Текст книги "Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 70 страниц)

Маленькая девочка, которая стучится в дверь

_{© Перевод Е. Королевой}

Помоги мне Господь, я не знаю, как об этом рассказать. Да, я помню все, что было. Но воспоминания похожи на недуг: все смешивается в голове и причиняет боль.

Я вспоминаю об этом каждый раз, когда садится солнце. Когда небо делается золотым и красным, как будто кто-то его разрисовал. Это случилось вечером, и небо было точно таким. Вот тогда и пришла та маленькая девочка. Я ничего не знала о подобных явлениях. Да и откуда мне было знать?

Я была в кухне, готовила ужин. Джо, это мой муж, сидел в гостиной, читал вечернюю газету. Элис была наверху. Я отправила ее туда, велев вымыть руки. Она была хорошая девочка. Всегда слушалась маму.

Когда я стояла у плиты, прозвучало негромкое «тук-тук-тук». Сначала я решила, что это Микки, наш пес. Подумала, это его когти стучат по полу. Но это был не он. Поэтому я подошла к задней двери и открыла.

За дверью стояла маленькая девочка. Она была в белом шелковом платье. Длинные черные волосы падали ей на плечи. У нее были такие худенькие плечи.

Маленькая девочка сложила узкие ладошки под подбородком. Улыбнулась. Она была такая вежливая.

– Простите, мэм, – сказала она, – можно мне поиграть с вашей девочкой?

Я в точности помню ее слова. Я еще подумала, какая она вежливая. Прямо сама деликатность.

Я была занята готовкой, и мне было не до незваных гостей.

– Не сегодня.

Когда я произнесла эти слова, уголки ее рта печально поникли. Она протянула ко мне руки. Она казалась расстроенной.

Она сказала:

– А завтра можно прийти и поиграть с ней?

Я уже закрывала дверь.

– Хорошо, – сказала я, – Приходи завтра.

Я сама попросила ее прийти. Я ее пригласила!

Я поспешно вернулась к плите. Джо спросил из комнаты, кто приходил.

– Какая-то маленькая девочка, – ответила я. – Незнакомая.

– То есть как это – незнакомая? – Он всегда задавал подобные вопросы.

– А то и есть, – буркнула я, – Не знаю ее, и все тут. Должно быть, у нас новые соседи.

Я попросила его позвать Элис.

Пока мы ужинали, я сообщила Элис о девочке в белом платье. Она не знала, кто это. Я сказала, что девочка обещала прийти завтра.

Вот так все и началось. Просто и буднично.

Что ж, смерть тоже кажется простой.

На следующее утро я вспомнила.

Элис как раз завтракала. Джо уже ушел на работу.

Я услышала робкий стук в дверь, подошла и открыла. Маленькая девочка снова была на пороге, все в том же белом платье. Оно было такое чистенькое.

Ее глаза ярко заблестели, когда она улыбнулась. Теперь я понимаю, что это был болезненный блеск, как при лихорадке.

– Простите, мэм, можно поиграть с вашей девочкой? – В точности те же слова, что и в первый раз.

– Она еще завтракает, – сказала я. – Почему бы тебе не подождать во дворе?

Она часто заморгала, глядя на меня. Сложила ладошки перед худенькой шеей. Она была счастлива, потому что ей разрешили остаться. Помоги нам Господь!

– Я подожду, – сказала она, после чего спустилась с заднего крыльца.

Элис спросила, кто пришел. Я ответила. Она хотела побежать и посмотреть. Я усадила ее обратно. После завтрака, так я сказала.

– И не сиди за столом в бескозырке, – добавила я.

Она часто так делала. Надевала дома матросскую шапочку. Некоторые дети любят носить матросские шапочки и на дворе, и дома. На самом деле в этом нет ничего дурного. Она действительно была хорошей девочкой.

Я услышала голос Микки. Он заходился лаем на заднем дворе. Я выглянула в окно. Маленькая девочка в белом платье стояла, держась за калитку. Она улыбалась Микки. Он же просто неистовствовал. Все его мышцы были напряжены, голова дергалась, когда он гавкал. Ну, вы знаете, как это бывает с собаками.

Я открыла дверь и велела ему замолчать. Он завилял мне хвостом. Он был славный пес. А потом он заворчал и убрался в свою зеленую будку. Я начала закрывать дверь. Но девочка заговорила со мной.

– Простите, мэм, – сказала она, – можно мне войти во двор?

Я глупая. Я просто ужасно глупая. Я ничего не поняла.

– Да, – сказала я, – Только не трогай Микки, а то, чего доброго, укусит.

– Не укусит, – сказала она.

Я наблюдала сквозь занавески. Она сняла крючок с калитки и вошла во двор. Я сама ее впустила. Она улыбалась, глядя на дом. Она потешалась над нами.

Все утро Элис и гостья играли вместе. Я наблюдала – было интересно, поладили ли они.

Вы же знаете, как это бывает с детьми. Сначала они стесняются. Потом начинают разговаривать, начинают играть. Начинают смеяться. Не успели вы и глазом моргнуть, как они уже сидят в песочнице и трещат, точно сороки.

Я ни у кого не видела таких черных волос. Черных как ночь. И на солнце, в обрамлении этих черных волос, ее кожа походила на белую свечку – восковая, нездорового вида. Прямо как у тех ужасных кукол, что показывают в музее восковых фигур на Кони-Айленде, но только без краски.

Однако я предложила ей пообедать вместе с Элис. Что же нашло на меня тогда? Неужели я ослепла?

Она очень обрадовалась приглашению. Она улыбнулась Элис, мне и даже Микки. Она с трудом подбирала слова, до того была рада. Когда я спросила, не будет ли ее мама против, она сказала, все еще улыбаясь:

– О нет, нет. Моя мама не будет против.

Она уже стояла в дверях:

– Простите, мэм, можно мне войти в дом?

О боже, почему я не догадалась?

– Ну конечно, – сказала я. – Входи.

Она улыбнулась и вошла.

– Очень хороший дом, – сказала она.

– Я рада, что тебе нравится.

Я велела девочкам вымыть руки, прежде чем садиться за стол. Они стояли над раковиной и намыливали ладошки. Какие разные у них были руки. У Элис – загорелые и пухлые. Такие, как почти у всех маленьких девочек.

У той девочки кисти были совершенно белые. Белые и хрупкие. Видны даже голубые вены под кожей. Наверное, если закрыть такими руками солнце, то сквозь плоть проникнет красный свет.

Покончив с мытьем рук, дети сели за стол. Я заглянула в раковину. Элис иногда оставляла там грязь. Мне не хотелось, чтобы это вошло в привычку.

Я обнаружила на стенках раковины черные потеки.

– Откуда взялась такая черная грязь? – спросила я.

– Это от меня, – сказала маленькая девочка.

– Неужели у нас во дворе такая черная земля? – удивилась я.

Она отрицательно покачала головой. Улыбнулась, как будто я сказала какую-то глупость. Что-то такое, над чем полагается смеяться. Даже маленькой девочке.

– Это из моего дома, – сказала она.

Я ничего не поняла. Потому что подобное происходит не каждый день.

Я вымыла раковину, а потом подошла к плите и стала разливать суп. Наполнила тарелку для Элис.

– Мне супа не надо, мэм, – сказала маленькая девочка.

– Томатный суп не будешь? – переспросила я.

Никогда еще не видела ребенка, который отказывался бы от томатного супа. Особенно после игр на свежем воздухе.

– Нет, спасибо, мэм, – сказала она.

Я сказала:

– Ладно, но ты же останешься голодной.

А она ответила:

– О, я никогда не бываю голодна.

И снова улыбнулась. Элис иногда тоже так улыбалась. Когда хотела показать, какая она умная.

Я поставила кастрюлю обратно на плиту и принялась чистить картошку для ужина. Забавно, какие моменты сохраняет память. Можно подумать, это так важно, помнить, что я чистила картошку.

Они болтали о какой-то игре, которой Элис научила маленькая девочка.

– Что это за игра? – спросила я.

Они ничего не сказали. Я оторвала взгляд от картошки. Маленькая девочка смотрела на Элис. Мне не понравилось, как она смотрела. Глаза у нее были похожи на стекляшки.

– Да так, – сказала Элис, – просто игра.

Она никогда не умела лгать.

– И все же? – спросила я.

Я знала, что дети легко учатся всяким гадостям. И откупа мне было знать, чему учит мою Элис маленькая девочка?

– Прятки в песочнице, – сказала маленькая девочка.

И улыбнулась так, словно одурачила меня.

Элис громко засмеялась.

– Да, – сказала она. – Прятки в песке.

Она была никуда не годной лгуньей. Помоги ей Господь.

Элис умолкла, как только увидела выражение моего лица.

– Ха-ха, – сказала я, – после обеда посмотрю, во что вы там играете. Так что, надеюсь, это будет хорошая игра.

Они некоторое время молчали. Элис доела суп и намазала себе бутерброд.

Маленькая девочка увидела, что я за ней наблюдаю. Она взяла кусок хлеба и принялась его мусолить. Зубы у нее были белые. Такие же белые, как кожа.

– Где ты живешь? – спросила я. – Я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

– Меня зовут Дора, – сказала она. – Я живу в большом доме на Уайльд-стрит.

– Вы только что переехали? – спросила я.

Мне показалось, она сейчас улыбнется. Но она сдержалась.

– О нет, – сказала она. – Я уже долго там живу.

Я спросила, живет ли она с родителями.

– Я их навещаю, – сказала она. И обернулась к Элис, – Ты уже поела?

Я велела ей не торопить Элис. Она ответила, хорошо, мэм. Она начинала действовать мне на нервы.

Когда дети пошли играть, я поняла, что за весь обед Дора съела только кусочек хлеба. Даже не притронулась к стакану молока, который я перед ней поставила. Точно так же, как к пирогу, салату и сыру. Вот тогда я должна была догадаться. Столько всего уже произошло. Что же такое было со мной?

Закрыв за девочками дверь, я обнаружила ту же самую черную землю на линолеуме. Наверное, она насыпалась с сандалий Доры. Земля была такая черная. Я понюхала ее. Знакомый запах, но не вспомнить, откуда я его знаю. В тот момент не смогла вспомнить. Я выбросила землю в мусорное ведро и вымыла руки.

Вечером я рассказала о девочке Джо.

– Ну, если она тебе не нравится, скажи, чтобы не приходила, – посоветовал он. – Вот и все.

– Но как я могу…

– Скажи, и все, – повторил он.

– Прямо так и сказать? Слушай, Дора, иди-ка ты домой?

– Это ее так зовут?

– Да.

– Просто скажи, чтобы больше не приходила. Вот и все.

– Как бы ты себя почувствовал, когда был ребенком, если бы тебе велели идти домой?

– Я бы пошел домой. Дай мне почитать.

Он уткнулся в свою газету. Я поднялась наверх, чтобы уложить Элис, которая как раз заканчивала чистить зубы. Она легла в кровать, и я включила ночник.

– Не надо, мама, – сказала она.

– Что за новости? – удивилась я. – Ты больше не боишься темноты?

– Дора говорит, что темнота – это приятно.

Вот тогда-то я и забеспокоилась. Конечно, не бояться темноты хорошо. Но кто скажет, что темнота – это приятно? Уж точно не пятилетняя девочка.

Я поцеловала ее на ночь и пошла вниз. Рассказала Джо.

– Ну прямо чудеса какие-то, – сказал он. – Мы едва ли не с пеленок пытались ей объяснить, что темноты не надо бояться. И что же происходит? Появляется эта малявка, и…

Он засмеялся.

– Хватило одного дня, – сказал он. – Одного дня.

На следующее утро я готовила завтрак. Выглянула в окно и увидела на песочной куче бескозырку Элис.

Я вышла в утреннюю прохладу. Микки выбрался из будки и встряхнулся. Я потрепала его по голове.

Подняла бескозырку. На влажном песке были какие-то знаки. Я присмотрелась. Многоугольники, точки и завитушки повсюду. Я протянула руку, чтобы стереть.

Не знаю, что меня вдруг пронзило.

В последний раз я испытывала похожее ощущение, когда меня ударила током лампа в спальне.

Я отдернула руку, перед глазами все плыло. Микки выл.

Следующее, что помню, – как сидела на ступеньках крыльца и тряслась так, словно меня обложили льдом. Заметила под крыльцом кусок хлеба. Она не съела даже хлеб.

Я подняла хлеб и бескозырку и вернулась в кухню. Джо сидел за столом.

– А я думал, куда ты подевалась, – сказал он.

Потом он увидел хлеб и матросскую шапочку.

– Снова начала разбрасывать повсюду свои вещи? – спросил он. – Э, да что случилось? У тебя такой вид, словно ты увидела призрак.

Когда я сказала, что случилось, он заявил, что я его разыгрываю. Я сидела за столом и дрожала.

– Меня мутит, – сказала я.

Он сидел, ничего не говоря. Затем встал, принес мне воды и похлопал по плечу. Он хотел как лучше.

– Ты просто выдумываешь, – сказал он.

Пока Элис завтракала, я спросила ее о рисунках на песке.

– Это просто игра, – сказала она.

– Детка, ты говоришь мне правду?

– Это просто игра, которой она меня научила, – сказала Элис.

Когда Дора пришла, на ней было то же самое платье. Элис привела в кухню Микки.

– Дора его не любит, – сказала она и убежала прежде, чем я успела возразить.

Один раз за утро я вышла во двор. Они возились в песке.

– Почему бы вам не поиграть во что-нибудь другое?

Элис ответила:

– В другое не так интересно.

В обед она захотела, чтобы я снова пригласила Дору в дом. Когда я отказалась, она раскапризничалась и не стала есть. Микки держался с ней настороженно и близко не подходил. А ведь он всегда любил Элис больше, чем нас с Джо.

– Что ты ему сделала? – спросила я.

– Он просто старый глупый пес, – заявила Элис.

Она так и не ответила, что сделала с собакой. В наказание я велела ей идти наверх и сидеть в комнате, раз она все равно не хочет есть. Элис – в крик. Пришлось ее отшлепать. Она плакала и отбивалась ногами. Ударила меня по руке. Она никогда так раньше не делала.

Отправив ее в комнату, я вышла и увидела, что Дора все еще у нас во дворе. Она напевала что-то. На мой вопрос ответила, что не должна ходить домой на обед. Я сказала, чтобы она все равно уходила, потому что Элис не выйдет.

Уходя, она снова улыбалась.

– А вы позволите Элис уйти?

Я не поняла, о чем она спрашивает. Мне нечего было на это сказать. Потом она ушла.

Но я твердо решила, что завтра утром не разрешу ей играть у нас во дворе. Выскажу ей все, что на душе накопилось, и велю убираться. Но я была напугана, не знаю чем.

– Ну вот видишь, – сказал вечером Джо, – Я же тебе говорил. Если она тебе не нравится, отправь ее домой.

Но что толку? Я старалась прийти к решению. Она не будет играть с Элис. Я ей не позволю.

Однако на следующее утро она пришла, и я не знала, что сказать. Не успела я что-либо предпринять, как она уже вошла во двор, словно это был ее собственный двор. Элис второпях доела завтрак и выскочила из дома. И они играли вместе.

Я нервничала. Иначе я не оставила бы Микки во дворе. Только не с Дорой.

Было, наверное, часов одиннадцать.

Я оторвалась от мытья посуды. Микки выл.

Я выскочила на крыльцо. Дора сидела на корточках перед Микки и дразнила его. Он пытался забраться в будку. Но казалось, ему что-то мешает.

– Дора! – крикнула я.

Она обернулась и посмотрела на меня. Господи, как меня это бесило. Она казалась такой невинной! Я чувствовала себя так, словно ударила ее. Но я все еще не понимала.

Микки заскулил и забрался в будку. Я сошла с крыльца и распахнула калитку. Я едва ли не молилась про себя, прося дать мне сил.

– Я хочу, чтобы ты ушла домой, – сказала я.

Она улыбнулась.

– Домой? – переспросила она.

– Ты меня слышала. – Я действительно была не в себе. – Уходи домой, – сказала я, – ты слишком много проказничаешь, чтобы играть с Элис.

– Проказничаешь, – повторила она, словно эхо.

Элис пыталась что-то сказать, но я не слушала. Дора медленно ушла со двора, шаркая подметками сандалий. Я захлопнула за ней калитку.

– Уходи, – велела я.

Сердце учащенно билось.

Дора обернулась к Элис.

– Я приду завтра, – сказала она. – Не забудь, что я тебе говорила.

– Ты не придешь сюда завтра! – закричала я.

Она посмотрела на меня. Нет, не так. Она посмотрела прямо сквозь меня, словно я была бестелесным голосом.

– Нет, приду, – возразила она.

Я схватила ее за руку и повела прочь от дома, стараясь не подавать виду, что боюсь. Какая у нее холодная кожа!

– Это мы еще посмотрим, – сказала я.

Она медленно пошла по улице. Я провожала взглядом белый силуэт. Один раз она оглянулась, и я увидела улыбку.

– Мы не хотим, чтобы ты приходила! – выкрикнула я.

Какой-то прохожий удивленно посмотрел на меня. Наверное, со стороны действительно выглядело некрасиво, что взрослая женщина кричит на маленькую девочку.

Я вернулась во двор. Элис не было. Я начала подниматься на крыльцо. Потом остановилась. Показалось, что волосы зашевелились у меня на голове.

Микки лежал мертвый на куче песка.

Я сбежала во двор. Пес был холодный как лед. Пасть разинута, выпученные глаза остекленели, как будто он перед смертью увидел перед собой всех демонов ада.

Я отвернулась, руки тряслись, мне было холодно. Я двинулась к дому. Потом подумала, что людям не надо этого видеть. Поэтому быстро сняла с себя фартук и набросила на Микки.

И увидела те рисунки на песке. Прямо вокруг его тела. Многоугольники, точки и завитки.

Я вбежала в дом и позвала Элис. Ответа не получила. Я спустилась в подвал, но и там ее не было. Я поискала на первом этаже, снова и снова окликая ее по имени. Потом кинулась наверх. Обнаружила ее сидящей на кровати. Она смотрела в стену.

И, помоги мне Господь, она улыбалась.

Я не знала, что делать. Я была напугана. Боялась собственного ребенка! Я попыталась заговорить. Потребовала, чтобы она прекратила улыбаться. Но она не разговаривала. И улыбалась. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Я заплакала. Невыносимо было смотреть на нее. Я ее боялась. Ей было пять лет, и она улыбалась оттого, что убила свою собаку. Мне хотелось кричать.

К тому времени, когда пришел с работы Джо, я уже превратилась в настоящую развалину.

Он решил сам все уладить, своим обычным способом. Ничего не получилось. Он отшлепал Элис и отправил ее в постель. Вышел со мной во двор. Ему было не по себе. Когда я показала рисунки, он спросил:

– Но ты же не… ты же не думаешь, что это они его убили?

Я не знала. Я вошла в дом, чтобы приготовить ему ужин. Он отнес Микки на пустырь и похоронил.

Мы пытались есть. Джо сказал:

– Она говорит, что уйдет.

От этих слов я подскочила. Элис сказала ему, что собирается уйти с Дорой. Я не могла есть. Я раскачивалась на стуле, словно была больна.

– Нет, – сказала я. – Нет. Я ее не отпущу. Не отпущу.

Джо обнял меня. Но это не помогло. Позже он сказал, что разыщет дом, где живет эта девочка, и все выяснит.

Он ушел незадолго до полуночи. Я была в гостиной, когда он вернулся. Он снял шляпу и пальто и сел в кресло. Посмотрел на меня.

– Боже мой, что случилось? – спросила я.

– Она там не живет, – сказал он.

– Что?!

– На Уайльд-стрит нет домов, – сказал он. – Это улица, которая тянется вдоль большого кладбища. А на другой стороне просто огромный пустырь.

– К… кладбища?

Мы в страхе смотрели друг на друга. Оба боялись произнести то, о чем думали.

– Нет, – сказал наконец Джо, – Она солгала, вот и все. Не хотела говорить тебе, где живет. Вот и все.

– Дора сказала, что придет завтра, – сказала я.

Он встал и замер у окна, глядя на улицу. Прошло некоторое время, он повернулся.

– Я не пойду завтра на работу, – сказал он. – Я докопаюсь до истины.

Мы легли спать. Я заглянула в комнату Элис, узнать, все ли с ней в порядке.

Когда я зажгла ночник, то увидела, что она по-прежнему улыбается. Во сне.

Весь следующий день мы ждали. Все утро просидели на кухне. Наблюдали оттуда за Элис. Она не спросила о Микки. Она вроде бы даже нисколько не расстроилась, что сто нет. Она играла в песочнице и напевала что-то. Время от времени посматривала на улицу, как будто ждала, что Дора вот-вот войдет в калитку.

Я была не в силах что-либо делать. Даже думать не могла. Я стояла у окна и смотрела на своего ребенка.

И она это знала. Несколько раз поднимала голову и улыбалась мне. Той самой улыбкой, какой улыбалась Дора.

За обедом Элис ничего не ела.

– Ешь, – сказал Джо.

– Я не голодна, – ответила она.

– Ты же не завтракала. Съешь хотя бы первое.

– Я никогда не бываю голодной, – сказала она.

Я задрожала, стараясь не плакать. Элис посмотрела на меня и улыбнулась.

– Детка, прошу тебя, – сказала я. – Не улыбайся так своей мамочке.

– Ты такая смешная, – сказала она.

Я вскрикнула, когда Джо шлепнул ее.

– Я тебя научу уму-разуму! – закричал он. – Научу тебя уважать мать!

Она не заплакала. Даже после такого. Лицо ее сделалось мрачным. Помоги нам Господь, она стала похожа на жестокую старуху.

– Я от вас ухожу, – сказала она. – Навсегда.

Я хотела взять Элис за руку, но Джо вывел ее из кухни. На самом деле он не злился. Он, как и я, боялся.

– Ты никуда не уйдешь, только в свою комнату, – приказал он. – И будешь там сидеть, пока не научишься вести себя как следует!

Потом он остановился в дверях кухни и посмотрел на меня.

– Что происходит? – произнес он, – Что творится? Я ничего не понимаю!

Я подошла и встала рядом, и мы обнимались так, словно в целом мире не было никого и ничего, способного нам помочь.

Весь остаток дня мы просидели в спальне, по очереди, сначала Джо, потом я. То и дело заглядывали в ее комнату, проверяли, все ли в порядке. С ней ничего не происходило, но от этого нам было не легче.

– Не переживай, – произнес он в сотый раз, – Девчонка не придет, Она просто лгунья, вот и все.

Я не отвечала. Я уже ни в чем не была уверена. Я внимательно наблюдала за Элис.

Она сидела на кровати, напевая под нос. Каждый раз, когда я входила, она поднимала глаза и улыбалась. Улыбка была не злая, отчего казалась еще ужаснее. Я пыталась заговорить, но она не отвечала. Один раз я ее обняла, но она как будто даже не осознавала моего присутствия. Помоги мне Господь! Если б вы знали, каково это – когда собственный ребенок делается тебе чужим.

Была половина восьмого, когда Джо спустился в гостиную. Элис ему объявила, будто бы Дора скоро придет.

Показалось, что в сердце мне воткнули нож. Я соскочила с кровати и кинулась в комнату Элис. Я ничего не говорила, только сидела напротив нее на игрушечном комоде. Она улыбалась. Ладони были сложены перед грудью.

– Дора идет, – сказала она.

– Нет! – выкрикнула я.

Но поверила тому, что она сказала. Я не знала, как Дора проникнет в дом. Все двери были заперты. Но я знала, что она это сделает. Потому что обещала прийти.

– Ты никуда не пойдешь, – сказала я. – Я не позволю.

Джо остановился в дверях. Он сказал, что спустится проверить, все ли окна и двери заперты. Он ушел, я слышала на лестнице его шаги.

В комнате стало очень тихо. На бюро тикали маленькие часы. Было почти восемь вечера. Я даже не пыталась готовить Элис ко сну.

Я слышала, как Джо ходит по кухне. Казалось, я слышу все звуки нашего дома. Даже поскрипывание стен.

Я дрожала. В комнате как будто делалось все холоднее. Я растерла руки. Огляделась вокруг. Повернулась к окну. Там не на что было смотреть. Я посмотрела на Элис. Она сидела на краю кровати. Лицо было неподвижно. Она прислушивалась.

– Детка, – позвала я севшим голосом.

Элис не обращала на меня внимания.

Внезапно она улыбнулась. У меня сперло дыхание. Я пыталась позвать ее по имени, но звук застыл в горле. Я хотела встать и подойти к ней. Но меня словно связали по рукам и ногам. Я услышала собственный плач и задрожала.

Холодный ветер ворвался в открытое окно. От него задребезжали стекла. В горле у меня пересохло. Я смотрела, и по коже бежали мурашки. Но я ничего не видела. В комнате было холодно, ужасно холодно!

Элис поднялась. Она дрожала. Она вытянула перед собой руки.

Она улыбнулась, и сверкнули зубы. Я ощущала все крики, которые раздирали мне горло. Я изо всех сил пыталась встать. Но не могла.

Затем ее лицо исказилось в ужасе. Она вскрикнула, надрывая мне сердце. И упала на кровать.

Тогда я вскочила, и вопль наконец вырвался из моей груди. Я вся была в поту. Я подбежала к ней.

Когда в комнату ворвался Джо, я держала в руках мертвое дитя. Тело было холодным и неподвижным. Руки намертво прижаты к груди. Когда я разжала один кулак, на пол посыпалась черная земля.

И я поняла, где видела раньше такую землю. Я вспомнила похороны, и ветер, и черные комья, которые бросают туда, откуда их перед этим достали.

А теперь послушайте меня. Слушайте внимательно, если у вас есть ребенок. Однажды вы услышите стук в свою дверь. Откройте и посмотрите, кто это. Если за дверью окажется маленькая девочка в белом шелковом платье, не впускайте ее.

И если рядом с ней будет стоять другая маленькая девочка – хорошенькая маленькая девочка, – помолитесь за нее.

Но тут же отвернитесь. Закройте глаза. Заприте все двери, спрячьте своего ребенка и никогда не оставляйте его одного. Помоги вам Господь.

Не впускайте в свой дом смерть!