Текст книги "Полосатый катафалк (сборник)"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц)

Дежурная сестра на третьем этаже открыла рот, чтобы прочесть мне нотацию, но тут же закрыла, потому что из лифта следом за мной вышел Уиллс. Ах, так меня арестовали? И поделом, сказал ее взгляд.

Из ящика тумбочки я вытащил коробочку Рута и отдал ее Уиллсу. Он высыпал содержимое на ладонь и пробурчал:

– Осколки. Толк от них вряд ли будет.

– Зачем они вам?

– Побережем, пока не отыщем револьвер, – ответил он. – Кто в вас стрелял, Билл? Гейнс или женщина?

– Она.

– А потом притащила туда свою одурманенную сестру и поменялась с ней одеждой?

– По-видимому.

– Я так и полагал. Вы-то думали, что выгораживаете миссис Фергюсон, а на самом деле выгораживали самую опасную убийцу в их банде. В обломке черепа, который мы нашли, есть дырка, смахивающая на пулевое отверстие – точно посреди лба. Она оставила гореть вместе с домом троих – вас, свою сестру и кого-то третьего, скорее всего уже мертвого. Кто он, Билл? Хоть какая-то идея у вас должна быть!

Я вспомнил, как Хильда выстрелила во второй раз за секунду перед тем, как я грохнулся без чувств у двери. Тогда я не сомневался, что стреляла она в меня.

– Третьего там никого не было. Разве что его или ее прятали вместе с одурманенной миссис Фергюсон. Возможно, вы обнаружили жертву давнего убийства.

– Не исключено.

Наконец Уиллс ушел. Я разделся непослушными руками. Вошла старшая сестра привести в порядок мою постель и задала мне взбучку. Заглянул доктор Рут и задал мне взбучку. Приехала на кресле-каталке Салли и задала мне взбучку.

Но нежно. С ней была маленькая. Я провалился в забытье более или менее довольный, желая для моей крохотной безымянной девочки судьбы получше, чем выпадает некоторым.

30

Фергюсон нанял сыщиков. ФБР забрало это дело себе на том основании, что Гейнс и Хильда находились в розыске. Через двое суток было установлено, что они не пересекали никаких границ, не садились ни в один самолет и не ходили по улицам Лос-Анджелеса, Сан-Диего, Сан-Франциско, Портленда, Сиэтла, Солт-Лейк-Сити, Рено, Лас-Вегаса, Финикса, Альбукерка, Нью-Йорка, Майами и Бостона.

На третий день доктор Рут выписал меня. В конторе меня ждал чек Фергюсона на две тысячи долларов, позднее я отдал их в задаток за дом.

В тот же день я попросил миссис Уэнстайн еще раз соединить меня с Майклом Спиром в Беверли-Хиллз. Мне кое-что вспомнилось.

У себя в конторе Спир весь день не показывался. В конце концов его секретарша все-таки дала номер его домашнего телефона. Поймал я его в семь часов вечера.

Он приветствовал меня, как любимого брата после долгой разлуки.

– Рад тебя слышать, Билл. Следил за твоими приключениями по газетам. Ничего равного со времен Перл Уайт в «Добыче».

– Спасибо. Мне надо бы поговорить с вами, и как можно скорее. Сегодня же.

– Валяй.

– Не по телефону.

– О чем?

– О некоторых моментах моих приключений, которые касаются вас.

– Ты про Холли и этого Гейнса? Я все думал, что, может, ошибся относительно них. Наверное, они не были так близки, как мне вообразилось. Ну, ты понимаешь.

– Понимаю, Спир. В частности, нам надо поговорить и об этом.

Он молчал почти минуту. Потом сказал серьезным тоном:

– Собственно, я сам хотел с тобой поговорить. Может, приедешь выпить?

– Приезжайте вы. Мне еще нельзя садиться за руль.

Я объяснил ему, как проще добраться до моей конторы, и он пообещал быть у меня через час. В начале девятого я услышал, как на улице, кашлянув, замер гоночный мотор. Что-то подсказало мне: прибыл Спир. Я смотрел, как он выбирается из низкой серебристой машины и снимает шлем с очками.

В ярком свете приемной я увидел, что его замучила тревога. Он лечил ее спиртным в количествах, какие никак не мог поглотить за один час. Входя ко мне в кабинет, он обдал меня клубами своего дыхания, а потом сел так осторожно, словно карманы у него были набиты яйцами. Я закрыл дверь, и при этом звуке он подпрыгнул.

– Так про эти маленькие недоразумения, Билл. Пойми одно – я на карьеру Холли поставил очень много. Последние пять лет дела в нашей сфере шли туго. И согласись, я же говорил тебе все то, что ты хотел услышать.

– Только избавьте меня от новой лжи.

Его лицо сморщилось, потом расправилось.

– Тут спрятан магнитофон?

– Нет.

– Откуда я знаю, что ты говоришь правду?

– Это к делу не относится. Насколько близко вы знали Ларри Гейнса?

– Ты что, всерьез хочешь, чтобы я ответил? Он же в розыске по целому списку преступлений. За моральный облик тех, с кем веду дела, я не отвечаю.

– Вы вели дела с Гейнсом?

Он спохватился:

– Нет. Гейнс явился ко мне, хотел, чтобы я стал его агентом. Но, на мой взгляд, талантом у него не пахнет. Кроме того, мне не понравилась его внешность. Я ему отказал наотрез.

– Мне говорили другое.

– А? – Его глаза в сетке красных прожилок забегали из стороны в сторону. – Кто, Билл?

Я оставил вопрос без ответа.

– Почему Гейнс выбрал именно вас?

– История длинная и некрасивая. Нет, ничего противозаконного я не делал. Только старался оберегать клиента.

– Следовательно, у вас нет причин молчать. И против обыкновения, вы могли бы сразу же сказать правду. Не то второй случай вам представится по дороге в полицию.

– Нечего сказать, мило! А я-то приехал сюда оказать тебе содействие.

– Так оказывайте.

Его глаза, все лицо, даже плешь блестели тонким слоем глазури, как хорошо обожженная керамика. Он встал, сделал два шага от меня, потом вернулся и оперся о мой письменный стол.

– Я приехал сюда оказать содействие. Мое положение куда хуже, чем ты думаешь. Началось все прошлой весной, до того как Холли меня бросила. Эта ее сестра, которую ты разыскиваешь, выдавала себя за Холли в Палм-Спрингсе и наделала долгов. Я нанял сыщика, чтобы ее выследить. Очень было нежелательно, чтобы она попала в газеты. Сестра ездила тогда с Гейнсом, и аферу эту он придумал. Мою ищейку они погоняли по всей стране, но я его не отзывал: когда он выяснил, чем они занимались, у меня возникли опасения. Он проследил их до Сан-Антонио и раскопал там зубного врача, который поставил Хильде на зубы коронки в голливудском стиле. Врач вывел его на подпольного хирурга-косметолога, обслуживавшего преступников, которые скрываются от правосудия. Он подправил Хильде нос и еще кое-что, сверяясь с фотографией Холли. Из Сан-Антонио они отправились в Хьюстон, где она спроворила себе гардероб. А оттуда – в край дураков. Но дураки в Майами на крючок не шли. Те, что с большими деньгами. Хильда выглядела как Холли, но настоящего шика в ней не было. И ей пришлось довольствоваться малым – играть, выдавая себя за Холли.

Она попала в лапы проходимца по имени Солемен. Его на днях арестовали в Лос-Анджелесе. Когда мой человек, наконец, нашел ее, она жила с Солеменом в уплату процентов за деньги, которые ему задолжала. Все еще под именем Холли, так что Солемен воображал, будто спит с кинозвездой, и трезвонил о своем успехе по всему городу. Я прилетел в Майами в конце августа, чтобы положить этому конец.

– Почему же не положили?

– Я положил. То есть мне так казалось. Я дал ей сутки, чтобы она уползла в свое болото и перестала вредить моей клиентке.

– В конце августа Холли уже не была вашей клиенткой.

– Верно. Но я надеялся, что она вернется. Знаю, знаю, ты хочешь сказать, что я был слишком мягкосердечен. Надо было сдать Хильду и Гейнса полиции и избавить нас от всех этих трагедий. Но что поделать, я мягкосердечен, когда дело касается женщины…

– Что произошло потом? – перебил я.

– Ничего. Я расплатился с сыщиком собственными деньгами и улетел домой.

– Он подтвердит ваш рассказ?

– Естественно. Если ты его разыщешь. Но он оставил практику и переселился в Гонолулу.

– Как его фамилия?

– Смит. А имя я позабыл.

– У меня есть знакомый полицейский сыщик по фамилии Уиллс, – сказал я. – И он сумеет добиться от вас правды.

– Все, что я тебе говорил, чистая правда.

– Добавьте еще.

– Из камня крови не выжмешь, Билл.

Я снял трубку, набрал номер полицейского управления и спросил лейтенанта Уиллса. Дежурный сержант посоветовал мне позвонить ему домой.

Спир ухватил меня за плечо и забрызгал мне лицо словами, пропитанными виски:

– Послушай, не надо полиции. Если попадет в газеты, мне конец. Повесь трубку!

В его голосе была паническая искренность. Я повесил трубку.

– Ну пойми, Билл! Не мог же я заранее знать, как все обернется. Я ведь думал, что действую в интересах Холли. Она выскочила за старика ради денег. Я считал, что для нее лучше вернуться к работе. Да и не считал, а знал твердо. Своих клиентов я вижу насквозь и знаю их лучше, чем они сами себя знают.

– Что вы сделали? По-моему, я и сам мог бы сказать. Но предпочту услышать из первоисточника.

– Да ничего такого. Я привез Гейнса и Хильду назад сюда и некоторое время держал их на крючке, примериваясь, как с ними лучше поступить. Они почему-то вообразили, что я буду доволен и рад, если замужество Холли окажется не слишком удачным. Выпив, я иногда болтаю лишнее…

– Позволю себе перевести это на более понятный язык. Вы шантажом принудили Гейнса и Хильду приехать сюда и добиться, чтобы Холли развелась.

– Это ты уж чересчур, Билл. Гейнса не надо было шантажировать. У него были свои виды на Холли Мэй. По-моему, от путешествий с ее копией у него развилась мания величия. Как-то вечером он под кайфом сказал мне, что отобьет Холли у Фергюсона и сам на ней женится.

– Что он употреблял?

– Героин. Они оба кололись, если удавалось его раздобыть.

Я встал, а Спир поспешно сел, испугавшись, что я его изобью. Но я все равно чуть было не ударил его левым кулаком.

– Чудесный план вы придумали: натравить двух преступников-наркоманов на свою бывшую клиентку.

– Согласен, Билл, мысль была не самая удачная. Но я же не мог знать, как это обернется. – Его лицо пошло трещинами, точно лопнувшее стекло. – Послушай, договоримся, а? Забудь эту подробность, не упоминай про меня, и получишь то, что тебе больше всего нужно.

– Все, что мне нужно, у меня есть.

– А Гейнса нет, и ее нет, – сказал он вкрадчиво.

– Вы знаете, где они?

– Не исключено.

– Я слушаю.

– Но я же сказал, договоримся. Если что-нибудь попадет в лос-анджелесскую прессу, я конченый человек. Покойник. Хоть снова продавай чулки от двери к двери.

– А вы продавали чулки от двери к двери?

– Было когда-то. Но мой дядя все еще ими торгует. Ну и, наверное, я смогу к нему вернуться, если уж ты решил меня погубить. – Сквозь завесу жалких слов он внимательно следил за мной и быстро трезвел. – Неужели, Билл, я заслуживаю гибели?

– Перестаньте называть меня Биллом.

– Как скажете. Ну, так договорились?

Я задумался. Но думать было особенно нечего, ведь в поисках этой парочки прочесывали всю страну.

– Договорились. Дайте мне ее с Гейнсом, и я забуду про ваше существование. С большим удовольствием.

– Гейнса я гарантировать не могу. Хильда твердит, что он ее бросил. Но она, конечно, выведет вас на него.

– Вы говорили с ней?

– Да, говорил. Вы воображаете, будто я ее шантажировал? Это она меня шантажирует!

– Чем? Или можно не спрашивать?

Он понурил голову. Плешь блестела, как мокрое яйцо. Он прикрыл ее ладонью, усеянной каплями пота.

– Она пригрозила бросить тень на мою репутацию, если я не дам ей денег. Наверное, боится тратить купюры из выкупа. А может, Гейнс и правда от нее сбежал. Последние два дня я подбрасывал ей кое-какую мелочь и понемножку с ума сходил. Сидит там и тикает, как бомба. Вчера она грозила пристрелить меня…

– Где – там? Где она?

– Сейчас скажу. Но мы договорились?

– По-моему, я уже сказал.

Он поднял глаза и всмотрелся мне в лицо.

– Ну что ж, положусь на вас. Мне просто надо на кого-то положиться. Она прячется в пляжном домике на сто первом шоссе между Палисейдсом и Малибу. – Он назвал адрес. – Коричневая дощатая сараюшка справа от шоссе в трехстах – четырехстах ярдах от придорожной закусочной «У Джека». Я должен встретиться там с ней сегодня, привезти пять тысяч долларов.

– В котором часу?

– Прямо сейчас. Я должен был приехать туда сейчас.

– Я поеду с вами.

– Хорошо. Как скажете. Ну, а теперь, когда мы поладили, может, отметим?

– Я здесь не держу спиртных напитков.

– Так позвольте, я сбегаю выпью на дорожку? Мне надо взбодриться.

– Бегите.

Он выскочил за дверь, а я позвонил Фергюсону.

Спир не вернулся. Его серебряная машина со шлемом и очками на сиденье все еще стояла перед моей конторой, когда я уехал с Фергюсоном. Он сидел за рулем, а я говорил всю дорогу от Буэнависты до Малибу.

Океан за пустынной полосой пляжа был стального цвета. От луны осталась узенькая щепка. Мы услышали грохот прибоя, точно тяжелые шаги Рока.

– Страшная ситуация, – сказал Фергюсон.

– Такое случается с ситуациями, если дать им вызревать четверть века.

– Не надо нравоучений. Я во всем разобрался сам. И вы не скажете ничего, о чем бы я уже не подумал.

– А жене вы сказали?

– Да. Она останется со мной, что бы ни произошло. Это даже нас сблизило. Укрепило доверие между нами. Теперь я знаю, что она меня любит.

– Вам очень повезло, что вы нашли такую женщину.

– Я это понимаю, Гуннарсон. И Холли и я поняли очень многое. Я воображал, будто в пятьдесят шесть лет могу начать совершенно новую жизнь, словно прежде и не жил вовсе. И Холли по-своему искала того же. Она пыталась перечеркнуть все, что было прежде. Свою семью. Ну, словом, целиком свое прошлое. А прошлое умеет мстить.

– Но и радовать, – добавил он, помолчав. – Вчера мы ездили в Маунтин-Гроув к ее матери. Мне казалось, что всю свою жизнь она ненавидела меня. Ничего подобного. Она давным-давно мне все простила. Чувствовать, что ты прощен, – это хорошо.

– Никаких известий от Хильды она не получала?

– В последние дни нет. Несколько недель назад Хильда приезжала домой и сумела внушить матери, что это она стала актрисой и вышла замуж за… за богатого человека. – Такое упоминание о нем его смущало.

– Скажите, Фергюсон, Хильде известно, что вы ее отец?

– Не знаю. Кэт Дотери говорит, что назвала ей мое имя, когда Хильда была еще девочкой. Возможно, Хильда забыла.

– Но если нет, это может объяснить покушение… я говорю о покушении на жизнь сестры. Она оставила ее сгореть, это неоспоримо.

– Знаю. И это не первая такая попытка. Она нападала на Холли и прежде. Один раз с кухонным ножом, другой – со сковородкой, полной кипящего жира. По-моему, это главная причина, толкнувшая Холли порвать всякую связь с семьей. Когда ей было шестнадцать, она сбежала с торговцем чулками по фамилии Спирович. Жизнь у Холли тоже была нелегкой.

В его голосе не было ничего, кроме сострадания и легкой печали. Ревность, ярость, отчаянная надежда выгорели без следа. Он вел машину на ровной скорости шестьдесят миль навстречу тому окончательному отмщению, которое припасло прошлое.

– Вы захватили пистолет?

– Да. Но достану его, только если там Гейнс. С ним я разделаюсь без всяких угрызений.

Шоссе свернуло от океана и начало взбираться на холмы. Они были темными и голыми. Встречные машины проносились редко-редко. На затяжном подъеме мы стали терять скорость – Фергюсон забыл прибавить газу.

– Вы считаете, что Спир сказал правду? Что она действительно там?

– Несомненно. Какая выгода Спиру выдумывать?

– Но что мне ей сказать, Гуннарсон?

– Никакие ваши слова ничего, в сущности, изменить не могут. Скажите, что вы ее отец, что хотите помочь ей.

– Но что я способен для нее сделать?

– Мы уже поможем ей, если передадим ее в руки полиции.

– А потом?

– Ей будет нужен самый лучший адвокат по уголовным делам и самый лучший психиатр, каких только можно найти за ваши деньги. Конечно, оправдания они добиться не смогут, но от худшего ее избавят. Еще ни разу никого, кто располагает сильной финансовой поддержкой, не казнили.

– Опять деньги, а?

– Радуйтесь, что они у вас есть для вашей дочери.

– Не знаю. Если бы не мои деньги… не я и мои деньги, Хильда вообще не родилась бы. Не была бы зачата. Или у нее был бы отец, и она получила бы нормальное воспитание.

– Откуда вы знаете? Гадать, что было бы, – бесполезно. Прошлое не изменить, и можно только научиться жить с ним.

– Вы умеете понимать, Гуннарсон.

– Во всяком случае, лучше, чем неделю назад. Мы все немного этому научились.

Мы приближались к гребню, Фергюсон сбросил скорость до сорока, если не до тридцати пяти миль. Позади, стремительно нас нагоняя, вспыхнули лучи фар. Мимо серебряной пулей пронеслась приземистая машина. Я успел заметить голову в шлеме и очках.

– По-моему, это Спир, – сказал я. – Возможно, он решил нас надуть. Вы можете ехать быстрее?

Фергюсон вжал педаль газа в пол. Тяжелая машина, набирая скорость, взлетела на гребень. Внизу шоссе вновь поворачивало к морю. Там красные буквы, подмигивая, складывались в надпись «У Джека».

На повороте серебристую машину Спира занесло, и она чуть не вылетела на левую обочину. Я увидел, как она вдруг на мгновение замерла, точно птица в полете, услышал отчаянный скрип тормозов. Через шоссе бежала крохотная фигура в юбке, совсем черная в лучах фар. Она остановилась на середине лицом к идущей юзом машине, что-то сжимая в руке. Из этого чего-то вырвался огонь. Машина сбила ее, прежде чем я услышал выстрел, и проехала еще шагов сто.

Мы добрались до нее раньше Спира. Фергюсон опустился на колени рядом с ней и потрогал ее разбитую голову.

Рысцой подбежал Спир, снимая на ходу очки.

– Это случайность! Вы же видели, она выскочила на дорогу. Она стреляла в меня. Я старался ее объехать, но не удалось. Ты свидетель, Билл.

Глаза у него были черными, как газетный заголовок. Он вцепился мне в плечо, что-то бормоча. Кругом собирались люди, словно марсиане, упавшие с пронзенного неба.

Фергюсон обнял мертвую.

– Кто она? Вы ее знаете? – спросил кто-то.

Он посмотрел на марсиан и на их небо. По телу его внезапно пробежала дрожь, невольная и свирепая, как спазм, давший ей жизнь.

– Она моя дочь, – сказал он громко. – Моя дочь Хильда.

Дорожный патруль нашел револьвер в кювете. Это был револьвер Гейнса. Три камеры в барабане оказались пустыми, в трех были патроны. Зубной врач в Сан-Антонио опознал обгорелую челюсть, которую Уиллс откопал на пожарище. По пломбам, поставленным в прошлом мае пациенту Ларри Граймсу. Это имя значилось на медицинской карте и на рентгеновских снимках.

Второй раз Хильда целилась не в меня.

В надлежащий срок останки сына были выданы Аделаиде Хейнс. На похоронах присутствовал Уиллс – он рассказал мне об этом потом. Его заинтересовало то обстоятельство, что миссис Хейнс заплатила три с половиной тысячи долларов за бронзовый гроб с серебряными украшениями.

После службы Уиллс отправился к ней задать несколько вопросов. Она попыталась откупиться от него десятью тысячами долларов наличными. Остальные деньги, которые сын оставил ей на сохранение, Уиллс нашел внутри пианино. А с ними и билет первого класса на самолет в Рио-де-Жанейро, выписанный на имя преподобного Кери Кейна.

Брильянтовую брошь нашла санитарка, которая переодевала миссис Хейнс в психиатрическом отделении больницы в Маунтин-Гроуве. Брошь была пришпилена к комбинации под черным траурным платьем.

Дело Уичерли
(Перевод Ливерганта Александра Яковлевича)

Глава I

С дороги вся долина была как на ладони. Огромная, позолоченная утренними лучами солнца, да еще на фоне маячивших на горизонте гор, она казалась землей обетованной.

Впрочем, для кого обетованная, а для кого и нет, ведь на каждую виллу с кондиционером, бассейном и личным аэродромом приходится добрая дюжина лачуг из жести и сломанных автоприцепов, где ютится кочующее племя сезонных рабочих. А дальше, за орошаемыми землями, тянется бескрайняя пустыня, где вообще никто не живет. Из серой земли вместо деревьев там растут нефтяные вышки, а у их основанья, на манер заводных зверей, важно кивают головами гигантские помпы.

На самом краю этой богатой, но уродливой пустыни и примостился Медоу-Фармс. Издали он показался мне типичным захолустным городком, беспорядочно раскинувшимся у подножия совершенно лысых гор да вдобавок еще присыпанным едкой пылью. Однако, въехав в город под рекламным щитом «Мы строимся быстрее всех!», я обнаружил, что главная улица – чистенькая и заново асфальтированная, дома – новые и большие, многие еще строятся, а у прохожих бодрая походка и сытый вид.

Я остановился в центре на заправке – запастись бензином и необходимой информацией, и, когда служитель со сморщенным лицом залил мне полный бак, я спросил его, как проехать к дому Гомера Уичерли.

– Езжайте прямо, через город, – сказал он, показывая рукой на окраину, где грудой расплавленного серебра сверкали на солнце цистерны с нефтью. – У него большой каменный дом на пригорке – сразу увидите. Мистер Уичерли, говорят, только вчера вечером вернулся.

– Откуда же?

– В круиз ездил, в Австралию и по Тихому океану. Два месяца моря бороздил. Я-то, когда на флоте служил, на всю жизнь наплавался, мне этого Тихого океана даром не надо. А вы друг его будете?

– Мы незнакомы.

– А я его хорошо знаю. И родителя, мистера Уичерли-старшего, тоже знал. – Он быстрым, наметанным взглядом окинул меня и мою машину. Мы оба, и я и она, были не первой свежести. – Если что продавать собираетесь, к мистеру Уичерли лучше не ходите. Только время зря потеряете. Он у вас все равно ничего не купит.

– Тогда, может, я у него что-нибудь куплю.

– Считайте, уже купили. – Служитель хмыкнул. – Ведь этот бензин принадлежит Уичерли. С вас четыре сорок.

Я расплатился и выехал из города, оставив позади серебряные цистерны и нефтеперерабатывающий завод, от уходящих в небо башен которого пахнуло гнилыми яйцами. К стоявшему на холме мрачному каменному особняку подымалась извилистая асфальтовая дорога, и выглядел он словно какой-нибудь неприступный средневековый замок. Со старомодной веранды видны были и город, и раскинувшаяся за ним долина.

Дверь мне открыл крупный мужчина с брюшком и вьющимися волосами. По-видимому, он их красил: густо-каштановые волосы его возрасту никак не соответствовали. Нос мясистый, подбородок вялый, рот невыразительный. Костюм шерстяной, на животе топорщится, импортный, а вот застывшая на лице тревога, сразу видно, отечественного производства.

– Я – Гомер Уичерли. А вы, надо полагать, мистер Арчер[10]10
  Лью Арчер (англ. Lew Archer) – калифорнийский частный детектив, главный герой детективной серии американского писателя Росса Макдональда.
  Роман «Дело Уичерли» – девятый роман в серии о детективе Лью Арчере. (примеч. верстальщика)


[Закрыть]?

Я утвердительно кивнул. Выражение его лица не изменилось, только в глазах и в складках рта мелькнула едва заметная улыбка. Улыбка человека, который хочет понравиться, но которому это далеко не всегда удается.

– Вы быстро доехали. Из Лос-Анджелеса я вас так рано не ждал.

– Я выехал затемно, вы же сами сказали по телефону, что дело срочное.

– Очень срочное. Что ж мы стоим в передней, пожалуйста, заходите.

Полутемный коридор, украшенный оленьими рогами, вел в гостиную. Хозяин не замолкал ни на минуту.

– Простите, – тараторил он извиняющимся тоном, – но мне даже нечем вас угостить. Дом долгое время пустовал, а прислуги я не держу. Я, собственно, сюда и вернулся только потому, что рассчитывал застать Фебу. – Он вздохнул: – А ее нет.

В комнате царила затхлая атмосфера викторианской гостиной. Мебель стояла в основном зачехленной, а окна были задернуты тяжелыми портьерами. Уичерли включил было верхний свет, но поморщился, подошел к окну и с каким-то остервенением, точно вешал кошку, дернул за шнур, раскрывая шторы.

В гостиную ворвался солнечный свет и, пробежав по стенам, осветил небольшую абстрактную картину, висевшую над мраморной каминной полкой. Что означают все эти разноцветные кляксы и брызги, я, честно говоря, не понимаю; никогда не известно, то ли это великое произведение искусства, то ли просто мазня.

– Моя жена рисовала, – пробурчал Уичерли себе под нос, посмотрев на картину с таким видом, словно это был тест Роршаха[11]11
  Герман Роршах (1884–1922) – известный швейцарский психолог.


[Закрыть], да еще очень заумный. – Надо будет ее снять.

– Значит, ваша жена пропала?

– Да нет же, пропала Феба, моя единственная дочь. Садитесь, мистер Арчер. Попробую объяснить, что произошло. – Он опустился на стул и жестом пригласил меня сесть рядом. – Вчера вечером, вернувшись домой после продолжительного морского путешествия, я обнаружил, что Феба с ноября не посещает занятий в колледже. Как сквозь землю провалилась. Разумеется, я себе от волнения места не находил.

– В каком колледже она училась?

– Болдер-Бич. Вы просто обязаны найти ее, мистер Арчер. Она ведь еще совсем девочка, домашний ребенок…

– Сколько ей лет?

– Двадцать один, но это ничего не значит.

– Скажите, она впервые вот так, бесследно исчезает или это случалось и раньше?

– Нет, впервые. Феба вообще вела себя безупречно. И с ней, конечно, бывало нелегко, но я с дочерью ладил всегда. Она мне доверяла, мы были друзьями.

– А кто с ней не ладил?

– Ее мать. – Уичерли взглянул на абстрактную картину и насупился. – Но этой темы мы касаться не будем.

– А мне бы хотелось поговорить с матерью Фебы, если это возможно.

– Это невозможно, – сухо возразил Уичерли, поджав губы. – Я понятия не имею, где сейчас Кэтрин, и, откровенно говоря, меня это мало интересует. Прошлой весной мы решили разойтись. Почему – уточнять не стоит. К исчезновению Фебы наш развод никакого отношения не имеет.

– А вы не допускаете, что девушка может скрываться у матери?

– Исключается. После скандала, который устроила Кэтрин… – Он запнулся.

– И сколько же времени Феба не дает о себе знать? Сегодня восьмое января. Вы говорите, что из колледжа она ушла в ноябре?

– Да, в начале ноября. Точной даты назвать не могу. Это уж предстоит вам выяснить. Я же вчера вечером связался по телефону с соседкой Фебы по комнате. Бывшей соседкой. Но от нее, по-моему, толку нет.

– Два месяца – срок немалый. Это ваша первая попытка найти дочь?

– Да, раньше у меня просто не было такой возможности.

Он вскочил и стал мерить шагами комнату. Прямо зверь в клетке!

– Поймите, я был в отъезде, обо всем, что произошло, узнал только вчера. Плавал себе по Тихому океану и даже не подозревал, что здесь творится.

– Когда вы видели Фебу в последний раз?

– В день отплытия. Она приехала в Сан-Франциско со мной попрощаться. Если верить ее соседке по комнате, оттуда в Болдер-Бич дочь уже не вернулась. – Он остановился и окинул меня угрюмым взглядом. – Я ужасно боюсь, что с ней что-то случилось. И ругаю себя, – добавил он. – Я действительно виноват: эгоист несчастный, отправился отдыхать, хотел поскорее забыть про семейные невзгоды, а Фебу бросил на произвол судьбы.

Всякий раз, когда он произносил ее имя, в его голосе слышались слезы, и я решил его утешить:

– По-моему, вы напрасно так уж себя ругаете. Обычно если девушки убегают из дому, то вовсе не по вине родителей. Каждый год тысячи девиц бросают свои семьи, школы и…

– И никого не посвящают в свои планы?

– Разумеется. Впрочем, вы же все равно были в отъезде. Даже если бы она попыталась с вами связаться, вы бы все равно ничего не узнали.

– В случае крайней необходимости со мной всегда можно было установить контакт.

– Но может быть, такой необходимости просто не было?

– Дай-то бог. – Он тяжело, словно устав от бурных эмоций, опустился на стул. – Но объясните мне, зачем ей понадобилось убегать? У нее ведь все было.

– Всегда хочется чего-то еще. – Я пробежал глазами по стенам викторианского склепа и выглянул в окно: вдали виднелся городок, а за ним бескрайняя пустыня. – Как ей жилось дома?

– Последние годы она здесь редко бывала. Лето мы всегда проводили в Тахо, а зимой Феба училась в колледже.

– Как она успевала?

– Вроде бы вполне прилично. Правда, в прошлом году у нее возникли кое-какие сложности чисто академического свойства, но их удалось уладить.

– Расскажите.

– Видите ли, ей пришлось уйти из Стэнфордского колледжа. Ее не выгнали за неуспеваемость, но дали понять, что в другом месте ей будет легче. Поэтому прошлой весной она перевелась в Болдер-Бич, чему я был не очень-то рад, поскольку сам в свое время кончал Стэнфорд.

– А как отнеслась к новому колледжу ваша дочь?

– По-моему, ей там понравилось. Насколько мне известно, в Болдер-Бич у нее появился поклонник.

– Как его зовут?

– Бобби, если не ошибаюсь. В женской психологии я разбираюсь неважно, но, кажется, парень здорово вскружил ей голову.

– Ее сокурсник?

– Да. Его я не знаю, но я был рад, что Феба влюбилась. Раньше-то она мальчиками не особенно увлекалась.

– А она хорошенькая? – спросил я, а про себя подумал, что если девушка первый раз влюбляется в двадцать один год, то дело плохо.

– По-моему, да. Впрочем, мне, как отцу, судить трудно. Посмотрите сами.

Он вытащил из кармана бумажник крокодиловой кожи и раскрыл его. Из-под прозрачного пластика на меня глянуло миловидное, хотя и несколько необычное личико: густая копна темно-русых волос, огромные, точно фары, синие глаза, большой, довольно чувственный рот, плотно сжатые губы. Тонкая натура. Такая может стать либо писаной красавицей, либо старой девой с постной физиономией. Впрочем, до старой девы еще дожить надо.

– Можно взять эту фотографию?

– Нет, – отрезал Уичерли. – Только не эту. Она самая лучшая. Любую другую – пожалуйста.

– Ее фотографии могут мне пригодиться.

– Давайте тогда я сейчас же разыщу их, а то потом забудем.

С этими словами хозяин дома вскочил и бросился вон из комнаты. Слышно было, как он, перескакивая через две ступеньки, взбегает по лестнице, как хлопает дверью на втором этаже. Наверху упало что-то тяжелое и качнулась люстра.

Уичерли раздражал меня. Он был хорошо воспитан, что в наше время редкость, и вместе с тем в нем чувствовалась какая-то ожесточенность. Тяжело топая ногами, он сбежал с лестницы и, с грохотом распахнув дверь, ворвался в комнату. Лицо его побагровело.

– Черт бы ее побрал! Увезла все фотографии Фебы! Ни одной не оставила.

– О ком вы?

– Жена моя. Бывшая жена.

– Вот видите, значит, она все-таки любит дочь.

– Будет вам! Кэтрин любящей матерью никогда не была. Просто она знала, что мне эти фотографии дороги – вот их и забрала.

А когда?

– Скорее всего, когда уехала в Рино. В прошлом апреле. С тех пор мы виделись всего один раз. Нечего сказать, отряхнула прах Медоу-Фармс со своих ног…

– Она до сих пор живет в Рино?

– Нет, туда она поехала разводиться. А где моя бывшая супруга сейчас, понятия не имею. Надо думать, обретается где-нибудь здесь, в этих краях.

– Должны же вы знать, где она. Вы ведь платите ей по разводу?

– Этим занимаются юристы.

– Прекрасно, в таком случае назовите мне юриста, который знает ее адрес.

– И не подумаю. – Он засопел, словно рассвирепевший бык или по крайней мере откормленный боров. – Я не желаю, чтобы вы вступали в контакт с миссис Уичерли. Она только еще больше запутает дело, да еще Фебу очернит. И меня заодно. У Кэтрин злой язык… – Он облизнул свои тонкие, нервные губы и на мгновение умолк, причем, судя по выражению его лица, очень вовремя. – Слышали бы вы, что она несла!

– Когда?

– Она явилась на мой пароход в день отплытия – ворвалась в каюту и набросилась на меня. Пришлось ее выставить.