Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)

Глава V

Пароход возвышался над пристанью, словно меловой утес. Кругом, поблескивая в сумерках белыми крыльями, носились чайки. У трапа никого не было, и я беспрепятственно поднялся на борт.

Палуба была совершенно пуста, только матрос в белом комбинезоне чистил пылесосом дно бассейна. Стараясь перекричать вой пылесоса, он сообщил мне, что все офицеры сошли на берег и, может быть, только начальник интендантской службы еще на борту. Он проводил меня в его каюту.

Начальником интендантской службы оказался человек в белой рубахе и в синих форменных брюках, с лунообразным лицом и лысым черепом. Занимал он крохотную комнатушку под палубой с искусственным освещением. Интендант хорошо помнил мистера Уичерли, ведь мистер Уичерли занимал одну из лучших кают на корабле. Я сообщил ему, что представляю интересы мистера Уичерли.

– В каком качестве? – поинтересовался он.

– В качестве его частного сыщика.

– Я уверен, мистер Уичерли остался доволен своей каютой, – сказал интендант, испытующе посмотрев на меня. – Во всяком случае, вчера, когда мы встали на якорь, он перед уходом пожал мне руку и поблагодарил меня.

– К кораблю у него никаких претензий нет, – успокоил его я. – Пропала Феба, дочь мистера Уичерли. В день отплытия она поднялась на пароход проститься с отцом, и с тех пор ее никто больше не видел.

Он положил руку на свой лысый череп, словно от моих слов ему вдруг стало холодно.

– Уж не хотите ли вы обвинить в ее пропаже нас? Думаете, наверно, что она на корабле спряталась?

– Маловероятно. Просто я ищу эту девушку и решил начать с вашего парохода. Мне нужна ваша помощь.

– О чем разговор, будем рады помочь, чем можем. – Он подошел поближе, протянул мне руку и менее официальным тоном добавил: – У меня ведь тоже есть дочь. Меня зовут Клемент.

– Арчер. – Я достал свой блокнот. – Какого числа вы отплыли?

– Второго ноября. Верней, должны были отплыть второго, а отплыли только рано утром третьего – возникли кое-какие неполадки. Но мистер Уичерли поднялся на борт второго числа во второй половине дня, и с ним действительно была его дочь.

– Вы это точно помните?

– Еще бы не помнить, – усмехнулся Клемент.

– Что-нибудь случилось?

– Понимаете, в каюте мистера Уичерли поднялся жуткий крик. Эта женщина – вероятно, та самая, с которой он развелся, – при всех пассажирах закатила своему бывшему мужу скандал. Стюард справиться с ней был не в силах и послал за мной, но и я не мог привести ее в чувство. С такой фурией попробуй справься! Высокая, пышнотелая накрашенная блондинка, да еще навеселе! Чтобы выпроводить ее на берег, пришлось нашего корабельного старшину вызывать. А какие словечки она отпускала! – Он схватился за голову.

– Что ж она говорила?

– Сейчас, боюсь, не припомню. Да и потом, такое все равно не повторишь. Представляете, каково мне пришлось! У нас на пароходе в день отплытия всегда празднично, а тут заявилась эта ведьма, да еще ругаться начала так, что хоть святых выноси. Мало того, сняла туфлю и давай каблуком в дверь каюты мистера Уичерли колотить. До сих пор на краске следы от ударов видны.

– Что-то же она при этом говорила?

– Верно: блондинка требовала, чтобы ее пустили в каюту, а ее не пускали. Кричала, что ее предали, бросили на произвол судьбы и что она еще отомстит.

– Кому отомстит?

– Тем, кто от нее в каюте заперся: самому мистеру Уичерли, его дочке и еще нескольким родственникам, которые пришли его проводить. Она заявила, что разорит их, если ее не пустят внутрь и не выслушают.

– Что за родственники?

– Право, не знаю. Тут начала собираться толпа. Когда я сделал ей замечание, она замахнулась на меня своей туфлей. Видели бы вы, как она при этом на меня посмотрела – вылитый василиск! Выхода у меня не было, пришлось вызывать корабельного старшину – он с помощью дочки мистера Уичерли и ссадил ее в конце концов с корабля.

– Значит, Феба покинула корабль вместе с матерью?

– Получается, что так. Когда мамаша немного пришла в себя, девушка вышла из каюты и стала ее успокаивать, а потом они вместе, обнявшись, спустились по трапу на берег.

– А после этого девушка вернулась?

– Вот этого я не заметил – перед отплытием, знаете, всегда столько дел. Поговорите лучше с мистером Макихерном, нашим корабельным старшиной, он ведь эту дамочку на берег ссаживал, а не я.

– А мистер Макихерн сейчас на корабле?

– По идее, должен быть. Он сегодня дежурный. – И Клемент поднял трубку внутреннего телефона.

С мистером Макихерном, здоровенным детиной в форме старшины, морским волком и полицейской ищейкой одновременно, мы разговаривали на верхней палубе.

– Помню, как не помнить, – сказал он, облокачиваясь на поручни. – Если хотите знать мое мнение, дамочка была навеселе – не то чтобы мертвецки пьяна, но под мухой. Ее не шатало, не рвало, но вид у нее был какой-то вареный – это бывает, если несколько дней подряд не просыхаешь. Некоторые потом с похмелья в тоску впадают.

– А она?

– Поначалу несла какую-то околесицу, – сказал старшина, сплевывая с сорокафутовой высоты в маслянистую воду. – Меня крыла почем зря. Запас слов у нее – любой мужчина позавидует.

– Она угрожала кому-нибудь физической расправой?

– Мистеру Уичерли?

– Ему или его дочери.

– Сам я этого не слышал, но интендант уверяет, что угрожала. Она вроде бы собиралась кастрировать всех мужчин на корабле. Никогда не знаешь, всерьез такое говорится или нет – я ведь на своем веку этих пьяных истеричек немало повидал. Потом из каюты вышла ее дочка, с ней поговорила, и та немного успокоилась.

– И что же ей дочка сказала?

– Она перед мамашей извинилась, и мамаша перед дочкой – тоже. – Макихерн прищурился и хмыкнул: – А за что обе извинялись – неизвестно.

– Стало быть, примирение состоялось?

– Да. Они даже вместе сошли на берег. Я ведь их сопровождал, боялся – как бы чего не вышло. Девчонку на пристани ждало такси. Я их посадил и…

– Обеих?

– Ну да, и они укатили как ни в чем не бывало. На том семейный скандал и кончился, – подытожил он. – Чего с пьяной-то взять – когда выпьешь, и не такое бывает. Кстати, может, пропустим по одной? Я тут отличный шотландский виски в Гонконге прикупил.

– Спасибо, рад бы, да времени в обрез. Скажи, а ты не знаешь случайно, куда они могли поехать?

– Погоди, дай сообразить. – Он сдвинул на затылок шляпу и смачно хлопнул себя по лбу. – Вроде бы девчонка сказала таксисту, чтобы он вез ее обратно в отель «Святой Франциск».

– Какого цвета было такси?

– Желтого.

– Водителя описать можешь?

– Попробую. Коренастый, лет тридцать пять – сорок, глаза и волосы темные, носатый, густая черная щетина – такие, как он, по два раза в день бриться должны. – Он провел рукой по своей щеке. – На вид итальянец или армянин – по выговору не скажешь: все время молчит. Да, у него на подбородке треугольный белый шрам, похожий на наконечник стрелы.

– Справа, слева? – спросил я с улыбкой.

Он провел правой рукой по лицу:

– У меня справа. Значит, у него слева. Слева на подбородке, прямо под губой. Еще у него гнилые зубы.

– А как звали его прабабушку, случайно не знаешь? У тебя, я вижу, отличная память на лица.

– Еще бы, это ж мой хлеб. Моя ведь работа в том и состоит, чтобы пассажиры своим классом ехали, а в другой не перебегали. Вот и приходится по двести-триста лиц каждые два месяца запоминать.

– Кстати о пассажирах, как тебе Гомер Уичерли?

– А я его толком и не видел. Он всю дорогу у себя в каюте просидел, даже обедать не всегда выходил. Людей, видать, сторонился. А что там у него стряслось?

– Это я и пытаюсь выяснить. Между прочим, интендант говорит, что в ноябре пароход не отплыл по расписанию.

– Точно. Один из двигателей отказал. Мы должны были сняться с якоря в четыре часа пополудни, а в море вышли только на следующий день утром.

– И пассажиры все это время оставались на борту?

– Да, мы их попросили не уходить с корабля – мы же не знали, когда будут устранены неполадки. Но несколько человек все-таки сошли на пристань посидеть в баре.

– А Уичерли?

– Чего не знаю, того не знаю.

– А кто знает?

– Может, его стюард. Кажется, во время прошлого плавания его каюту убирал Сэмми Грин. Только сейчас его на корабле нет.

– А где он?

– Дома, должно быть. Пойду поищу его адрес.

Макихерн провалился в чрево парохода, а я, прохаживаясь по палубе, вообразил себе, что совершаю морское оздоровительное путешествие. Моим фантазиям, однако, мешало присутствие города: слышен был шум транспорта на Эмбаркадеро, за которым подымались застроенные домами холмы. Койт-тауэр сверкал в лучах заходящего солнца, я повернулся к нему спиной и стал смотреть на море, но и тут на горизонте маячил Алькатраз, похожий издали на маленький плавучий город.

Макихерн вернулся с листком бумаги в руках.

– Если хочешь связаться с Сэмми Грином, то живет он в Восточном Пало-Альто. – Он протянул мне адрес. – А кого ты ищешь, если не секрет?

– Дочку мистера Уичерли.

– И давно она пропала?

– Очень давно.

– Ты бы сходил на стоянку такси возле «Святого Франциска». Таксисты часто там торчат.

Я последовал его совету и поехал на стоянку. Диспетчер, старик в пальто и в желтой кепке с надписью «Агент», по описанию сразу же узнал нужного мне таксиста.

– Не знаю, как его настоящее имя, – сказал он. – Все ребята называют его Гарибальди.

– А где Гарибальди сейчас?

– Кто его знает. Он ведь не с моей стоянки, поэтому чаще двух-трех раз в неделю я его не вижу. Здесь ведь любое такси в городе, кроме заказных, останавливается…

– А где он живет, не знаете? – перебил я разговорчивого старика.

– Как-то он мне говорил… – Диспетчер сдвинул кепку и наморщил лоб. – Где-то на Полуострове, то ли в Южном Сан-Франциско, то ли в Дейли-Сити. Сейчас-то он, наверно, ужинать поехал. Приезжайте сюда завтра – может, его и застанете.

Заверив диспетчера, что приеду обязательно, я вручил ему свою визитную карточку и доллар в придачу, после чего съехал по пандусу в подземный гараж узнать, известно ли там что-нибудь про машину Фебы. Кассир ответил, что зеленого «фольксвагена» не помнит.

Тогда, чуть было не угодив под трамвай, я перешел на противоположную сторону улицы и вошел в холл отеля «Святой Франциск», где толпились участники какого-то научного конгресса с именными карточками на груди. Обдав меня терпким запахом мартини, некий джентльмен по имени доктор Герман Групп протянул мне руку, но, обнаружив, что у меня именной карточки нет, передумал и руку спрятал. По доносившимся до меня обрывкам разговоров о позвоночниках и сверхзвуковой терапии, я заключил, что в отеле живут делегаты съезда хиропрактиков.

Чтобы поговорить с администратором, сидящим за столом черного мрамора, пришлось стоять в очереди. Один из клерков на бегу сообщил мне, что свободных мест в гостинице нет. Задавать ему вопросы о Фебе Уичерли никакого смысла не имело.

И к телефонным будкам тоже выстроилась очередь. Когда кабина освободилась, я набрал номер Вилли Мэки, но трубку в его кабинете никто не брал. Секретарша очень неохотно сообщила мне, что Вилли в Мэрине – расследует какое-то дело. Своего служебного номера в Мэрине он не оставил, а домашнего не было в телефонной книге, поэтому секретарша «даже закадычному другу Вилли» при всем желании помочь не могла. «Закадычный» – сказано сильно, но вместе нам пару раз работать приходилось.

Из телефонной будки я вышел вспотевший и расстроенный. На мое место, задев меня локтем, протиснулся хиропрактик по имени доктор Амброз Силвен.

И тут мне пришло в голову – просто так, смеха ради – поискать в телефонной книге адрес и номер телефона миссис Уичерли. Вот он, во втором томе: Миссис Кэтрин Уичерли, 507, Уайтокс-драйв, Атертон; номер телефона с индексом Дейвенпорта.

Когда доктор Амброз Силвен вышел из будки, я набрал номер миссис Уичерли. Записанный на пленку бесстрастный, словно из загробного мира, голос с подчеркнутой вежливостью автомата сообщил мне, что телефон по этому номеру отключен.

Глава VI

Автострада номер 101 на Полуострове разветвляется. Западная ветвь, Камино-Реал, идет через город, протянувшийся на сорок миль, от Сан-Франциско до Сан-Хосе. Движение по ней медленное: то и дело приходится тормозить на светофорах. Муниципалитеты по дороге на юг сменяются часто, поэтому названия у этого бесконечного города все время разные: Дейли-Сити, Милбре, Сан-Матео, Сан-Карлос, Редвуд-Сити, Атертон, Менло-парк, Пало-Альто, Лос-Альтос.

Восточная же ветвь, по которой поехал я, огибает международный аэропорт и идет вдоль залива. На картах она обозначена «101-дубль», но местные жители называют ее «Береговой петлей».

Между заливом и горным хребтом живет около миллиона человек; те, кто победнее, ютятся на крошечных каменистых участках; другие, побогаче, расположились в ранчо или в особняках, а миллионеры – во дворцах Хиллсборо. Мне и раньше пару раз приходилось вести дела на Полуострове, и я знал: насилие и преступность не менее характерны для этих мест, чем Ассоциация родителей и учителей, слеты Юных республиканцев или дорожные происшествия. Жизнь в Лос-Анджелесе, более трудная в экономическом и социальном отношении, по сравнению с жизнью на Полуострове покажется детским садом.

С Береговой петли, в которую попалось уже немало водителей, я свернул в тихий, тенистый Атертон. Увидев, что меня обгоняет патрульная машина из Сан-Матео, я загудел, остановился, вышел из машины, и шериф объяснил мне, как найти Уайтокс-драйв.

Пустынная Уайтокс-драйв, вдоль которой тянулись большие, утопавшие в зелени участки, шла параллельно Береговой петле, находилась на полпути между побережьем и Камино-Реал и была больше похожа на деревенскую улицу, чем на городскую магистраль. Дом под номером 507 был обнесен восьмифутовой каменной стеной, а сам номер – выбит на массивном каменном столбе. На чугунных с инкрустацией воротах висел огромный замок на цепи.

К воротам была прикручена проволокой металлическая табличка. Уж не продается ли дом? Я посветил фонарем. Так и есть: «Дом продается. Агент Бен Мерримен». Телефон, адрес.

За деревьями виднелся белый фасад. При свете фонаря стоящий в самом конце дубовой аллеи особняк, казалось, находился на дне глубокой расселины, гравиевые дорожки были усыпаны желтыми листьями и пожелтевшими газетами. Дом колониальной постройки имел внушительный и в то же время заброшенный вид – возникало впечатление, будто колонисты, отчаявшись, решили в конце концов вернуться на родину предков. На всех окнах, наверху и внизу, жалюзи были опущены, шторы задернуты.

За воротами на земле валялись газеты, одни были завернуты от дождя в вощеную бумагу, другие втоптаны в грязь.

Прижавшись лицом к холодным прутьям ограды, я просунул руку и дотянулся до аккуратно перевязанной бечевкой «Сан-Франциско кроникл». Разорвав бечевку, я раскрыл газету и взглянул на дату – газета от пятого ноября, а Феба исчезла второго.

Я решил заглянуть в дом, надел автомобильные перчатки и, подтянувшись, забрался на каменную стену. Ни шипов, ни разбитого стекла – значит, перелезть будет несложно.

– Проваливай отсюда! – раздался голос у меня за спиной.

Я спрыгнул на землю и повернулся. Из темноты возникла мужская фигура в шляпе с загнутыми полями.

– Ты что здесь потерял?

– Ничего, просто смотрю.

– Посмотрел, и хватит. Тоже мне, Тарзан нашелся!

Я подобрал фонарь и направил свет ему в лицо. Это был крупный мужчина лет сорока, довольно красивый, если бы не вздернутый, как у клоуна, нос и бегающие глазки, какие бывают у ипподромных «жучков» или игроков в рулетку. На нем был темный строгий костюм и веселенький галстук в полосочку – такие почему-то носят неудачники.

Он повел своим курносым носом и осклабился:

– Убери фонарь. А то разобью.

– Попробуй.

Отдуваясь, как будто подымается в гору, он сделал несколько шагов в мою сторону, а потом остановился и стал раскачиваться на каблуках. При свете фонаря видно было, как он сучит в грязи своими остроносыми штиблетами!

– Ты кто такой?

– Да вот, приехал навестить старую знакомую, миссис Кэтрин Уичерли.

– Она здесь больше не живет.

– А ты ее знаешь?

– Я на нее работаю.

– Кем же?

– Отвечаю за безопасность дома. Чтобы жуликам и бродягам неповадно было.

– А где я могу найти миссис Уичерли?

– Я здесь не для того поставлен, чтобы на вопросы отвечать. Я за частную собственность отвечаю.

В его визгливом голосе послышалась угроза, которая тут же материализовалась в виде маленького пистолета: он извлек его из заднего кармана брюк и направил мне в лицо:

– Убирайся.

Мой пистолет лежал в машине, на заднем сиденье. Впрочем, это уже значения не имело, и я убрался.

Когда я пересекал Береговую петлю, мне казалось, что я перехожу границу между двумя странами. На улице Восточного Пало-Альто попадались, конечно, белые, однако большинство жителей были цветными. Жалкие домишки перемежались казенными квартирами, за которые драли втридорога, и ощущение было такое, что едешь через гетто.

Сэмми Грин состоял в профсоюзе моряков, получал солидную зарплату и жил в одном из лучших домов, на одной из лучших улиц, куда не доносились ни шум транспорта, ни запахи из бухты. Его жена, красивая молоденькая негритянка в нарядном платье, со сложнейшей прической и с блестящими сережками в ушах, сообщила мне, что ее муж сегодня ночует в Гилрое – на другой день после возвращения из плавания он всегда навещает родителей и берет с собой детей. Нет, телефона у его родителей нет, а вот адрес она дать может.

Вместо этого, однако, я спросил у нее, как проехать в Вудсайд, где жили тетя и дядя Фебы.

Глава VII

Прежде чем я обнаружил на подымавшейся к прибрежным холмам дороге почтовый ящик с именем Карла Тревора, пришлось проехать пять миль по серпантину, огибавшему территорию Стэнфордского колледжа. Дом Тревора назывался «Тенистая аллея». Когда я въезжал в ворота, до меня откуда-то издалека донеслось ржанье, но отвечать на приветствие лошади я не стал.

За деревьями стоял ярко освещенный дом из камня и красной древесины. Дверь мне открыла, предварительно ослепив меня ярким светом фонаря, служанка в черной юбке и белой блузке.

– Миссис Тревор дома?

– Она еще не вернулась из Пало-Альто.

– А мистер Тревор?

– Раз не вернулась она, значит, не вернулся и он. – В ее голосе послышались назидательные нотки. – Миссис Тревор поехала на станцию встретить мужа. Они должны быть с минуты на минуту, сегодня что-то запаздывают.

– Я подожду.

Служанка окинула меня испытующим взглядом, по всей вероятности решая, где такому посетителю причитается ждать – в гостиной или на кухне. Я постарался всем своим видом изобразить джентльмена и был отведен в очень уютную гостиную, которую служанка почему-то называла библиотекой. Впрочем, на обшитых деревом стенах действительно висели полки с книгами – Треворы увлекались историей, в особенности же историей Калифорнии.

Только я начал листать номер «Американского наследия», как у ворот послышался шум мотора. Подойдя к окну, я увидел, как Треворы выходят из «кадиллака»: она – спереди слева, он – справа. Миссис Тревор была худой дамой лет пятидесяти с хищным лицом, а ее муж – широкоплечим мужчиной в фетровой шляпе, с портфелем в руке. Цвет лица у него был нездоровый.

Когда они стали подниматься по ступенькам, миссис Тревор хотела было взять мужа под руку, но он движением, в котором сквозили раздражение и ущемленное самолюбие, оттолкнул ее и взбежал наверх, перескакивая через две ступеньки. Жена наблюдала за ним глазами полными ужаса.

Когда через несколько минут миссис Тревор вошла в библиотеку, вид у нее был все еще испуганный. Она была в жемчугах и в скромном темном платье, из тех, что стоят бешеных денег – в данном случае, правда, выброшенных на ветер: оно еще больше подчеркивало угловатость ее фигуры и тощие, как у жареного цыпленка, плечи.

– Что вам угодно?

– Меня зовут Арчер. Я – частный сыщик. Ваш брат Гомер Уичерли нанял меня на поиски вашей племянницы Фебы. Впрочем, может, вы не в курсе?

– В курсе. Брат звонил сегодня днем. Просто не знаю, что и думать. – Она заломила руки с такой силой, что хрустнули суставы. – А какие идеи у вас? Она что же, убежала?

– У меня, миссис Тревор, пока никаких идей нет. Я только что был в Атертоне и обнаружил, что пропала не одна Феба. Дом ее матери продается, и вид у него нежилой. Я, признаться, рассчитывал узнать у вас, где сейчас миссис Уичерли.

– Кэтрин? – Элен Тревор опустилась на стул и жестом пригласила меня сделать то же самое. – А при чем тут Кэтрин?

– Последний раз Фебу видели вместе с матерью. Они сошли с парохода в день отплытия вашего брата. Вскоре после этого миссис Уичерли покинула свой дом. Куда она могла поехать, не знаете?

– Я за перемещениями Кэтрин не слежу. Она сама предпочла выйти из нашей семьи. – «И слава богу», хотелось, наверно, добавить моей собеседнице. – Гомер, должно быть, говорил вам, что они развелись прошлой весной в Рино.

– А оттуда, значит, она переехала в Атертон?

Миссис Тревор утвердительно кивнула своей хищной седой головкой:

– Вот именно. Не нашла ничего лучше, как поселиться по соседству с нами! Впрочем, я ее понимаю. Она надеялась воспользоваться нашим положением в округе. Но в наши планы это не входило. У Кэтрин – своя жизнь, у нас – своя. – Элен Тревор поджала губы. – Ничего удивительного, что в конце концов она из Атертона уехала.

– И все-таки как вы думаете, почему?

– Я же сказала вам, понятия не имею. В любом случае я уверена, вы пошли по ложному следу. Феба едва ли могла уехать с матерью. Они ведь не ладят.

– Возможно. И все же мне надо поговорить с миссис Уичерли.

– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. – Миссис Тревор вскинула голову, словно прислушиваясь к голосу собственного рассудка. – Не сочтите меня плохой христианкой, мистер Арчер, но моя невестка, как говорится, в печенках у нас сидит. Я ведь для нее в свое время сделала немало: еще до того, как она вышла замуж за брата, я взяла ее к себе в дом и попыталась научить всему тому, что полагается знать воспитанной женщине. К сожалению, мои наставления своего действия не возымели. Последний раз, когда я ее видела… – Миссис Тревор осеклась и крепко сжала губы – семейная черта.

– Когда вы видели ее последний раз?

– В тот самый достопамятный день, когда Гомер отправился в далекие края. По принципу: чем дальше, тем лучше. Кэтрин, как видно, узнала из газет, что он уезжает, и решила напоследок испортить ему настроение. Странно, что ее вообще пустили на пароход. Я и раньше не раз видела ее пьяной, но такой наглой и грубой – впервые.

– Что ей надо было?

– Деньги. Так, во всяком случае, она заявила. Ведь Гомер со своими миллионами отправлялся на край света, а несчастная Кэтрин должна была перебиваться с хлеба на воду на то нищенское пособие, которое он ей выделил. Меня очень подмывало сказать Кэтрин, что немного поголодать ей только полезно. Я шучу, разумеется: она ведь, как всегда, сильно преувеличивала – Гомер, я точно знаю, заплатил ей единовременно сто тысяч и вдобавок выплачивает три тысячи ежемесячного содержания. А она тратит все до последнего цента.

– Каким образом?

– Откуда я знаю! Кэтрин всегда любила жить на широкую ногу – поэтому, собственно, она и вышла за брата замуж – лично я ни минуты в этом не сомневаюсь. Я слышала, что за дом Мандевилла она отдала семьдесят пять тысяч – немалая сумма, вы не находите, тем более для женщины в ее положении?

– Дом Мандевилла?

– Тот самый дом в Атертоне, который сейчас, по вашим словам, продается. Она купила его у капитана Мандевилла.

– Ясно. Возвращаясь к сцене на пароходе, вы не заметили, как реагировала на происходящее ваша племянница?

– Точно не помню. Наверняка она была в ужасе. Как и все мы. Мы с мужем ушли, когда скандал был еще в самом разгаре. У мистера Тревора больное сердце, и ему нельзя волноваться. Если Кэтрин ставила своей целью испортить нам проводы, то это ей удалось как нельзя лучше.

– Стало быть, вы не видели, как она вместе с Фебой покинула корабль?

– Нет, я же говорю, мы ушли раньше. А вы уверены, что так оно и было? Что-то не верится.

– Мне об этом сообщил один из членов команды. По его словам, мать и дочь вместе сошли на берег и уехали на такси. Куда – неизвестно.

– Ситуация хуже некуда. – Миссис Тревор прижала к груди руки. – Мой муж пришел в ужас, когда узнал. Надо было сначала дать ему отдохнуть – домой с работы он приезжает такой усталый. Но я не удержалась и прямо на вокзале выложила ему все, как есть.

– По словам мистера Уичерли, ваш муж очень привязан к Фебе.

– Не то слово. Мы с Карлом относились к ней как к родной дочери. Особенно муж. Если вы найдете девочку, он будет просто счастлив. Мы все будем счастливы, но он – особенно. – Миссис Тревор прижала руку к горлу и стала теребить жемчужное ожерелье. – Не представляю себе, как муж переживет это потрясение. Он редко так волновался, как теперь. И знаете, в том, что случилось, он винит меня.

– Вас?

– Да. Когда Феба не ответила на наше приглашение провести у нас Рождество, Карл испугался, что она заболела, и собрался в Болдер-Бич, однако я его от этой поездки отговорила. Во-первых, ему нельзя водить машину. Во-вторых, мне казалось, что Феба уже взрослая и имеет право проводить праздники как ей заблагорассудится. Я решила, что на этот раз она сочла себя свободной от семейных обязательств. Кроме того, если честно, я на нее немного обиделась – на наше приглашение она могла бы, согласитесь, ответить. Короче говоря, мы не поехали. Как теперь выясняется – очень напрасно. Надо было поехать или по крайней мере позвонить.

Хозяйка дома с таким остервенением теребила бусы, что нитка порвалась, и жемчужины рассыпались по всей комнате.

– Черт побери! – вскричала она. – Сегодня все из рук валится!

Наступая на лежавшие на полу бусы, она кинулась к двери и большим пальцем надавила на кнопку звонка. Прибежала служанка, опустилась на колени и стала подбирать рассыпавшиеся жемчужины.

В это время в дверях появился очень бледный мужчина средних лет в клетчатой домашней куртке. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и с явным интересом, еле сдерживая смех, наблюдал за происходящим. Огромная, ушедшая в плечи лысеющая голова этого человека напоминала пушечное ядро.

– Что происходит, Элен? – спросил он низким, хорошо поставленным голосом.

– Жемчужное ожерелье рассыпалось. – Миссис Тревор злобно прищурилась, давая понять, что виноват в случившемся муж.

– Это же не конец света.

– Просто кошмар какой-то! Когда не везет, так уж не везет.

Стоящая на коленях служанка искоса посмотрела на нее снизу вверх, но промолчала, а миссис Тревор накинулась на мужа:

– Немедленно иди ложись. Нам только твоего приступа сегодня не хватало. – Эти слова воспринимались как очередной ход в сложной словесной игре, где победителей не бывает.

– Не волнуйся, – отозвался мистер Тревор. – Мне уже полегчало. – И он с любопытством посмотрел на меня своими умными голубыми глазами.

– Мистер Тревор, мне бы хотелось поговорить с вами.

Я пустился было в объяснения, кто я такой, но тут вмешалась миссис Тревор:

– Нет, мистер Арчер, прошу вас, не впутывайте в эти дела моего мужа. Я готова ответить на все ваши…

– Чепуха, Элен. Позволь мне поговорить с ним. Сейчас я чувствую себя превосходно. Пойдемте со мной, мистер… Арчер, кажется?

– Арчер.

И, не обращая ни малейшего внимания на протесты жены, Тревор повел меня к себе в кабинет, маленькую комнатку за библиотекой. Закрывая дверь, он издал вздох облегчения.

– Все женщины одинаковы, – сказал он вполголоса. – Виски? «Скотч» или «бурбон»?

– Нет, благодарю. Я за рулем, а Береговая петля и для трезвого водителя не подарок.

– Вы находите? А я, знаете ли, предпочитаю ездить в Сан-Франциско по автостраде «Сазерн-Пасифик». А теперь садитесь и рассказывайте, что там у Фебы. Мне о ее исчезновении рассказала жена, а я ей не слишком-то доверяю.

Он усадил меня в глубокое кожаное кресло, сам сел напротив и внимательно выслушал мой рассказ. Когда я кончил, Тревор довольно долго сидел молча и совершенно неподвижно – казалось, он стоически переносит немыслимые физические или душевные страдания.

– Я сам во всем виноват, – сказал он наконец. – Надо было мне самому за ней присматривать, раз Гомер устранился. Бросил девчонку на произвол судьбы и как ни в чем не бывало уплыл себе по морям по волнам… – Он в сердцах стукнул кулаком по колену. – Впрочем, сейчас важно другое. Что делать будем?

– Искать.

– Если еще есть кого.

– Обычно они остаются в живых, – успокоил его я, хотя сам не очень-то в это верил. – Как правило, они либо считают мелочь в Лас-Вегасе, либо накрывают на стол в ресторане «Тендерлойн», а бывает, обслуживают клиентов в курильне марихуаны или же позируют в Голливуде.

Тревор насупил густые брови, похожие на злобно выгнувших спину гусениц.

– С какой это стати девушка из хорошей семьи станет болтаться по притонам?

– Современных молодых женщин побуждают к бегству выпивка, наркотики или мужчины. Все это, впрочем, лишь разные проявления бунтарства, которому они учатся в школе, да и не только в школе.

– Но ведь Феба по характеру никогда бунтаркой не была. Хотя, видит бог, у нее для этого имелись все основания.

– Вот меня и интересует, какие у нее могли быть основания для бегства. Разговор с Уичерли мне, по сути дела, ничего не дал. Когда он говорит о дочери, то создается впечатление, что он витает в облаках и на землю опускаться не желает.

– Естественно. Это одна из причин ее бегства.

Я ждал, что Тревор скажет еще что-нибудь, но он умолк, и я решил изменить тактику.

– Я слышал, что прошлой весной ваша племянница обращалась к психиатру. Вам об этом что-нибудь известно?

Тревор поднял брови:

– Нет. Но меня это нисколько не удивляет. Когда Феба вернулась в Стэнфорд после пасхальных каникул, она ужасно тосковала. Я знаю, что учиться она стала гораздо хуже.

– Из-за чего же она тосковала?

– Мне она об этом ничего не говорила, но, по словам жены, в Медоу-Фармс на Пасху разразился скандал. Как будто бы из-за каких-то анонимных писем.

– А вы сами их читали?

– Я – нет. Элен читала. Говорит, что довольно гадкие письма. Из-за них, собственно, и разразился очередной – и последний – скандал в семье. – Он доверительно наклонился ко мне: – Терпеть не могу сплетен, но по секрету скажу: Гомер и Кэтрин жили плохо. Им бы развестись лет двадцать тому назад или не жениться вообще. В свое время, когда мы с Элен еще жили в Медоу-Фармс, я часто бывал у них дома и должен сказать, что в такой обстановке жить ребенку несладко, отец с матерью постоянно ссорились.

– По какому поводу?

– По любому. Кэтрин ненавидела Медоу-Фармс, Гомер же ни под каким видом не желал переезжать. Да и вообще между ними не было ничего общего. Когда они поженились, ему было уже за тридцать, а ей не было и двадцати. И не только в возрасте дело. Они абсолютно на все смотрели по-разному, а Феба – до того, как уехать учиться, – между ними разрывалась. Это вовсе не значит, что у Гомера плохой характер – просто в его семье всегда водились деньги, а богатство делает человека в каких-то вещах податливым, а в каких-то, наоборот, несговорчивым, даже жестоким. – Он слабо улыбнулся: – Мне ли не знать, ведь я на него уже двадцать пять лет работаю.