Текст книги "Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 70 страниц)

Они посмотрели, и Коллиер охнул. В голосе Джонни угадывался благоговейный ужас.

– Два сердца, – проговорил он.

Его рука сжалась в кулак.

– Это все доказывает! Гравитация на Марсе по силе равна двум пятым от гравитации Земли. Им необходимо двойное сердце, чтобы качать кровь, или что там у них есть, по венам.

– Но… здесь ему это не потребуется, – заметил Клейнман.

– В таком случае еще остается надежда, – сказал Джонни, – Вторжение не продумано до конца. Марсианские клетки обязательно, генетически неизбежно заставят проявить в ребенке инопланетные черты: двойное сердце, гипертрофированный слух, необходимость в соли… не знаю, что еще… любовь к холоду. Со временем, если их эксперимент пойдет удачно, они смогут искоренить подобные промахи, сумеют создать ребенка, в котором марсианским будет только разум, а все физические характеристики – полностью земными. Я, конечно, не уверен, но подозреваю, что марсиане владеют еще и телепатией. Иначе откуда бы он узнал, что ему угрожает опасность, когда Энн заболела воспалением легких?

Вся сцена вдруг снова встала перед глазами Коллиера: он стоит у постели и думает: «В больницу, о боже, в больницу!», а под плотью Энн крошечный чужеродный разум, уже прекрасно освоивший язык землян, улавливает его мысль. Больница, анализы, исследования… Коллиер конвульсивно дернулся.

– …нам делать? – услышал он конец вопроса Клейнмана. – Убить… марсианина, когда он родится?

– Не знаю, – сказал Джонни, – Но если этот… – он пожал плечами, – этот ребенок родится живым и нормальным, сомневаюсь, что убийство поможет. Уверен, они за ним наблюдают. Если он родится нормальным, они решат, что эксперимент удался, убьем мы его или нет.

– Кесарево? – предположил Клейнман.

– Может быть, – кивнул Джонни. – Хотя… уверятся ли они, что эксперимент провалился, узнав, что мы искусственным образом уничтожили… первого лазутчика? Нет, мне кажется, это не особенно удачная мысль. Они попытаются снова, на этот раз в каком-нибудь таком месте, где никто ничего не проверит, в какой-нибудь африканской деревне, каком-нибудь захолустном городке, в…

– Мы не можем оставить этого… эту тварь в ней! – цепенея, произнес Коллиер.

– А откуда нам знать, что мы сумеем удалить его, – угрюмо отозвался Джонни, – не убив при этом Энн?

– Что? – переспросил Коллиер, чувствуя, что от ужаса превратился в безмозглого идиота.

Джонни прерывисто вздохнул.

– Думаю, надо ждать, – сказал он. – Вряд ли тут есть другой выход.

Затем, увидев застывшее на лице Коллиера выражение, быстро прибавил:

– Все не так безнадежно, дружище. У нас есть кое-какие козыри. Двойное сердце, которое будет перекачивать кровь слишком быстро. Сложности, неизбежные при попытке соединить разнородные клетки. В июле будет очень жарко, а жара, не исключено, способна убить марсианина В конце концов, лишим его доступа к соли. Все это может помочь. Но самое главное – марсианин здесь несчастен. Он напился, чтобы забыть… как он там говорил? «О, избавь меня от этого пути».

Джонни мрачно посмотрел на них.

– Понадеемся, что он умрет от отчаяния, – сказал он.

– Или? – спросил Коллиер голосом, лишенным эмоций.

– Или… смешение рас благополучно состоится.

Коллиер взлетел по лестнице, сердце тяжко колотилось странными двойными ударами. Радость от того, что она действительно ни в чем не виновата, тут же пропала после осознания грозящей ей опасности.

На верхней площадке лестницы он остановился. В доме было тихо и очень жарко.

Они были правы, вдруг понял он, правы, когда советовали не рассказывать ей. Он понял это только что, сначала ему казалось, что Энн должна знать. Она захочет быть в курсе, размышлял Дэвид, точно так же, как захочет узнать, что он снова ей верит.

Но сейчас он сомневался. Все это было так жутко, что его всего трясло. Может быть, ощущение этого ужаса и было причиной ее истерик, последние три месяца она балансировала на грани нервного срыва.

Он крепко сжал губы и вошел в спальню.

Энн лежала на спине, руки безвольно покоились на боках раздувшегося живота, безжизненный взгляд упирался в потолок. Дэвид присел рядом, на край постели. Она никак не отреагировала.

– Энн.

Ответа не последовало. Он понял, что его колотит дрожь. «Я не могу тебя винить, – подумал он, – я вел себя грубо и бездумно».

– Милая моя, – сказал он.

Ее глаза медленно обратились на него, взгляд холодный и чужой. Это то существо в ней, думал Коллиер, она не сознает, как оно ею управляет. Должно быть, никогда не сознавала. Зато он сознавал это теперь отчетливо.

Дэвид подался к ней и прижался щекой к щеке.

– Дорогая.

– Что? – прозвучал тусклый, усталый голос.

– Ты меня слышишь?

Она не ответила.

– Энн, что касается ребенка.

В ее глазах появился слабый огонек жизни.

– А что касается ребенка?

Он проглотил комок в горле.

– Я… я знаю, что… что это не ребенок… от другого мужчины.

Мгновение Энн смотрела на него.

– Браво, – сказала она и отвернулась.

Он сидел рядом, сжав кулаки, думая: вот, вот оно, я окончательно убил ее любовь.

Но потом она снова повернула к нему голову. В глазах читалось что-то, трепетный вопрос.

– Как? – спросила она.

– Я верю тебе. Я знаю, что ты говорила правду. И от всего сердца прошу у тебя прощения… если ты захочешь меня простить.

Долгий миг, казалось, ничего не происходило. Потом она сняла руки с живота и прижала к щекам. Широко раскрытые карие глаза заблестели.

– Ты меня… не разыгрываешь?

На мгновение он застыл в нерешительности, а потом бросился к ней.

– О, Энн, Энн. Я так виноват. Так виноват перед тобой, Энн.

Она обхватила его шею и так и держала. Дэвид чувствовал, как ее грудь сотрясается от подавленных рыданий. Правой рукой он гладил жену по волосам.

– Дэвид, Дэвид… – повторяла она снова и снова.

Они долго сидели так, молчаливые и умиротворенные. Потом она спросила:

– Но почему ты передумал?

У него дернулось горло.

– Просто передумал.

– Но почему?

– Без всякой причины, милая. То есть, конечно, причина была. Я просто понял…

– Ты же сомневался во мне семь месяцев, Дэвид. Почему теперь ты вдруг передумал?

Он ощутил, как внутри нарастает гнев. Неужели он не может сказать ничего, что обрадовало бы ее?!

– Мне кажется, я должен доверять тебе, – сказал он.

– Почему?

Он выпрямился и посмотрел на нее, ничего не отвечая. Выражение безмятежного счастья сошло с ее лица. Теперь оно было напряженным и непреклонным.

– Почему, Дэвид?

– Я же сказал тебе, милая…

– Ты мне ничего не сказал.

– Нет, сказал. Я понял, что должен доверять тебе.

– Это не причина.

– Энн, давай не будем спорить сейчас. Неужели это так важно…

– Да, это очень важно! – Голос ее сорвался, – А как же твои биологические законы? «Ни одна женщина не может забеременеть, не будучи оплодотворенной мужчиной». Ты постоянно твердил об этом. Как насчет этого? Неужели ты утратил веру в биологию и начал верить в меня?

– Нет, дорогая. Просто теперь я знаю то, чего не знал раньше.

– И что же?

– Я не могу тебе сказать.

– Опять тайны! Это что, Клейнман тебе посоветовал, только чтобы не волновать меня на последнем месяце? Не лги мне, я знаю, когда ты мне лжешь.

– Энн, не волнуйся так.

– Я не волнуюсь!

– Ты же кричишь. Перестань.

– Не перестану! Ты мучаешь меня больше полугода, а теперь хочешь, чтобы я сохраняла спокойствие и холодный рассудок! Так вот, я не стану! Меня тошнит от тебя и твоего высокомерия! Меня тошнит от… А-а-а!

Она дернулась на кровати, голова заметалась по подушке, на мгновение Энн стала абсолютно белой. Глаза, устремленные на него, были глазами обиженного ребенка, ничего не понимающего и потрясенного.

– Мой живот! – стонала она.

– Энн!

Она теперь наполовину сидела, тело дрожало, ужасные, отчаянные стоны вырывались из горла. Он держат ее за плечи, стараясь успокоить. «Марсианин! – пронзила его мысль. – Ему не нравится, когда Энн злится!»

– Все в порядке, детка, все…

– Он делает мне больно! – плакала она. – Эта боль из-за него, Дэвид! О боже!

– Он не причинит тебе вреда, – услышат он собственный голос.

– Нет, нет, нет, я не вынесу, – говорила она сквозь стиснутые зубы, – не вынесу.

Затем, так же внезапно, как начался, приступ прошел, и ее лицо совершенно прояснилось. Но не потому, что она по-настоящему расслабилась, просто лицо лишилось всякого выражения. Энн с недоумением смотрела на мужа.

– Я ничего не чувствую, – сказала она тихо, – Я… ничего… не…

Она медленно опустилась на подушку и полежала секунду. Потом сонно улыбнулась Коллиеру.

– Спокойной ночи, Дэвид.

И закрыла глаза.

Клейнман стоял рядом с кроватью.

– Она в самой настоящей коме, – произнес он негромко. – Или, я бы сказал, в гипнотическом трансе. Все органы работают нормально, но ее разум… заморожен.

Джонни посмотрел на него.

– Временное прекращение жизненных функций?

– Нет. Она просто спит. Но я не могу ее разбудить.

Они спустились в гостиную.

– В некотором смысле, – сказал Клейнман, – так даже лучше. Теперь она перестанет переживать. Ее тело будет функционировать безболезненно, без усилий.

– Должно быть, это сделал марсианин, – рассудил Джонни, – чтобы обезопасить свое… жилище.

Коллиер содрогнулся.

– Прости, Дэйв.

Они минуту помолчали.

– Видимо, он понимает, что мы знаем о нем, – сказал Джонни.

– Почему? – спросил Коллиер.

– Он не стал бы проявлять себя с такой очевидностью, если бы еще была возможность сохранить все в тайне.

– Может быть, он не переносит боли, – предположил Клейнман.

Джонни кивнул.

– Да, может быть.

Коллиер сидел, ощущая, как сильно колотится сердце. Неожиданно он ударил кулаками по коленям.

– Но надо же что-то делать! Неужели мы беспомощны перед этим… захватчиком?

– Мы не можем рисковать жизнью Энн, – коротко заключил Джонни, и Клейнман тотчас же согласно кивнул.

Коллиер обмяк на стуле. Он сидел, глядя на куклу на каминной полке. «Кони-Айленд» – было написано на платье куклы, а на поясе: «Счастливые денечки».

– Рьюио Гклеммо Фглуо!

Энн металась на больничной койке, рожая в бессознательном состоянии. Окаменевший Коллиер стоял радом, глаза были прикованы к ее залитому потом лицу. Ему хотелось бежать за Клейнманом, но он знал, что этого делать не стоит. Она находилась в таком состоянии уже двадцать часов, двадцать часов судорог и агонии со стиснутыми зубами. Когда это началось, он отменил все свои лекции, чтобы быть рядом.

Он протянул к ней дрожащие пальцы и взялся за мокрую от пота руку. Ее пальцы сжимали его ладонь все сильнее, пока ему не стало больно. И, онемев от ужаса, Коллиер увидел, как в ее чертах проступает лицо зародившегося на Земле марсианина: узкие глаза, тонкие, проваленные внутрь губы, белая кожа, туго натянутая на череп.

– Боль! Боль! Спаси меня, отец моих отцов, не отправляй меня!..

В горле у нее что-то щелкнуло, и наступила тишина. Лицо ее неожиданно расслабилось, тело сотрясала слабая дрожь. Он начал отирать ей лицо полотенцем.

– Во дворе, Дэвид, – забормотала она, все еще не приходя в сознание.

Он резко наклонился к ней, сердце подскочило.

– Во дворе, Дэвид, – повторила она. – Я услышала странный звук и вышла. На небе были яркие звезды и луна. Весь двор заливал белый свет. Я кинулась обратно в дом, но что-то меня ударило. Пронзило, как иглой, спину и живот. Я закричала, но потом перед глазами почернело, и больше ничего не помню. Ничего. Я пыталась рассказать тебе, Дэвид, но не могла вспомнить, не могла вспомнить, не могла…

Больница. По коридору мечется отец, глаза дикие, вид затравленный. В коридоре жарко и тихо, раннее августовское утро. Он без устали мечется взад-вперед, руки сжаты в побелевшие кулаки.

Дверь открывается. Выходит врач, отец тут же подбегает кнему. Врач снимает с липа марлевую повязку. Смотрит на мужчину.

– С твоей женой все в порядке, – говорит доктор.

Отец хватает его за руку.

– А ребенок? – спрашивает он.

– Ребенок мертв.

– Слава богу! – выдыхает отец.

Не в силах отделаться от мысли, что где-нибудь в Африке, в Азии…

Женитьба

_{© Перевод Е. Королевой}

Потом он сказал ей, что они не могут пожениться в четверг, потому что в этот день Дьявол женился на собственной мамаше.

Они были на коктейльной вечеринке, и она решила, что неправильно расслышала: в комнате было шумно, а она была немного выше ростом.

– Что ты сказал, дорогой? – переспросила она, наклоняясь.

Он повторил, самым серьезным и искренним тоном. Она выпрямилась и улыбнулась.

– Милый, ты шутишь, – сказала она, делая изрядный глоток «манхэттена».

Позже, когда они ехали домой, она снова заговорила о дате свадьбы.

Он сказал, что дату нужно изменить, любой день подходит, кроме четверга.

– Я тебя не понимаю, дорогой. – Она положила голову на его покатое плечо.

– Любой день подходит, кроме четверга, – повторил он.

Она подняла голову, веселость покинула ее.

– Ну ладно, милый. Пошутил, и хватит.

– А кто шутит? – поинтересовался он.

Она внимательно посмотрела на него.

– Дорогой, ты с ума сошел?

– Нет.

– Но… ты хочешь перенести день свадьбы, потому что… – Она не могла поверить. Потом разразилась смехом и ущипнула его за руку. – Ну ты и шутник, Фрэнк. На минуту я даже купилась.

Его маленькие губы изогнулись раздраженной дугой.

– Дорогая моя, я не женюсь на тебе в четверг.

Она разинула рот. Заморгала.

– Господи, так ты серьезно.

– Совершенно серьезно, – подтвердил он.

– Да, но… – Она закусила нижнюю губу. – Ты просто сошел с ума… Мы же…

– Послушай, ну какая разница? Почему нельзя перенести на другой день?

– Но ты ведь ничего не сказал, когда мы выбирали день, – заспорила она.

– Я не сообразил тогда, что это будет четверг.

Она старалась понять. Она подумала, что у него могут быть скрытые мотивы. Заскок. Застарелый бзик. Что-то важное.

– Но мы же уже назначили дату, – слабо возразила она.

– Я прошу прощения. – Он был непоколебим. – Но четверг не годится.

Она смотрела на него с тревогой.

– Давай во всем разберемся, Фрэнк. Ты не хочешь жениться на мне в этот четверг?

– Вообще ни в какой четверг.

– Ладно, я лишь пытаюсь понять, милый. Но чтоб мне лопнуть, если я что-то понимаю!

Он промолчал.

Она повысила голос.

– Ты ведешь себя как ребенок!

– Нет, ничего подобного!

Она отвернулась, уставившись в окно.

– А какое твое объяснение? – Она понизила голос, подстраиваясь под его тон. – Я не женюсь в четверг, потому что… потому что в четверг Дьявол женился на своей бабушке или на ком там еще.

– Своей матери, – поправил он.

Она бросила на него раздраженный взгляд и сжала руки в кулаки.

– Выбери другой день, и забудем об этом, – предложил он.

– Ну конечно. Конечно. Забудем. Забыть о том, что мой жених боится разозлить Дьявола тем, что женится на мне в четверг. Как такое не забыть!

– Здесь не о чем беспокоиться, дорогая.

– О! – застонала она, – Ты просто… выводишь меня из себя.

Она повернулась и посмотрела на него. Подозрительно прищурилась.

– А как насчет среды?

Он помолчал. Потом смущенно откашлялся.

– Я… – Он неловко улыбнулся. – Я совсем забыл, дорогая. Среда тоже не годится.

У нее голова пошла кругом.

– Почему же?

– Если мы поженимся в среду, я стану рогоносцем.

Она подалась вперед, пристально глядя на него.

– Ты станешь кем? – переспросила она дрожащим голосом.

– Рогоносцем. Ты будешь мне изменять.

Ее лицо исказилось от недоверия.

– Я… я… – Ей не хватало слов, – О господи, отвези меня домой! Я не выйду за тебя замуж, даже если ты останешься единственным мужчиной на свете!

Он продолжал аккуратно вести машину. Молчание было ей невыносимо.

Она испепеляла его обвиняющим взглядом.

– И… и если я предложу пожениться в… в воскресенье, то ты превратишься в тыкву!

– Воскресенье прекрасно подходит, – заверил он.

– О, я так за тебя рада, – съехидничала она. – Просто передать не могу, как я счастлива.

Она отвернулась.

– Может быть, ты просто не хочешь жениться на мне? – продолжала она, – Если не хочешь, так и скажи! И нечего нести всякую чушь про…

– Я хочу на тебе жениться. Ты же знаешь. Но все необходимо сделать правильно. Ради нас обоих.

Она не собиралась приглашать его к себе. Но она так привыкла, что он обычно заходит, что позабыла об этом, когда они подъехали к дому.

– Хочешь выпить? – спросила она обиженным голосом, когда они вошли в гостиную.

– Нет, спасибо. Мне бы хотелось все с тобой обсудить, дорогая. – Он указал ей на кресло.

Она втиснула между подлокотников громоздкое тело и замерла. Он взял ее за руку.

– Милая, прошу тебя, постарайся понять.

Он обхватил ее рукой и погладил по плечу.

И в следующий миг она растаяла.

– Дорогой, – она смотрела серьезно, – я хочу понять. Но как же я могу?

Он потрепал ее по плечу.

– Послушай, я просто кое-что знаю. И я верю, что если мы поженимся не в тот день, это приведет к краху наших отношений.

– Но… почему?

Он проглотил комок в горле.

– Из-за последствий.

Она ничего не сказала. Лишь обхватила его руками и притянула к себе. Он был слишком хороший, чтобы не выходить за него просто потому, что он не хочет жениться в четверг. Или в среду.

Она вздохнула.

– Ладно, дорогой. Мы перенесем дату на воскресенье. Тогда ты будешь счастлив?

– Да, – сказал он. – Тогда я буду совершенно счастлив.

Потом как-то вечером он дал ее отцу пятнадцать долларов, чтобы скрепить договор о браке.

Мистер О’Ши с недоуменной улыбкой оторвал взгляд от курительной трубки.

– Ты не мог бы повторить? – вежливо попросил он.

Фрэнк протягивал ему купюры.

– Я хочу отдать вам эти деньги в качестве выкупа за вашу дочь.

– Это выкуп за мою дочь? – переспросил мистер О’Ши.

– Да, плата.

– Но кто ее продает? – изумился мистер О’Ши. – Я отдаю ее замуж.

– Я знаю. Это просто традиция.

– Положи себе в сундук с приданым, – сказал мистер О’Ши.

И вернулся к газете.

– Прошу прощения, сэр, но вы должны принять деньги, – настаивал Фрэнк.

В этот момент она спустилась по лестнице.

Мистер О’Ши взглянул на дочь.

– Скажи своему молодому человеку, чтобы кончал валять дурака.

Она обеспокоенно посмотрела на жениха.

– Боже, надеюсь, ты не принялся опять за свое, Фрэнк.

Он объяснил все им обоим. Он ясно дал понять, что вовсе не рассматривает ее как товар, но речь идет о соблюдении важной части некоего ритуала, необходимого для общей пользы.

– Все, что от вас требуется, – взять деньги, – завершил он, – и все будет хорошо.

Она посмотрела на отца. Отец посмотрел на нее.

– Возьми, папа, – вздохнула она.

Мистер О’Ши пожал плечами и взял деньги.

– Четыре, девять, два, – пропел Фрэнк, – Три, пять, семь… восемь, один, шесть. Пятнадцать, пятнадцать и трижды плюнуть на грудь, чтоб от чар улизнуть.

– Фрэнк! – воскликнула она. – Ты себе всю рубашку заплевал!

Потом он сказал ей, что вместо того, чтобы кидать букет, она должна заставить всех мужчин гоняться за ее подвязкой.

Она покосилась на него.

– Слушай, Фрэнк. Все это заходит слишком далеко.

Он смотрел обиженно.

– Я всего лишь пытаюсь сделать все правильно ради нас обоих. Не хочу, чтобы что-нибудь пошло наперекосяк.

– Но… ради бога, Фрэнк! Разве сделанного недостаточно? Ты заставил меня изменить день свадьбы. Ты купил меня за пятнадцать долларов и заплевал всего себя на глазах у папы. Ты заставил меня носить этот ужасно кусачий волосяной браслет. И я на все это согласилась. Однако мне это все начинает надоедать. Хватит уже.

Фрэнк сделал печальное лицо. Он гладил ее по руке и смотрел, как Жанна д’Арк, готовая взойти на костер.

– Я всего лишь делаю то, что кажется мне необходимым, – сказал он. – Нас подстерегают сонмы опасностей. Нужно соблюдать осторожность, предпринимать определенные шаги, иначе все пропало.

Она смотрела на него во все глаза.

– Фрэнк, ты ведь действительно хочешь на мне жениться? Это все не просто уловки, чтобы…

Он обнял ее и порывисто поцеловал.

– Фульвия, дорогая! Я тебя люблю и хочу на тебе жениться. Но мы должны сделать это как следует.

Позже мистер О’Ши заметил:

– Да он просто придурок. Вытолкай его взашей.

Однако она была слишком полная, не слишком красивая, и Фрэнк был единственным мужчиной, который сделал ей предложение.

Поэтому она вздохнула и сдалась. Она обсудила все с матерью и отцом. Сказала, что все будет в порядке, как только они поженятся. Она сказала:

– До тех пор я буду ему потакать, а после – стоп!

Однако ей удалось отговорить его от того, чтобы гости-мужчины бегали за ней, пытаясь отнять подвязку.

– Ты же не хочешь, чтобы я свернула себе шею?

– Ты права, – сказал он. – Просто брось им свои чулки.

– Дорогой, я брошу свой букет. Ну пожалуйста.

Он задумался.

– Ладно. Хотя мне это и не нравится. Мне это совершенно не нравится.

Он взял соли и кинул ее в горячую духовку на кухне. Спустя какое-то время заглянул внутрь.

– Теперь у нас высохли слезы, и путь наш устелют розы, – сообщил он.

Наступил день свадьбы.

Фрэнк встал ни свет ни заря. Он пришел в церковь и удостоверился, что все окна плотно закрыты и демонам туда не войти. Он сказал священнику, какое счастье, что сейчас февраль и двери тоже будут плотно закрыты. Он ясно дал понять, что во время церемонии никому не будет позволено подходить к дверям.

Священник едва не спятил, когда Фрэнк выстрелил в каминную трубу из револьвера тридцать восьмого калибра.

– Зачем, ради всего святого, вы это сделали?

– Я просто отпугиваю злых духов, – сказал Фрэнк.

– Молодой человек, в Первой англиканской церкви Святого Креста нет злых духов!

Фрэнк извинился. Однако когда священник вышел в двери, чтобы объяснить причину стрельбы местному полицейскому, Фрэнк достал из карманов пальто несколько тарелок, разбил их и рассовал осколки под скамьями и по углам.

Потом он поторопился в торговый квартал и купил десять килограммов риса на тот случай, если у кого-то он кончится или же кто-нибудь забудет его принести.

Спешно вернувшись к дому нареченной, он позвонил в звонок.

Дверь открыл мистер О’Ши.

– Где ваша дочь? – спросил Фрэнк.

– Сейчас тебе нельзя ее видеть, – сказал мистер О’Ши.

– Но мне необходимо, – заявил Фрэнк. Он кинулся мимо будущего тестя и запрыгал по ступенькам.

Невеста сидела на кровати в нижней юбке и начищала туфли.

Она так и подскочила.

– Что с тобой стряслось? – закричала она.

– Дай мне свою туфлю, – выдохнул он. – Я едва не забыл. Я был бы обречен, если бы забыл.

Он взялся за туфлю. Она выхватила ее.

– Убирайся! – выкрикнула она, скрываясь в ванной.

– Дай мне туфлю!

– Нет. В чем я, по-твоему, должна пойти на свадьбу? В галошах?

– Ладно.

Он подскочил к шкафу и достал старую туфлю.

– Я возьму эту, – сказал он и кинулся прочь из комнаты.

Она кое-что вспомнила, и его догнал вопль:

– Тебе нельзя было видеть меня до свадьбы!

– Это просто глупое суеверие! – выкрикнул он в ответ, скатываясь с лестницы.

В кухне он протянул туфлю мистеру О’Ши, который попивал кофе и курил трубку.

– Отдайте ее мне, – велел Фрэнк.

– С удовольствием, – сказал мистер О’Ши.

Фрэнк не обратил внимания на сарказм.

– Отдайте туфлю мне и скажите: «Передаю власть», – попросил он.

Мистер О’Ши разинул рот. Он взял туфлю и оцепенело протянул ее обратно.

– Передаю власть, – произнес он.

После чего заморгал.

– Эй, стой!

Но Фрэнк уже исчез. Он снова помчался вверх по лестнице.

– Нет! – завопила она, когда он во второй раз ворвался к ней в комнату. – Убирайся отсюда ко всем чертям!

Он ударил ее по голове туфлей. Она взвыла. Он заключил ее в объятия и с жаром поцеловал.

– Моя драгоценная супруга, – произнес он и выбежал.

Она разразилась слезами.

– Нет, нет, я не выйду за него замуж! – Она швырнула начищенные туфли в стенку. – И мне плевать, даже если он единственный мужчина на свете. Он просто ужасен!

Через пару минут она подняла туфли и принялась их дочищать.

Примерно в это же время Фрэнк снова был в торговом квартале, чтобы удостовериться, что кондитер положил в свадебный торт все необходимые ингредиенты. Затем он купил Фульвии бумажный колпак, в котором она пойдет от церкви к экипажу. Он обежал все лавки старьевщиков в городе и скупил все старые башмаки, призванные защищать от злых духов.

К тому моменту, когда должна была начаться брачная церемония, Фрэнк был чуть жив от усталости.

Он сидел в подсобном помещении церкви, пытаясь справиться с одышкой, и пробегал глазами список, проверяя, не забыл ли чего.

Заиграл орган. Невеста пошла по проходу вместе с отцом. Фрэнк стоял и смотрел на нее, все еще тяжело дыша.

Его брови взлетели, когда он заметил, как кто-то из опоздавших гостей только что вошел в парадные двери.

– О нет! – закричал он, закрывая лицо руками. – Я сейчас обращусь в дым!

Однако ничего не случилось.

Когда он открыл глаза, невеста крепко сжимала его руку.

– Вот видишь, Фрэнк, – успокоила она, – все это время ты просто занимался ерундой.

Церемония прошла. И он настолько обмер от изумления, и потрясения, и неверия, что напрочь позабыт о башмаках, о букетах, о бумажных колпаках и рисе, позабыл обо всем.

Когда они ехали домой во взятом напрокат лимузине, она погладила его по руке.

– Предрассудки, – проворковала она, – Все это чепуха.

– Но… – запротестовал Фрэнк.

– Тсс. – Она подавила его протест поцелуем, – Разве ты не жив до сих пор?

– Жив. И я никак этого не пойму.

Перед дверью гостиничного номера Фрэнк посмотрел на нее. Она посмотрела на него. Коридорный посмотрел в сторону.

Наконец она произнесла:

– Перенеси меня через порог, дорогой.

Он неуверенно улыбнулся.

– Мне кажется, это довольно глупо, – возразил он.

– Ну ради меня, – настаивала она. – Могут же у меня быть собственные предрассудки.

Он снова улыбнулся.

– Да, – согласился он и наклонился, чтобы ее поднять.

У них так ничего и не вышло. Она была ужасно толстая.

– Сердечная недостаточность, – сказал врач.

– Сатана, – выдохнула Фульвия, которая и десять лет спустя покрывалась пятнами от страха.