Текст книги "Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 70 страниц)

Уэйд быстро заскочил в кабинку, и дверь скользнула на место. Он облегченно выдохнул, когда ощутил, как комната понеслась по тоннелю. Что-то заставило его обернуться. Он охнул, увидев человека в униформе, который сидел на скамейке, повернувшись лицом к нему. В руке у человека была тускло поблескивающая черная трубка, направленная Уэйду прямо в грудь.

– Сядь, – сказал ему человек.

Сраженный, Уэйд шлепнулся на сиденье бесформенной кучей. Мэри. Это имя звучало в голове жалобной мольбой.

– Почему это вы, восстановленные, всегда такие взбудораженные? – поинтересовался человек, – Почему? Отвечай мне!

Уэйд поднял на него глаза, в нем затеплилась искра надежды. Этот человек подумал…

– Я… я скоро отправлюсь, – поспешно заговорил Уэйд. – Буквально через минуты. Я хотел попасть в машинную лабораторию.

– Господи, туда-то зачем?

– Я слышал, там есть кабина для перемещения во времени, – взволнованно продолжал Уэйд, – Я подумал…

– Подумал, что она принадлежала тебе?

– Да, именно так. Я хотел вернуться в свое время. Мне одиноко здесь.

– Разве тебе не объяснили? – спросил человек.

– Не объяснили чего?

Кабина со вздохом остановилась. Уэйд начал подниматься. Человек махнул своим оружием, и Уэйд снова упал на сиденье. А вдруг они уже проехали?

– Как только твое восстановленное тело начинает растворяться, – продолжал объяснять человек, – физические силы возвращаются к собственно моменту смерти, э-э… я хочу сказать, к моменту отделения от тела.

Уэйда охватил нервический страх.

– Что? – слабо переспросил он, озираясь кругом.

– Личная сила, личная сила, – пробормотал человек. – В тот миг, когда она покидает твое восстановленное тело, она возвращается к моменту, когда ты… ну… умер. В твоем случае это будет… когда?

– Ничего не понимаю.

Его собеседник пожал плечами.

– Не имеет значения. Поверь мне на слово. Ты скоро вернешься в свое время.

– А как же машинная лаборатория? – на всякий случай уточнил Уэйд.

– Следующая остановка, – ответил человек.

– Я имел в виду, можно ли туда пойти?

– Гм, – буркнул человек, – полагаю, я мог бы зайти туда, посмотреть. Представляешь, мне никогда ни о чем не сообщают. Никто никогда не координирует свои действия с военными. Все время одно и то же…

Он вдруг замолчал.

– Нет, – заключил он. – Если подумать, мне надо спешить в другое место.

Уэйд смотрел, как собеседник опускает оружие. Он стиснул зубы, с трудом удерживаясь, чтобы не ударить.

– Но, – продолжал человек, – если еще подумать…

Закрыв глаза, Уэйд откинулся назад и испустил из побелевшего рта долгий прерывистый вздох.

Она все еще стояла нетронутой – сверкающий металл отражал ряды ярких светильников под потолком, – а круглая дверь была открыта.

В лаборатории был всего один студент. Он сидел на скамейке и поднял голову, когда они вошли.

– Могу я чем-нибудь помочь, командир? – спросил он.

– Нет нужды. Нет нужды, – раздраженно отозвался военный. – Восстановленный и я, мы просто зашли посмотреть на кабину.

Он махнул рукой на платформу.

– Это она?

– Да, это она, – ответил студент, глядя на Уэйда.

Уэйд отвернулся. Он не смог определить, был ли этот студент одним из четверых, которых он видел раньше. Они все были на одно лицо. Студент вернулся к своей работе.

Уэйд с военным взошли на платформу. Военный стал пристально рассматривать внутреннее убранство кабины.

– Н-да, – задумчиво протянул он, – интересно, кто на этом сюда прибыл.

– Не знаю, – отозвался Уэйд. – Я не видел ни одного из них.

– И ты думал, что сумеешь ее запустить? – Военный засмеялся.

Уэйд нервно оглянулся по сторонам, удостоверившись, что студент не подсматривает. Повернувшись снова, он спешно осмотрел сферу и понял, что она никак не закреплена. Он вздрогнул, когда вдруг раздалось громкое жужжание. Быстро обернувшись, Уэйд увидел, как студент нажал кнопку на стене. Он окаменел от страха.

На маленьком телевизионном экране, встроенном в стену, возникло лицо Клемолка. Уэйд не слышал, о чем говорит историк, но на его лице наконец-то отражалось волнение.

Уэйд быстро развернулся лицом к кабине и спросил:

– Может, можно мне заглянуть, посмотреть, как там внутри?

– Нет-нет, – возразил военный. – Ты выкинешь какой-нибудь фокус.

– Ну что вы, – сказал Уэйд, – Я только…

– Офицер! – закричал студент.

Военный повернулся. Уэйд толкнул его, и массивный военный полетел головой вперед, размахивая руками в попытке сохранить равновесие, а на его лице отражалось изумление и негодование.

Уэйд протиснулся в кабину, ударившись коленями о металлический настил, и заполз внутрь.

Студент бежал к сфере, держа перед собой одну из этих тускло блестящих черных трубок.

Уэйд вцепился в тяжелую дверь и, стеная от напряжения, притянул ее. Тяжелый круг металла встал на место, отрезав поток голубого пламени, нацеленный в Уэйда. Уэйд неистово крутил винт, пока дверь не оказалась запертой намертво.

Они в любой момент могут начать резать кабину.

Его взгляд скользил по кнопкам, пока руки застегивали ремни. Он увидел, что в главном окошке все еще выставлено пятьсот лет, и, протянув руку, он задал обратное направление.

Все, кажется, было готово. Он обязан воспользоваться предоставленным шансом. Нет времени проверять. Поток смертоносного пламени, может быть, уже направлен на металлическую сферу.

Ремни пристегнуты. Уэйд потянулся и переключил главный рубильник. Ничего не произошло. Крик смертельного ужаса сорвался с его губ. Взгляд заметался по сторонам. Пальцы дрожали над панелью управления, пока он проверял верность соединений.

Один провод болтался. Схватив его обеими руками, он всунул его в разъем. И кабина тут же завибрировала. Пронзительный гул механизма показался ему музыкой.

Вселенная снова захлестнула его, черная ночь омывала его океанской волной. На этот раз он не лишился сознания.

Он был спасен.

Кабина перестала дрожать. Тишина стояла почти оглушительная. Уэйд сипел в сумраке, задыхаясь, хватая ртом воздух. Потом вцепился в кран на двери и быстро открутил. Пинком распахнул дверь и спрыгнул на пол аппаратной в лаборатории колледжа Форт, огляделся вокруг, спеша увидеть знакомые предметы.

Лаборатория была пуста. Одинокий светильник на стене тускло помаргивал в тишине, от машин падали огромные тени, и его собственная тень скакала по стенам. Он дотрагивался до скамеек, стульев, измерительных приборов, машин – всего подряд, просто чтобы убедить себя, что действительно вернулся.

– Все это на самом деле, – повторял он снова и снова.

Вызванная облегчением невыносимая слабость окутала его вуалью. Он привалился к кабине. Кое-где на обшивке виднелись темные отметины и свисали лохмотья металла. Он ощутил к сфере едва ли не любовь. Даже подстреленная, она все равно доставила его обратно.

Он внезапно взглянул на часы. Два ночи… Мэри… Он должен быть дома. Быстрее, быстрее.

Дверь оказалась заперта. Он нашарил ключи, открыл дверь и кинулся бежать по коридору. Здание было безлюдно. Он добежал до входной двери, отпер ее, вспомнив, что надо запереть за собой, хотя его уже трясло от волнения.

Он пытался идти, но все время переходил на бег, а его мысли в предвкушении неслись впереди него. Вот он на крыльце, вот входит в дверь, взлетает по ступенькам в спальню… «Мэри, Мэри», – кричит он… Врывается в спальню… Она стоит у окна. Вот она развернулась, увидела его, бесконечное счастье отразилось у нее на лице. Она заплакала от радости… Они обнимают друг друга, целуются: вместе, они вместе.

– Мэри, – бормотал он, задыхаясь, и снова принимался бежать.

За спиной осталось высокий черный Корпус социальных наук. Вот уже кампус оказался позади, и он радостно несся по Университетскому проспекту.

Уличные фонари мелькали перед глазами. Грудь вздымалась от прерывистых вдохов. Резкая боль пронзила бок. Рот широко открылся. Обессиленный, он вынужден был перейти на шаг. Отдышался и снова побежал.

Осталось всего два квартала.

Впереди, на фоне небосклона, вырисовывался темный контур его дома. В гостиной горел свет. Она не спит. Она не теряет надежды!

Сердце его устремилось к ней. Жажда ощутить тепло ее рук была почти невыносима.

Он устал. Замедлил шаг, ощутил, как дико трясутся конечности. От волнения. Все части его тела либо пронзала боль, либо сковывало онемение.

Он был уже на подъездной дорожке. Входная дверь оказалась открыта. Через затянутую москитной сеткой внутреннюю дверь он видел лестницу на второй этаж. Он остановился, глаза его сверкали от болезненной жажды.

– Дома, – пробормотал он.

Он проковылял по дорожке, потом вверх по ступенькам крыльца. Пронзительная боль корежила тело. Голова готова была взорваться.

Он открыл дверь и ринулся в арку гостиной.

Жена Джона Рэндалла спала на тахте.

Нет времени на разговоры. Он хочет видеть Мэри. Он развернулся и подошел к лестнице. Заковылял наверх.

Он споткнулся, едва не упал. Схватился за перила правой рукой. Крик зародился и застыл у него в горле. Рука растворялась в воздухе. Рот сам раскрылся от пронзившего его ужаса.

– Нет! – хотел выкрикнуть он, но у него получился только жалкий писк.

Он продолжал карабкаться наверх. Распад пошел быстрее. Кисти рук. Запястья. Они просто рассылались на куски. Ощущение было такое, будто его кинули в чан с концентрированной кислотой.

Разум закручивало внутрь самого себя, когда он пытался осмыслить происходящее. Но все равно продолжал подниматься по ступенькам, теперь уже на лодыжках, на коленях, на расползающихся останках исчезающих ног.

И тут он понял все. Почему дверь кабины была заперта. Почему они не позволили ему увидеть собственный труп. Почему его тело просуществовало там так долго. Потому что он добрался до две тысячи четыреста семьдесят пятого года живым и только потом умер. И теперь ему придется вернуться в тот год. Он не сможет быть рядом с ней даже в смерти!

– Мэри!

Он пытался кричать. Она должна узнать. Но не получилось издать ни звука. Он ощутил, как распадаются части горла. Он должен как-то добраться до нее, дать ей знать, что вернулся.

Он добрался до лестничной площадки, протиснулся в открытую дверь их спальни, увидел ее, лежащую на кровати, забывшуюся в горестном изнеможении.

Он позвал. Ни звука в ответ. Гневные слезы брызнули из пересохших глаз. Он стоял в дверном проеме, пытаясь войти в комнату.

«Без тебя мне не жить».

Всплывшие в памяти слова терзали его. Его плач был похож на отдаленное бульканье лавы.

Он почти уже растворился. То, что от него осталось, поднималось над ковром, словно утренний туман, черные глаза сверкали яркими темными бусинами в клубящейся мгле.

– Мэри, Мэри… – теперь он мог только думать, – как сильно я тебя люблю.

Она не проснулась.

Он усилием воли придвинулся ближе, впитывая в себя ее расплывающийся образ. Чудовищное отчаяние сдавило его разум. Его призрак содрогнулся от едва слышного стона.

А потом женщина, улыбнувшаяся в тревожном сне, осталась в комнате одна, если не считать пары призрачных глаз, которые повисели в воздухе еще мгновение, а затем исчезли, как будто крошечные миры, вспыхнувшие при рождении и в тот же миг умершие.

Ведьмы на тропе войны

_{© Перевод Е. Королевой}

Семь хорошеньких миниатюрных девушек сидят рядком. За окном ночь, проливной дождь – самая погода для войны. В комнате уютное тепло. Семь девушек в халатиках болтают. На настенной металлической пластине значится: ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ СИСТЕМОЙ НАВЕДЕНИЯ.

Небеса прочищают глотку раскатом грома, примеряя на бескрайние плечи и сбрасывая разветвленную молнию. Дождь заставил мир затихнуть, он гнет деревья и испещряет точками землю. Дом квадратный, приземистый, одна стена у него из пластика.

В доме щебечут семь хорошеньких миниатюрных девушек.

– Так вот, я ему говорю: «Этого мне не надо, мистер Зазнайка». А он говорит: «О, неужели?» А я ему: «Именно так!»

– Честное слово, я так буду рада, когда все это закончится. Я видела такую милую шляпку, когда ходила в последнее увольнение. О, чего бы я не отдала за нее!

– И ты тоже? Ну я даже не знаю! И волосы-то толком уложить невозможно. Только не в такую погоду. Почему нам не позволяют покончить со всем этим?

– Мужчины! Меня от них просто тошнит.

Семь пар машущих рук, семь поз, семь голосов тоненько звенят на фоне грома. Зубы сверкают, когда девушки хохочут. Руки без устали рисуют в воздухе узоры.

Центр управления системой наведения. Девушки. Семь девушек. Хорошенькие. Нет ни одной старше шестнадцати. Кудряшки. Конские хвосты. Челки. Пухлые губки – улыбающиеся, кривящиеся, выражающие эмоцию за эмоцией. Искрящиеся молодые глаза – блестящие, подмигивающие, прищуривающиеся, холодные или теплые.

Семь здоровых молодых тел покоятся на деревянных стульях. Гладкие девичьи конечности. Девочки – хорошенькие девочки – целых семь.

Армия уродливых мешковатых мужчин, увязая в грязи, с трудом бредет по кромешно-темной грязной дороге.

Дождь льет потоками. Обрушивается, как из ведра, на изможденных людей. Громадные сапоги чавкают, погружаясь в жидкую желто-коричневую грязь и вытягиваясь из нее. Грязь стекает с носков и подметок.

Медленно шагающие люди – сотни людей, – промокшие насквозь, жалкие, истощенные. Молодые сгорбились, как старики. Нижние челюсти отвисли, рты хватают черный сырой воздух, языки высунуты, запавшие глаза глядят в пустоту, не выражают ничего.

Привал.

Люди валятся в грязь, падают на свои вещмешки. Головы откинуты назад, рты раскрыты, дождь хлещет по желтым зубам. Руки замерли неподвижно – жалкие кучки из кожи и костей. Ноги не движутся – обтянутые хаки деревяшки, изъеденные червями. Сотни бесполезных конечностей, прикрепленных к сотням бесполезных тел.

Позади них, впереди, по бокам рычат грузовики, танки и маленькие машинки. Толстые шины расплескивают грязь. Покрышки тонут, засосанные липкой жижей. Дождь барабанит мокрыми пальцами по металлу и брезенту.

Лампочки молний вспыхивают, но не горят. Мимолетные всполохи света. Лик войны мелькает лишь на мгновенье – собранный из ржавых ружей, вращающихся колес и окаменелых лиц.

Темнота. Рука ночи закрашивает краткие проблески в буре. Погоняемый ветром дождь хлещет по полям и дорогам, сечет деревья и грузовики. Потоки пузырящейся воды оставляют на земле шрамы. Гром, молнии.

Свисток. Покойники восстают. Сапоги снова чавкают по грязи – глубже, ближе, теснее. Подходят к городу, который преграждает путь к городу, который преграждает путь к…

Военный сидел в комнате для переговоров в Центре управления. Он внимательно следил за связистом, который, скорчившись над приборной доской, с наушниками на голове, записывал сообщение.

Офицер наблюдал за связистом. «Они приближаются», – думал он. Замерзшие, промокшие, испуганные, они идут на нас маршем. Он передернулся и закрыл глаза.

Тут же снова открыл. Видения наполнили сузившиеся зрачки – клубящийся дым, объятые пламенем люди, непостижимые ужасы, которые воплощаются сами собой без слов и образов.

– Сэр, – произнес связист, – сообщение с наблюдательного поста. Вражеские силы на подходе.

Офицер поднялся, подошел к связисту и взял сообщение. Прочитал, и лицо его побелело, рот искривился.

– Да, – подтвердил он.

Развернулся на каблуках и пошел к двери. Открыл ее и вошел в смежную комнату. Семь девушек прекратили болтать. Комната погрузилась в тишину.

Офицер встал спиной к пластиковой стене.

– Прямо по курсу. В трех километрах отсюда. Вопросы?

Одна девушка хихикнула.

– Техника есть? – спросила другая.

– Да. Пять грузовиков, пять командирских легковушек, два танка.

– Это слишком просто, – засмеялась девушка, взбивая волосы тонкими пальцами.

– Тем не менее это все, – сказал офицер.

Он пошел к двери.

– Приступайте, – приказал он и прибавил себе под нос: – Чудовища!

Он вышел.

– О господи, – вздохнула одна из девушек, – опять все то же.

– Какая скука, – отозвалась другая.

Она раскрыла свой изящно очерченный ротик, вынула жевательную резинку и прилепила ее под сиденье своего стула.

– Хотя бы дождь перестал, – заметила рыжеволосая, затягивая шнурки на ботинках.

Семь девушек переглянулись. «Вы готовы?» – спрашивали их взгляды. «Я вроде готова». Они поудобнее устроились на сиденьях, тоненько охая и вздыхая. Обхватили ногами ножки стульев. Вся жвачка была вынута. Рты плотно сжаты чопорными складками. Хорошенькие миниатюрные девушки приготовились вступать в игру.

Наконец они совершенно замолкли. Одна из них глубоко втянула в себя воздух. То же самое сделала вторая. Все они напрягли молочно-белые тела и сжали в кулачки тонкие пальчики. Одна быстро почесала голову, чтобы не отвлекаться потом. Еще одна тихонько чихнула.

– Начали, – произнесла девушка, сидевшая в ряду справа.

Семь пар сияющих глаз закрылись. Семь невинных юных разумов принялись воображать, воплощать, передавать.

Губы превратились в бескровные ниточки, краска сбежала с лиц, тела сладострастно содрогались. Пальцы подергивались от предельной сосредоточенности, семь хорошеньких миниатюрных девушек отправились на войну.

Мужчины переваливали через гребень холма, когда началась атака. Идущие в передних рядах, занесшие ногу для следующего шага, превратились в столбы пламени.

Они не успели даже закричать. Винтовки попадали в грязь, глаза скрылись в завесе огня. Они сделали еще несколько шагов и упали, шипящие и обугленные, в мягкую грязь.

Люди завопили. Строй нарушился. Все принялись целиться и стрелять в ночь. Еще часть войска раскалилась добела, вспыхнула и упала мертвой.

– Рассредоточиться! – прокричал командир, и тут его взметнувшиеся в воздух пальцы охватило пламя, лицо исчезло в желтых языках огня.

Люди смотрели по сторонам. Их помертвевшие, полные ужаса глаза высматривали врага. Они стреляли по лесу и полям. Они стреляли друг в друга. Они беспорядочно шлепали по грязи.

Один грузовик охватил огонь. Водитель выскочил, превращенный в двуногий факел. Грузовик еще прокатился по дороге, повернул, как безумный поскакал по полю, врезался в дерево, взорвался, и его целиком поглотило слепящее пламя. Взад-вперед на фоне занявшихся костров метались черные тени. Ночь наполняли крики.

Воин за воином вспыхивал огнем, падал лицом в грязь. Всполохи обжигающего света прорезали напитанную влагой тьму, крики, скачущие угли, суматоха, вспышки света, смерть, испепеленные ряды воинов, кремированные грузовики, взорванные танки.

Маленькая блондинка, ее тело напрягаюсь от сдерживаемого волнения. Губы шевелятся, смешок застрял в горле. Ноздри раздуваются. Она содрогается от головокружительного испуга. Представляет, представляет…

Солдат сломя голову бежит через поле, непрерывно крича, его глаза обезумели от ужаса. Громадный валун обрушивается на него с черных небес.

Его тело вжато в почву, сплющено. Из-под края валуна торчат кончики пальцев.

Валун поднимается с земли, снова ударяет, бесформенный падающий молот. Пылающий грузовик смят в лепешку. Валун снова взлетает в черное небо.

Симпатичная брюнетка, ее лицо будто пылает в лихорадке. Жуткие мысли проносятся в ее девичьем разуме. Волосы на голове встают дыбом от экстатического ужаса. Губы кривятся, обнажая сжатые зубы. Вздохи, полные ужаса, слетают с губ. Она представляет, представляет…

Солдат падает на колени. Голова его откидывается назад. В свете от горящих товарищей он тупо таращится на белопенную волну, накатывающую на него.

Волна опрокидывает, тащит его тело по грязной земле, наполняет легкие соленой водой. Приливные волны ревут на поле, топят сотни горящих людей, подбрасывают их тела в воздух на ревущих белых барашках.

Внезапно вода перестает прибывать, разбивается на миллиарды капель и исчезает.

Прелестная рыжеволосая крошка, руки сжаты под подбородком в бескровные кулачки. Губы дрожат, восторг переполняет ее грудь. Белая шея пульсирует, она втягивает в себя воздух. Нос морщится в приступе жуткого веселья. Она представляет, представляет…

Бегущий солдат сталкивается со львом. Он не видит его в темноте. Его руки бешено колотят по косматой гриве. Он наносит удары прикладом винтовки.

Крик. Лицо полностью сорвано одним ударом когтистой лапы. Рев джунглей наполняет ночь.

Красноглазый слон неистово топает по грязи, хватает людей толстым хоботом, зашвыривает их в небо, топчет черными колоннами своих ног.

Волки выскакивают из темноты, прыгают, рвут глотки. Гориллы визжат и скачут по грязи, запрыгивают на упавших солдат.

Носорог – его грубая кожа белеет в свете живых факелов – нападает на горящий танк, кружится, ревет, обращаясь к темноте, уходит.

Клыки, когти, рвущие плоть зубы, вопли, топот, рев. С неба начинает литься поток из змей.

Тишина. Всеобъемлющее мрачное молчание. Ни ветерка, ни капли дождя, ни раската далекого грома. Битва окончена.

Серый утренний туман клубится над сгоревшими, растерзанными, захлебнувшимися, раздавленными, отравленными, раскинувшими в стороны руки и ноги мертвецами.

Неподвижные грузовики, замолкшие грузовики, струйки черного дыма все еще поднимаются от их разбитых остовов. Великая смерть зависла над полем. Очередная битва в очередной войне.

Победа – все мертвы.

Девушки томно потянулись. Они вытягивали руки и вращали круглыми плечиками. Розовые ротики широко раскрывались в милых зевках. Они поглядывали друг на друга и смущенно посмеивались. Некоторые залились краской. Несколько смотрели виновато.

Потом все вместе громко захохотали. Принялись снимать обертки с новых жвачек, доставать пудреницы из карманов, переговариваться интимным шепотом, точно девочки ночью в школьной спальне.

Приглушенные смешки разносились по теплой комнате.

– Разве мы не чудовищны? – спросила одна из них, припудривая дерзко вздернутый носик.

Потом все они спустились вниз и пошли завтракать.