Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

Глава III

Пансион находился на пригорке, поэтому вход сзади в подвал был на уровне первого этажа. Во дворе стояло несколько машин. Изнутри, из самой дальней комнаты подвального помещения, доносились звуки, очень напоминавшие громкие стоны и истошные крики. Пройдя коридором, заставленным коробками, ведрами и швабрами, я вошел в мастерскую. Окон не было, и комната освещалась висевшей под потолком электрической лампочкой.

У верстака ко мне спиной стоял широкоплечий парень и строгал зажатую в тиски доску. В его коротко стриженных рыжих волосах застряли опилки, под ногами хрустели стружки. Некоторое время я молча смотрел, как он энергично орудует рубанком, как под майкой перекатываются огромные мускулы, а затем окликнул его:

– Бобби!

Он резко повернулся к двери. Живые зеленые глаза. На верхней губе еле заметные рыжеватые усики. Если бы не поджатый рот и тяжелый материнский подбородок, он был бы хорош собой.

– Вы ко мне, сэр?

Когда он узнал, кто я такой и по какому делу, то попятился к увешенной инструментом стене и затравленно огляделся по сторонам, словно я нарочно заманил его сюда. В его руке угрожающе сверкнул острым лезвием рубанок.

– Надеюсь, вы не думаете, что я к этому причастен?

Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась натянутой и какой-то жалкой. Трудно сказать, чего он боялся: сыщика, разыскивающего без вести пропавшую, или же вообще всего на свете.

– К чему «к этому»?

– К исчезновению Фебы.

– Если причастен, самое время сообщить об этом.

Его зеленые живые глаза погасли. Он в замешательстве посмотрел на меня и, изобразив гнев, крикнул:

– Да вы что, с ума сошли?! – Перебор. – С чего вы взяли, что я сюда замешан? – Он явно сам себя накручивал.

– Ты же первый заговорил на эту тему.

Он попытался – на манер своей мамаши – прикусить усики нижними зубами. Вообще, мне показалось, он еще не решил, кому подражать – отцу или матери.

– Ладно, Бобби, поговорим начистоту. Ты же был другом Фебы, иначе бы я к тебе не обратился.

– А с кем вы уже беседовали?

– Какая разница. Ты ведь дружил с ней, верно?

Тут он заметил, что сжимает в руке рубанок, и положил его на верстак.

– Я жить без нее не мог, – признался он, по-прежнему не смотря мне в глаза. – Это что, преступление?

– Бывает, что и преступление.

– Чего вы ко мне привязались? – Он медленно поднял голову. – Говорю же, я жить без нее не мог. И сейчас не могу. Уже два месяца жду не дождусь, когда она объявится, а тут еще вы со своими вопросами!

– Не ждать надо, а действовать.

– Что значит «действовать»? – Он развел руками, увидел, что они испачканы, и вытер их об грязную майку. – Что вы имеете в виду?

– Надо было пойти в полицию.

– Я хотел… – Сын своей матери: орудует челюстью, как мышеловкой.

– Что, мать не пустила?

– Я этого не говорил.

– Зато я говорю.

– Кто же это вам про нас лжет, а? Вы с кем разговаривали?

– С твоей матерью и с одной студенткой из пансиона.

– Допрашивать мать вы не имели никакого права. Она ничего плохого не сделала. Мать подумала, что Феба отправилась со своим отцом в плаванье. И я, между прочим, тоже так решил, – добавил он, помолчав. – Мы ждали от нее вестей. Мы же не виноваты, что она не писала. Могла бы хоть открытку прислать – распорядиться насчет вещей.

– Почему же от нее не было писем, как ты думаешь?

– Понятия не имею. Честное слово.

Все время оправдывается. «Может, я его напугал, надо бы с ним помягче», – подумал я и решил сменить тактику.

– Меня интересуют ее вещи. Не скажешь, где они?

– Пожалуйста, ее вещи на складе. Пойдемте. – Ему явно не терпелось поскорее уйти отсюда.

Нырнув под клапанами огромного котла и открыв ключом угловую дверь, Бобби ввел меня в крохотную каморку. Через высокое грязное окно в комнату пробивался слабый дневной свет, и Бобби повернул выключатель. При свете электрической лампочки я увидел несколько сложенных в углу чемоданов и шляпных коробок, а рядом – большой дорожный сундук, обклеенный ярлыками американских и иностранных отелей.

Когда Бобби Донкастер отпер своим ключом сундук и поднял крышку, изнутри пахнуло лавандой и юностью. Чего там только не было: бесконечные платья, юбки, свитера, кофточки, дорогое пальто с бобровым воротником. Щупая пальцами пальто, я поймал на себе ревнивый взгляд Бобби.

– Чемоданы тоже ее?

– Да.

– А в них что?

– Самые разные вещи: одежда, туфли, шляпы, книги, драгоценности, косметика.

– А ты откуда знаешь?

– Я эти чемоданы сам укладывал. Думал, Феба напишет, куда их послать.

– А почему ты не отправил их ей домой?

– Как-то не хотелось… Не хотелось, наверно, с ними расставаться. Кроме того, Феба говорила, что дома никого не будет, вот я и решил, пусть пока здесь полежат. Тут они у меня в целости и сохранности.

– Много, я смотрю, у нее вещей осталось, – сказал я. – Что ж она с собой-то взяла?

– По-моему, только дорожную сумку.

– И вы с матерью решили, что Феба отправилась в кругосветное путешествие с дорожной сумкой?

– По правде говоря, я не знал, что и думать. Если вы полагаете, что я знаю, где она, то вы ошибаетесь. Сильно ошибаетесь. Одна надежда на вас, – добавил он уже мягче.

– Ты можешь мне помочь.

Он очень удивился. Он вообще легко удивлялся.

– Каким это образом?

– Если расскажешь все, что ты про нее знаешь. Но сначала давай посмотрим, что в чемоданах.

Я опять стал рыться в вещах, но ничего интересного – писем, фотографий, дневника, записной книжки – так и не обнаружил. Очень возможно, все это Бобби предусмотрительно из чемоданов извлек.

– Это все?

– По-моему, да. Я вроде бы уложил то, что нашел. Помогала мне Долли Лэнг. Она жила… живет с Фебой в одной комнате.

– А на память ты ничего из ее вещей себе не брал?

– Нет. – Он смутился. – Такого за мной не водится.

– У тебя есть ее фотография?

– К сожалению, нет. Мы никогда фотографиями не обменивались.

– Ты говорил, что у нее остались книги. Где они?

Бобби вытащил из-за сундука тяжелую картонную коробку, в которой лежали книги, в основном учебники и справочные издания: зачитанные французская грамматика и словарь Ларусса, антология английских поэтов-романтиков, том Шекспира, несколько романов, в том числе романы Достоевского в английском переводе, пособия по психологии и экзистенциализму в мягких обложках. На форзаце значилось «Феба Уичерли» – судя по мелкому, четкому почерку, особа тонкая, чувствительная.

– Что она за человек, Бобби?

– Феба – необыкновенная девушка.

Можно подумать, что я в этом сомневался.

– Опиши мне ее, пожалуйста.

– Попробую. Для женщины она довольно высокого роста – пять футов, семь с половиной дюймов, стройная. Прекрасная фигура, красивые стриженые волосы.

– Какого цвета?

– Темно-русые, она почти блондинка. Мне она казалась очень хорошенькой, хотя некоторые бы со мной, наверно, не согласились. Когда ей было хорошо, когда она была в ударе, она была очень красива. У нее потрясающие темно-синие глаза и обворожительная улыбка.

– Насколько я понимаю, хорошо ей было далеко не всегда.

– Да, проблемы у нее были.

– Она делилась с тобой своими неприятностями?

– Не особенно. Но я знал, что у нее не все гладко. Вы, думаю, слышали: у нее разошлись родители. Но на эту тему она говорить не любила.

– Она что-нибудь рассказывала тебе про письма, которые ее родители получили прошлой весной?

– Какие письма?

– Письма с нападками на ее мать.

Он покачал головой:

– Первый раз слышу. Она вообще ни разу не говорила мне про свою мать. Это была запрещенная тема.

– И много у нее было таких запрещенных тем?

– Немало. Она не любила вспоминать прошлое, вообще говорить о себе. Детство у нее было трудное: родители никак не могли ее между собой поделить, и на Фебе это сказалось.

– В каком смысле?

– Ну, например, она сомневалась, надо ей иметь детей или нет, – думала, что из нее выйдет плохая мать.

– А вы обсуждали эту тему?

– Конечно, ведь мы собирались пожениться.

– Когда?

Он замялся и молитвенно поднял глаза на висевшую под потолком лампочку.

– В этом году, после окончания колледжа. Мы твердо решили. – Он оторвал глаза от гипнотической лампочки. – Что я теперь буду делать – не знаю.

– Странно, что твоя мать ни словом обо всем этом не обмолвилась. Она была в курсе ваших планов?

– Конечно. Сколько у нас с ней об этом разговоров было! Она считала, что мне еще рано жениться. Да и Фебу она недолюбливала.

– Почему?

Он криво усмехнулся:

– Просто мать меня к ней ревновала. И потом, она вообще не любила богатых.

– А ты?

– Мне безразлично, богатая она или нет. Справлюсь и без ее денег – учусь ведь я хорошо. По крайней мере учился хорошо – только в этом семестре стал отставать. Ничего, подтянусь – у меня ведь еще есть пара недель в запасе.

– А что произошло в этом семестре?

– Вы же сами знаете, – отозвался он, в растерянности смотря на раскрытые чемоданы. Зеленые глаза полузакрыты, нижняя губа оттопырена. – Давайте уйдем отсюда, – выговорил он наконец, энергично тряхнув головой.

– Почему же? Разговаривать и здесь неплохо.

– Я вообще не хочу больше с вами разговаривать. Мне надоели ваши намеки. Вы все время пытаетесь уличить меня во лжи.

– Просто мне кажется, Бобби, что ты от меня что-то скрываешь. Мне нужна полная информация.

– Не можем же мы стоять здесь целый день.

– Кто ж тебя заставляет стоять – садись.

Он даже не пошевелился.

– А что вы еще хотели узнать?

– Как она училась? – решил я задать нейтральный вопрос.

– Очень неплохо, на «хорошо» и «отлично». Феба специализировалась по французскому языку, она вообще была к языкам способна. В Болдер-Бич, по ее словам, ей было легче, чем в Стэнфорде, – здесь она чувствовала себя более раскованно.

На его лице вновь заиграла непроизвольная кривая улыбочка. Создавалось впечатление, что он сам над собой смеется.

– Что значит «более раскованно»?

– Я не специалист, – сказал он, неуклюже поводя своими могучими плечами. – Но нервы у нее никуда не годились – это сразу было видно. Сегодня она веселей некуда, а завтра мрачнее тучи. Я сказал, что ей необходимо пойти к врачу, но она ответила, что уже к психиатру обращалась.

– Когда?

– В прошлом году, в Пало-Альто. Впрочем, по-настоящему лечиться она не стала. Сходила пару раз на консультацию – и все.

– Как звали врача?

– Не знаю. На этот вопрос вам скорее ответит ее тетка, миссис Тревор. Она живет неподалеку от Пало-Альто.

– Ты Треворов знаешь?

– Нет.

– А других ее родственников?

– Нет.

– А с Фебой ты давно знаком?

Он ответил не сразу:

– С сентября, с тех пор, как она здесь учится. Меньше двух месяцев.

– И вы уже решили пожениться?

– Я-то сразу решил. Только ее увидел.

– Когда это было?

– В сентябре. Она пришла посмотреть комнату, а я в это время кухню красил.

– Странно, а я понял, что вы раньше познакомились.

– Значит, плохо поняли.

– Разве ты не познакомился с Фебой прошлым летом на пляже и не уговорил ее перевестись в здешний колледж?

Он глубоко задумался. На его лице и в глазах появилось какое-то отсутствующее выражение, и мне вдруг пришло в голову, что дело, за которое я взялся, – самое что ни на есть банальное: парень сошелся с девушкой, увидел, что она вот-вот проговорится, и убил ее.

– Ну да, – признался он наконец. – Так оно, собственно, и было.

– А зачем же тогда соврал?

– Не хотел, чтобы мать узнала.

– Я же не твоя мать.

– Да, но ведь вы уже с ней беседовали и, возможно еще будете.

– А почему ты скрывал это от матери?

– На всякий случай. Знай она, что мы с Фебой знакомы, она могла бы отказать ей в комнате. Мать у меня человек подозрительный.

– Какое совпадение, и я тоже. Ты с Фебой спал?

– Нет. А и спал бы – ваше-то какое дело! Мы уже взрослые.

– Совершеннолетние, так скажем. Так спал или нет?

– Говорю же, нет. Когда хочешь на девушке жениться, никаких глупостей себе с ней не позволяешь. Мне, по крайней мере, так кажется.

– Где же вы познакомились?

– В местечке под названием Медсин-Стоун, к северу от Кармела. Я поехал туда в августе на недельку. Слышал, что в тех краях отличный серфинг. Феба жила там в это время у Треворов, и мы познакомились на пляже.

– «Мы познакомились» или ты с ней познакомился?

– Не передергивайте. Я учил ее серфингу, она рассказала, что хочет перевестись в другой колледж, и я порекомендовал ей Болдер-Бич. В Стэнфорде она бы все равно не осталась.

– И ты снял ей квартиру.

– Она сама попросила меня найти ей комнату в пансионе, – сказал он, покраснев.

– С милым и в шалаше рай.

Бобби стиснул кулаки, на его загорелых плечах огромными буграми вздулись мышцы. В какой-то момент мне показалось, что он собирается меня ударить. Что ж, может, это и к лучшему: глядишь, в сердцах и проговорится. Но парень сдержался.

– Шутите-шутите. Да, два месяца я был счастлив, как в раю, зато потом наступил кромешный ад.

– Когда ты виделся с ней в последний раз?

Этот вопрос не застал его врасплох.

– Утром второго ноября, в пятницу. Ранним утром. В тот день она уезжала на машине в Сан-Франциско проводить отца и попросила меня подкачать ей шины и проверить уровень масла, что я и сделал. Моя машина в это время была неисправна, и Феба подвезла меня до колледжа. С тех пор я ее больше не видел. – Последние слова он произнес без всякого выражения.

– Какая у нее была машина?

– Двухдверный зеленый «фольксваген» 1957 года.

– Номер машины помнишь?

– Нет, но его можно узнать у перекупщика. Машина подержанная, Феба купила ее в Болдер-Бич, в «Импортед моторс».

– Задолго до отъезда?

– Примерно за месяц, может, больше. Она вдруг решила, что ей позарез нужна машина: автобусное сообщение здесь неважное.

– Перед отъездом у нее было нормальное настроение?

– Вроде бы ничего. Фебу ведь не поймешь, у нее настроение каждый день меняется.

– Она говорила, как собирается провести выходные?

– Нет, не говорила.

– И когда вернется, тоже не сказала?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я ее не спрашивал. И так было ясно, что приедет она либо в воскресенье поздно вечером, либо в понедельник утром.

– Случайно не знаешь, она должна была встретиться с кем-то в Сан-Франциско, кроме отца?

– Не в курсе.

– И ты даже не поинтересовался, какие у нее планы на выходные?

– Нет.

– Как ты думаешь, чем она могла заняться, попрощавшись с отцом и сойдя на берег?

– Что-то не соображу, – сказал он, однако по его бегающим зеленым глазам видно было, что кое-какие соображения на этот счет у него имеются.

Тут он внезапно переменился в лице, опустил голову, цвет его кожи приобрел какой-то зеленоватый – под стать глазам – оттенок.

– Вспомни, может, ты все-таки поехал вместе с ней в Сан-Франциско?

Он замотал низко опущенной головой.

– Где ты провел тот уик-энд, Бобби?

Он с интересом посмотрел на свои руки – словно видел их впервые.

– Нигде.

– Нигде?!

– Я хочу сказать, здесь, дома.

– Бобби был здесь со своей матерью, где ему и надлежит быть, – раздался у меня за спиной голос миссис Донкастер. – В пятницу он заболел гриппом, и я до понедельника продержала его в постели.

Я сделал шаг в сторону и перевел взгляд с сына на мать. Не сводя глаз с ее угрюмого лица, он едва заметно кивнул. В этот момент это был сын своей матери.

– Это правда, Бобби? – переспросил я.

– Да, конечно.

– Стало быть, мне вы не верите? – процедила старуха. – Что ж, если вы считаете, что я лгу, так прямо и говорите, чтобы я могла заявить на вас куда следует. Мой сын и я – законопослушные граждане, и мы не потерпим клеветы от таких, как вы.

– Ты когда-нибудь попадал в беду, Бобби?

Юноша промолчал, предоставив ответить на этот вопрос матери.

– Мой сын – честный человек, – выпалила она, – и в беду он никогда не попадал – не попадет и теперь. Если же он имел несчастье связаться с глупой девчонкой, это еще вовсе не означает, что его можно безнаказанно смешивать с грязью. И зарубите себе на носу, мистер: если вы вознамерились запятнать наше доброе имя, мы сумеем за себя постоять. Распускайте ваши грязные сплетни где-нибудь в другом месте, если сами не хотите ответить по закону!

С этими словами она подошла к сыну и властно, словно это была ее личная собственность, прижала его к себе. Когда я уходил, они не отрываясь смотрели друг на друга.

С моря дул сильный ветер. В бившихся о парапет волнах играли солнечные блики.

Глава IV

Я вернулся в колледж, и Гомер Уичерли подсел ко мне в машину. Он был сердит и расстроен. Ему не повезло: время было обеденное, большинства работников колледжа на месте не оказалось, и поговорить ему удалось лишь с юристкой из деканата; она, как выяснилось, даже знала Фебу в лицо, но причины отсутствия девушки были ей неизвестны, а к истории, которую ей рассказал Уичерли, она отнеслась без большого интереса: в конце концов, многие студенты выбывают из колледжа без всякого предупреждения.

Встреча с деканом была у него назначена на более позднее время, и Уичерли попросил меня отвезти его в гостиницу «Болдер-Бич», а когда мы приехали, пригласил меня на обед. Последний раз я ел в три часа утра и с удовольствием согласился.

Большое старомодное здание курортного отеля, построенное в испанском стиле, находилось за городом, в парке, на самом берегу моря. Обстановка летнего домика, куда привел меня Гомер Уичерли, была под стать ему самому: громоздкая, богатая и нелепая. Официант говорил с немецким акцентом, а меню было составлено по-французски.

– Вы еще не рассказали, что удалось выяснить вам, – сказал Уичерли, когда официант взял у нас заказ и вышел из комнаты. – Наверняка у вас есть какие-то новости.

Я вкратце сообщил ему все, что узнал от троих свидетелей, однако про подозрения, которые вызвал у меня Бобби Донкастер, говорить не стал: напускать на него разгневанного отца смысла не имело; я предпочитал, чтобы Бобби пока что оставался вне подозрений.

– Получается, – закончил я, – что ваша дочь собиралась провести уик-энд в Сан-Франциско, а затем вернуться сюда, однако что-то, по-видимому, ей помешало.

Мы сидели у окна и поедали друг друга глазами. Подавшись вперед и стиснув мое колено своей толстой рукой, Уичерли навалился на меня всем своим весом; издали его загорелое запястье, покрытое густым слоем выгоревших на солнце волосков, было похоже на поле колосящейся пшеницы. От его тяжелого тела – да и от встревоженного лица почему-то тоже – исходила какая-то неуправляемая слепая сила.

– Значит, вы думаете, Феба могла стать жертвой преступления? Говорите прямо.

– Не исключено. Ведь последний раз ее видели в таком районе Сан-Франциско, где человека могут за трамвайный билет убить. У нее же была с собой крупная сумма денег. Мне кажется, вы должны обратиться непосредственно в городскую полицию.

– Не могу. Хватит с меня той грязи, которой меня во время развода обливали газеты. И потом, я просто не в состоянии поверить, что Фебу убили. – Он снял руку с моего колена и приложил ее к груди. – Я сердцем чувствую, что моя дочь жива. Не знаю, где она, что делает, но уверен: она жива.

– Очень возможно. И все же лучше было бы действовать так, как будто ее в живых нет.

– Вы что же, хотите, чтобы я перестал надеяться?

– Я этого не говорил, мистер Уичерли. Я ведь только сегодня взялся за ваше дело. Если хотите, чтобы я вел его один, без посторонней помощи, я согласен.

– Именно этого я и хочу.

Официант тихонько постучал в дверь, внес поднос с тарелками и расставил их перед нами на столике. Уичерли набросился на еду, как будто не ел целую неделю. Он ел, а по лицу его струился пот.

Я жевал бифштекс и смотрел в окно. Густой вечнозеленый парк спускался к набережной, на которую накатывались волны. Двое аквалангистов в черных купальных костюмах, невзирая на холод, смело входили в январское море, шлепая ластами по воде, словно плавниками – спаривающиеся тюлени. На горизонте маячили раздувающиеся на ветру паруса.

Я попытался вообразить, как Уичерли путешествует по далеким морям. От Тихого океана у меня почему-то остался в памяти запах пороха и огнемета; что же касается Уичерли, то его я вообще плохо себе представлял: порассуждать о своих чувствах он любил, но сам пока оставался для меня такой же загадкой, как и местопребывание его дочери.

– Да, чуть не забыл, – сказал я. – В разговоре с Долли Лэнг, соседкой Фебы по комнате, выяснилась еще одна вещь. Ваша дочь, оказывается, толковала ей о каких-то письмах, которые прошлой весной пришли на ваш адрес. По словам Долли, эти письма очень ее тревожили.

– Что именно она вам рассказала? – Уичерли бросил на меня беспокойный взгляд.

– Слово в слово передать вам ее рассказ я не могу. Долли трещала без умолку, а записей я не вел. Насколько я понял, автор письма клеветал на вашу жену.

– Да, в этих письмах действительно сообщались малоутешительные подробности.

– Автор писем вам угрожал?

– Пожалуй, хотя и не прямо.

– И вашей бывшей супруге тоже?

– В письмах содержалась угроза нам всем. Адресованы они были всей семье – поэтому Феба и прочитала первое письмо.

– А сколько всего было писем?

– Два. Они пришли с разницей в один день.

– А почему вы мне сами ничего про них не рассказали?

– Мне и в голову не могло прийти, что анонимные письма имеют какое-то отношение к исчезновению Фебы, – спокойно ответил Уичерли, однако его ровный голос никак не вязался с обильно выступившим на лице потом. Он вытер салфеткой вспотевший лоб и добавил: – Я не знал, что Феба из-за них расстраивалась.

– И тем не менее это так. Долли говорит, что Феба винит в этих письмах себя.

– Не понимаю.

– Вот и я тоже не понимаю.

– Странно, очень странно. Разумеется, первое письмо не могло ее не шокировать. В это время были пасхальные каникулы, Феба жила дома и в то утро сама спустилась за почтой. Письмо было адресовано всем членам семьи – иначе бы она его не вскрыла. Прочитав анонимку, Феба передала ее мне. Я хотел было спрятать письмо от Кэтрин, но моя сестра Элен его заметила и за завтраком…

– А что все-таки говорилось в этих письмах? – решил я наконец прервать его сбивчивые объяснения.

– Второе письмо мало чем отличалось от первого. И в том и в другом было столько гадостей, что и повторять не хочется.

– Ваша жена обвинялась в измене?

Уичерли угрожающе вознес над пустой тарелкой вилку с ножом и ответил:

– Да.

– И вы поверили?

– Я не знал, что и думать. По зловещему тону этих посланий я заключил, что автор – психопат. Однако своей цели он добился.

– В каком смысле?

– Из-за них семейные скандалы участились. Кэтрин требовала, чтобы я не сидел сложа руки. Она обвиняла меня в малодушии, хотя я со своей стороны сделал все возможное, чтобы узнать, кто клеветник, и положить этому безобразию конец. Я даже нанял…

Он запнулся.

– Детектива?

– Да, – вынужден был признать он. – Человека по имени Уильям Мэки, из Сан-Франциско.

– Я с ним немного знаком. К какому же выводу он пришел?

– По сути дела, ни к какому. Шериф Хупер высказал предположение, что автор письма – это либо недовольный, либо бывший работник на одном из моих предприятий. Но у нас ведь огромное количество служащих, и не только в долине, но и во всем штате, и текучесть кадров в нашем деле очень велика.

– Автор писем денег не вымогал?

– Нет. Насколько я понимаю, им руководила только лютая злоба.

– О Фебе в письмах что-нибудь говорилось?

– Вроде бы нет. Нет, не говорилось. Да она бы вообще про них не узнала, если бы в тот день не открыла почтовый ящик. К ее исчезновению эти письма отношения не имеют, я в этом абсолютно уверен.

– А я – нет. Скажите, на конвертах был местный почтовый штемпель?

– Да, их опустили в Медоу-Фармс. Это-то и плохо, ведь тогда получается, что автор – наш знакомый, быть может, человек, которого мы видели каждый день. В письмах ощущалась личная злоба, отчего шериф и решил, что их отправил какой-нибудь уволенный служащий.

– А вы сами кого-то подозреваете?

– Никого.

– У вас есть враги?

– Мне кажется, нет.

С этими словами Уичерли изобразил на лице вымученную улыбку, и я понял, что рассчитывать на него бессмысленно. Это был слабый, жалкий человек, который попал в беду и изо всех сил старается сохранить хорошую мину при плохой игре.

– И с кем же, по мнению автора письма, ваша жена вам изменяла?

Его рука забилась на скатерти, точно выброшенная на берег рыба.

– Понятия не имею. В письме об этом не говорилось ни слова. Очень может быть, этого человека и в природе-то нет. У нас с Кэтрин не все было гладко… – Фраза умерла, не успев родиться.

– Как эти письма были подписаны?

– «Друг семьи», с вопросительным знаком впереди.

– Впереди? Да это же испанская пунктуация.

– Да, на это и моя сестра Элен обратила внимание.

– Письма были написаны от руки?

– Нет, отпечатаны на машинке, в том числе и подпись. Мэки, мой частный детектив, сказал, что по шрифту берется обнаружить марку пишущей машинки – если, конечно, я на это не пожалею времени и денег. Время – его, деньги – мои. Но я от его услуг отказался: больше подметных писем не было, к тому же мне не хотелось, чтобы он совал нос в мою личную жизнь.

– Очень было бы любопытно взглянуть на эти письма Где они?

– Я отобрал их у Мэки и уничтожил. Надеюсь, вы понимаете, какими соображениями я при этом руководствовался.

Он попытался было изложить мне эти соображения, но мне в них вникать не хотелось. В конце концов, меня наняли искать дочь, а не нянчить ее отца. Я встал.

– Куда вы?

– В Сан-Франциско, куда же еще.

– Что вы собираетесь делать в Сан-Франциско?

– Разберусь на месте. – Я посмотрел на часы: почти два. Надо бы успеть до наступления темноты. – И последнее, мистер Уичерли. Принимая во внимание историю с письмами, может, все-таки имеет смысл дать мне адрес вашей бывшей жены?

– У меня его нет, – бросил он. – А и был бы, мне все равно не хочется, чтобы вы с ней беседовали. Дайте слово, что ни при каких обстоятельствах не станете искать с ней встречи.

«Это мы еще посмотрим», – подумал про себя я, но слово дал.

В дверях я столкнулся с официантом, который нес блюдо с пирожными, и я заметил, как Уичерли бросил на них плотоядный тоскливый взгляд.

Прежде чем двинуться на север, я заехал в «Импортед моторс» и узнал номер зеленого «фольксвагена»: GL 3741.