Текст книги "Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 70 страниц)

– Меня никто не заставит кормить муравьев, – твердо заявил мистер Риггс.

– А вот он кормил.

– Очень плохо! – взорвался мистер Риггс. – Очень! Если все начнут кормить муравьев вместо того, чтобы на них наступать, представляешь, какой ад нас ждет? В муравьях по самые подмышки!

– Ничего подобного, – сказала его жена.

– Ладно, лично я не перестану есть мясо только потому, что тебе… тебе это не нравится, – завершил спор мистер Риггс.

Миссис Риггс встала и провела руками по юбке, расправляя складки.

– Очень хорошо, – сказала она, – Но мне это не нравится. Во всем этом есть что-то такое, что мне не нравится.

– Я есть хочу, – сказал мистер Риггс проникновенно, – когда мы будем ужинать?

За ужином события получили новое развитие. В результате которого мистер Риггс по-настоящему вник в суть дела.

Он уселся за стол. Напротив него сидел сын, с вымытым в первый раз за последние семь часов лицом, причем волосы были приглажены с помощью большого количества воды, часть которой бежала ручейками из-за ушей на шею.

А в душной кухне миссис Риггс вынула из духовки толстый кусок коричневого сочного мяса и понесла его в столовую. Исходящий от мяса ароматный пар впервые в жизни вызывал у нее отвращение.

Ее пронзила кошмарная мысль, что она несет кусок жареного Простофили. От такого предположения что-то дернулось у нее в животе. Какая-то рука материализовалась там, в темных глубинах, и принялась сжимать внутренности ледяными пальцами. Она поняла еще раньше, чем села за стол, что не сможет проглотить ни кусочка мяса. Она казалась себе настоящим каннибалом.

– Ага, – сказал мистер Риггс, – бифштекс.

Он потер руки. Поточил нож об вилку. Он начал резать мясо, и кто-то ахнул.

Мистер Риггс поднял голову, всматриваясь пристальным инквизиторским взглядом.

Его сыну было очень, очень больно. Лицо кривилось, глаза поблекли от страха. Он смотрел на мясо.

И в этот миг произошло что-то такое, отчего у мистера Риггса кожа на голове покрылась мурашками и невидимый кубик льда съехал вдоль позвоночника.

Простофиля, сидевший у противоположной стены, заворчал, не на блоху, а на что-то нематериальное. Он просто заворчал. Но в этом ворчании угадывалась страстность сверкающего красными глазами волка, который подступает к своей умирающей добыче.

– Да что же здесь происходит? – спросил мистер Риггс, ни к кому в особенности не обращаясь, но желая успокоиться, хотя бы с помощью слов.

– Я не хочу есть. – Уилл соскользнул со стула.

Мать посмотрела на него, затем на мясо. Ей хотелось сказать то же самое.

– Сядь на место, молодой человек! – отрезал мистер Риггс, гнев прорвался, милосердно затопляя его страхи.

– Пожалуйста, па, – сказал Уилл. – Пожалуйста, я не хочу есть.

– Ты будешь есть!!! – заорал мистер Риггс.

Потому что теперь он ощущал ее.

Холодную, лишающую сил тревогу, которая заползала в его нервную систему, словно извивающаяся змея. Противоречащий всякому здравому смыслу ужас поднимался от давно умерших воспоминаний, от бесформенных страхов прошлого и сулил необъяснимую беду.

Простофиля завыл. Так воет в клетке дикий зверь, когда тоскует о свободе и мести.

– Заткните этого пса! – прорычал мистер Риггс.

Он бросил нож и вилку на стол, подошел к Простофиле и схватил за шкирку жесткими пальцами.

Он швырнул Простофилю в ванную комнату и захлопнул за ним дверь. И только вернувшись за стол, почувствовал боль, посмотрел и увидел на руке следы зубов, из которых сочилась кровь.

Лишь громадным усилием воли мистер Риггс сдержался в этот момент. Жил себе человек день за днем и никогда раньше не видел ничего подобного. За многие годы он пришел к сознательному или бессознательному заключению, что в жизни нет ничего странного, не бывает неожиданных крутых поворотов и нечего бояться.

А потом произошло вот такое. Человек совершенно не готов справляться с подобными сложностями. Он согнулся, почти сломался. Лишь гордость и запас давно не пригождавшейся силы духа помогли справиться с приступом ужаса и благополучно вернуться на безопасную почву.

Мистер Риггс сел, сжав рот, и отрезал изрядный кусок мяса. Плюхнул его на тарелку Уилла.

– Нет, папа! – рыдал сын. – Пожалуйста!

– Ты это съешь, – сказал отец тихо, невероятным усилием сдерживая крик.

– Дорогой, если он не хочет… – начала миссис Риггс.

– Ешь, – велел мистер Риггс.

– Не буду, не буду!

И тут все услышали новый вой, приглушенный, но точно такой же зловещий, как и в первый раз.

Мистер Риггс перегнулся через стол и дал сыну пощечину. У него была тяжелая рука, и на красной щеке Уилла остаюсь белое пятно. На глаза мальчика навернулись слезы, рот растянулся в истерическом всхлипе.

– Иди к себе в комнату! – приказал мистер Риггс. – И не надейся, что сегодня получишь другую еду.

Уилл посмотрел на мать, горло его дрогнуло. Она сжала побелевшие губы, стараясь утешить его взглядом.

– Делай, как велит отец, – сказала она.

Медленно, бросая через плечо умоляющие взгляды, сотрясаясь от рыданий, Уилл пересек комнату. Его неровные шаги отдавались у родителей в ушах, когда он вышел в коридор. Дверь захлопнулась.

– Тебе обязательно было его лупить? – спросила миссис Риггс, и в голосе звучали страх и осуждение.

Мистер Риггс, не сумев подобрать нужные слова, сделал то, что обычно делают мужчины в подобной ситуации.

– Я даже есть теперь не могу, – проворчал он и резко встал.

Стул с грохотом упал у него за спиной. Мистер Риггс не стал поднимать. Прошел в гостиную и остановился перед окном, наблюдая, как небо медленно темнеет.

И он сказал чистую правду. Его желудок сжался в такой тугой узел от беспричинного страха, что он даже думать не мог о еде. Грудь вздымалась от каждого вдоха, что-то застряло в горле, и никак не удавалось проглотить. Ему даже показалось, что это его собственное сердце.

Откуда взялось это жуткое чувство? – недоумевал он. И почему оно подавило все остальные, даже голод?

Человек имеет полное право на вечерний отдых после напряженного рабочего дня, имеет право на хорошо прожаренный бифштекс, на приятный разговор за столом. И вот вам пожалуйста. Какое-то дурацкое помрачение рассудка нашло на всех. Крик в мясной лавке привел к этому… этому безумию. Хуже того… привел их в тупик. Какой отсюда, ради всего святого, может быть выход?

Мистер Риггс решил пройтись до табачного магазина и купить сигару. Он надел шляпу и зашел в столовую.

Жена все еще сидела там, глядя на стол, тыча в белую скатерть кончиком ножа. Кажется, она была совершенно подавлена.

– Я выйду, – сказал он.

Миссис Риггс кивнула так, что ему стало ясно – пропустила его слова мимо ушей.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила она.

– О чем?

– Помнишь, я сказала, животные должны ненавидеть нас за то, что мы делаем с ними?

Он поморщился. Подобные разговоры не доставляли ему удовольствия. Они слишком расплывчатые, вызывают невнятные страхи, ведут к нелепым выводам.

– Может, они совсем разозлились на нас, – продолжала она. – Может, они что-нибудь затевают. Может быть… Простофиля их вожак.

У мистера Риггса отпала челюсть. Невыразимое изумление смешалось со страхом за жену. Неужели она сходит с ума?

– Ради бога! – воскликнул он, стараясь отодвинуть от себя проблему, словно кучу палых листьев. – О чем ты вообще говоришь? Ладно, я пошел.

У двери он обернулся.

– И не давай Уиллу никакой еды, – сказал он, ощетиниваясь в воинственном стремлении к справедливости. – Я научу его слушаться.

Он пошел вниз по лестнице, стараясь думать о бейсбольном счете, о результатах скачек, о кинозвездах – о чем угодно.

Но ничего не получалось. Жена произнесла эти слова. Они теперь громыхали у него в мозгу, никак не желая уняться.

Он изо всех сил пытался отшвырнуть их, заставить их пристыженно отступить.

Но они не уходили, они кидались ему в лицо. И если поверить в эти слова хотя бы на мгновение, они сбросят целый мир в неведомую бездну. Они все исказят, покажут, словно в кривом зеркале. Все на свете потеряет смысл, если они… правдивы.

Животные. Что означает это слово? Для него – существ с четырьмя ногами. Львов, тигров, коров, свиней, лошадей, кошек, собак. Животных.

– Нет, нет и нет, – бормотал он. – Отродясь не слышал большей глупости.

Но он все равно думал об этом. И посматривал на встречных кошек. По соседству жило много кошек. Они устраивали свары при луне, мерзко орали в ночной темноте, когда людям хочется спать. Он вдруг вспомнил, как лежал без сна, проклиная их на чем свет стоит, отмечая, как жалобно они мяукают, как невероятно похоже на грудных младенцев, обезумевших грудных младенцев, брошенных в переулке.

Он заглянул в ближайший переулок.

Словно электрический разряд прошел через тело, вызывая онемение.

Он еще никогда не видел столько кошек разом. Создавалось впечатление, что у них тут собрание. Они сидели на задних лапах, и ни одна не издавала ни звука. Но благодаря своему воображению мистер Риггс почти физически ощущал, как поток злобных мыслей передается от одной усатой головы к другой усатой голове.

– Нет, – отрезал он. – Это просто мое воображение.

Он повернулся и быстро дошел до угла, стараясь забыть, как одна кошка обернулась и посмотрела ему прямо в глаза… ухмыляясь. Другого слова он не мог подобрать. Это была настоящая ухмылка.

Мистер Риггс остановился и сжал кулаки.

– Быть того не может, – произнес он вслух. – Просто не может быть.

На углу мистер Риггс увидел конного полицейского, который проезжал мимо. Мистер Риггс уставился на лошадь. Он ощущал себя полным идиотом, однако какой-то внутренний голос приказывал смотреть.

Он едва не отпрянул назад, когда лошадь повернула голову и их взгляды встретились.

Человек имеет о некоторых вещах устоявшееся мнение. Например, он привык считать, что у всех лошадей добрые и ясные глаза.

Лошадь одарила мистера Риггса самым что ни на есть ледяным взглядом. И вдруг у него в голове сформулировались слова. Они явились словно ниоткуда. Хотя что значит – ниоткуда? Несомненно, он это подумал сам. Вернее, слова пришли из подсознания. Или же… Нет, нет, это невозможно!

Однако они пришли, ничто не могло их удержать.

«Молчи. Тебе не полагается знать. Ты каким-то образом проведал, но единственное, что тебе остается, – молчать. Ты не сможешь, ты не станешь рассказывать об этом никому».

Мистер Риггс так и стоял с открытым ртом и глядел на лошадь, пока она не скрылась за углом. Он помотал головой и осмотрелся, пристыженный. Проходящая мимо парочка с любопытством взирала на него. Он опустил глаза и заторопился к табачной лавке.

Медленно бредя домой, выпуская колечки сигарного дыма, мистер Риггс вдруг понял с грустью, что человек может прожить всю жизнь, но так ни разу и не задействовать свой мозг в полную силу. Хуже того, он может прожить жизнь и не заподозрить, что его разум так и не вышел из тесной клетки, в которую его поместила природа.

Он думал о словах Риты, о страхах Уилла, о том, как выл и ворчал Простофиля.

Если все это сложить? Неужели и вправду животные тайком готовят переворот, коварно дожидаясь того момента, когда человек утратит способность понимать, что он может быть свергнут?

Если согласиться с этим – разумеется, только ради поддержания дискуссии, – возникает вопрос: что лично ты способен предпринять? Правда ли, что ты не можешь поделиться своей догадкой с другими? Что какое-нибудь неведомое наказание подстережет тебя в ночи, если заговоришь об этом вслух?

Кругом воровато шныряли кошки. Да, за всем этим что-то кроется, мистер Риггс теперь был уверен. Он как будто ощущал исходящую от животных злобу.

Похоже, они знали, что мистер Риггс раскрыл их жуткую тайну. Провожали его взглядами и беззвучно двигались вслед на мягких лапах, перебегая от укрытия к укрытию, прячась за живыми изгородями, скользя вдоль стен, подкрадываясь…

Преследуя!

Он кинулся бежать, уже не пытаясь анализировать свой страх. Страх был слишком силен. Он сочился из всех его пор, пронизывал каждый дрожащий дюйм организма, ледяными струями тек по венам и артериям.

Он распахнул дверь подъезда и с грохотом закрыл за собой. Взбежал по лестнице, заскочил в квартиру. Привалился к двери, тяжело, сипло дыша. Услышал звон посуды в кухне.

А потом стало еще хуже, гораздо хуже. Он ощутил на себе чей-то взгляд, волны чужих жестоких мыслей сжимали его разум.

«Давай, рассказывай, – звенели мысли, раздирая материю мозга. – Некоторые, может, и поверят. Но большинство – нет. Расскажи, и тебя поднимут на смех».

Он повернулся.

На коврике сидел Простофиля: розовый язык висит, уши торчком, глаза недобро сверкают.

Мистер Риггс попятился к двери, его сердце превратилось в кулак, бешено колотящий в грудную клетку.

– Рита! – закричал он, – Кто выпустил собаку из ванной?

Он с трудом поверил, что это его собственный голос, такой дрожащий и слабый.

Жена быстро вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Когда она увидела мистера Риггса, жмущегося к двери, его глаза, круглые от страха, она лишилась дара речи.

Дрожь прошла по телу мистера Риггса, и он ринулся вперед. Подхватил Простофилю на руки, открыл дверь и вышвырнул его за порог. Простофиля взвизгнул, проехав по сверкающему полу лестничной площадки. Дверь захлопнулась, и мистер Риггс привалился к ней спиной.

Жена смотрела на него, не находя слов. Они услышали, как Уилл выскочил из своей комнаты.

– Простофиля! – выкрикнул мальчик, вбегая в гостиную. – Где Простофиля? Где?

Вместо ответа раздалось настойчивое царапанье с другой стороны двери, жалобная просьба впустить.

Уилл негодующе смотрел на отца. Тот молчал, его глаза бегали.

Простофиля на площадке завыл, тонкий голосок разнесся по воздуху, словно жалоба мятущегося призрака.

И тут мистер Риггс нашел слова. Они слетали с его губ, робкие и в то же время дерзкие.

– Ты сюда не войдешь, – сказал он собаке. – Не войдешь!

Щенок

_{© Перевод Е. Королевой}

Когда закат расстилал по небу золотисто-розовое одеяло, Сара Нильсен вышла из трамвая и зашагала вдоль квартала к дому сестры. Она бросила взгляд на наручные часы. Уже седьмой, Дэйви переживает, крутится у калитки, нетерпеливо глядя на проспект. Она прибавила шагу.

Ее взгляд упал на сверток, зажатый под мышкой, и тонкие губы растянулись в улыбке. Это для Дэвида, хотя день рождения – у нее. Иначе он может расплакаться, глядя, как она распаковывает подарки, которые ему не принадлежат. Эвелин не уставала твердить, что мальчик слишком избалован. «Он – все, что у меня есть». Так всегда отвечала ей Сара.

Она поднялась на цыпочки, пытаясь увидеть его, но пышная листва отбрасывала слишком густую тень. Сара поспешила дальше, лицо горело от влажного зноя, пряди белокурых волос липли к потным вискам.

Вон он, с кожей почти такой же светлой, как его волосы, хоть и играет все лето на палящем солнце вместе с двумя кузенами. Он увидел Сару и замахал. Она махнула в ответ, а Дэйви уже кинулся к калитке, улыбаясь.

Сара наклонилась и подхватила его. Тонкие ручки обвили ее шею. Сверток и сумочка выскользнули и упали на дорожку.

– Я так тебя ждал, – сказал он, тяжело дыша. – Долго-долго.

– Сладкий мой.

Она крепко обняла мальчика и поцеловала в горячую щеку.

– Приходится работать допоздна, – сказала она. – Ты скучал по мамочке?

– Да! – сказал он, потянувшись за свертком. – Это для меня?

Жара окутала ее облаком, стоило только распрямиться. Сара погладила Дэйви по голове и заморгала, когда все поплыло перед глазами.

– Потерпи, увидишь, – улыбнулась она и подняла сверток. – Подай мамочке сумку, милый.

Он протянул сумку и взял мать за руку. Они вместе двинулись к дому.

– Смотри, мам. – Он показал левую руку.

– Милый, что случилось? – с тревогой спросила она, останавливаясь.

Слабый интерес, отражавшийся на лице, сменился беспокойством. Дэйви прочел в ее глазах привычный сигнал. Шесть лет материнского воспитания заставили его скривиться.

– Я упал, – произнес он испуганным шепотом. – И ободрал руку.

– Милый. – Она провела рукой по его щеке, – Тебе больно?

– Б-больно.

По его щеке скатилась слезинка, от сильного всхлипа сморщился нос.

– Снаббс погнался за котиком, я п-побежал за ними и упал на дорожке.

Они пошли дальше.

Дэйви высвободил руку и провел пальцем по ободранному месту. Зашипел от боли.

– Мама-а… – захныкал он.

Сара обняла его дрожащей рукой.

– Все хорошо, дорогой. Все хорошо. Мамочка обо всем позаботится.

Они свернули в проулок. По его лицу катились слезы.

– Х-хочу понести, – Он забрал у Сары сверток.

– Хорошо, малыш, – проворковала она, – Только не плачь. Мамочка все исправит.

Сара распахнула дверь, откинула москитную сетку и вошла.

– Разве тетя Эв не перевязала тебе руку? – спросила она.

– Она намазала йодом, – пожаловался он, – Больно!

Она вслед за Дэвидом поднялась по короткой лестнице. Они повернули за угол и вошли в кухню.

Эвелин оторвала взгляд от плиты, ее широкое благодушное лицо раскраснелось от духоты.

– А, привет, – начала она, затем удивленно посмотрела на Дэвида. – Только не говори, что Попрыгунчик снова упал, – велела она Саре.

Дэйви жался к матери и неотрывно смотрел на желтый линолеум. Сара положила сумку и сверток на сервант и вынула аптечку.

– Он что, снова поранился? – переспросила Эвелин, проводя по брови пухлым пальцем и вытирая его о фартук. – Мы и так полдня только и делали, что пытались…

– Надо забинтовать ему руку. – Сара села и усадила Дэвида себе на колени.

– Он что, хнычет из-за жалкой царапины? – насмешливо спросила Эвелин, упирая руки в бока. – Да у нас в квартале никто из мальчишек и не заикнется о такой ерунде, разве что если голову себе разобьет.

– Может попасть инфекция.

Сара занялась перевязкой. Дэйви морщился и жмурился от боли. Похожий на скрипичную ноту писк рвался из его горла.

– Мам, а что такое инфекция? – всхлипнул он.

– Тише, милый. Что, больно?

– Да-а…

Эвелин снова повернулась к плите. Взяла с полки банку, бросила в кастрюлю щепотку соли. Затем с грохотом водрузила крышку. Дэйви подскочил от этого звука. Эвелин повернулась.

– Слишком жарко, – сказала она, – в этом вся беда. Что случилось?

– Дэвида шум напугал.

– Какой еще шум?

– Грохот крышки.

– Что?

Эвелин закрыла лицо руками и сквозь пальцы посмотрела на Дэвида. Он потупился и сжал губы. Эвелин взяла его за подбородок и заставила поднять голову. Оказалось, он улыбается.

– Вот же обманщик, – скорчила рожицу Эвелин, и Дэйви радостно фыркнул. – Попрыгунчик, – поддразнила Эвелин.

Сара нахмурилась.

– Эвелин, я же столько раз просила не подпускать Снаббса к Дэйви. Знаешь же, мальчик от этого перевозбуждается.

Эвелин вытерла руки о фартук.

– Но они прекрасно ладят, – сказала она, – Разве не так, Дэйви?

Он посмотрел на мать, заметил ее напряженный взгляд и ничего не ответил.

– Он и сам хочет собаку, – сказала Эвелин.

Сара насупилась и стала завязывать концы бинта. Эвелин взяла с серванта газету, чтобы обмахиваться.

– Почему бы нет? – спросила она.

– Нет, – отрезала Сара, убирая в аптечку неизрасходованный бинт, – Нет, и точка.

– Можно оставлять собаку у нас, – настаивала Эвелин. – Дэйви будет о ней заботиться.

Сара заметила, что Дэйви прислушивается. Его широко раскрытые глаза неотрывно смотрели на Эвелин, ссадина была забыта.

– Скоро мы будем ужинать? – поспешила спросить Сара. Она похлопала по повязке и поцеловала Дэйви в щеку.

– Как только придет Джордж, – сказала Эвелин.

Дэйви соскользнул с колен матери.

– Ступай, милый, позови Билла и Боба, – велела ему Сара.

Он секунду смотрел на нее. Затем, покосившись на тетку, побрел к лестнице. Когда за ним захлопнулась дверь, Сара встала и спрятала аптечку в сервант. Оторвала бумажное полотенце от рулона, закрепленного на боку серванта, и отерла лоб.

– Заведи собаку, сестричка, – улыбнулась Эвелин.

– Я не хочу, чтобы у него была собака, – сказала Сара. – Он легковозбудимый. Разволнуется, потом не успокоишь.

Эвелин осторожно присела, широко раздвинув ноги и по-прежнему обмахиваясь газетой.

– А ты ему ничем не помогаешь, только учишь бояться собственной тени. – Она нахмурилась и добавила, укоризненно качая головой: – Мальчик избалован. Слишком зависит от тебя. – Эвелин со стоном поерзала на стуле. – Вот ведь жара, будь она проклята.

Сара наклонилась и опустила бумагу в мусорное ведро.

– Забудь о собаке и не говори о ней при Дэйви, – сказала она. – А то заладила, прямо как Том: «Возьми собаку. Возьми собаку». Ничего другого я от него не слышала. – Она вздохнула и на секунду закрыла глаза. – Если не считать извинений. За то, что напился, за то…

– Ладно-ладно, сестричка. – Эвелин поднялась, отлепила от ног юбку. – Хватит об этом.

Она улыбнулась, подошла к Саре и сердечно произнесла:

– С днем рождения, милая. Я бы тебя обняла, но боюсь, приклеимся. Какая жара!

Сара чуть улыбнулась и подошла к серванту.

– А что в свертке? – спросила Эвелин. – Купила себе подарок?

– Это для Дэйви.

– В твой день рождения?

Они посмотрели друг другу в глаза. Затем в горле у Эвелин заклокотал смех.

– Ладно-ладно, я ничего не скажу, – произнесла она. – Он – все, что у тебя есть. Аминь. Надеюсь, мой муженек уже на подходе, так что скоро заморим червячка.

Билл с Бобом ушли наверх спать. Дэйви сидел в гостиной на тахте, обессиленно привалившись к матери; его глаза тщетно боролись со сном. Сара улыбнулась ему, затем Эвелин и Джорджу, которые сидели напротив в креслах.

Она потянулась к кофейному столику, взяла коробочку с носовыми платками из горки подарков.

– Какая прелесть!

– Рада, что тебе нравится, – засветилась от счастья Эвелин. – Нет, послушайте только, что эти индейцы вытворяют в ванной!

Она встала и быстро подошла к лестнице.

– Эй, вы там!

Гробовая тишина. Она вернулась, посмеиваясь.

– Ишь, молчат, будто воды в рот набрали. Иногда я жалею, что они не такие тихие и спокойные, как Дэйви.

Сара фыркнула. Эвелин взъерошила ей волосы и улыбнулась.

– Это комплимент, дорогая, – сказала она, – Да, забыла тебя поблагодарить за книжки для Билла и Боба.

– Не за что.

Книжка Дэйви соскользнула с его колена и шлепнулась на ковер. Он открыл глаза и сонно потянулся за ней.

– Попрыгунчик проснулся, – хихикнула Эвелин, усаживаясь на место.

Дэйви неловко выпрямился и взял со стола маленькую стеклянную пастушку, которую подарил матери с финансовой помощью Эвелин. Он смотрел на статуэтку, охваченный дремотой.

– Кр-сиво, – пробормотал он.

– Да, милый, – сказала Сара. – Очень красиво, подумать только, что ты сам купил ее своей мамочке.

– Ага…

Он пытался поставить пастушку обратно на стол, но никак не мог нащупать край. Сара осторожно забрала статуэтку и притянула мальчика к себе. Тонкая ручка упала на ее колено, глаза Дэйви сомкнулись.

– Кажется, нам пора домой, – сказала Сара. – Он уже с ног валится.

– Разве не останетесь? – спросила Эвелин.

– Нет, Эв. Пусть он ночует в своей постели. Похоже, у него температура – все-таки целый день на солнцепеке. Да и инфекция могла попасть.

Эвелин секунду смотрела на нее, после чего беспомощно развела руками.

– Ладно, сестренка, тебе видней, – сказала она. – Но завтра вы приедете?

– Наверное, приедем. Мне не надо на работу.

– Отлично, – кивнула Эвелин, – А то я обещала Дэйви, что он пойдет смотреть ковбойский фильм вместе с моей парочкой.

Сара вздохнула:

– А вот это ты зря. Дэйви так легко пугается.

Секунду все молчали. Затем Эвелин кашлянула. Джордж вскочил на ноги. Дэйви вздрогнул от этого звука, распахнув глаза. Он сонно оглядел комнату.

Джордж посмотрел на Дэйви.

– Я подгоню машину. – Он беззвучно вышел из комнаты.

– Принесу тебе сумку для подарков, – сказала Эвелин.

Сара слабо кивнула, обнимая сына.

Машина затормозила, когда на светофоре загорелся красный. Джордж обернулся и посмотрел на Дэйви, который спал у матери на коленях, положив голову ей на плечо.

– Слышал, ты хочешь завести собаку, – произнес он.

– Что? – спросила обеспокоенная Сара. – Кто тебе это сказал?

– Боб, – ответил он, переключая скорость. – А ему сказал Дэйви.

Машина повернула за угол.

Сара хмыкнула.

– Боб, наверное, выдумал. Не могу же я держать собаку в квартире, если учесть, что я целыми днями на работе, а Дэйви у вас.

– Ну, если проблема в этом, можно днем оставлять у нас собаку.

– Нет, – Сара отрицательно покачала головой, – Дэйви слишком легко возбуждается.

– Ну естественно, – произнес Джордж небрежно.

Сара поджала губы. Ласково провела ладонью по руке Дэвида и поцеловала его в макушку.

Машина остановилась у тротуара.

– Хочешь, понесу его? – спросил Джордж.

– Сама понесу, – ответила она, – а ты возьми подарки.

– Как скажешь.

Джордж выключил мотор и сунул ключ в карман пиджака. Они вышли из машины.

– Красота, – сказал он. – Ветер крепчает, очень кстати.

Они медленно поднялись по лестнице на пятый этаж. Когда остановились перед дверью, Джордж испустил тяжкий вздох.

– Ничего себе подъем, – сказал он, – Как ты справляешься?

– Привыкла, – сказала она, отпирая дверь.

Они вошли, и Сара включила свет.

– Ох, – вздохнула она. – Какая здесь духота.

Она положила Дэйви на тахту и быстро подняла оконные рамы до отказа. Джордж поставил сумку с подарками, а она понесла Дэйви в его комнату.

Когда она вернулась, чтобы попрощаться, Джордж как раз выходил из кухни.

– Выпил у тебя воды со льдом, – сказал он, выключая свет.

– На здоровье, – ответила она, провожая его к двери.

– Ладно, до завтра.

– Да. Встретимся около полудня.

– Хорошо. Спокойной ночи, Сара.

– Спокойной ночи, Джордж, – ответила она.

Сара заперла входную дверь и улыбнулась. Приятно снова оказаться дома, с сыном вдвоем. В ее жизни теперь так мало подобных радостей. Том не оставил никаких сбережений, ничего, способного ее поддержать. Вместо того чтобы сидеть дома с Дэйви, она вынуждена целыми днями работать. Это, как ничто другое, отравляло ненавистью воспоминания о Томе.

Она выключила свет в гостиной и прошла в комнату Дэйви, переодела его в пижаму. Сдернула одеяло с его кровати, оставив только простыню.

Потом принесла из ванной мокрое полотенце и обтерла ему руки и лицо, намочила повязку, чтобы ее охладить. Он шевельнулся и пробормотал что-то во сне. Она нежно улыбнулась, глядя на него.

– Мой сын, – произнесла шепотом.

Сара поцеловала мальчика и быстро вышла, погасив свет.

Когда она полоскала в ванной полотенце, из кухни послышался какой-то шум. Она вздрогнула и уронила полотенце в раковину. Ее брови озадаченно сошлись на переносице.

Справившись с удивлением, она осторожно вошла в гостиную и прислушалась.

Снова услышала шорох. Как будто маленькие лапки ступают по линолеуму.

Она неуверенно подошла к кухонной двери, включила свет и отскочила назад, широко раскрыв глаза в тревожном ожидании.

Затем тревога сменилась изумлением.

На нее смотрел маленький белый щенок, моргая влажными глазами в неожиданно вспыхнувшем свете. Розовый язык свешивался из пасти. Коротенький хвостик так и мотался из стороны в сторону.

Щенок вдруг заскользит по полу и затормозил у ее ног. Сара секунду смотрела на него. Потом протянула руку и подняла. На ощупь он был похож на теплое желе.

Она постояла секунду, размышляя.

Затем нахмурилась, прошла в гостиную и села у телефона. Щенок пытался высвободиться. Она сильнее сжала его тельце. Он негромко заскулил. Она шикнула, и хвост принялся колотить по ее юбке.

Она набрала номер. Щенок продолжал извиваться в руке. Сара шлепнула его по голове, и он взвизгнул.

– Алло, – произнесла Эвелин.

– Эв, это я, Сара.

– Да, сестренка.

– Это Джордж оставил у нас щенка?

– Щенка?

– У нас тут щенок. Это Джордж его принес?

– Джордж? Я, конечно, не в курсе… Но как бы он его принес? А что, ты не знаешь, откуда он взялся?

– Нет.

– Черт! Ладно, сестренка, я… подожди-ка. Кажется, машина подъехала. Сейчас спрошу его. Подожди минутку.

Сара сидела, прижимая трубку к уху. Взгляд упал на белого щенка. Тот устроился у нее на коленях. Теплое тельце вздымалось от каждого вздоха под ее рукой.

Женщину пробрала дрожь. Ветер из окна растрепал ей волосы. Она сглотнула застрявший в горле комок. Ну где там Джордж? Она побаивалась говорить с ним. Но разумеется, щенка принес он. То, что он заговорил о собаке в машине, так это, без сомнения, хотел подготовить ее к «приятному сюрпризу». Но как умудрился его пронести?

Щенок провел шершавым теплым языком по ее руке. Она резко отдернула пальцы, и маленькая голова втянулась в плечи, щенок зажмурил глаза.

– Сара, – сказал Джордж в трубку, – что у тебя там за щенок?

– Только не говори, что это не ты его притащил.

Она почувствовала, как дрожат губы.

– Я? Ты же была вместе со мной. Неужели заметила какого-то щенка?

– Хватит шутить, Джордж! Кто мог принести, если не ты?

– Сара, я не приносил никакого щенка. Ты что, не знаешь, откуда он взялся?

– Нет. – Ее голос зазвенел от напряжения. – Не знаю.

– Ну я тем более не знаю, – сказал он.

В телефоне что-то потрескивало, пока оба молчали. Затем Джордж кашлянул.

– Ладно, – произнес он осторожно, – захвати его завтра с собой. Хотя, почему бы не…

– Нет! – решительно произнесла она. – Я его не оставлю. Не хочу, чтобы он был в доме. Я придумаю… что-нибудь.

– Да? Ну, как знаешь.

– Увидимся завтра, – завершила разговор Сара.

– Хорошо, – сказал он. – Пока.

Она положила трубку на рычаг. Заметила, что дрожит рука.

Щенок свернулся клубочком, счастливо вздыхая в полусне. Сара грубо подхватила его под живот и встала. Еще один удар по голове заставил его умолкнуть. Задние лапы мельтешили в воздухе.

Сара на цыпочках подошла к комнате Дэйви. Постояла секунду в дверях, убеждаясь, что мальчик спит. Щенок извивался у нее в руках, его горло дрожало от зарождающегося визга. Она зажала в ладони мордочку с влажным носом и затаила дыхание. Дэйви не проснулся.

Она вернулась в гостиную и постояла, охваченная нерешительностью. Его нельзя оставлять. Но сможет ли она просто вынести на улицу и бросить на произвол судьбы беспомощное создание?

«И все-таки, откуда он взялся?»

Сзади захлопнулась входная дверь. Сара спустилась по лестнице, руки дрожали под мягким теплым брюшком щенка.

Она позвонила в дверь консьержа. В коридоре было тихо, если не считать сопения щенка. Сара подхватила его под задние лапы, и он перестал дергаться.

В квартире консьержа стояла тишина. Сара позвонила еще раз, долго не отпуская кнопку. На ее лице отражалась тревога. Сара заколотила в дверь. Эхо отдалось от стен тускло освещенного коридора.

Она с раздраженным вздохом отвернулась от двери. На лестнице нерешительно застыла, нетерпеливо передернув плечами. Щенок вырывался и жалобно попискивал. Сара шлепнула его морде, и он заскулил.

Зажимая рукой его морду, она резко повернулась, спустилась на первый этаж и вышла из дома.

Она быстро шагала по безлюдной улице, вступая в тусклые пятна света фонарей и снова уходя в темноту. Нельзя допустить, чтобы Дэйви увидел щенка. Мысль о сыне заставила ее похолодеть от беспокойства. А что, если он проснется и не обнаружит рядом никого? Она сменила шаг на трусцу.