Текст книги "Прах и безмолвие (сборник)"
Автор книги: Реджинальд Хилл
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 47 страниц)
Дитя – отец человека.
У. Вордсворт. Мое сердце трепещет
Заявление, сделанное инспектором уголовного розыска Питера Паско, в присутствии кассетного магнитофона и бутылки виски, полупустой или наполовину полной – смотря откуда вести отсчет. Заявление сделано добровольно, не по принуждению или, указке Дэлзиела, каковые, как некоторые считают, выглядят одинаково в свете сумерек.
Итак, заявление. С чего начать? Два года – большой срок в жизни полицейского, почти такой же, как две минуты в жизни политика. Видимо, придется начать с итальянцев. Многое начинается с них, правда, сами итальянцы считают, что все начинается с греков. Ладно, поговорим об итальянцах.
Известие о том, что один из их граждан застрелен в Англии, а его убийца не наказан по заслугам, не особенно их обрадовано. Дэлзиел приказал тогда: «Скажи им, что этот дурачок погиб потому, что припарковался не в том месте: Они должны это понять».
Проблема состояла в том, что мисс Кич, попав в психиатрическое отделение доктора Поттла, стала недоступна для допроса. Мы сообщили итальянцам, что пули, убившие Понтелли и Ричарда Шермана, были выпущены из одного пистолета, и тут – думали бы лучше, как спасти Венецию, – они потребовали более точных сведений. Наверное, в пику нам нашу просьбу предоставить информацию о Понтелли они выполнили с неспешной скрупулезностью, и после того, как я уже и думать забыл о Хьюби, на мой стол вдруг лег увесистый конверт.
В нем содержался детальный отчет о жизни и занятиях Понтелли. Любопытно, что первыми шли документы, относящиеся к 1946 году. О его деятельности до середины пятидесятых годов никакой официальной информации не было. Сообщались лишь отрывочные сведения, якобы слышанные от не очень разговорчивого Понтелли. Ничего не было известно и о его детстве, не найдено никакого свидетельства о том, что он родился в Палермо, хотя сицилийские следователи предупреждали нас: многие документы были уничтожены во время немецкой оккупации и вторжения союзных войск.
Тут до меня стало доходить, что к чему. Какой-то флорентийский шутник делал очень тонкий намек, что на самом деле им было наплевать на Понтелли.
Я пошел к Дэлзиелу с рапортом, он сказал:
– Питер, это было почти полтора года назад! У меня нет времени думать о вещах, случившихся даже полторы недели назад!
– Что мне делать? – спросил я.
– С этим покончено. Можешь сдать в архив.
На следующий день я отправился к Идену Теккерею.
В его офисе работала новая девушка: лощеная, элегантная, искусно накрашенная. Она сидела перед компьютером. Не избежал перемен и кабинет Теккерея. Темные дубовые панели и красная кожаная обивка исчезли. Теперь это было шелковисто-белое и сверкающее хромом святилище высоких технологий.
– Я подумал: будь что будет! – объяснил он мне, немного смущаясь. – Если старым клиентам это не понравится, я найду новых, побогаче, которым мой кабинет придется по душе!
– А что с Лэкси Хьюби? Она не вписывается в ваш новый имидж?
Теккерей возмутился:
– Лэкси изучает юриспруденцию в университете Лидса! Вы же знаете, она получила самые высокие отметки на подготовительных курсах, занималась по ночам, не обращалась ни к кому за помощью. Я возлагаю большие надежды на эту девушку, очень большие надежды.
– Она продолжает встречаться с Родом Ломасом? – спросил я.
Теккерей пожал плечами:
– Откуда мне знать?
Всякий раз, когда речь заходила о Ломасах, он испытывал некоторую неловкость. Род и его мать упорно отрицали тот факт, что им было хоть что-то известно о поездке Понтелли в Англию или о его намерениях предъявить права на наследство, но допускали при этом, что его мог надоумить покойный Артур Виндибэнкс. Что же касается якобы опознанной миссис Виндибэнкс родинки в виде кленового листка, то теперь она говорила, что помнит все очень смутно. «За жизнь видишь столько задниц, что они начинают сливаться в одну, не так ли?» – объявила она Дэлзиелу с чарующей улыбкой.
Наши надежды на то, что суду удастся обвинить Ломасов в мошенничестве, основываясь на присвоении ими арендной платы за «Виллу Бетиус», улетучились, когда Иден Теккерей отказался сотрудничать с нами в этом; деле.
– Наш долг – заботиться о репутации семейства Хьюби, – сказал он Дэлзиелу в моем присутствии. – К тому же все убытки были возмещены.
Толстяк, посмотрев ему прямо в глаза, бросил:
– Старый болтун! Впервые слышу о каком-то возмещении!
Бедняга Теккерей попытался было возмутиться, но только покраснел и отвернулся.
Я показал ему бумаги из Флоренции и предложил их взять, если они ему нужны. Он поблагодарил, сказал, что будет надежно их хранить, хотя не может представить, зачем бы они могли ему понадобиться.
– Есть еще пара вещей, которые не до конца ясны, – сказал я.
– Таковыми они и останутся, – вздохнул Теккерей. – Это дело вылилось в фарс там, где должны были соблюдаться приличия, и в трагедию там, где должна была царить радость. Но скоро оно должно завершиться.
– Скоро? – переспросил я. – Дело рассматривается в суде лорда-канцлера, а это означает, что процесс затянется как минимум лет на десять.
– Старые времена прошли. Сейчас это займет от силы несколько месяцев, может быть, даже недель.
Я улыбнулся недоверчиво. Выходя из офиса, помахал рукой новой секретарше, которая кивнула мне в ответ так же холодно, как это делала в свое время Лэкси. Заметив, что одна из ее длинных ресниц отклеилась и повисла, как уховертка, на румяной щеке, я чуть не прыснул от смеха. В ту ночь мне снился жуткий сон, в нем было все: и эта ресница, и контора Теккерея, и невероятная история Хьюби. Последние месяцы были заполнены, как обычно, рутиной и острыми ощущениями вперемежку – всем тем, из чего состоит работа сотрудника отдела расследований. Но во сне я видел только дело Хьюби. Я пересказал свой сон Элли: «Это чувство вины, – заключила она. – Ты обожаешь чувствовать себя виноватым. Именно такие люди, как ты, делают возможными репрессивные религиозные режимы. Ты готов принять всю ответственность на себя, когда думаешь, что упустил что-то». Она была, конечно, права. Она всегда права. Это одна из ее самых непривлекательных черт. Но она компенсирует ее тем, что жутко ошибается, когда пытается быть умной.
– Уховертка на румяной щеке – это ключ, – сказала Элли в своей лучшей фрейдистской манере. – Понимаешь, это червь в бутоне. Совесть, странная родинка, нерешительность, что-то, что ты не довел до конца.
– Чушь собачья! – сказал я уверенно, потому что внезапно понял все об уховертке на румяной щеке. Или мне казалось, что понял. Чтобы увериться в своей правоте, на следующее утро я послал за Сеймуром. Он решил, что я спятил, однако ему достало такта не дать мне этого понять. Когда я надавил на него, оказалось, что у него к тому же прекрасная память. Мне доводилось отмечать это и раньше, читая его рапорты. Я сделал Сеймуру неискренний комплимент, и он ушел, обескураженный, но довольный.
Теперь у меня была теория, но проверить ее не представлялось возможным. Позже, месяца три спустя, я прочитал в «Пост», что суд лорда-канцлера действительно вынес решение очень быстро, как и предсказывал Теккерей. Решение гласило, что отсрочка, указанная в завещании миссис Хьюби, является необоснованной. Общество защиты животных, Организация помощи родственникам военнослужащих и «Женщины за Империю» могут, таким образом, получить деньги немедленно.
Элли тут же разразилась возмущенной речью о том, что несправедливо давать такие огромные суммы кошкам, офицерским вдовам и фашистам. Я сделал несколько телефонных звонков и неделю спустя сидел в маленькой душной комнате рядом с кабинетом Джорджа Хатчинсона, генерального управляющего филиалом Йоркширского коммерческого банка в Лидсе.
На душе было неспокойно, и, как только приоткрылась дверь, я немедленно вскочил на ноги, как двадцатилетний юнец, пришедший за кредитом на покупку мотоцикла.
– Не могли бы вы заглянуть сюда на минутку, мисс Бродсворт? – сказал Хатчинсон. – С вами хотят поговорить.
Войдя в комнату, молодая женщина равнодушно взглянула на меня холодными голубыми глазами. Хатчинсон за ее спиной делал мне какие-то знаки, но, чтобы никто не мог мне помешать в эту минуту, пришлось захлопнуть дверь перед его носом.
Я остался наедине с Сарой Бродсворт. Белокурые тугие локоны, розовые губы, высокая грудь – девушка могла показаться весьма привлекательной, но только не мне.
Протянув руку, я слегка сжал ее грудь.
– Хэлло, Лэкси! – сказал я.
Грудь на ощупь показалась настоящей, и на мгновение я подумал, что непоправимо ошибся. В моем мозгу уже мелькали картины того, как я извиняюсь перед Бродсворт, объясняюсь с Элли и прошу судью смягчить мне наказание. Но услышал в ответ:
– Хэлло, мистер Паско, чем могу быть вам полезна?
– Давайте сядем, – предложил я.
Мы сели лицом друг к другу за маленьким столиком.
– Извините меня, Лэкси! – неизвестно почему произнес я, но был вполне искренен.
– Как вы догадались? – спросила она.
– Мне следовало додуматься до этого уже два года назад, но я пренебрег уликами.
– Какими уликами?
– Ну, прежде всего тем, что бросалось в глаза. Первый раз, когда я увидел вашу сестру Джейн, на ней был свитер с низким вырезом и то, что выглядывало из-под свитера, было настоящим! Потом мой констебль нашел парик и накладные груди…
– Он был в моей комнате? Конечно, незаконно?
– Будем говорить, случайно. Он был уверен, что попал в комнату Джейн. Но Сеймур ошибся – я должен был это понять, когда он доложил, что нашел все эти вещи за книгами Джейн! По вашей сестре не скажешь, что она читает взахлеб.
– Не слишком ли вы высокомерны? – воскликнула Лэкси. – Книги читают все!
– Мильтона? Байрона? Вордсворта? «Историю „Гранд-опера“»? Мой констебль был изумлен, что смог вспомнить эти названия, когда я стал приставать к нему с вопросами. Конечно, я мог бы проверить это у Джейн, но не хотелось ее волновать.
– Вместо этого вы подкараулили меня, чтобы ущипнуть за грудь? Очень храбрый поступок, ничего не скажешь!
– Может быть, вы хотите мне что-нибудь рассказать, Лэкси?
– Если угодно, – пожав плечами, вяло отозвалась она. – Я стала совать нос в дела Теккерея вскоре после того, как поступила к нему на службу. Все вокруг держали меня за идиотку, поэтому не придавали значения тому, что время от времени я вдруг оказывалась в разных подозрительных местах – они думали, что я просто заблудилась. Так мне удалось изучить папку с документами тети Гвен. Всю свою жизнь я слышала о ее завещании, и наконец подвернулся случай узнать, о какой же сумме идет в нем речь. Должна признаться, я была ошарашена! Мне казалось, что в завещании могла быть обозначена какая-нибудь сотня тысяч, а тут меня как обухом по голове ударили: тетя Гвен оставила более миллиона! Потом я прочитала, кому достанется ее миллион. Эти три организации! Почему-то мне показалось это нечестным, больше того – несправедливым. Особенно что касается «Женщин за Империю»! Я слышала, как тетя Гвен рассуждала о них, и знала, что они из себя представляют.
Я долго об этом думала. Потом позвонила миссис Фолкингэм. Назвавшись Сарой Бродсворт, сказала, что учусь, что наслышана о «Женщинах» и считаю это интересным. Старуха пришла в восторг от того, что кто-то вспомнил о ней, и пригласила меня на чай. Я решила изменить свою внешность. Что, если тетя Гвен когда-то показывала миссис Фолкингэм мою фотографию? Это представлялось маловероятным, но зачем рисковать? В первый раз я лишь нацепила темные стекла на очки, сильно намазалась, надела берет и набила тряпками бюстгальтер. Вид у меня был довольно-таки нелепый. Но по мере того, как развивались мои отношения с миссис Фолкингэм, я стала маскироваться более тщательно. Приобрела даже цветные контактные линзы. Как я поняла потом, это было смешно, так как в них я хуже видела. Но зато можно было почти не опасаться, что кто-нибудь меня узнает.
– Что верно, то верно, – согласился я. – Итак, вы проникли в эту организацию?
– Я бы не употребляла этого слова. Я вступила в нее и начала помогать старой леди. Она мне нравилась. Это была чокнутая, но безвредная старуха, гораздо более приятная, чем тетя Гвен. Да, она мне нравилась. Мне было жаль, когда год назад она умерла. Но после ее смерти многое пошло легче.
– Стало легче прикарманивать ее деньги, вы это хотите сказать?
– Никто не собирался ее грабить, – терпеливо продолжала Лэкси. – Деньги не должны были отойти миссис Фолкингэм, да она и сама была слишком щепетильна, чтобы истратить хоть пенни на себя. Нет, я только хотела сказать, что после ее смерти все управление «Женщинами за Империю» перешло исключительно ко мне, и никто уже не мог посягнуть на эти деньги.
– Вы имеете в виду Генри Волланса и его «Белый огонь»?
– Да, именно их.
– А вы знали, кто такой Волланс?
– Сначала я думала, что он просто любопытный журналист. Уже одно это меня насторожило. Потом почувствовала, что ему нужна не только история для газеты. Его интересовала моя персона. Пришлось разузнать кое-что и о нем.
– И в конце концов вы достигли взаимопонимания?
– Почему вы так решили?
– Ну, он ведь не упомянул о вас, когда совершал сделку с законом. Не так ли? – осведомился я не без горечи.
По моему мнению, Волланса должны были осудить за преднамеренное убийство. Но в конце следствия он сделал признание в непредумышленном убийстве и получил 7 лет тюрьмы. В английском правосудии не предусмотрен договор со следственными органами о сроках наказания, но список членов «Белого огня», охватывающий все четыре части страны, который предоставил Волланс, на кого-то, должно быть, произвел неизгладимое впечатление.
– Он хотел, чтобы мы остались друзьями, – сказала Лэкси.
– Вы пишете ему в тюрьму?
– Вы уже и это проверили? Да, пишу… время от времени.
– И он сидит там, считая дни, когда выйдет на свободу и разделит с вами добычу?
– Вероятно. Однако почему вы так сердиты?
– У меня есть основания полагать, что теперь, получив деньги, вы снова станете Лэкси Хьюби. А Волланс будет поставлен перед фактом, что его друг Сара Бродсворт исчезла с лица земли! Со временем он даже сможет узнать, что именно вы выдали его полиции.
– Вы так думаете?
– А кто еще кроме вас мог позвонить мистеру Дэлзиелу?
Она кивнула в знак согласия.
– Конечно, вы правы. Я должна была встретиться с Воллансом в тот вечер, когда был убит цветной юноша. Волланс не пришел. Потом я узнала, что он – тот самый репортер, у которого назавтра была назначена встреча с Шерманом, и у меня появились кое-какие сомнения.
– Откуда вы взяли все эти сведения?
– Я ведь была секретарем мистера Идена Теккерея, помните? Все, что направлялось в его офис, проходило через мои руки. Я вызвала Волланса на откровенность. Он всегда думал, что я работаю на какую-то другую экстремистскую группу, поэтому, когда я начала, плести ему о том, как мы расправляемся с ниггерами, он не был удивлен. Волланс почти признался, что убил Клиффа Шермана. Тогда я позвонила в полицию и дала вам возможность разбираться в этом самим.
– Вы вели себя как примерный гражданин. Если не принимать во внимание то обстоятельство, что вы устранили Волланса, дабы он не помешал осуществлению вашего маленького плана. Убийство пришлось весьма кстати!
– Да, – ответила Лэкси спокойно, – когда он рыскал вокруг, это мешало мне получить полный контроль над деньгами.
– Ага! Наконец-то мы добрались до главного! Деньги… Почему вы пошли на это, Лэкси?
В глубине души я надеялся, что она найдет для себя какое-нибудь оправдание. Я был готов даже подкинуть ей парочку доводов, смягчающих ее вину. Поэтому спросил:
– Вы сделали это потому, что чувствовали – вашу семью обманули? Или вы хотели помочь своему отцу?
– О нет! – ответила Лэкси, удивленная моими вопросами. – Я предупредила отца: глупо надеяться на то, что старуха оставит ему какое-нибудь наследство, но он ведь никогда никого не слушал, тем более меня! Однако я не волновалась за него даже тогда, когда он затеял все эти пристройки на занятые в долг деньги. Мистер Паско, я знаю своего отца лучше, чем кто-либо. Не мытьем, так катаньем, но он непременно добьется своего. Бессмысленно идти против него, я усвоила это еще в раннем детстве. Вы давно были в Олд-Милл-Инне? Большая часть работы завершена, и на это не потрачено ни одного пенни из денег Хьюби. Отец ругался, давал взятки, сделал половину своими руками, но достиг цели, и заведение процветает, поверьте мне. А вы знаете, что привлекает людей в его бар? Сам отец! Он груб, вульгарен, иногда отпускает оскорбительные замечания, но посетители в восторге от этого! Что больше всего любят постоянные клиенты, так это наблюдать за лицами новичков, когда отец, заканчивая рассказ о завещании тети Гвен, с такой силой пинает Граффа «из чертова Гриндейла», что тот летит до потолка. Они думают, что он до сих пор не успокоился из-за этой истории, но он давным-давно забыл о ней. Теперь это часть представления. Отец даже натянул новую шкуру на Граффа, чтобы тот выглядел как настоящий!
Ее гордость за отца была трогательной. Меня поразило, как Лэкси походила на него. Если заветная цель почему-либо ускользала от нее, ей хватало решимости и ума, чтобы достичь ее иным путем – будь то высшее образование или деньги ее тетки.
– Я рад, что у вашего отца все в порядке.
– Спасибо. Между прочим, теперь он может рассчитывать на деньги, которые два года назад ему посулил мистер Гудинаф, ведь завещание-то опротестовано. Так что в Олд-Милл-Инне все замечательно.
– И вы полагаете, что деньги у вас в кармане? Неужто вы и впрямь уверены, что вам все сойдет с рук?
– Что именно?
– Мошенничество. Злоупотребление денежными фондами. Думаю, что у отдела по борьбе с мошенничеством наберется еще дюжина обвинений против вас. Припомнят вам и то, что вы выдавали себя за другого человека.
– Я? Но за кого же?
– За Сару Бродсворт!
– Но она – это я. Я сменила имя, когда мне исполнилось восемнадцать. Так что здесь, инспектор, нет никаких проблем. Мое официальное имя – Александра Сара Бродсворт-Хьюби. Как я могу выдавать себя за себя?
– К чему эти уловки? Это не в вашем духе! – усмехнулся я. – Ваша тетя оставила деньги на определенные цели. Вам не удастся доказать, что они достались вам законным путем.
– Вы правы – доказать этого я не смогу. Но у меня нет этих денег.
– То, что вы перевели их на счет в швейцарском банке, сути дела не меняет, Лэкси. Кто вам посоветовал это сделать? Ломас?
– Почему вы вдруг вспомнили о нем?
– Я просто подумал, что он мог унаследовать от своего отца способности к финансовым махинациям.
– Как могла такая приятная женщина, как миссис Паско, выйти замуж за человека с такими мозгами?
Впервые за время разговора я рассердился.
– Не старайтесь перехитрить меня, юная леди! – сурово сказал я, начиная уподобляться Дэлзиелу. – Вы думаете, это игра? Небольшая пьеска с Лэкси в главной роли? Вы были бы неподражаемы в семейном театре. Я видел Ломаса на сцене и могу сказать, что вы заткнете его за пояс! Что ж, вашу следующую большую роль вам придется сыграть в суде. Вопрос лишь в том, кого вы захотите сыграть? Маленькую скромную Лэкси, конторскую мышку? Нет, вряд ли сейчас вы, почти законченный адвокат, справитесь с этой ролью. Тогда, может, расчетливую мисс Хыоби, которая, преодолев все препятствия, без посторонней помощи получила образование, которая любит поэзию и оперную музыку? Но, когда я в суде скажу, что за поэзией и музыкой скрывается белокурый парик, пара накладных грудей и маленький острый жадный ум, зрители присмотрятся к вам получше, Лэкси, и приберегут аплодисменты для судьи, который засадит вас в тюрьму.
– Полагаю, мой парик лучше, чем у судьи, – весело откликнулась она. – Но вы не совсем правы, мистер Паско. Поэзия и опера – это настоящее, без этого я не мыслю себе жизни. Но для меня давно не секрет, что за поэзией и музыкой – мир, полный ужасных, уродливых вещей, которые нельзя скрыть и которых трудно избежать…
– Если, конечно, ты не располагаешь деньгами, которые оградили бы тебя от всех неприятностей, – докончил я за нее. – Это и будет вашим оправданием?
– Чего я могу достичь, имея деньги? – вдруг вспылила она. – Да, мне нужны деньги, так же как они были нужны моему отцу. Навязчивая идея заполучить наследство чуть не раздавила его. Однако осознание того, что он его не дождется, вывело отца на верную дорогу. Так же и с Родом. Может быть, ему не суждено быть великим, но, если никто не даст ему кучу денег, он вынужден будет упорно работать, так упорно, что станет наконец очень хорошим актером.
– А вы? – спросил я несколько ошарашенно.
– Конечно, деньги могут испортить и меня. Но мне не нужно заниматься мошенничеством, чтобы получить их, мистер Паско. Большие деньги зарабатывают не трюками, а талантом, который будет надежно защищать меня всю жизнь. Вот, посмотрите это! А мне нужно идти на занятия, я и так потратила впустую слишком много времени…
Лэкси бросила мне листок бумаги. На нем было написано, что «Йоркширский коммерческий, банк, действующий по поручению Фонда помощи голодающим Восточной Африки, удостоверяет получение от официального представителя „Женщин за Империю“ денежной суммы в размере 689 374 фунтов и 38 пенсов».
– Окажите мне услугу, – попросила Лэкси. – Положите это в конверт и отправьте по почте. Я так задержалась здесь с вами, что вряд ли успею забежать на почту.
Она протянула мне конверт, я взглянул на адрес: «Мистеру Генри Воллансу, тюрьма ХМ, Вэйкфилд, Йоркшир».
– Лэкси, извините меня. Я-то думал, что…
– Пустяки! – бросила она и усмехнулась.
Мне показалось, что в ней загорелся какой-то внутренний свет, и в первый раз сквозь внешние черты безошибочно проступила настоящая Лэкси Хьюби.
– Вы запланировали это с самого начала? – растерянно спросил я.
– Запланировала? Нет, мистер Паско. Только сейчас я вступаю в возраст, когда намечают планы, это удел зрелых людей. А началась эта история, когда я была еще ребенком. Что стало для меня отправной точкой? Не знаю… Может быть, это случилось, когда в детстве я впервые услышала об Александре – о том, что он умер и вроде бы не умер. Я никогда не любила тетю Гвен, но надо отдать ей должное: до последнего вздоха она не могла примириться с мыслью о смерти сына. Я думала тогда обо всех матерях, которые не хотят, чтобы их дети умирали. Нет, думала – значит, имела какие-то намерения, а я просто представляла себе их боль. Воображение, игра – какой же ребенок без этого…
– Но смерть? Что может означать для ребенка смерть?
– Смерть? – переспросила Лэкси. – Это не так уж сложно. Ни тогда, ни теперь. Что же это? Ты здесь – я там, ты остановился – я ухожу дальше. Непостижимо! Но я могу представить умирание и страх смерти. Даже любовь к ней… Я могу представить…
Паско нажал на кнопку «стоп» и перемотал пленку. Он слушал ее уже трижды, и последняя часть была для него такой же мучительной, как и в первый раз, когда он прослушал ее в той душной комнате в банке.
Казалось, Лэкси говорила в каком-то трансе, вызванном силой ее воображения. Питеру пришло в голову, что эта способность проникать так глубоко в мысли и чувства других людей может оказаться обоюдоострым оружием. Для ребенка воображение – по преимуществу игра; взрослого же человека с тонкой интуицией оно может сделать чрезвычайно ранимым.
Он будет следить за жизнью маленькой Лэкси с интересом и тревогой. А пока Паско не знал, как по совести ответить на мучивший его вопрос.
Вопрос заключался в следующем: одобряя то, что деньги Гвендолин Хьюби уйдут совершенно на другие цели, имеет ли он право скрывать этот факт от правосудия?
Паско не сомневался, что сказала бы на это Элли: «Право? При чем здесь право? Это твой долг – не делать ничего!»
Он мог предположить, как отреагирует Дэлзиел: «Выбрось это из головы! Но если эта девица собирается заниматься адвокатской деятельностью в наших краях, не давай ей забыть, что она твой должник!»
А ну их всех к черту! Коль уж на то пошло, для него существует лишь один человек, чьим мнением он дорожит.
Паско нажал кнопку «стирание», запер в стол бутылку виски и поехал домой – беседовать с Рози.
