хранение и перевозка», «Гимнастика для глаз», «Только в Вудленде вашим покойникам обеспечен покой», «Омоложение», «Агентство по продаже недвижимости». На витрине «Стерео», захудалого магазинчика радиоаппаратуры, были выставлены пластинки и проигрыватели. В только что открывшемся торговом центре находилось не меньше двадцати таких же дешевых лавчонок.

Машины мы оставили на стоянке, перед въездом в центр, и по моему совету Галлорини поменялся со мной пиджаком и снял фуражку. Я дал ему денег на покупку пластинок.

Вышел таксист из магазина через несколько минут, неся под мышкой тонкий квадратный сверток. Вид у него был возбужденный.

– Этот сукин сын узнал меня.

– Что он сказал?

– Ничего. Но по тому, как он на меня пялился, я сразу понял: он меня вспомнил.

– А ты его?

– Еще бы! Это он, как пить дать. Наверняка девчонку у себя прячет.

– Дай-то бог, Ник, – сказал я, а про себя подумал, что это маловероятно: одной такой женщины, как Джезбел Дрейк, любому мужчине более чем достаточно.

Я расплатился с таксистом и решил немного подождать – идти в «Стерео» следом за Галлорини мне не хотелось. А чтобы не терять времени зря, я раскрыл блокнот и стал подсчитывать расходы: бензин и свидетели – 45 долларов; пластинка – 5 долларов. Ник купил «Сельскую честь», и я оставил пластинку ему.

Когда я вошел в магазин, за стеклянной перегородкой студийного помещения надрывалась пластинка «Шум улицы». Стэнли уменьшил громкость и вышел ко мне. Это был тот самый блондин с козлиной бородкой, которого я встретил накануне в конторе Мерримена. Вид у него был какой-то встрепанный, но меня он, судя по всему, не узнал.

– Слушаю вас, сэр. – Со мной он разговаривал тихим, вкрадчивым голосом – не то что с женой Мерримена.

– Я ищу одну девушку.

– К сожалению, ничем не могу помочь. Девушек мы тут не держим. Ха-ха-ха.

– Ха-ха-ха. Осенью эта девушка прожила некоторое время в «Конкистадоре» под фамилией Смит. Квартира четырнадцать, по соседству с вами.

– А откуда вы знаете, где я живу?

– Слухами земля полнится.

– Не понял. – Держался Стэнли спокойно, но голос у него переменился, из низкого стал высоким. Изменился и язык: – Проваливай-ка отсюда, у меня работа стоит.

– И у меня тоже.

– Ты что, легавый?

– Частный сыщик.

Его выпученные голубые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Он зашел за прилавок, а я, подойдя к нему вплотную, сунул ему под нос фотографию Фебы:

– Ты не мог ее не видеть. Она в ноябре не меньше недели у тебя за стенкой жила.

– Ну видел, и что дальше? Я днем много кого вижу.

– А ночью?

Набычившись, Квиллан взглянул на меня, словно драчливый кот, который строит из себя льва.

– Ты когда-нибудь был у нее в квартире, Стэнли?

– А если и был? – Он злобно тряхнул своей козлиной бородкой. – Ты подослал этого итальяшку за мной шпионить?

– Я послал его в магазин, чтобы он тебя опознал. Только и всего.

– А итальяшка случайно не рассказывал тебе, чем сам он занимался у нее в спальне? Как-то вечером слышу за стенкой шум, вхожу, а он завалил ее на кровать и раздевает.

– Я вижу, у тебя слух хороший.

– Не жалуюсь. Ну, я, конечно, взял да и выставил этого подонка за дверь. На моем месте любой бы так поступил.

– Ты ее хорошо знал?

– Вообще не знал. Я ведь ни с кем из жильцов не знаком. Видел ее пару раз в коридоре – вот и все знакомство.

– А почему ж ты так интересовался тем, что происходит у нее в спальне?

– С чего ты взял?

– Ты ведь спрятал у нее микрофон.

Стэнли переменился в лице, а я схватил его за лацканы пиджака и притянул к себе:

– Говори, зачем подслушивал ее разговоры?

– Я не подслушивал! – взвизгнул он.

– Что с ней, Квиллан?

– А я откуда знаю? Я тут ни при чем, отпусти меня. Я чист.

Не знаю, как душой, но телом Стэнли был очень грязен. Он таращил глаза, словно рыба, которую вытащили из воды. От него и пахло рыбой, причем тухлой. Я отшвырнул его от себя, и его рыхлое тело врезалось в полку с пластинками. Лицо его покрылось пятнами, подбородок трясся.

– Руки-то не распускай, а то легавых вызову.

– Нашел чем испугать, вызывай – поедем в полицию, заодно выясним, кто ты такой. А потом все вместе отправимся в «Конкистадор», осмотрим стену спальни.

Стэнли побелел. На белом, как бумага, лице голубые, навыкате глаза казались темно-синими. Словно больной, который на ощупь ищет на тумбочке лекарство, он стал шарить рукой под прилавком. Когда рука появилась вновь, в ней был зажат пистолет.

– Проваливай, а то пристрелю, как собаку.

– Правильно, терять-то тебе нечего, одним преступлением больше, одним меньше…

– Ты бы насчет преступлений помалкивал. Ввалился ко мне в магазин во время рабочего дня, да еще руки распускаешь, грозишься! – Левой рукой Стэнли рывком открыл кассу и швырнул мне в лицо несколько банкнотов, которые, покружившись в воздухе, плавно опустились на пол, к моим ногам, словно падающие с деревьев осенние листья. – Если сейчас отсюда не уберешься, получишь пулю в лоб, так и знай. Лучше меня не заводи.

Я не верил, что он выстрелит, а впрочем, от такого можно было всего ждать. Его поступки были совершенно непредсказуемы, Стэнли словно бы подчинялся чьим-то тайным командам. Прикажет ему маленький зеленый человечек «спускай курок» – он и спустит. И я ушел.

Правда, недалеко. Я объехал торговый центр кругом и поставил машину так, чтобы были видны обе двери в магазин «Стерео», передняя и задняя. Ждать пришлось недолго. Стэнли воспользовался задней дверью.

На нем был красный берет – в тон машине, темно-красной «альфе-ромео». Поехал Квиллан в сторону Камино, через Редвуд-Сити и Атертон. Я последовал за ним, сначала держась на почтительном расстоянии, а когда его спортивный автомобиль превратился в крошечную красную точку, стал постепенно его догонять. Водитель он был никудышный: метался из ряда в ряд, резко тормозил или, наоборот, ехал на бешеной скорости.

В Менло-парк он повернул на светофоре налево, и я еле-еле успел проскочить следом на желтый. Потом мили полторы мы ехали на восток – сначала мимо Стэнфордского исследовательского центра, а затем дубовой рощей. Внезапно красная машина скрылась за поворотом.

Когда я увидел ее вновь, она стояла на обочине, а Квиллан, открыв дверцу, из нее вылезал. Остановиться или вернуться назад я не успевал, но, когда я проезжал мимо, Стэнли уже шагал по выложенной плитняком дорожке к утопавшему в зелени коричневому коттеджу. Под деревянным почтовым ящиком большими буквами значилось: МЕРРИМЕН.

Остановив машину у следующего поворота, я переложил портативный магнитофон из перчаточного отделения в нагрудный карман и направился к коттеджу. Раскидистые кроны дубов окрашивали пробивавшиеся сквозь них солнечные лучи в мягкие пастельные тона. Таких девственных рощ на Полуострове оставалось теперь совсем немного, а ведь когда-то, сотни лет назад, все здесь было сплошной дубовой рощей.

Вокруг коттеджа густо росли деревья. Прячась за них, я прокрался к самому дому, обогнул его, прижимаясь к стене и пряча голову, и оказался на заднем дворе, под сенью пышных лавровых деревьев.

Ведущая в дом стеклянная дверь была задвинута, бамбуковые занавески задернуты. За дверью слышались голоса, мужской и женский. Растянувшись во весь рост на садовой дорожке, я положил голову на ступеньку и прижал микрофон к стеклянной двери.

– Мне нужны деньги, и быстро, – резко, скороговоркой проговорил Квиллан.

– А больше ты ничего не хочешь? – отозвалась Салли Мерримен.

– Я не шучу.

– А если не шутишь, зачем просишь денег? Знаешь ведь, у меня нет ни цента. Он даже на мебель одолжил, мы по уши в долгах. На похороны и то придется в банке ссуду брать. А я, признаться, рассчитывала, что ты мне поможешь.

– Не смеши меня. Что мне такого Бен сделал, чтоб я стал ему помогать?

– И ты еще спрашиваешь? Да ты ему всем обязан: и в долю он тебя взял, и работу тебе нашел. Оказывается, в прошлом году он даже квартиру тебе оплачивал – я квитанции нашла. Но ты ведь всегда был неблагодарной скотиной. Даже сейчас, когда он в морге лежит, ты из него деньги тянешь. Дай тебе волю, ты бы и золотые коронки у покойника изо рта вырвал.

– И я еще неблагодарная скотина! – Возмущению Стэнли не было предела. В микрофоне разнесся его злобный смех. – Мой дорогой шурин в жизни не дал мне ни единого цента. Думаешь, он за мои красивые голубые глазки поселил меня в этой квартире? Или в долю взял? Если хочешь знать, всю историю с Мандевиллом провернул я, а не он.

– А как же иначе, ты ведь был у Бена подставным лицом, пешкой.

– Сама ты пешка! – набросился Стэнли на сестру. Голос у него срывался от ярости. – Я тебя, кукла, насквозь вижу. Таким, как ты, главное – побольше денег, а откуда эти деньги берутся, тебе наплевать. Мы с Беном в поте лица, можно сказать, трудились, всеми правдами и неправдами денежки зарабатывали, а ты их прикарманила, да еще делаешь вид, что сама тут ни при чем. Но меня не проведешь, хватит! Я уезжаю, и мне нужны деньги. Присвоила себе всю добычу и думаешь, я этого не понимаю. Давай-ка, раскошеливайся!

– Если б я «присвоила себе всю добычу», неужели, ты думаешь, я жила бы в этой дыре?

– И это ты называешь дырой? Ну-ка, давай сюда сумку, сука!

– Выбирай выражения, Стэнли Квиллан!

– Прости меня, сестричка. Будь так добра, передай, пожалуйста, свою сумочку.

Должно быть, она швырнула ему сумку, потому что я услышал, как шуршит у него в руках кожа и щелкает замок.

– Пусто. – Стэнли сник. – Где деньги?

– Да у меня сроду их не было. Ты свою долю получил и прекрасно знаешь, куда ушли остальные деньги: Рино, Лас-Вегас, биржа эта проклятая. На бирже ведь он все спустил.

– Ты мне только мозги не пудри. Биржа прошлым летом была. А сейчас что?

– Да ничего нет, об этом я тебе и толкую. От мандевиллских денег давно уже ничего не осталось. С тех пор и сидим на мели, не знаем, как с долгами расплатиться. А послушать Бена, так мы не сегодня завтра миллионерами должны были стать. – В ее голосе послышались язвительные и в то же время истерические нотки. – В Атертон, говорил, переедем, в Цирк-клуб вступим. Одно слово, что цирк! А теперь – ни денег, ни его самого.

– Бедная, разнесчастная вдовушка! Пожалел бы я тебя, да не верю. Ни одному твоему слову не верю!

– Не хочешь – не верь. Я тебе чистую правду говорю. Мало мне, что Бен мертвый лежит и фараоны на допросы тягают, – она всхлипнула, – так еще родной брат горло перегрызть готов.

– Брось, сестренка, не заводись. И потом, если разобраться, не такая уж Бен большая потеря. К тому же он тебя неплохо обеспечил.

– Тебя бы так обеспечили! Сижу без гроша за душой.

– Смени пластинку, малютка. Меня ведь не обманешь. – Слышно было, как Квиллан, тяжело сопя, ходит из угла в угол.

– Отстань от меня.

– Отстану, когда свою долю получу. Мне деньги позарез нужны. Не тебя одну допрашивают. Сейчас мне деньги нужней, чем тебе, – и ты мне их дашь, вот увидишь.

– Повторяю, в доме нет ни цента. Можешь сам поискать, если мне не веришь.

– Где ж они тогда?

– Кто они? – с деланным изумлением переспросила она.

– Кто-кто?! Деньги, доллары! Когда Бен вернулся из Сакраменто, он купался в деньгах.

– Ты имеешь в виду комиссионные за дом Уичерли? Да их нет давно. Большую часть заплатили агенту, который занимался продажей, а остальное пошло финансовой компании. Они хотели забрать машину. Короче, ты на эти комиссионные претендовать не можешь.

– Не о комиссионных речь. Я говорю обо всей сумме, о наличных, полученных за дом. Бен ведь специально ездил в Сакраменто за этими деньгами и получил их. От меня он все, понятное дело, скрыл, но мне про это одна маленькая птичка напела – она меня держит в курсе всех событий.

– Поменьше слушай птичек, они тебе такое напоют, сам не рад будешь. С какой стати было миссис Уичерли платить ему всю сумму, сам посуди?

– Только не изображай из себя большую дуру, чем ты есть на самом деле. Все равно не получится.

– Слушай, отвяжись, а? – сказала Салли, повысив голос. – И не стой надо мной. Своим упрямством ты напоминаешь мне отца.

– А ты мне – мать. Ладно, не будем спорить, сестренка. Пойми, я в безвыходном положении. Я не вру, часть денег – моя по праву. Ты же не хочешь зла родному брату.

– Раз ты в безвыходной ситуации, продай магазин или машину.

– Машина – дерьмо, подсунули черт знает что. А магазин даже аренду не окупает. И потом, продавать его – целая история, а у меня времени нет. Мне сваливать надо. Сегодня же.

– Опять что-то натворил? – Чувствовалось, что этот вопрос сестра задает брату не впервые. – Признавайся.

– Значит, Бен тебе ничего не рассказывал? Что ж, может, правильно сделал. Он не посвящал тебя в свои дела, и я не буду, а то еще проговоришься.

– За тобой гонится полиция?

– Пока нет, но скоро погонится. Сегодня днем ко мне в магазин наведался один частный сыщик. Следом за ним придут и другие.

– Их интересует Бен? – спросила слабым голосом Салли.

– И Бен тоже. То, что случилось с Беном, может случиться и со мной. – Стэнли хмыкнул. – Поэтому-то я и рву когти. Сегодня он, завтра я.

Скрипнул стул. Раздался женский вздох.

– Ты его убил, Стэнли?

– Ты что, спятила? – возмутился Квиллан, но, судя по голосу, он был даже польщен.

– Я серьезно, Стэнли. Скажи, ты его убил?

– Если б я его убил, меня бы здесь уже не было. Я бы в Австралию ехал. Причем первым классом.