Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 46 страниц)

– Как зовут доктора?

Он вздрогнул от неожиданности:

– От меня вы этого не узнаете.

– Обойдусь и без тебя. Если я сообщу полиции все, что знаю сам, они найдут ее в два счета. Давай все-таки попробуем обойтись без полиции, а?

Бобби сидел понурившись. Было трудно сказать, что в это время творилось в его молодой, горячей голове. Наконец он заговорил – короткими, отрывочными фразами:

– Это нечестно… ее нельзя наказывать… она не виновата… Она действовала неумышленно…

– Ты был с ней, когда она убила свою мать?

Он резко вскинул голову, лицо посерело.

– И был, и не был. Я ждал ее на улице, в машине. Феба не хотела, чтобы я шел с ней. Она сказала, что должна поговорить с матерью без свидетелей.

– Это произошло в Атертоне?

– Да. В тот вечер я отвез Фебу из Сан-Франциско в Атертон. Сама она сесть за руль не решилась – ужасно нервничала.

– В котором это было часу?

– Около восьми вечера. В тот день она встретилась на пароходе с матерью и обещала вечером к ней приехать. Они давно не виделись. Феба сказала, что до нашей свадьбы она обязательно хочет с матерью помириться. Но ничего не вышло. Ничего не получилось…

Он умолк. Я ждал.

– В доме она пробыла минут двадцать, и я решил, что все идет хорошо. Потом она вышла с… в руках у нее была испачканная кровью кочерга. Она попросила меня эту кочергу уничтожить. Я спросил ее, что произошло. Тогда она повела меня в дом. Перед камином с окровавленной головой лежала ее мать. Феба сказала, что мы с ней должны во что бы то ни стало избавиться от трупа и скрыть всю историю. – В глазах у него стоял ужас. Он закрыл их и продолжал говорить, как слепой, с закрытыми глазами: – Я хотел спасти ее от наказания. Вы не должны ее наказывать. Она сама не знает, что делает.

– Я не наказываю, Бобби. Наказывают другие. Но я сделаю для нее все, что смогу. Обещаю тебе.

– Если я скажу вам, где она, вы не пойдете в полицию?

– Нет, но ее отцу мне об этом рассказать придется. И полиции рано или поздно – тоже.

– Почему?

– Потому что совершено преступление.

– Ее посадят?

– Это будет зависеть от ее состояния, а также от разряда преступления. Ведь убийство убийству рознь. Бывает непреднамеренное убийство, убийство с отягчающими обстоятельствами, убийство при самозащите. Кроме того, Фебу могут признать невменяемой.

– Так оно и есть. Этой ночью я сам убедился, в каком она плохом виде. Несла что-то невразумительное, смеялась, плакала.

– А что говорит доктор, Бобби?

– Мне он ничего толком не сказал, ведь он думал, что это я подбил ее убежать из клиники. А было все наоборот: уйдя из больницы, Феба сама позвонила мне из автомата и попросила приехать в этот мотель. – И он оглядел комнату с таким отвращением, словно в этих стенах ему предстояло провести всю оставшуюся жизнь. – Увидев эту дыру, я решил немедленно увезти ее отсюда, но она боялась, что ее выследят. Целую ночь я уговаривал ее вернуться, а сегодня доктор сам ее разыскал, и мы с ним увезли ее обратно.

– Ты еще не сказал мне, где эта больница находится.

– И не скажу.

И Бобби в который уже раз подозрительно посмотрел на меня. Как и многие подростки, даже самые примерные, в обществе взрослых он чувствовал себя очень неуютно.

– Не упрямься, Бобби. Мы теряем драгоценное время.

– Ерунда. Я бы, например, с удовольствием сейчас принял снотворное, чтобы проснуться через десять лет.

– А я бы с удовольствием принял такое снотворное, чтобы проснуться десять лет назад. Впрочем, может, и к лучшему, что это нереально, ведь тогда бы я по второму разу совершил все те же ошибки. Или почти все.

Как видно, я попал в точку.

– Я тоже совершал непоправимые ошибки, – признался Бобби.

– В твоем возрасте это простительно. Но сейчас самое время, по-моему, остановиться.

– А что с нами будет?

– Не будем загадывать. Сейчас многое зависит от тебя. Отвези меня к ней, Бобби.

– Ладно, – согласился наконец он, в последний раз оглядевшись по сторонам. – Давайте поскорей уедем отсюда.

Я запер свою машину и пересел в «форд». Перекрикивая шум мотора, Бобби сообщил мне, что больница отсюда недалеко и что возглавляет ее психиатр Шерилл из Пало-Альто, тот самый, у кого консультировалась Феба, когда еще училась в Стэнфордском колледже.

– Она легла в больницу по собственной инициативе?

– Наверно. С ней ведь никого не было.

– А как она попала сюда из Сакраменто?

– Я даже не знал, что Феба в Сакраменто. Она так мне и не рассказала, чем занималась последние два месяца.

– Когда она вернулась на Полуостров?

– Вчера утром. По словам доктора Шерилла, в больнице она была в восемь утра.

– А когда сбежала из больницы?

– Вчера же, во второй половине дня. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения – она в безопасности.

Бобби остановился на светофоре, свернул направо в сторону Бейшора, и я вспомнил, что недалеко отсюда еще совсем недавно Стэнли Квиллан, зажмурившись от удовольствия и застыв в кресле, слушал у себя в магазине эстрадную музыку.

– У Фебы был с собой пистолет?

– Господь с вами! У нее нет оружия.

– Ты в этом уверен?

– У нее вообще ничего с собой не было. Только то, что на себе. Да и это чужое.

– Откуда ты знаешь?

– Платье висело на ней, как на вешалке. За последнее время она очень потолстела, но платье все равно было ей велико. Оно Фебе не шло, старило ее очень. В нем она была похожа на свою мать, когда…

Машина дернулась. В это время мы ехали по тихой тенистой улочке, названной в честь поэта Каупера[25]25
  Уильям Каупер (1731–1800) – английский поэт.


[Закрыть]. Бобби съехал на обочину и так резко затормозил, что я вынужден был оставить на ветровом стекле отпечатки пальцев.

– Ее мать лежала перед камином совершенно голая, – проговорил он срывающимся шепотом. – Толстая, белая… Мы завернули ее в одеяло и положили на заднее сиденье «фольксвагена». Мне пришлось согнуть ей ноги… – Он уронил голову на руль и стиснул его обеими руками с такой силой, что побелели суставы. – Вспомнить страшно…

– Зачем ты это сделал?

– Они сказали… Феба сказала, что иначе тело в машину не влезет. Нам ведь нужно было увезти труп. Не могла же она все это делать одна.

– А разве она была одна?

Он повернул склоненную на грудь голову в мою сторону:

– Нет, с ней был я.

– А еще кто?

– Больше никого. В доме мы были одни.

– Ты же сам сказал «они». Не могла же убитая посоветовать тебе согнуть ей ноги.

– Я просто оговорился.

– Так я тебе и поверил. Скажи лучше, кого еще ты пытаешься выгородить?

– Только не его.

– Значит, это был мужчина. Назови его.

На лице Бобби опять застыло упрямое выражение.

– Хочешь, я сам тебе его назову, – предложил я. – Уж не забрел ли в атертонский дом Бен Мерримен?

– Он не сказал, как его зовут.

Я порылся в кармане и достал изрядно помятую фотографию Бена Мерримена на блокноте.

– Этот?

– Да.

– Почему же ты раньше его не назвал?

– Вчера вечером Феба предупредила меня, чтобы я этого не делал.

– И даже не объяснила почему?

– Нет.

– И ты послушался невменяемую, даже не спросив ее, чем она руководствуется?

– Если честно, то мне и без всяких вопросов все было ясно, мистер Арчер. Я ведь во вчерашней газете видел фотографию этого человека. Его избили до смерти в том же самом доме. А теперь получится, что во всем виновата Феба.

Глава XXV

Больница, вытянутое одноэтажное здание, похожее на большое ранчо, была окружена старыми массивными деревянными особняками и современными многоэтажными домами и находилась в глубине квартала за колючей проволокой, протянутой за живой изгородью. Дорожка вилась вокруг большой изумрудной лужайки с расставленными на ней шезлонгами и пестрыми зонтами от солнца. В одном из шезлонгов посреди лужайки одиноко сидела седая женщина и смотрела на небо с таким видом, словно видит его впервые в жизни.

С аллеи к входной двери плавно подымался пандус для инвалидных колясок. В дверях было проделано окошечко, а рядом, на стене, – кнопка звонка. Я вылез из машины, а Бобби остался сидеть за рулем.

– Тебе нехорошо?

– Нет, все в порядке, но лучше я здесь вас подожду. Не хочу показываться на глаза доктору Шериллу – я ему не нравлюсь.

– Нет, ты мне понадобишься.

Бобби нехотя вылез из машины и вслед за мной поднялся по пандусу. Я нажал на кнопку звонка, и вскоре из окошечка в дверях выглянула медицинская сестра в белой шапочке:

– Что вы хотите?

– Поговорить с доктором Шериллом.

– По поводу пациента?

– Да, Фебы Уичерли. Я представитель ее отца, меня зовут Арчер. А это, – добавил я, сам удивляясь собственным словам, – ее жених, мистер Донкастер.

Сестра приоткрыла дверь, и мы оказались в длинном темном коридоре с зелеными стенами, куда выходило больше десятка дверей. Из дальнего конца коридора по направлению к нам, еле подымая ноги, словно водолаз по морскому дну, шел молодой человек в халате. У входа мы простояли несколько минут, а он так к нам и не приблизился.

– Входите, джентльмены, – позвал нас, распахнув одну из дверей, мужчина в белом халате.

Он вежливо пропустил нас вперед и закрыл за нами дверь. На первый взгляд доктор Шерилл мне «не показался»: длинные холеные усы, в темных карих глазах под толстыми стеклами – что-то женственное.

Маленький кабинет психиатра также оставлял желать лучшего: дубовый, совершенно пустой письменный стол с вращающимся стулом, кожаное кресло, кожаный диван – вот и вся мебель. Вся стена была завешена полками с книгами. Чего там только не было – от «Анатомии» Грея до подборки журналов «Психические болезни».

Бобби опустился было на диван, но боязливо вскочил и пристроился на ручке кресла; на диван же сел я, хотя, честно говоря, больше хотелось лечь.

Шерилл молча наблюдал из-под очков за нашими перемещениями.

– Слушаю вас, джентльмены.

Бобби обхватил руками колено и, подавшись вперед, спросил:

– Как Феба?

– Вы же расстались с ней всего два часа назад, молодой человек. Я уже говорил вам и могу повторить еще раз: девушке необходим полный покой на протяжении по крайней мере двух дней. Сегодня, мистер Донкастер, я вас к ней не пущу. – Говорил Шерилл спокойно, не повышая голоса, но очень твердо.

– Он приехал сюда со мной, – вступился за Бобби я. – Дело в том, что парень рассказал мне историю, которая может иметь самые серьезные последствия. Возможно, кое-что знаете уже и вы.

– Вы адвокат? – спросил меня Шерилл.

– Нет, частный сыщик. Гомер Уичерли, отец девушки, несколько дней назад нанял меня ее разыскать. До сегодняшнего разговора с Бобби я считал, что Фебы нет в живых, что ее убили, а теперь выясняется, что девушку следует отдать под суд.

– Отдать под суд, – эхом отозвался доктор. – А вы, стало быть, вершите правосудие, мистер Арчер?

– Нет, – ответил я, хотя в каком-то смысле я действительно вершил правосудие. – Я просто хочу, чтобы вы вникли в ситуацию.

– Спасибо, что объяснили.

– Я ничего еще вам не объяснил. На это потребовалось бы слишком много времени.

– Да, с временем у меня плоховато. Сейчас, например, я должен смотреть больного. Мы не могли бы поговорить попозже, если, разумеется, вы считаете, что это необходимо?

– Ждать мы не можем, – стоял на своем я. – Вы уже беседовали с Фебой?

– Толком нет. Собираюсь после обеда. Поймите, время у меня расписано по минутам. Я наметил наш с ней разговор на вчерашний вечер, но она сбежала. По счастью, сегодня она вернулась, причем по собственной воле.

– А в первый раз она обратилась к вам по своему желанию?

– Да, в прошлом году я смотрел Фебу дважды, а когда ей опять стало хуже, она явилась ко мне сама, поступив очень благоразумно. В этот раз, мне кажется, девушка в гораздо худшем состоянии, чем была год назад, однако то, что она пришла по собственной инициативе, – очень хороший знак. Сама, значит, понимает, что нуждается в помощи.

– А как она здесь оказалась?

– Вчера рано утром прилетела из Сакраменто, а из аэропорта в клинику доехала на такси.

– Почему же тогда во второй половине дня она сбежала?

– Трудно сказать. По всей видимости, Феба находилась в более тяжелой депрессии, чем я предполагал, и нуждалась поэтому в более тщательном надзоре. Я разрешил ей «свободный выход», и ее охватила паника. Надо было ее изолировать.

– В котором часу она сбежала?

– Примерно в это же время. Кстати о времени, мой пациент убьет меня, если я не приду вовремя. – Доктор Шерилл встал и взглянул на часы. – Сейчас десять минут шестого. Приходите в восемь, к этому времени я посмотрю Фебу, и мы сможем все обсудить.

– А где она сейчас?

– У себя в комнате, с дежурной сестрой. После вчерашней истории я рисковать боюсь. – И, метнув на Бобби испепеляющий взгляд, доктор добавил: – Я всю ночь ее разыскивал. Она ведь неординарная девушка.

Точно так же отзывался о своей племяннице и Тревор.

– Она серьезно больна? – спросил я.

Доктор развел руками:

– Вы от меня слишком многого хотите. На этот вопрос я пока ответить не могу. Думаю, впрочем, у нее просто депрессия. Она ведь на четвертом месяце беременности, к тому же не замужем, – отсюда и растерянность. Вдобавок в ее поведении много демонстративного.

– Что это значит?

– Это значит, что она не столько переживает свои страхи и фантазии, сколько их демонстрирует. – Терпение Шерилла оказалось не безграничным. – Впрочем, едва ли имеет смысл читать вам сейчас лекцию по психиатрии.

Я же терпением никогда не отличался.

– Когда будете беседовать с Фебой, стоило бы задать ей ряд конкретных…

– Боюсь, вы неправильно понимаете мои функции. Я не задаю вопросов, я жду ответов. А теперь прошу меня извинить.

Шерилл взялся за ручку двери.

– Спросите ее, она ли убила вчера Стэнли Квиллана, – крикнул я ему вслед. – Спросите ее, она ли позавчера вечером избила до смерти Бена Мерримена.

Шерилл повернулся. Лицо его потемнело.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно серьезно. В ноябре Феба убила кочергой свою мать. Донкастер – свидетель.

Шерилл перевел взгляд на Бобби, и тот молча кивнул.

– А кто те люди, которых вы назвали?

– Пара проходимцев.

– Вы утверждаете, что она их убила?

– Я ничего не утверждаю, я прошу вас спросить об этом ее. Если не хотите спрашивать сами, давайте спрошу я. От ответов Фебы зависит слишком многое. Ситуация – серьезней некуда.

– Понимаю, – кивнул Шерилл. – Я сейчас же с ней поговорю. Подождите меня здесь.

И доктор, запахнув халат, быстрым шагом вышел из кабинета. Бобби сел в кресло и окинул меня таким взглядом, будто ему все надоело, а я – больше всех. Что ж, на этого двадцатилетнего парня действительно свалилось слишком много всего одновременно. В наше время к несчастьям надо начинать готовиться сызмальства.

– Ты скрыл от меня, что она беременна.

– Поэтому мы и собирались пожениться.

– Отец ребенка – ты?

– Я. Это произошло прошлым летом в Медсин-Стоуне.

– И это тоже? Ты, я вижу, сделал все, чтобы этот городок вошел в историю.

Бобби опустил голову, а я встал с дивана, подошел к окну и через щель в опущенных жалюзи выглянул на улицу. Из окна открывалась окруженная высоким забором с десятифутовым проволочным заграждением территория клиники. В одном углу с раскрытым над головой красным зонтиком застыла, словно манекен, женщина в пестром платье. Лицо у нее было так сильно напудрено, что казалось, ее только что окунули в бочонок с мукой. По лужайке из конца в конец, шаркая ногами и уронив на грудь голову, вышагивал мужчина средних лет.

– Вы правда думаете, что она убила Мерримена? – едва слышно проговорил Бобби.

– Ты сам же так решил.

– Просто я боялся… – Он осекся.

– Мальчики, которые боятся, не ведут себя так, как ты.

– Я не мальчик. – Бобби положил сжатые в кулак руки на подлокотники кресла и приосанился.

– Кем бы ты ни был, мальчиком или мужчиной, тебе здорово досталось.

– Плевать. Если Феба… пропадет, мне безразлично, что со мной будет. От жизни я вообще никогда ничего не ждал.

Я снова опустился на диван.

– И все-таки жизнь продолжается.

– Моя – нет.

– Ты не прав, что бы ни было, нельзя на себе ставить крест. У тебя же есть хорошие качества: смелость, преданность.

– «Смелость, преданность» – все это пустые, ничего не значащие слова.

– Ошибаешься. На собственном жизненном опыте я убедился, что это далеко не так. Вообще жизнь – хорошая школа. Правда, сколько в такой школе ни учись, кончить ее нельзя. Один экзамен следует за другим.

– А вот мои экзамены позади. Теперь меня посадят за решетку и до конца жизни не выпустят.

– Очень в этом сомневаюсь. Какие у тебя отношения с полицией?

– С полицией?! Никаких.

– Расскажи, как ты увлекся Фебой Уичерли.

– Я не увлекся, а влюбился.

– Прямо вот так, взял и влюбился?

– Да. С первого взгляда. Увидел ее на пляже и сказал себе: «Это она».

– А раньше влюблялся?

– Нет, Феба – моя первая и последняя любовь. Будь она хоть трижды убийца.

Кажется, он попал в точку. Да, в смелости ему не откажешь. Или в упрямстве – что, впрочем, почти одно и то же.

– Раз уж зашла речь об убийствах, расскажи мне про Мерримена. Откуда он взялся?

– Откуда взялся? – Бобби облизнул усы. – Вошел в дом, и все. Дверь-то осталась открытой, а у него как раз в тот день была назначена встреча с миссис Уичерли. Войдя, он, наверно, услышал, что в доме кто-то есть: Феба плакала, а я, как мог, ее утешал. Мерримен вошел в гостиную и поймал нас на месте преступления. Он пригрозил, что вызовет полицию, но Феба упросила его этого не делать, и он уступил. Сказал, что выручит нас, но лишь в том случае, если мы тоже пойдем ему навстречу.

– Что имелось в виду?

– Дело в том, что Мерримен занимался продажей дома миссис Уичерли – для этого он, собственно, и приходил. А теперь, с ее смертью, продажа дома делалась нереальной, и Мерримен ужасно разозлился.

– Это он предложил спрятать тело?

– Да, мы ведь сначала хотели похоронить ее в саду, за домом. Но Мерримен нас отговорил, сказав, что рано или поздно труп найдут. Тогда мне пришла в голову мысль сбросить тело в море, и Мерримен помог мне отнести его в машину.

– Говоришь, убитая была раздета?

– Да, мы завернули ее в одеяло. – По лицу его пробежала судорога.

– А куда же девалась ее одежда?

– Лежала на диване.

– Ее Феба раздела?

– Нет. Вряд ли. Сам не понимаю, как это получилось, мистер Арчер. Я ведь тут же уехал.

– Оставив Фебу наедине с Меррименом?

– Да, пришлось. – У парня на лбу выступил пот, он вытер его тыльной стороной ладони и подпер голову рукой. – Мерримен выгнал меня и сказал, чтобы я не вздумал возвращаться. И я подчинился – выхода ведь у меня не было. Больше всего я тогда боялся, как бы он не засадил Фебу за решетку, хотя теперь знаю: есть вещи похуже тюрьмы.

Бобби тяжело вздохнул. Как видно, он только-только начинал приходить в себя после всего, что с ним произошло за последние два месяца. На него было страшно смотреть. Я встал и опять подошел к окну. Женщина с зонтиком стояла как вкопанная абсолютно в том же положении. Вид у нее был такой, словно последний раз она пошевелила рукой в 1928 году. В желто-зеленое небо взвилась стайка дроздов. Гулявший по лужайке мужчина вскинул голову и погрозил птицам кулаком.

Начинало смеркаться. Кто-то позвал «птицененавистника» в здание, и он послушно зашагал к дверям. Сестра в накинутой поверх халата куртке подошла к стоявшей под зонтом женщине, и они медленно двинулись к входу в клинику, еще минута – и дверь за ними захлопнулась.

В комнату тоже просочились сумерки, и вскоре совсем стемнело, однако ни Бобби, ни я свет включать не стали. Я замер, точно рыбка на дне темного аквариума.

Под рукой Бобби скрипнул кожаный подлокотник. В темноте видны были только его белое, как бумага, лицо и руки.

– Сам не понимаю, почему я это сделал, – раздался во мраке его голос. – Мне тогда казалось, что иного пути нет. А потом я стал ждать. Ждать и уповать на лучшее. Все надеялся: Феба даст о себе знать, что-то прояснится. А ведь надеяться было не на что. – Бобби помолчал, а затем дрожащим от отчаяния, низким голосом добавил: – Моя мать этого не переживет.

– Напрасно ты так за нее беспокоишься. Я вчера вечером с ней разговаривал.

– Вчера вечером она еще ничего не знала.

– Не скажи, она с самого начала боялась за тебя. Ей казалось, что у тебя на совести что-то есть.

– Правда?

– Да, она полагала, что ты совершил убийство и ее материнский долг – спасти тебя от полиции.

– Вот что значит родство душ, – невесело хмыкнул он. – Когда я возвращался домой на автобусе, то тоже чувствовал себя убийцей. Дорогой я заснул, и мне снилось, что я убил ее.

Я так и не понял, кого он убил во сне: Фебу, мать Фебы или же свою собственную мать. Впрочем, сейчас, в этой маленькой полутемной комнате все это почему-то перестало иметь значение.

Когда кабинет окончательно погрузился во мрак, а я – в полную прострацию, в комнату пулей влетел доктор Шерилл и с такой поспешностью захлопнул за собой дверь, будто за ним по пятам гнались преследователи, пытаясь ухватить его за полу развевающегося халата.

– Мистер Арчер! – вскричал он, включив настольную лампу. – Как мне связаться с отцом Фебы? Вчера я обещал ей этого не делать, но ситуация изменилась.

Изменился и сам доктор, его освещенное настольной лампой лицо выражало неподдельную тревогу.

– Гомер Уичерли должен сейчас быть в Терранове, и в принципе связаться с ним можно через местного шерифа, но сначала расскажите, что вам сказала Феба.

– Это тайна, – спокойно ответил доктор, но металла в его голосе прибавилось.

– Я эту тайну не выдам, – заверил его я.

– Простите, но, как врач, я имею право сохранять в тайне признания своих пациентов. Вам, законникам, этого не понять.

– Речь идет о ее невменяемости?

– Допустим. – Шерилл недоверчиво посмотрел на Бобби. – Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, мистер Арчер.

– Вы мне не доверяете? – обиделся Бобби. – Неужели вы думаете, что я подведу Фебу? За последние два месяца я, кажется, доказал, что умею молчать.

– В данном случае дело касается не только Фебы, – возразил психиатр. – Пожалуйста, подождите за дверью, мистер Донкастер. А еще лучше – на улице.

Бобби вскочил и с недовольным видом вышел.

– Девушка призналась в убийстве этих двух людей? – спросил я у Шерилла, когда тот закрыл за Бобби дверь. – Можете, если хотите, ответить только «да» или «нет».

Шерилл крепко стиснул губы и процедил «да».

– А какие у нее были мотивы?

– Она обрисовала ситуацию, которая сама по себе может служить мотивом для совершения преступления. Но я бы предпочел сейчас об этом не говорить.

– Очень жаль.

– Я не могу и не стану выдавать тайны своей пациентки, – заявил доктор и с неприступным видом откинулся на спинку стула.

– Возможно, это уже и не тайна, – успокоил его я. – От Бобби Донкастера я знаю, что Мерримен, войдя в дом миссис Уичерли в Атертоне, застал Фебу и Бобби на месте преступления. Воспользовавшись этим, он стал девушку шантажировать, причем к шантажу Мерримен прибегал далеко не впервые. До этого он со своим шурином Квилланом шантажировал мать Фебы, Кэтрин Уичерли. Теперь же с матери они переключились на дочь. Сначала они некоторое время продержали Фебу в квартире ее матери в Сан-Матео, а потом отвезли в захудалую гостиницу в Сакраменто, где девушка, по указке этих проходимцев, выдавала себя за свою мать – она потолстела, стала носить материнские платья и так далее. Делалось же все это для того, чтобы на имя покойной Кэтрин Уичерли продолжали поступать алименты, а главное, чтобы не уплыли денежки за проданный дом. Феба в роли своей матери была им нужна, чтобы получить по продажному векселю деньги в банке и передать выручку Мерримену.

– Да вы, я вижу, и без меня все уже знаете, – удивился Шерилл. – Какие подонки, жестокие, циничные! Но самое страшное во всей этой истории то, что их планы совпадали с желанием девушки наказать себя за убийство матери. Вдобавок она подсознательно стремилась к тому, чтобы отождествить себя с матерью, – заметил я это еще весной. Поэтому и ела она не столько по принуждению, сколько по внутренней потребности, а также из-за беременности.

– Это мне не очень понятно, доктор.

– Видите ли, подсознательное стремление потолстеть часто является проявлением тревоги и самоуничижения. У вас тяжело на душе, и вы пытаетесь как бы материализовать эту «тяжесть» в «тяжелом», тучном теле. Я, разумеется, упрощаю, но подобные случаи не раз приводились в специальной литературе: возьмите хотя бы ставшую классической историю болезни Эллен Уэст, описанную Бингсвангером. Еще более похожую картину мы наблюдаем в «Часе за пятьдесят минут» Линднера, популярном исследовании булимии. Я говорю «более похожую», потому что Эллен Уэст – душевно больная, а Феба – почти наверняка нет.

– Что же у нее, доктор? Ведь это сейчас крайне важно.

– Диагноз я пока поставить не могу. Мне кажется, девушка сама еще не решила, в каком мире находится: в реальном или в вымышленном. В принципе сейчас она страдает тем же неврозом, что и год назад, разница лишь в том, что сейчас она оказалась в сверхтяжелой жизненной ситуации. Она и сама все время повторяет, что живет в аду. – Шерилл сочувственно улыбнулся.

– А почему она обратилась к вам год назад?

– Этого я так до конца и не понял. Феба была у меня всего дважды и держалась очень замкнуто, разговорить ее мне так и не удалось. По всей видимости, поводом для консультаций были семейные неурядицы. Ее мать как раз в это время разводилась с отцом, и Феба обвиняла в разводе себя.

– Она объяснила вам, почему?

– Если я правильно понял, разрыв между родителями был вызван какими-то анонимными письмами. Они-то, по ее словам, и явились «последней каплей».

– Значит, эти письма написала Феба?

– Не исключено. Они не давали ей покоя. Впрочем, надо иметь в виду, что девушка, как и полагается невротикам, склонна во всем брать вину на себя. И в этом смысле шантажисту Мерримену, конечно же, повезло.

– Повезло, да не очень. Он ведь сам стал ее жертвой.

Шерилл взглянул на меня с таким видом, словно собирался заговорить, однако в последний момент передумал и стал набивать трубку из кожаного кисета. Пламя от зажженной спички заплясало на толстых стеклах его очков, и через мгновение желтый свет от настольной лампы потонул в клубах синего табачного дыма. Шерилл прищурился, словно пытаясь рассмотреть в этом дыму что-то очень важное.

– Все мы будем жертвами, Арчер, до тех пор, пока не прекратим жертвовать друг другом. Только не подумайте, что я жалею Мерримена. Он получил по заслугам. Как, впрочем, и все мы.

– Верно, все мы рано или поздно умрем. Плохо только, что его убийцей суждено было стать этой несчастной девушке.

– Она не сама его убила, – сказал доктор. – Уверяет по крайней мере, что не сама. Не надо бы мне вам все это рассказывать, но вы и так уже столько знаете, что скрывать от вас остальное просто глупо. Феба воспользовалась услугами профессионального убийцы, который покончил с Меррименом и с этим… как звали второго шантажиста?

– Квиллан, Стэнли Квиллан. Она назвала вам имя этого профессионального убийцы?

– Феба говорит, что имя убийцы осталось ей неизвестно. По ее словам – в правдивости которых я, по правде говоря, сомневаюсь – она встретилась с ним в баре отеля «Гасиенда», неподалеку от Сакраменто. В тот вечер Феба много выпила и, когда ей подвернулся этот тип, пребывала в мрачном, мстительном настроении. Они разговорились и, заметив, что у него с собой пистолет, она зазвала его к себе в номер и заплатила ему за убийство своего мучителя. Вот вам ее рассказ.

– Но вы ей не поверили?

– Как вам сказать? С одной стороны, в ее рассказе много явно невыдуманных подробностей, с другой же – что-то не верится, чтобы случайный знакомый в баре согласился за деньги совершить убийство.

– А внешность наемного убийцы она вам описала?

– Да, причем довольно подробно – при галлюцинациях или в бреду таких подробностей обычно не бывает. Это, безусловно, не вымышленный, а реальный человек. Ему лет сорок, у него довольно грубые, но правильные черты лица, темные волосы, серые глаза, рост – больше шести футов, он широкоплечий, мускулистый, похож на спортсмена. Феба говорит, что сначала она даже приняла его за профессионального боксера. – Шерилл выпустил дым и посмотрел сквозь него на меня. – Между прочим, этот тип очень похож на вас.

– Ничего удивительного, это я и был.

– Не понимаю… – Он вынул трубку изо рта. – Не хотите же вы сказать, что Феба наняла вас убить этих проходимцев?

– Да, она подбивала меня ликвидировать Мерримена. Произошло это два дня назад, и Мерримена к тому времени уже не было в живых. Прикинувшись дурачком, я вступил с ней в разговор, потому что считал, что она – Кэтрин Уичерли, и мне хотелось выяснить у нее, при каких обстоятельствах погиб Мерримен. Но про смерть Мерримена она ничего не знала – во всяком случае, сделала вид, что не знает. Она просто желала его смерти – постфактум, так сказать.

– Мне, выходит, она солгала. – В глазах Шерилла затаилась обида. – А может быть, вообще все, что она говорит, – сплошная ложь? – снова оживился он. – И она просто пытается взвалить всю вину на себя?

– Есть всему этому и другое объяснение: Феба призналась в том, чего не было, чтобы не признаваться в том, что действительно имело место. – Я встал. – А почему бы не спросить об этом саму Фебу?

– Вы хотите, чтобы мы пошли к ней вдвоем?

– А почему бы и нет? Я ведь живое свидетельство того, что она говорит неправду. Нужно же наконец довести это дело до конца.

– Да, но, боюсь, девушка сейчас в очень неважном состоянии.

– Мы с вами не лучше, – возразил я. – Большего вреда, чем Мерримен и Квиллан, я ей все равно не причиню. И потом, вы же сами сказали, что она еще окончательно не решила, в каком мире находится: в реальном или в иллюзорном. Вот и давайте совместными усилиями вернем ее в реальный мир.