Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц)

– «Набросилась»?!

– Да, с руганью. Стала обвинять меня в том, что я, видите ли, оставил ее без гроша. Какая несправедливость! Наоборот, я поступил с ней в высшей степени благородно: сто тысяч долларов единовременного пособия и более чем щедрое содержание – разве плохо!

– Вы говорите, развод состоялся в апреле?

– Вступил в силу в конце мая.

– И с тех пор Феба ни разу не виделась с матерью?

– Нет. Феба считала, что Кэтрин очень нам обоим навредила.

– Стало быть, инициатором развода была Кэтрин?

– Конечно. Она ненавидела меня, ненавидела Медоу-Фармс, не заботилась даже о собственной дочери. Я точно знаю, что после развода мать и дочь виделись всего один раз, в моей каюте, когда Кэтрин устроила мне эту отвратительную сцену.

– Значит, Феба поднялась на борт одновременно со своей матерью?

– Да, к сожалению.

– Почему «к сожалению»?

– Потому что Феба была потрясена услышанным. Она, естественно, пыталась мамашу урезонить, но не тут-то было. Феба вообще к ней хорошо относилась. Лучше, чем та того заслуживала, – поспешил добавить он.

– А с парохода они ушли вместе?

– Конечно, нет. Как они уходили, я, правда, не видел – откровенно говоря, после разыгравшегося скандала мне было не до этого. Я заперся в каюте, но никогда не поверю, чтобы Феба уехала вместе с матерью. Никогда не поверю.

– У Фебы были сбережения? Она могла купить билет на самолет или на поезд?

– Думаю, да. В день отплытия, кстати сказать, я сам дал ей довольно крупную сумму, – припомнил Уичерли и опять стал оправдываться: – Понимаете, в колледже у нее были довольно большие расходы. Ей, например, пришлось купить машину, и это пробило довольно значительную брешь в ее бюджете. Я дал ей лишнюю тысячу, чтобы она себе ни в чем не отказывала.

– Наличными?

– Да. У меня было с собой довольно много наличных денег.

– А какие у нее были в тот день планы?

– Она собиралась вернуться в отель. Я остановился в «Святом Франциске» и перед отъездом заплатил за сутки вперед, чтобы Феба могла переночевать в моем номере.

– Она была на машине?

– Нет, ее машина осталась в гараже на Юнион-сквер. Феба хотела сама отвезти меня на пароход, но я боялся, что мы попадем в пробку, и уговорил ее взять такси.

– В отель она должна была вернуться на том же такси?

– По идее да. Она попросила водителя подождать. Уж не знаю, дождался он ее или нет.

– Как выглядел таксист, не помните?

– Помню только, что довольно смуглый. Невысокий смуглый мужчина.

– Чернокожий?

– Нет, вроде бы итальянец.

– А на какой он был машине?

– Увы, не помню. Я вообще не наблюдателен. – Уичерли закинул ногу на ногу. Шерстяные брюки обтягивали его толстые ляжки.

– Тогда опишите мне машину вашей дочери или хотя бы назовите ее номер.

– Я ее ни разу не видел. Кажется, Феба купила в Болдер-Бич подержанную импортную малолитражку.

– Ладно, это я сам выясню. Во что Феба была одета?

– Бежевая юбка и бежевый свитер, – после паузы ответил Уичерли, устремив взгляд на карниз под потолком. – Светлое пальто свободного покроя из верблюжьей шерсти. Коричневые туфли на высоком каблуке. Коричневая кожаная сумка. Она вообще одевается скромно. Шляпы не было.

Я достал ручку и черный кожаный блокнотик и на чистой странице написал сверху «Феба Уичерли», а ниже, с вопросительным знаком: «Мать – Кэтрин», «Друг – Бобби», после чего перечислил предметы ее туалета.

– Что это вы там пишете? – с недоверием спросил мой клиент. – Зачем вам Кэтрин?

– Да вот, решил чистописанием заняться, – не удержался я. Уичерли действовал мне на нервы.

– Как вас прикажете понимать?

– Понимайте как знаете.

– Как вы смеете?

– Простите, мистер Уичерли, но вы слишком многого от меня хотите. Я ведь не могу расследовать дело, подробности которого от меня тщательно утаиваются, Я должен располагать фактами.

– Но вы же на меня работаете.

– Вы мне еще ничего не платили.

– Извольте. – Уичерли сунул руку в нагрудный карман и со зловещей улыбкой, словно собирался достать оттуда очковую змею, вынул свой кожаный бумажник. – Сколько? – спросил он, хлопнув бумажником по ладони.

– Это зависит от того, что от меня потребуется. Обычно я работаю один, но в зависимости от обстоятельств могу привлекать и других людей. В принципе я могу обращаться за помощью к официальным лицам и организациям по всей стране.

– Нет, с этим лучше не торопиться.

– Решайте сами. Деньги ваши и дочь тоже ваша. В полицию обращаться будете?

– Вчера вечером я говорил об этом с местным шерифом. Хупер – старый друг нашей семьи, в свое время он работал на отца. По его мнению, на заявление о пропаже полиция вряд ли откликнется – если нет преступления, эти болваны пальцем не пошевелят. – Эту тираду он произнес довольно мрачно и столь же мрачно добавил: – Шериф Хупер рекомендовал мне вас.

– Очень тронут.

– Он сказал, что вы умеете держать язык за зубами. Надеюсь, так оно и есть. Я не хочу никакой огласки, а в так называемых «сыскных агентствах» я уже имел случай разочароваться.

– А что случилось?

– Неважно. Это к делу не относится. – Бумажник он прижимал к животу, словно грелку. – Так сколько же для начала вы хотите?

– Пятьсот, – выпалил я, удвоив тариф.

Не сказав ни слова, он отсчитал десять пятидесятидолларовых банкнотов.

– Только напрасно вы думаете, что меня можно купить, – предупредил я. – Я буду действовать по своему усмотрению.

– Лишь бы не по усмотрению Кэтрин, – кисло улыбнулся он. – Мне очень не хочется, чтобы она распространяла лживые слухи… по крайней мере обо мне и Фебе.

– Какие же слухи она распространяет?

– Помилуйте. – Он поднял руку. – Не слишком ли много времени мы с вами уделили моей бывшей жене? Нас ведь как-никак интересует не Кэтрин, а Феба.

– Хорошо. Стало быть, последний раз вы видели дочь, когда та приехала на пароход с вами попрощаться. Какого это было числа?

– «Президент Джексон» отплыл из Сан-Франциско второго ноября, а вернулся вчера. Сойдя на берег, я тут же стал дозваниваться Фебе: от нее не было писем, и я волновался – как видите, не зря. Впрочем, писем она никогда писать не любила. Можете себе представить, как я испугался, когда ее соседка по комнате сообщила мне по телефону, что Фебы нет уже два месяца.

– И голос у соседки был встревоженный?

– Вроде бы да. Но она была убеждена – или ее убедили, – что Феба все это время провела со мной. Ей почему-то взбрело в голову – так, во всяком случае, она мне сказала, – что в последний момент Феба решила тоже отправиться в плавание.

– А вы с Фебой такую возможность обсуждали?

– Да, я хотел взять ее, но она совсем недавно перевелась в новый колледж, училась на последнем курсе и занятия пропускать не хотела. Феба ведь очень ответственная девушка.

– Кроме того, ей, вероятно, не хотелось расставаться со своим другом.

– Совершенно верно, без друга здесь тоже не обошлось.

– Вам что-нибудь Феба о нем рассказывала?

– Очень мало. Они и знакомы-то были меньше двух месяцев, ведь она только в сентябре поступила в Болдер-Бич.

– О нем, надеюсь, я смогу узнать от соседки Фебы. Как, кстати, ее зовут?

– Долли Лэнг. Я говорил по телефону и с ней, и с хозяйкой студенческого пансиона. И та и другая витают в облаках.

– Как зовут хозяйку?

– Понятия не имею. В колледже вам всякий скажет. Ее адрес: Болдер-Бич, Осеано-авеню, 221. Пансион, надо думать, находится неподалеку от кампуса. Заодно сможете поговорить с преподавателями и наставниками Фебы, со всеми, кто ее знал. Думаю, откладывать поездку не стоит, поезжайте сегодня же. И дорога красивая, через горы…

Говорил он без умолку, а я терпеливо ждал, когда этот нескончаемый поток наконец иссякнет. Уичерли был из тех людей, что советы дают охотно, а сами предпочитают бездельничать.

– А почему бы и вам тоже не поговорить с работниками колледжа? – поинтересовался я, когда он замолчал. – Вам бы они, думаю, рассказали больше, чем мне.

– Но я сегодня туда не собирался.

– Что ж вам мешает?

– Я не вожу машину. Терпеть не могу сидеть за рулем. Вообще, я на себя не полагаюсь.

– А вот я – на других.

Воцарилось глубокомысленное молчание, и я вдруг понял, что мы с ним только что обменялись взглядами на жизнь.

– Если хотите, поедем вместе, – предложил я.

Глава II

Колледж Болдер-Бич находился в парке, на самом краю одноименного курортного городка, между тесно застроенным клочком суши и безбрежным океаном. Это был один из тех оазисов науки, которые в последние годы в огромном количестве вырастали по всей Калифорнии, дабы научить уму-разуму всех тех, кто был зачат в суровые дни войны. Здания из стекла и бетона были такой строгой формы, такими новенькими, что в окружающий пейзаж не вписывались никак. Искусственными казались и высаженные перед колледжем пальмы, и другие деревья, которые на ветру, дувшем с моря, походили на раскрытый веер.

Даже молодые люди, что сидели на траве или сновали со своими учебниками из корпуса в корпус, были какими-то ненастоящими и напоминали скорее статистов в студенческом мюзикле с буколическими мотивами.

Один совсем еще молодой парнишка, чем-то напоминавший Робинзона Крузо, проводил нас в административный корпус, где я расстался с Гомером Уичерли, который застыл у входа, с потерянным видом озираясь по сторонам.

Такой, впрочем, потеряется где угодно. Пока мы ехали, он успел немного рассказать о себе и о своей семье. Гомер и его сестра Элен были потомками переселенцев, с чьей фермы и повел свое начало Медоу-Фармс. Из рассказа своего спутника я уяснил себе, что род его постепенно вырождался: энергичный дед Гомера Уичерли построил ферму на голом месте, можно сказать в пустыне; отец нашел нефть и основал акционерное общество; Гомер же был лишь номинальным главой этого общества, а фактическим – муж Элен, Карл Тревор, который заправлял всеми делами в своей конторе в Сан-Франциско. Остановив машину перед студенческим пансионом, где жила Феба, я достал свой блокнотик и на всякий случай записал туда имя Тревора и его адрес. Жил он в Вудсайде.

Агенту по продаже недвижимости Осеано-авеню показалась бы раем, архитектору же – сущим адом: вдоль дороги, тесно прижавшись друг к другу, выстроились одинаковые коробки многоквартирных домов, на пустых участках спешно строились новые здания. Трущобы здесь давали прибыль, а прибыль рождала трущобы.

На доме под номером 221, опоясанном рядами балкончиков трехэтажном здании, висела скромная вывеска с нарисованными на ней пальмами – «Студенческий пансион „Океанские пальмы“». Я постучал в дверь с цифрой «один».

Дверь приоткрылась, и на площадку – с опаской, словно в ожидании налогового инспектора – выглянула пожилая массивная женщина.

– Вы хозяйка пансиона?

– Я управляющая, – поправила она меня. – Свободных комнат до осени не предвидится.

– А я совсем по другому вопросу. Меня прислал к вам мистер Уичерли.

– Отец пропавшей девицы? – переспросила она, помолчав.

– Именно. Мы рассчитывали узнать у вас кое-какие подробности. Можно войти?

Она оглядела меня с ног до головы без всякого энтузиазма. Чувствовалось, что от жизни она давно уже не ждала ничего хорошего.

– У меня со студентками хлопот почти не бывает. Можно сказать, вообще не бывает. А вы случаем не из полиции?

– Я – частный сыщик. Зовут Арчер. Пожалуйста, расскажите все, что вам известно про Фебу Уичерли.

– Я ее толком не знала. Моя совесть чиста.

Совесть чиста, а в дом не пускает.

– Вы бы лучше к администрации колледжа обратились.

Если пропадает студентка, отвечают они, а не я. Подумать только, сбежала неизвестно куда и неизвестно с кем! Я тут ни при чем, она и жила-то здесь всего два месяца, даже меньше.

– Как она себя вела?

– Как вела? Как все. И вообще, если разобраться, я вам отвечать не обязана. Идите в колледж – там и спрашивайте.

– Этим в данный момент занимается сам мистер Уичерли. Полагаю, в колледже будут довольны, если узнают, что вы нам помогли.

Она задумалась и прикусила верхнюю губу. Торчащие во все стороны черные волоски на ее тяжелом подбородке угрожающе вздрогнули.

– Ладно, входите.

В комнате пахло ладаном и одинокой старостью. Из черной рамки стоявшего на пианино портрета улыбался мужчина с квадратным лицом и длинными усами. Стены были увешаны всевозможными изречениями, одно из которых гласило: «Огромному замку так же далеко до небес, как и крохотной лачуге». Откуда-то сверху в эту тихую обитель врывались громкие звуки радио.

– Я миссис Донкастер, – представилась хозяйка. – Садитесь, если найдете куда.

В этой заставленной хламом, душной комнате места не было только мне одному. Поискав глазами, куда бы сесть, я опустился наконец в кресло-качалку, которое, стоило мне шевельнуться, издавало жалобный скрип. Миссис Донкастер пристроилась неподалеку.

– То, что произошло, для меня большой удар, – заговорила она. – У меня ведь со студентками забот никаких. Если у них и бывают неприятности – мелкие, разумеется, – они всегда обращаются за советом ко мне. Стараюсь помочь, чем могу, – муж ведь у меня был священником.

Она кивнула в сторону портрета и расчувствовалась:

– Бедная Феба! Знать бы, что с ней!

– А какого вы мнения о случившемся?

– Я вам прямо скажу, ей здесь не нравилось. Она ведь в таких условиях жить не привыкла, вот и сбежала – уехала и нашла себе место получше. Деньги у нее водились, свобода неограниченная – делай что хочешь. Между нами говоря, ей родители слишком много свободы давали. А этот ваш мистер Уичерли тоже хорош: бросил девчонку на произвол судьбы, а сам по морям плавает. Куда это годится?

– Скажите, Феба забрала с собой вещи, когда уезжала?

– Нет, хотя вещей у нее полно было. Ничего, надо будет – другие купит. Вот машину забрала.

– А какая у нее была машина?

– Маленькая, зеленого цвета. Немецкая. Кажется, «фольксваген». Она ее здесь купила, так что выяснить это не сложно. У большинства студентов, между прочим, своих машин нет – и слава богу.

– Вам, я вижу, Феба Уичерли не очень нравилась?

– Я этого не говорила. – Старуха с опаской покосилась на меня, как будто я обвинил ее в том, что она упекла девушку за решетку. – Говорю же, я ее почти не видела. Только и знала, что на своей зеленой машине разъезжать. Ей не до меня было.

– А как она училась?

– Понятия не имею. Это вы в колледже спрашивайте – им виднее. При мне она ни разу книги не раскрыла. Впрочем, с ее способностями, может, это и не обязательно.

– А что, она считалась… считается способной?

– Вроде бы. Вы обо всем этом с ее соседкой по комнате поговорите. Долли Лэнг – девушка хорошая, честная, она вам всю правду расскажет, ничего не утаит. У нее своя точка зрения.

– А сейчас Долли дома?

– Кажется, да. Позвонить ей?

Миссис Донкастер хотела было встать, но я ее опередил:

– Одну минуту. Немного погодя, если можно. Какая же у Долли точка зрения?

– Это уж пускай она вам сама рассказывает. – Старуха заколебалась. – Насчет Фебы мы с Долли кое в чем расходимся.

– В чем же?

– Долли считает, что Феба собиралась вернуться, а я так не думаю. Собиралась бы – вернулась. А раз не вернулась, значит, не хотела. Мисс Уичерли – особа капризная. Ей, видите ли, условия наши не нравились, распорядок. Ей свободу да веселье подавай.

– Она что же, вслух об этом говорила?

– Говорить, может, и не говорила, но я-то сразу поняла, с кем дело имею. Только вселилась – первым же делом мои занавески сняла и свои повесила. Даже разрешения не спросила.

– Погодите, но раз Феба повесила занавески, значит, никуда убегать отсюда она в ближайшее время не собиралась. Так ведь получается.

– Это у вас так получается, а у меня совсем иначе. Просто, по-моему, у этой богачки ветер в голове, вот и все! Ей же на всех, кроме себя, наплевать. Кукла балованная!

Наступило неловкое молчание. На лице миссис Донкастер изобразилось смятение, складки на подбородке расправились, а полные раскаяния и даже страха глаза встретились с глазами улыбающегося усатого мужчины на портрете.

– Простите, – сказал она, обращаясь к портрету, а не ко мне. – Я так расстроена, что говорю бог весть что. – Она встала и направилась к двери. – Я сейчас приведу сюда Долли.

– Не беспокойтесь, я сам к ней подымусь. Мне все равно хотелось осмотреть комнату. Какой номер?

– Седьмой, на втором этаже. – Ее тучная фигура застыла в узком дверном проеме.

– Вы все мне рассказали про Фебу? – допытывался я. – Про ее увлечения, например, вам ничего не известно?

– Откуда мне знать про ее амуры? Она мне не докладывала. – Челюсть старухи в этот момент была похожа на захлопнувшуюся мышеловку. Отзывчивая особа, ничего не скажешь.

По внешней лестнице я поднялся на второй этаж. За дверью под номером «семь» стрекотала пишущая машинка. Я постучал.

– Войдите, – послышался усталый женский голос.

У зашторенного окна, за письменным столом, на котором стояла зажженная лампа, в большом, с чужого плеча белом свитере из искусственной шерсти и в широких синих брюках сидела, обхватив коленями ножку стула, маленькая, нескладная, коротко стриженная девица, очень смахивающая на кролика. В глазах у нее застыло нечто, отдаленно напоминающее мысль.

– Мисс Лэнг, мне хотелось бы с вами поговорить. Вы сейчас очень заняты?

– Не то слово, – ответила девица, даже не пошевелившись. Затем, с безысходным видом дернув себя за челку, она изобразила на лице кривую улыбочку: – Сегодня в три часа дня я должна сдавать курсовую по социологии, от нее зависит моя оценка в полугодии, а у меня совершенно голова не работает. Вы что-нибудь знаете о причинах детской преступности?

– О детской преступности я знаю столько, что мог бы целую книгу написать.

Она просияла:

– Что вы говорите! Так вы социолог?

– Почти. Я – сыщик.

– Потрясающе. Может, тогда вы мне подскажете: кто больше виноват в детской преступности – сами дети или родители? А то у меня совершенно голова не работает.

– Это я уже слышал.

– Правда? Извините. Так кто же все-таки виноват – родители или дети?

– Если честно, то, по-моему, ни те, ни другие. Вообще, пора бы нам перестать обвинять друг друга. Когда дети обвиняют родителей во всех своих бедах, а родители – детей во всех их грехах, отношения между ними лучше не становятся. Надо не других винить, а к себе повнимательней присматриваться.

– Здорово! – одобрила она. – Как бы теперь это записать, чтобы звучало нормально? – Она оттопырила нижнюю губу. – «Деструктивное поведение внутри семейной ячейки…» Что скажете?

– Ужас! Терпеть не могу научного жаргона. Впрочем, мисс Лэнг, я пришел к вам не для того, чтобы на социологические темы беседовать. Я к вам по поручению мистера Уичерли…

Тут губки девушки сложились в кружочек, кожа на лице приобрела какой-то землистый оттенок, а изо рта вырвалось непроизвольное «Ой!». Она постарела на глазах.

– Неудивительно, что я никак не могу сосредоточиться, – сказала она наконец. – Надо же быть такой дурой – сбежала, никого не предупредив! Уже два месяца в себя прийти не могу. Ночью в холодном поту просыпаюсь. Как подумаю, что с ней могло случиться, – страшно становится.

– И что же, по-вашему, с ней могло случиться?

– Лучше не думать. Ночью ведь всегда самые нехорошие мысли в голову лезут. Вспомните пьесу Элиота про Суини[12]12
  Имеется в виду неоконченная драматическая поэма английского поэта Томаса Стирнза Элиота (1885–1965) «Суини-борец».


[Закрыть]. Мы ее по английской литературе недавно проходили: «Девушку каждый должен убить».

Долли покосилась на меня с таким видом, словно я и есть Суини, который пришел ее убить. Потом, расцепив ноги, «завязанные узлом» вокруг ножки стула, она вскочила, маленьким бело-синим мячиком прокатилась по комнате, уселась с ногами, спиной к стене, на кушетку, уперлась подбородком в колени и уставилась на меня. В ее зрачках настольная лампа отражалась начищенными медяками.

– У вас есть основания думать, что ее убили? – спросил я, повернувшись к ней вместе со стулом и загородив лампу.

– Нет, – ответила она писклявым голоском. – Просто мне очень за нее страшно. Миссис Донкастер да и все остальные считают, что Феба сбежала. Я тоже одно время так думала. А теперь мне кажется, что она собиралась вернуться. Я даже в этом уверена.

– Почему?

– По многим причинам. Во-первых, она захватила с собой только легкую сумку с одной сменой белья.

– Она хотела провести выходные в Сан-Франциско?

– По-моему, да. Во всяком случае, перед отъездом Феба сказала мне, что мы увидимся в понедельник: у нее в девять утра было занятие, на котором она собиралась присутствовать.

– Феба была с вами откровенна, мисс Лэнг?

Долли утвердительно кивнула головой, угодив подбородком в колено. В черных зрачках опять вспыхнул желтый огонек от настольной лампы.

– Я Фебу знаю совсем недавно, она же приехала только в сентябре. Но мы с ней сошлись быстро. Соображала она хорошо и иногда мне помогала. Она ведь на последнем курсе училась. – Опять прошедшее время! – А я только на втором. Кроме того, в нашей судьбе много общего.

– Расскажите.

– У нас обеих родители разошлись. Про ситуацию в своей семье рассказывать не буду – это к делу не относится, а у Фебы дома обстановка была ужасной: отец с матерью ссорились постоянно, пока наконец прошлым летом не развелись. Феба очень из-за развода расстраивалась, говорила, что теперь у нее нет дома.

– А на чьей она была стороне?

– На стороне отца. Ее мать, насколько я поняла, вышла за него замуж из-за денег. Впрочем, Феба говорила, что они оба хороши – ведут себя, как дети. – Она осеклась. – Опять я про родителей и детей. Вам, наверно, надоело, мистер… Вы, кажется, не назвались.

Я назвался.

– Она часто говорила о матери?

– Практически никогда.

– А мать с ней поддерживала связь?

– Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно. Вряд ли.

– Феба знала, где в настоящее время живет ее мать?

– Если и знала, то мне об этом ничего не говорила.

– Значит, нет никаких оснований считать, что в данный момент она живет у матери?

– Маловероятно. Она ведь на мать злилась. И было за что.

– Она когда-нибудь говорила вам, почему?

– Напрямую – никогда, – Долли опять выпятила губу, словно подыскивала нужное слово. – Скорее, намекала. Как-то ночью мы разговорились по душам, и Феба рассказала мне про какие-то анонимные письма. Первый раз они пришли за год до развода, когда Феба приехала из Стэнфорда домой на пасхальные каникулы. Она вскрыла одно из них и прочла какие-то гадости про свою мать.

– Что именно?

– В письме говорилось, что она изменяет своему мужу, – выпалила Долли. – Причем, насколько я понимаю, Феба автору письма поверила. Еще она почему-то сказала, что в этих письмах виновата она сама и что из-за них, по сути дела, разошлись родители.

– Не значит ли это, что она их и написала?

– Едва ли. Я не поняла, что она хотела этим сказать, и стала допытываться, но наш разговор явно действовал ей на нервы, а наутро, когда я заговорила на ту же тему, Феба сделала вид, что она вообще мне ничего не рассказывала. – На лице Долли появилось какое-то загадочное выражение. – Напрасно, наверно, я все это вам говорю.

– Мне, кроме вас, Долли, не к кому обратиться. Скажите, когда произошел этот разговор?

– За неделю до ее исчезновения. В тот же вечер, помню, она рассказала мне, что ее отец собирается в плаванье.

– И как же Феба отнеслась к его планам?

– Хуже некуда. Она ведь сама хотела уехать – только не с ним.

– Не понимаю.

– Чего ж тут непонятного? Она собиралась сесть на пароход и уплыть в Китай. Одна, без него. Но наверняка никуда не поехала.

– Откуда вы знаете?

– Сначала она решила закончить колледж. Ей очень хотелось получить диплом, найти работу, встать на ноги и ни от кого не зависеть.

– И в первую очередь от отца?

– Да. И потом, неужели вы думаете, что молоденькая девушка отправится в далекое путешествие, не захватив с собой туалеты: вечерние платья, свитера, горы обуви, сумки, куртки. Даже роскошное светлое пальто с бобровым воротником – и то не взяла, а ведь ему цены нет!

– Где оно?

– В подвале, вместе с другими ее вещами. Я их туда относить не хотела, это миссис Донкастер настояла. – Долли заерзала на кушетке, садясь поудобнее. – Свинство, конечно, но что я-то могла поделать? Платить за двоих мне не по карману. Пришлось искать себе другую соседку. К тому же миссис Донкастер в конце концов убедила меня, что Феба попросту отправилась с отцом в плавание. Я и сама до вчерашнего дня так думала.

– Почему миссис Донкастер так решила?

– Что значит «почему»? – Девушка замялась. – Пришло в голову, и все тут.

– Не могла же ей эта идея просто так прийти в голову?

– Видите ли, – начала Долли, помолчав с минуту, – миссис Донкастер очень хотелось, чтобы Феба… – Девушка осеклась. – Поймите меня правильно…

– …чтобы Феба не вернулась?

– Да… Зла она ей, разумеется, не желала, но была очень рада, что Феба исчезла. Она надеялась, что девушка уехала навсегда, и все время твердила мне, что в самое ближайшее время Феба обязательно даст о себе знать. Пришлет письмо откуда-нибудь из Новой Зеландии или из Гонконга с просьбой прислать свои вещи. Но такого письма, как видите, до сих пор нет.

– Не понимаю, чем все-таки руководствуется миссис Донкастер? Ей что же, просто не нравится ваша соседка?

– Да она ее на дух не переносит. Впрочем, против Фебы лично она ничего не имеет. Я вовсе не хочу сказать, что миссис Донкастер в это дело замешана.

– В какое дело?

– В историю с Фебой. Она жива, не знаете?

– Не знаю. Давайте-ка лучше вернемся к миссис Донкастер. Почему она ненавидела Фебу?

– Почему ненавидела? Да это же элементарно. – У Долли все было или «элементарно», или «очень сложно». – Мне не хотелось бы его сюда путать, парень он неплохой, но все дело в том, что Бобби Донкастер влюбился в Фебу. По уши. Ходил сам не свой. А миссис Донкастер это не нравилось.

– Феба отвечала ему взаимностью?

– Вроде бы. В отличие от Бобби она о своих чувствах помалкивала. Но, честно говоря… – Тут она спохватилась и, замолчав, замигала своими круглыми блестящими глазами.

– Вы что-то хотели сказать?

– Нет, ничего.

– А мне показалось, что хотели.

– Ненавижу сплетни. И совать нос в чужие дела тоже не хочу.

– В чужие дела сую нос я, а не вы. Поймите, Долли, дело серьезное. Да вы это и сами знаете. Чем больше вы расскажете мне про Фебу, тем больше вероятности, что я ее разыщу. Так что же вы хотели сказать?

Она опять заерзала и наконец уселась по-турецки.

– Мне кажется, Феба перевелась в наш колледж из-за Бобби. Мне она в этом ни разу не признавалась, но однажды, когда разговор зашел о нем, обмолвилась, что познакомилась с Бобби летом на пляже, и тот уговорил ее записаться в Болдер-Бич.

– И комнату снять у его матери?

– Этого миссис Донкастер не знает. И я тоже. – Долли с опаской посмотрела на меня. – Только не подумайте, что между ними что-то было. Феба не такая. Да и Бобби тоже. Он хотел на ней жениться.

– Мне надо поговорить с ним.

– Это не сложно. Возвращаясь из колледжа, я слышала стук молотка из подвала. Бобби там серфинг мастерит.

– Сколько Бобби лет?

– Двадцать один. Столько же, сколько Фебе. Но он вам ничего особенного про нее не расскажет. Бобби ведь ее толком не знал. Ее знала только я, да и то не до конца. Феба – человек сложный.

– Что вы хотите этим сказать?

– Сложный. Она умела скрывать свои мысли. Смеется, бывало, болтает без умолку, а сама в этот момент думает о своем. О чем – не знаю, не спрашивайте. Может, о родителях. Может, о чем-нибудь еще.

– У нее были, кроме вас, друзья?

– По-настоящему близких не было. Она ведь прожила здесь меньше двух месяцев. Мы встретились с ней в квартирном бюро. Нам обеим нужна была соседка по комнате, причем мне – обязательно старшекурсница, чтобы жить в городе, а не на территории колледжа. Мне Феба ужасно понравилась. Она ведь, как и я, со странностями – мы сразу же нашли общий язык.

– А что в ней было странного?

– Мне трудно сказать. Я плохой психолог. Феба бывала очень разной, иногда язвительной, а иногда в себе замыкалась. Впрочем, и я тоже не больно-то общительная – так что мы друг другу вполне подходили.

– Она часто бывала в подавленном настроении?

– Случалось. Иногда в такую тоску впадала, что еле ноги волочила. А иногда, наоборот, была душой общества.

– А отчего она тосковала?

– От жизни, – совершенно серьезно ответила Долли.

– Мысли о самоубийстве ей в голову не приходили?

– Да, мы с ней часто говорили о том, как лучше покончить с собой. Помню, как-то мы обсуждали, кому какой способ больше подходит. Я, например, принадлежу к тем людям, которые норовят с моста в воду броситься. Типичная истеричка.

– А Феба?

– Она сказала, что предпочитает застрелиться. Самая быстрая смерть.

– У нее был пистолет?

– Про Фебу не знаю, а вот у ее отца в Медоу-Фармс целая коллекция пистолетов есть. Фебу это очень раздражало. Нет, она бы никогда не застрелилась. Все это одни разговоры. На самом ведь деле она огнестрельного оружия боялась. Неврастеничка – как, впрочем, и все симпатичные люди.

Главное – никогда не противоречить свидетелю.

Я встал и опять подставил стул к письменному столу. В пишущую машинку был вложен наполовину отпечатанный лист бумаги с заголовком: «Доротея Лэнг. „Психические основы детской преступности“». Я пробежал глазами последнее неоконченное предложение: «Многие специалисты считают, что в антиобщественном поведении преобладают социоэкономические факторы; существует, однако, иная точка зрения, согласно которой отсутствие любви…»

Буква «е» выпадала из строки. Любопытно…