Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 46 страниц)

Глава XII

В темноте откуда-то сверху проступила окровавленная голова Бена Мерримена. Она раскачивалась из стороны в сторону, я пополз от нее и, проснувшись, обнаружил, что скребусь в дверь опустевшей комнаты. В глазах двоилось. Ручные часы показывали четвертый час утра – значит, без сознания я пробыл довольно долго.

Пистолет так и лежал в кобуре, под пиджаком. Я потрогал распухшую голову – на пальцах осталась черная, цвета машинного масла кровь. Я попробовал встать. Получилось.

Комната была убрана. Блондинка и ее таинственный покровитель унесли с собой все, кроме пустой бутылки из-под виски и моего недопитого стакана, который я и допил.

Я пошел в ванную, сунул разбитую голову под струю ледяной воды, а в качестве повязки использовал чистое полотенце. Из зеркала над умывальником на меня смотрел индийский святой, у которого не было ничего святого.

– Что с вами? – спросил администратор, когда я, покачиваясь, ввалился в холл главного здания.

– Пустяки, повздорил с приятелем мисс Смит.

– Понятно. – Он смотрел на меня с сочувствием и в то же время с жадным любопытством к чужой беде, столь свойственным работникам гостиниц. – С кем вы, простите, повздорили?

– С приятелем мисс Смит. Они уехали?

– Уехала мисс Смит, – сказал он, отчетливо произнося каждое слово, как будто я плохо слышал. – Она приехала одна и уехала тоже одна.

– А кто же нес ее чемоданы?

– Я.

– Она уехала на машине?

– Да.

– Какой?

– Не обратил внимания.

Тут я понял, что он лжет.

– Сколько они вам заплатили?

Он покраснел до корней волос, словно сыпью покрылся.

– Слушай, приятель, оставь свои намеки при себе. Я тебе на все вопросы ответил, а теперь убирайся – а то полицию вызову.

Я был еще слишком слаб и счел за лучшее «убраться» на своих новеньких ватных ногах. Администратор забыл отобрать у меня казенное полотенце.

Я кое-как доплелся до машины и, как во сне, покатил обратно в город. В сером, предрассветном небе вырисовывались городские башни. Движимый, по-видимому, подсознательным желанием поскорей вернуться к себе в гостиницу, я въехал на улицу с односторонним движением с противоположной стороны, однако до стоянки отеля «Чемпион» добрался благополучно.

В следующий момент из желтого тумана выплыло лицо Джерри Дингмена. Мы стояли с ним в переулке под ослепительно ярким фонарем, свет бил мне в глаза, в голове гудело, а сквозь гул слышался голос старика:

– Выпейте глоток воды, мистер Уичерли, вам сразу полегчает.

Одной рукой он поднес мне к губам бумажный стаканчик, а другой придержал сзади голову. Хотя большая часть воды попала не в рот, а за воротник, гудение вскоре стало проходить, а желтый туман, сгустившись, превратился в нимб вокруг головы старика. Добрый Сакраментянин.

– Что с вами стряслось, мистер Уичерли?

– Авария.

– Автомобильная?

– Нет.

– Вызвать полицию?

– Нет, я в порядке.

– Это вам только так кажется, мистер Уичерли, у вас на виске здоровенный шрам. Сейчас я провожу вас в номер и уложу в постель, а потом надо будет вызвать доктора – придется швы наложить. Я знаю одного врача, он по ночам работает, да и берет недорого.

Не прошло и нескольких минут, как появился доктор Брох – казалось, он не спал всю ночь, только и ждал вызова. От него здорово пахло виски, да и свой старенький черный саквояж он открывал трясущимися руками. Очки в роговой оправе, бесформенное, проспиртованное лицо. Такое впечатление, что в реке Сакраменто вместо воды течет виски.

Говорил доктор с легким немецким акцентом.

– Вы мистер Уичерли? В этом отеле останавливалась некая миссис Уичерли. Ваша родственница?

– Жена. Мы с ней в разводе. Вы ее знаете?

– Знаете – сильно сказано. Управляющий, мистер Филмор, вызывал меня к ней на прошлой неделе. Он беспокоился за ее здоровье.

– А что с ней было?

– Не могу вам точно сказать, – ответил доктор, облокотившись на свой открытый саквояж. – Она и в комнату-то меня не пустила. Думаю все-таки, что скорее всего она страдала не физическим заболеванием, а психическим. Возможно, у нее была депрессия.

– Меланхолия?

– Да. Она ведь по нескольку дней не вставала с постели, не впускала к себе в номер горничную – вот управляющий и забеспокоился. Но я был бессилен помочь ей. Я видел только, что она лежит в постели под одеялом. – И доктор, изображая женское тело, дрожащей рукой описал в воздухе волнистую линию.

– Почему же в таком случае вы решили, что у нее депрессия, а не физический недуг?

– Дело в том, что у нее был прекрасный, прямо-таки волчий аппетит. По словам мистера Филмора, она ужасно много ела, можно сказать, за двоих. Блюда из ресторана ей носили не только днем, но и ночью: мясо, пироги, сладкое, мороженое, выпивку.

– Она много пила?

– Немало. Алкоголики, правда, так много не едят. – Брох загадочно, со знанием дела улыбнулся. – Может быть, она страдает обжорством?

– Может быть, – согласился я. – А может быть, она просто была не одна в номере.

– Правда? – Он вскинул брови. – А мне это даже в голову не приходило. Да, не исключено. Так вот почему она никого к себе не пускала?

Этот вопрос я оставил открытым. Несмотря на дрожь в руках, доктор быстро и ловко промыл мне рану и наложил швы. Шесть швов. Уложив инструменты в саквояж, он сообщил, что у меня, скорее всего, сотрясение мозга, и взял с меня слово, что я несколько дней пролежу в постели. Я заплатил ему двенадцать долларов и намекнул, чтобы он не сообщал о происшедшем в полицию. Доктор не возражал.

После его ухода я отправился спать и пробудился от кошмарных снов, когда за окном было уже утро. Проснувшись, я позвонил администратору и после долгих переговоров попросил позвать к телефону Джерри Дингмена.

– Я только что сменился с дежурства, мистер Уичерли.

– Если можно, я еще на несколько минут задержу тебя. Ресторан в соседнем доме уже открылся?

– Наверно.

– Тогда принеси мне, пожалуйста, три яйца, порцию ветчины, горячих пирожков, кофейник черного кофе и платяную щетку.

Старик отправился в ресторан, а я решил до завтрака принять горячую ванну. Когда Джерри постучал, я уже вылез из воды и вытирался. Накинув полотенце, я выбежал из ванной и открыл ему дверь. Пока я завтракал, старик сидел на кровати и чистил мой костюм.

В глаза бил яркий солнечный свет, а в ушах звучал старый блюз, где почему-то фигурировало имя Фебы. Она мне снилась, но о чем был сон, я забыл.

– Вам лучше? – спросил Джерри, когда я кончил завтракать.

– Мне никогда не было так хорошо, – соврал я.

– Вкусно было?

– Очень. – Я положил на поднос доллар, потом еще один. – Скажи, кто, кроме тебя, носил миссис Уичерли еду из ресторана, когда она не вставала с постели?

– Сэм Тодд, обычно он днем дежурит. Сэм был потрясен, сколько ваша жена ела. Я, кстати, тоже. Где-то около полуночи она имела обыкновение заказывать себе здоровенный бифштекс, иногда два.

– И одна все съедала?

– Дочиста тарелку вылизывала. А жареной картошки даже по две порции брала.

– А в ее номере не могло быть человека, с которым бы она делилась?

– Говорю же, я лично ни разу никого не видал. Просто у нее аппетит был волчий, а может, она переболела, а после болезни сами знаете, как есть хочется.

– И все же мог кто-то еще жить у нее в номере?

– Мужчина, что ли?

– Или женщина.

– Пожалуй, – сказал он, подумав. – Когда она сидела запершись, то меня к себе никогда не пускала. Обычно я ставил поднос у дверей и уходил, а она сама его потом забирала. Бывало, я ее по пять-шесть дней не видал. Позвонит прямо из номера администратору и заказывает все, что ей нужно, по телефону.

Я взял с кровати пиджак и снова вынул из внутреннего кармана фотографию Фебы.

– Ты никогда не видел в ее комнате эту… мою дочь?

Старик поднес цветную фотографию к окну и долго ее разглядывал, покачивая головой.

– Нет, сэр, в отеле я ее не видал. Такую хорошенькую девушку я бы обязательно запомнил. Миссис Уичерли, мне кажется, когда-то очень была на нее похожа. Пока толстеть не начала. Правильно я говорю? – Он осекся и испуганно взглянул на меня. – Простите, я не хотел вас обидеть.

– Понимаю.

– Вы-то ее вчера нашли?

– Не будем об этом, ладно, Джерри?

– Просто интересно, кто это вас так обработал.

– Мне и самому интересно. Как ты думаешь, горничные уже начали уборку?

– Должны были.

Старик ушел немного обиженный тем, что я скрыл от него свое ночное приключение. А я оделся и спустился на третий этаж. В коридоре перед открытой дверью в комнату номер 323 стояла корзина с грязным бельем. За дверью гудел пылесос.

Смуглая горничная с волосами цвета свежего асфальта стояла ко мне спиной, и, когда я к ней обратился, она от неожиданности подпрыгнула.

– Да, сэр?

– В этом номере последние две недели жила моя жена. Вы здесь каждый день убираете?

– Каждый, если только постояльцы меня внутрь пускают. – Она выключила пылесос и угрюмо уставилась на меня, словно я ее в чем-то обвинял. – Что-то пропало?

– Нет, нет. Просто швейцар Джерри говорит, что на прошлой неделе жена несколько дней подряд никого к себе не впускала.

– Да, верно. – Горничная кивнула. – Я даже за нее беспокоилась.

– Почему?

– По-моему, ее околдовали, – совершенно серьезно ответила она. – У моей сестры Консуэло было то же самое, когда мы еще в Салинасе жили. Сестра приставила свою кровать к дверям и никого в спальню не пускала. Целыми днями сидела взаперти и ни с кем не разговаривала. Мне неделю пришлось на кухне спать. Слава богу, удалось найти curandero[15]15
  Знахарь (мел.).


[Закрыть], и он снял с сестры колдовское наваждение.

– А кто-нибудь еще, кроме моей жены, в этом номере жил? – спросил я, с трудом дослушав эту увлекательную историю до конца.

– Из живых – никого, – ответила, перекрестившись, горничная.

– Как вас прикажете понимать?

Она не ответила – вероятно, испугалась моего резкого тона.

– Вы видели в комнате кого-то еще, вообще что-нибудь необычное? – спросил я помягче.

– Нет, видеть не видела.

– А слышали?

– Она плакала. Я слышала, как она плакала. Я хотела зайти утешить ее, но побоялась.

– А чужих голосов за дверью не слышали?

– Чужих – нет, только ее голос.

– Говорят, она заказывала в номер очень много еды, на двоих бы хватило.

– Да, я потом уносила грязные тарелки. Она их каждое утро в коридор выставляла.

– А зачем, как вы думаете, ей было столько еды?

– Их кормить, – прошептала горничная. Ее глаза под густыми черными бровями сверкнули, точно раскаленные угли. – Они ведь голодные, когда возвращаются обратно.

– О чем вы, миссис…

– Тониа, зовите меня просто Тониа. Вы, наверно, считаете меня дурой, но ведь я имела дело с душами умерших. Пока я их не накормила, они целых семь дней не давали Консуэло ни спать, ни есть, ни разговаривать. Curandero сказал, чтобы я их накормила, и Консуэло опять стала моей сестрой.

Все это говорилось вполголоса, чтобы души умерших, не дай бог, ее не услышали. Горничная украдкой покосилась на окно, где на грязном стекле по-прежнему красовалось имя Фебы. В этот момент, несмотря на то что за окном стоял белый день, я готов был поверить в переселение душ.

– Значит, вы думаете, она кормила привидения?

– Не думаю, а знаю.

– Откуда же вы знаете, Тониа?

Она взялась за маленькую золотую серьгу.

– У меня ведь есть уши. Я сама слышала, как она разговаривала с мертвыми. Я под дверью не стою, не думайте, – она плакала так громко, что в коридоре слышно было.

– И что же она говорила?

– Оплакивала убитых.

– Убитых?! Ты слышала это слово?

– Да, она что-то говорила об убийстве, смерти, крови, о каких-то еще ужасах.

– Попытайтесь вспомнить, о чем именно шла речь.

– Не могу, я слышала только отдельные слова. Мне было страшно. Ведь когда души мертвых возвращаются на землю, они вселяются во всех, кто их ждет. Я убежала и заперлась в бельевой.

– Когда это было?

– Шесть или семь дней назад. – Горничная начала загибать пальцы. – Нет, шесть. Это было накануне Епифании – в это время с душами мертвых лучше не связываться.

– А она говорила, кто умер?

– Нет, но голос у нее был очень несчастный. Может, у нее скончался кто-то из близких? Сын или дочь? – Вид у Тонии был озадаченный.

Я показал ей фотографию Фебы:

– Это ее дочь… наша дочь. – Горничной мне врать почему-то очень не хотелось.

– Красивая… – Тонна улыбнулась. – У меня тоже есть дочка, ничуть не хуже. Голубоглазая – вся в отца, моего мужа бывшего.

– Вы когда-нибудь видели эту девушку? – спросил я горничную, прервав ее воспоминания.

Тониа долго разглядывала фотографию.

– Вроде бы видела, хотя точно сказать не могу. Ее лицо мне знакомо. Господи, где же я могла ее видеть?

– Может быть, в этой комнате?

– Нет, – твердо сказала она. – В этой комнате, кроме вашей жены, никого не было. Она спала одна – по постельному белью видно. Я ведь за постельным бельем внимательно слежу: когда пытаются вдвоем в одноместном номере устроиться, я сообщаю мистеру Филмору.

– Вы могли видеть ее на улице.

– Могла. – Тонна вернула мне фотографию. – Простите, не помню. Но где-то я ее видела, это точно.

– Недавно?

– Вроде бы. – Горничная стала тереть лоб, но так ничего и не вспомнила. – Уж вы извините, я ведь их за свою жизнь столько перевидала. Красивая она у вас.

Я поблагодарил ее и, подойдя к окну, вырвал из блокнота лист бумаги. Бумага была слишком толстой, и свести написанное на стекле было невозможно. Вместо этого я скопировал надпись, стараясь как можно точнее срисовать наклонный почерк.

– Caray![16]16
  Черт возьми! (исп.)


[Закрыть] – прошептала Тониа у меня за спиной. – Что это?

– Женское имя.

– Дурное имя?

– Нет, хорошее.

– Я его читать не буду – боюсь.

– Бояться тут нечего, Тониа, – это имя моей дочери.

Но когда я выходил из комнаты, горничная истово крестилась.

Управляющий отелем мистер Филмор сидел у себя в кабинете, находившемся прямо за стойкой администратора. Это был один из тех довольно нелепых немолодых людей, кому необходимо постоянно напоминать, что его темный костюм сильно измят, а вихры на затылке торчат во все стороны. Я опять представился Гомером Уичерли – в отеле «Чемпион» это имя и трагикомическая роль поистине преследовали меня.

Фамилия «Уичерли», по-видимому, произвела на управляющего должное впечатление, ибо он, стряхнув с себя утреннюю хандру, протянул мне руку и пригласил сесть.

– Очень рад познакомиться, сэр. Чем могу служить?

– Я беспокоюсь из-за своей жены Кэтрин. Последние две недели она жила у вас в гостинице, а вчера вечером уехала в неизвестном направлении.

– Мне очень грустно, сэр, – его лицо приняло скорбное выражение, – но у вас есть все основания беспокоиться. Ваша жена – очень несчастная женщина. В жизни не видел несчастнее.

– А вы с ней разговаривали?

– Да, приходилось. Когда она приехала, я случайно оказался в холле. Было это дня за два до Рождества. Признаться, меня несколько удивило, что такая представительная дама решила остановиться в «Чемпионе».

– А что тут удивительного?

Управляющий перегнулся через стол, вплотную придвинувшись ко мне. Лицо его находилось так близко, что можно было пересчитать морщины – если бы их не было так много.

– Пожалуйста, поймите меня правильно. Я горжусь своим скромным отелем, он совсем не так уж плох, но доводилось мне работать в местах и получше. Что такое настоящая леди, я знаю – уж вы мне поверьте. Это видно сразу – по туалетам, по тому, как она держится, говорит. Такие, как миссис Уичерли, согласитесь, в «Чемпионе» обычно не останавливаются.

– Но у нее могло не быть денег.

– Очень в этом сомневаюсь. Она была прекрасно обеспечена – вы же сами знаете.

– А вы откуда знаете?

– Она показала мне чек на ваше имя. – Тут он вдруг осознал, что слишком много себе позволяет, и стал оправдываться: – Поймите, я вовсе не хочу совать нос в чужие дела, но это был заверенный чек на три тысячи долларов. Она обмолвилась, что получает такую сумму каждый месяц.

– Я вижу, вы располагаете своих постояльцев к откровенным разговорам, – язвительно заметил я.

– Нет, нет, все было куда проще; миссис Уичерли хотела, чтобы я за нее получил по этому чеку деньги. Чек она мне предъявила, чтобы я убедился, что он не фальшивый. Как будто у меня могли быть в этом сомнения! – поспешил добавить он. – К сожалению, я вынужден был отказать ей в этой просьбе: был Новый год, все банки закрыты, а собрать такую сумму мне было негде.

– И что же она сделала с чеком?

– По-видимому, все-таки погасила его в банке. На следующий день, во всяком случае, ваша жена заплатила за номер.

– А из какого банка был чек, не помните?

– К сожалению, нет. Кажется, миссис Уичерли говорила, что чек выписан в банке ее родного города. – Филмор с удивлением уставился на меня своими бесцветными глазами. – Вам же лучше знать!

– Разумеется, просто любопытно, каким образом она получила этот чек в Новый год.

– Он пришел специальной почтой. Миссис Уичерли попросила меня дать ей знать, когда этот чек будет получен. – Тут управляющий заподозрил что-то недоброе. – Простите за нескромный вопрос, этот чек действительно был фальшивый?

– Вовсе нет, – обиделся я.

– Я в этом ни минуты не сомневался. – Мысль о моем воображаемом банковском счете явно его взволновала. – Я настоящую леди сразу узнаю. Надеюсь, вы не обидитесь, если я дам вам маленький совет: присматривайте за вашей супругой, мистер Уичерли. Для одинокой женщины, особенно если у нее водятся деньги, наш город представляет немалую опасность. Чего-чего, а бандитов и проходимцев здесь хватает. – Филмор с опаской посмотрел на мою повязку. – Да вы, по-моему, и сами уже в этом убедились. Миссис Силвадо сообщила мне, что вас ранили.

– Пустяки, упал и ударился головой о тротуар.

– Неужели на нашей стоянке? Не может быть!

– Нет, прямо на улице, на ровном месте. У нас в семье все страдают падучей болезнью.

– Какой ужас!

Управляющий стал нервно приглаживать рукой хохолок на затылке, потом машинально достал расческу и провел ею по своим жидким волосам. Не справившись с хохолком, мистер Филмор убрал расческу в нагрудный карман пиджака.

– Раз уж мы заговорили о болезнях, – сказал я, – спасибо вам, что ухаживали за моей женой.

– Мы делали все, что в наших силах. Я вызвал врача, но миссис Уичерли отказалась его принять. Разумеется, доктор Брох не самый лучший доктор на свете, – добавил он извиняющимся тоном, – но его приемная находится неподалеку, и мы всегда пользуемся его услугами.

– Вчера вечером я говорил с доктором. Он считает, что у жены была депрессия.

– Да, мне он сказал то же самое. Судя по всему, так оно и было.

– А доктор Брох в разговоре с вами не указал на причину депрессии?

– Нет. Может, просто она страдала от одиночества. – Голос у управляющего дрогнул, как будто он на собственном опыте знал, чем это чревато. – Как бы то ни было, она заперлась у себя в номере и несколько дней оттуда не выходила.

– Не помните, когда именно это было?

– В начале месяца. Началось это второго января, в тот день, когда миссис Уичерли заплатила за первую неделю своего пребывания здесь. Она не выходила из номера до конца недели. В середине недели я вызвал Броха, но лечиться ваша супруга не пожелала. В конце концов она вышла из депрессии без помощи врача, но далось это ей нелегко. Когда ваша жена впервые появилась на людях, она постарела на десять лет, мистер Уичерли. Она явно очень страдала.

– Физически или психически?

– Трудно сказать. Я плохо разбираюсь в тайнах человеческой психологии, тем более женской. Раньше меня это интересовало, теперь – нет. – Его пальцы опять нащупали упрямый хохолок на затылке и чуть было его не выдернули. – Я, как и вы, разведенный. У нас с вами вообще много общего.

– Как вы думаете, мог в ее комнате быть еще кто-то?

– Еще кто-то?!

– Да, в те дни, когда жена не впускала к себе прислугу. Могла она кого-то у себя прятать?

– Но как? Мы же следим, чтобы в одноместном номере не жили вдвоем – ведь это вопрос не только денег, но и морали.

– Речь идет вовсе не обязательно о мужчине. – Я достал фотографию Фебы. – Вам эта девушка на глаза не попадалась?

– Нет. Никогда. Это ваша дочь, если не ошибаюсь. Похожа на мать.

– Да, это моя дочь.

Когда человек часто врет, с ним происходят странные вещи: он начинает верить в собственную ложь. Вот и я поймал себя на том, что верю, будто Феба – моя дочь. Теперь, если окажется, что ее нет в живых, я разделю с Уичерли боль утраты – ведь разделяю же я его чувства к бывшей жене.

Глава XIII

Я вернулся в Сан-Франциско. Стояло ясное, свежее январское утро – один из тех прозрачных зимних дней, когда боги на горе Диабло дают городу и морю вволю понежиться на солнце. Я съехал с автострады «Скайвей» и по Маркет-стрит поехал в Пауэлл.

Поставив машину на Юнион-сквер, я купил себе мягкую шляпу, чтобы не видно было повязки, и во второй раз поговорил со стариком диспетчером в желтой кепке. Таксист по кличке Гарибальди еще не появлялся, но старик пообещал, что, если Гарибальди объявится, он передаст, что у меня к нему есть дело. На всякий случай я дал диспетчеру пять долларов.

На этот раз в холле отеля «Святой Франциск» народу было мало, и портье внимательно просмотрел регистрационный журнал за ноябрь. Первого ноября Гомер Уичерли въехал в двухкомнатный люкс и, заплатив за сутки вперед, выехал на следующий же день. Его дочь, таким образом, получила возможность переночевать в его номере со второго на третье ноября, однако, воспользовалась ли она отцовским люксом, портье не знал.

После этого, как и в прошлый раз, я зашел в телефонную будку и сделал несколько звонков. Уильям Мэки был занят, сказал, что освободится только через час, и мы договорились вместе пообедать. А Карл Тревор выразил готовность принять меня безотлагательно.

Контора компании Уичерли «Земля и строительство» размещалась на девятом этаже десятиэтажного каменного здания к югу от Маркет-стрит. Смазливая девица с претензиями несостоявшейся стюардессы подняла меня на скоростном лифте на девятый этаж, и я очутился в приемной, по стенам которой были развешены картины из охотничьей жизни.

Прорвав, хоть и с трудом, круговую оборону, которую заняли многочисленные секретарши, я вошел наконец в личный кабинет Карла Тревора. Из окна открывался типичный городской пейзаж: красный мост в обрамлении двух высоких зданий. В комнате было много кресел коричневой кожи, длинный, обставленный дюжиной стульев стол для заседаний, макет Центральной долины, утыканный, словно площадка для гольфа, красными флажками, а также гигантский письменный стол, за которым, прижав к бычьей шее похожую на черную птицу телефонную трубку и рассуждая о сводном балансе и взаимных расчетах, сидел Карл Тревор. Увидев меня, он знаком пригласил меня сесть.

Я сел и внимательно посмотрел на него, прикидывая, можно ли ему доверять. «Пожалуй, можно», – решил наконец я. Во всяком случае, Уичерли, безусловно, доверял ему, а Тревор в свою очередь был искренне привязан к его дочери, быть может даже слишком привязан: его бледное лицо и мешки под глазами свидетельствовали о бессонной ночи.

– Простите, что заставил вас ждать, мистер Арчер, – сказал Тревор, положив телефонную трубку. – Последнее время дел по горло. – Он пытливо посмотрел на меня. – Судя по вашему виду, ночь у вас выдалась беспокойная.

– То же самое можно сказать и про вас.

– Да, честно говоря, эту ночь я провел не лучшим образом – пришлось изучать фотографии неопознанных женских трупов. Некоторые умерли уже несколько месяцев назад. – Он брезгливо поморщился. – Работа у вас – не позавидуешь.

– Зато какое испытываешь облегчение, когда оказывается, что пропавшие без вести все-таки живы!

Тревор резко подался вперед:

– Вы напали на след моей племянницы?

– Это все, что мне удалось выяснить, – сказал я, вынув из кармана листок из блокнота со срисованной на нем надписью, которую я обнаружил на окне отеля «Чемпион». – Копия, конечно, не идеальная, но я очень старался. Как по-вашему, это рука Фебы?

Тревор, нахмурившись, стал изучать надпись.

– Не могу сказать наверняка. Я ее почерк плохо знаю.

– А у вас есть образцы ее почерка?

– Здесь нет. Надо будет поискать дома. Значит, вы думаете, что Феба побывала в гостинице у матери?

– Вполне возможно. Или же ее мать сама вывела на стекле имя дочери. Могла это написать Кэтрин Уичерли?

– Могла, но ее почерк я тоже знаю неважно. – Он бросил мне через стол вырванный из блокнота листок. Брови густые, на переносице сходятся, в голубых глазах сквозит удивление. – Не понимаю, что Кэтрин делала в этой второразрядной гостинице?

– Ела, пила и плакала.

– Поесть и выпить она всегда была мастерица, – согласился Тревор. – По крайней мере в последние годы. А вот слезы – это что-то новое. После развода она не очень-то тужила.

– Видели бы вы ее вчера вечером.

Он вскинул голову:

– Вы хотите сказать, что вы ее видели?

– Вчера вечером в отеле «Гасиенда» у нас с ней состоялся довольно длинный разговор, который, впрочем, кончился несколько неожиданно: какой-то верзила, с которым она вместе путешествует, хватил меня по голове монтировкой. – И я дотронулся рукой до перевязанной головы.

– Черт знает с кем спуталась!

– Да, компания у нее не из лучших.

– Вообще, какая-то темная история, Арчер. Темная и довольно гадкая. Когда вчера вечером я находился у шерифа в Редвуд-Сити, в полицию позвонили из Атертона. В доме Кэтрин найден труп. Труп некоего Мерримена, агента по продаже недвижимости, с которым Кэтрин имела дело.

– Знаю. Труп Мерримена обнаружил я. И звонил тоже я.

– Вы?!

– Я не назвался, потому что всю ночь отвечать на вопросы мне не хотелось. Кстати, буду вам очень признателен, если вы скроете это от своих друзей в Редвуд-Сити. Почему же, на их взгляд, был убит Мерримен?

– Полиция считает, что он стал жертвой бандитского нападения. В заброшенных домах на Полуострове такое последнее время случается часто. Создается впечатление, Арчер, что целый слой нашего общества словно с цепи сорвался и угрожает современной цивилизации – если, конечно, нас еще можно назвать цивилизованными людьми. По сравнению с тем, что у нас происходит, «восстание масс» Ортеги[17]17
  Имеется в виду работа испанского философа Хосе Ортеги-и-Гасета (1883–1955) «Восстание масс» (1929–1930).


[Закрыть] – это еще цветочки.

– Вы все это почерпнули в полиции? Образованные же у нас полицейские стали!

– И не говорите! Естественно, полиция занимается не только розыском бандитской шайки. Я случайно узнал, что они хотят побеседовать с Кэтрин.

– Неплохая идея. Судя по всему, отношения между Кэтрин и Меррименом продажей дома не ограничились. Позавчера он явился в гостиницу и избил ее – возможно, из ревности, а возможно, из корыстных соображений: воры не поделили добычу.

– Вы что же, обвиняете мою родственницу в воровстве?

– Во всяком случае, общается она со всяким сбродом. Ответьте мне на один вопрос, мистер Тревор. Если предположить, что Феба мертва…

– Хорошенькое предположение!

– И тем не менее, если предположить, что Фебы нет в живых, кому может быть выгодна ее смерть?

– Никому, – отрезал он. – Для всех нас это будет тяжелейшим ударом и невосполнимой утратой.

– И все-таки. Ведь в семье есть деньги, и немалые.

Тревор наморщил лоб и пристально посмотрел на меня, теперь его глаза были не синего, а какого-то стального цвета.

– Я понимаю, на что вы намекаете. Но вы ошибаетесь, у Фебы своих денег нет.

– И имущества, которым по доверенности распоряжаются родственники, тоже нет?

– Нет, если бы такое имущество было, мы бы с женой знали.

– А ее жизнь застрахована?

Тревор задумался.

– Кажется, Гомер застраховал Фебу, когда она родилась.

– На какую сумму?

– На сто тысяч.

– А кто эти деньги получит, если с девушкой что-то случится?

– Родители, кто ж еще. – Тревор вздрогнул: – Странные вам приходят идеи в голову.

– Ничего не поделаешь, работа такая.

– Давайте начистоту. Не хотите же вы сказать, что Кэтрин убила собственную дочь, чтобы получить за нее страховку. Это ведь безумие.

– А разве сама Кэтрин не безумна? Я не психолог и не могу судить, что с ней, но вчера вечером она была абсолютно не в себе.

Тревор достал из стеклянной банки сигару в зеленой обертке, раскурил ее и, выпустив дым, сказал:

– Охотно верю, что в последнее время она не в своей тарелке, но ведь это не значит, что она способна на убийство.

– Она же могла не сама убить, а нанять убийцу.

– С каждым разом ваши идеи становятся все оригинальнее.

– Это не идея, а констатация факта.

– Пожалуйста, объяснитесь.

– Позвольте сначала задать вам один нескромный вопрос. Скажите, вы близкий друг семейства Уичерли?

– Хочется думать, что да, – сказал Тревор вполне искренне. – Гомеру я многим обязан, тем более – его отцу. К тому же, вы знаете, я женат на родной сестре Уичерли. А почему вы спрашиваете?

Я набрался смелости и выпалил:

– Вчера вечером Кэтрин попыталась нанять меня убить Бена Мерримена.

– Серьезно? Вы шутите.

– Она не шутила. Шутил я, пытаясь вызвать ее на разговор.

– В котором часу это было?

– Около двух ночи.

– Но Мерримен к тому времени был уже мертв. Полиция считает, что его убили часов в шесть-семь вечера.

– Кэтрин могла этого не знать – или забыла.

– Не понимаю.

– Она могла убить его или подослать к нему убийцу, а потом напрочь забыть об этом – в тот вечер она очень много выпила.

– Чертовщина какая-то! – воскликнул Тревор. – Вы хотите сказать, что Кэтрин подошла к вам и предложила деньги за убийство этого проходимца?

– Ну, положим, это я подошел к ней в баре отеля «Гасиенда». Она заметила, что у меня с собой пистолет, и завелась – а завести ее ничего не стоит.

– Про это можете мне не рассказывать. В день отплытия Гомера она закатила такой скандал, что вспомнить страшно. Но скандалист – это еще не убийца. Зачем, объясните, ей понадобилось убивать Мерримена?

– Он сам нарвался. Накануне он избил ее; впрочем, думаю, дело не только в этом.

Тревор вынул изо рта погасшую сигару и взглянул на нее с отвращением.

– Что вы подозреваете?

– Шантаж. Я в этом почти не сомневаюсь. Ведь Кэтрин – женщина с комплексами. Сколько она денег потратила – и все без толку. Видели бы вы гостиницу, в которой она остановилась. От «Чемпиона» до подворотни – один шаг.

– И все-таки на Кэтрин это совсем не похоже, – откликнулся Тревор, покачав своей большой головой. – Что с ней случилось, непонятно.

– Спросите лучше, что случилось с Фебой, и что Бен Мерримен имел против ее матери.

– Опять строите теории?

– А что делать? Факты ведь мне неизвестны.

– И мне тоже, однако я абсолютно уверен – вы заблуждаетесь. Родители убивают своих детей только в греческих трагедиях.

– Неужели? Почитайте газеты. Другое дело, что родители большей частью не дожидаются, пока их дети вырастут.

Тревор с ненавистью посмотрел на меня:

– Вы за свои слова отвечаете?

– Вполне, как это ни грустно. Впрочем, в убийстве вообще веселого мало.

– Вы действительно обвиняете Кэтрин в том, что она убила свою собственную дочь?

– Нет, но считаю, что этой гипотезой пренебрегать нельзя.

– А почему, собственно, вы делитесь своими гипотезами со мной?