Текст книги "Прах и безмолвие (сборник)"

Автор книги: Реджинальд Хилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

Глава 8

Уже не в первый раз Паско приходило в голову, что Дэлзиел сходит с ума.

После того как Питер целое утро названивал то в полицию Флоренции, то в социальную службу Ноттингема, то в министерство обороны, он был неприятно поражен тем, что Дэлзиел, бегло ознакомившись с аккуратными записями его разговоров, сердито буркнул:

– Парень, слишком много телефонных звонков! Да еще в часы пик. Они влетят нам в копеечку.

– Да, но…

– Никаких «но»! Подумай, Питер: мы отвечаем за каждый истраченный пенни. Это общественные деньги. Городской совет хочет знать, на что мы их тратим, он имеет право это знать. Ты читал инструкцию заместителя начальника полиции о консультациях и информации, в которой он ссылается на полицейский комитет.

– Кажется, я мельком пробежал ее.

– «Пробежал»! Ты ничего не достигнешь, если будешь «пробегать». Длительное, тщательное изучение предмета – единственный путь к успеху. Намотай это себе на ус. Ага, это, наверное, тебе звонят из Новой Зеландии?

Паско снял трубку.

– Нет, сэр, спрашивают вас. Доктор Поттл из Центрального психиатрического отделения.

Питер вышел из комнаты, несколько удовлетворенный тем, что, если его диагноз верен. Дэлзиел, по крайней мере, догадался прибегнуть к услугам специалиста. Толстяк запел долгую беседу с Поттлом. Доктора озадачил столь любезный интерес со стороны человека, который раньше о сотрудничестве отдела расследований с психиатрической службой отзывался таким образом: «Эти прохвосты похожи на метеорологов: если мостовая мокрая, они могут догадаться, что идет дождь. И только!»

Рассыпавшись в искренних благодарностях, Дэлзиел наконец отделался от Поттла. Он еще раз проглядел записи Паско, ухмыляясь, словно лиса нашедшая ход в курятник, и снова вернулся к записям. Покачав головой, он сам принялся звонить по телефону.

Уилд пил уже десятую чашку кофе, когда позвонили в дверь.

– К тебе можно? – спросил Паско.

– Конечно. Выпьешь кофе.

– Если тебя не затруднит.

– Разумеется, нет. Я не выключаю кофейник с тех пор, как проснулся. Мы надрались вчера с Дэлзиелом, он не говорил тебе?

– Нет.

– Кофе – первейшая вещь, когда хочешь прийти в себя. Я пью его все утро, чтобы не приняться снова за виски. Может, мне не стоит так уж переживать, как ты считаешь? – Голос Уилда был ровен и деловит, а лицо, как всегда, непроницаемо.

Но Паско почувствовал, что тот натянут, будто удилище с бьющейся на крючке рыбой.

– Уилди, мне очень жаль, – сказал он беспомощно.

– Ты это о чем?

– Ну как же… – Паско сделал глубокий вдох, – я считался твоим другом и не знал о тебе ничего. Не замечал, что у тебя есть проблемы. Прости, что отмахнулся от тебя, когда ты хотел поговорить со мной. И за этого мальчика. Не знаю, что он для тебя значил, но мне жаль, что он погиб, и погиб так страшно.

Смуглое, некрасивое лицо сержанта исказилось от боли.

– Дэлзиел знал обо мне, – произнес он.

Паско воспринял это как упрек и протянул руку к огню в камине, будто настоящий мученик.

– Элли тоже знала. Кажется, я единственный близорукий и бесчувственный болван в городе. Извини.

– Хорошо, что я сумел хоть кого-то обмануть. – Уилд неожиданно улыбнулся. – Даже если это был всего лишь близорукий и бесчувственный болван.

Паско внезапно ощутил, как слезы щиплют ему глаза. Он быстро достал платок и громко высморкался.

– Кофе недурен, правда? – спросил Уилд.

– У тебя прекрасный кофе… Знаешь, меня все-таки мучает совесть, а чувство вины как тяжкий груз… А тут, как на грех, лень начался не лучшим образом.

– Что-то случилось?

– Да так, ничего особенного, – устало отозвался Паско. – Послушай. Уилди, что ты собираешься делать?

– Ты что имеешь в виду?

– Я понимаю, как все это тебя потрясло. И мне бы очень не хотелось, чтобы ты совершил какую-нибудь глупость.

– Например, ушел в отставку? Если мистер Вэтмоу займет место Тима Винтера и обнаружит, что у нас происходило, я думаю, он своим приказом избавит меня от такой необходимости.

– Но это не дисциплинарная проблема! – негодующе воскликнул Питёр.

– Гомосексуализм? Да, ты прав, это не дисциплинарная проблема. Но если ты сожительствуешь с преступником и скрываешь свои отношения в то время, когда один из твоих парней его арестовывает, что это, как не укрывательство, ты согласен? Нет, самое меньшее, что может сделать Вэтмоу, – это услать меня куда-нибудь с глаз долой. Но я не для того поступал в полицию, чтобы перекладывать карточки из одного ящика в другой.

В Уилде произошло заметное изменение: за короткое время с прихода Паско он умудрился наговорить больше, чем обычно от него можно было услышать за полдня.

– Но, возможно, Вэтмоу и не получит этот пост, – предположил Питер.

– Может быть. Суперинтендант считает, что шансы его невелики.

– Похоже на то, – согласился Паско, хотя по тону его можно было заключить, что он в этом не совсем уверен. Паско припомнил, что у Дэлзиела с недавних пор появился непонятный интерес к внутренним директивам Вэтмоу. Толстяк был прагматиком. Не означает ли это, что, хоть Дэлзиел и не скрывает своей уверенности в провале Вэтмоу, в душе он готовит себя к успеху заместителя начальника полиции?

– Как бы ни легла карта, кого это волнует? Нужно быть полным идиотом, чтобы добиваться должности, когда общество ненавидит тебя, а Мэгги Тэтчер любит… Но ты не ответил на мой вопрос. Что произошло? Это как-то связано с убийством парня? – Голос Уилда звучал твердо.

– Я просто пытаюсь выяснить предысторию событий, Уилди. И не уверен, что нам следует говорить об этом.

– Боишься, что я брошусь в город и пущу в ход свой шестизарядник?

– Я-то не боюсь. Но, может быть, ты этого опасаешься?

Паско в упор глядел на кофейную ложечку в правой руке Уилда. И сержант с изумлением осознал, что согнул ее пополам одним нажатием большого пальца.

– Я могу также останавливать часы, – сказал он. – С таким лицом, как у меня, это нетрудно.

На памяти Паско Уилд впервые упомянул о своем некрасивом лице. Необъяснимым образом это развязало Паско язык, и он в двух словах поведал сержанту о том, к чему привело расследование убийства.

Уилд, кажется, понемногу приходил в себя.

– Все еще ничего не известно о его отце. Я надеялся, что хотя бы после сообщений в газетах он даст о себе знать. Может, его следует ожидать на похоронах?

– На похоронах?

– Ну да. Клиффа собираются похоронить в нашем городе, бабушка дала согласие. Через пару дней…

«Как странно, – подумал Паско, в голове которого два дела об убийстве переплелись друг с другом. – На одних похоронах появляется пропавший без вести сын, чтобы оплакать умершую мать; на других может появиться пропавший без вести отец, чтобы оплакать умершего сына».

– Одна вещь не дает мне покоя, – сказал Уилд.

– Что именно?

– Почему Клифф назначил репортеру встречу в железнодорожном буфете?

– А почему бы и нет?

– Потому что, насколько я знаю, он никогда и близко у вокзала не был. Клифф приехал на автобусе. Именно там я впервые увидел его – в кафе на автостанции.

– В кафе у Чарли?

– Верно. Я мог бы понять, выбери он для встречи это место, но зачем тащиться на вокзал?..

– Вероятно, он подумал, что Волланс приедет из Лидса на поезде.

– И он приехал на поезде?

– Нет. В тот день я столкнулся с ним в Олд-Милл-Инне, у него была машина… Хорошо, а что, если кто-то еще приезжал или уезжал на поезде?

– Не знаю. Все может быть.

– Я проверю все поезда, прибывшие или отправившиеся из города примерно в то время, на которое он назначил встречу, – пообещал Паско. – Должен признаться, по-моему, это чистая случайность, но мы непременно выясним, если за этим что-то кроется.

– Выясните? Ну, может, и выясните, – согласился Уилд. – Хочешь еще кофе?

– Нет, спасибо. Должен идти. Нужно еще съездить за город, проверить кое-какие детали. К тому же для любого нормального человека одной дозы этого колдовского варева вполне достаточно, – не подумав, брякнул Паско.

– Ты прав. Можно сойти с ума, если сидеть взаперти и глотать кофе чашку за чашкой. Питер… – Голос Уилда дрожал, как скрипичная струна «соль», в нем слышались нотки отчаяния. – Питер, ты ведь выяснишь, что случилось? Я должен это знать, прежде чем смогу понять, что будет со мной…

«О дьявол!» – растерялся Паско.

– Я постараюсь, Уилди. Обещаю тебе – я постараюсь.

Спустя десять минут он мчался на предельной скорости по шоссе на юг, в направлении Ноттингема.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы разузнать, что ребенок по имени Ричард Шерман находился в Ноттингемском приюте с 1947 по 1962 год. Вся прочая информация о мальчике была секретной. Не поверив в это, Питер попытался найти правильный подход для того, чтобы «сезам» открылся. Сообразив, что громогласные заявления о расследовании убийства здесь не подойдут, он попробовал тихую печальную мелодию человеколюбия – рассказал о погибшем мальчике и пропавшем отце, которого необходимо было известить о его горе.

Это сработало, но ничего необычайного Паско не обнаружил, кроме сведений о том, что Ричард Шерман был застенчивым, трудновоспитуемым ребенком, что мать посещала его редко и ее адресом приют не располагал и что отец его погиб на войне. Существовала копия свидетельства о рождении ребенка. Он родился 29 ноября 1944 года в Мейдстоне, графство Кент, отцом его был сержант королевских войск связи Ричард Алан Шерман.

Копание в армейских архивах похоже на раскопки в Долине фараонов – иногда вы натыкаетесь на сокровище, но очень часто гробница оказывается пустой. Например, Александр Ломас Хьюби, несмотря на нежелание матери признать его смерть, а может быть, и благодаря ему, оставил после себя минимум документов, включая медицинскую карту, такую поверхностную, что из нее трудно было узнать даже его пол, не говоря уж об особенностях его левой ягодицы. Зато сержант Шерман был описан детально:

«Родился в 1917 году в Ноттингеме. Глаза голубые, волосы светлые, кожа белая…» Он был обмерен и взвешен с точностью до дюйма и унции. Однако поистине интересными были сведения о том, что его вдова – по предположениям Паско, чернокожая – до сих пор получает армейскую пенсию за своего мужа. Пенсия эта пересылается в Авалонский дом престарелых в окрестностях Ноттингема.

На этой стадии поисков можно было ограничиться звонком в местную полицию, но что-то удержало Паско от этого логического шага. Вероятно, ему не давали покоя шутки Элли относительно его внутреннего цензора. Может быть, сыграло роль равнодушие Дэлзиела ко всем его изысканиям. Но, скорее всего, неутихающее чувство вины перед Уилдом заставляло его лично прослеживать даже самую тоненькую ниточку, ведущую к этому делу. К чертовой матери логику и всяческие правила!

Через полтора часа медсестра уже вела его по нарядным коридорам Авалонского приюта. На ней был нейлоновый халат, который в сумерках переливался, как белая парча.

– Сколько ей лет? – поинтересовался Паско.

– Семьдесят с хвостиком. Не так уж и много по сегодняшним меркам, но после шестидесяти жизнь – лотерея. Некоторые остаются молодыми до конца, а иные, кажется, сами торопятся стать старше. У меня сложилось впечатление, что миссис Шерман уже лет с двадцати поставила себе главной целью состариться, – сестра говорила скорее весело, чем с грустью. Будучи среднего возраста, она-то выглядела так, словно ее целью было оставаться молодой как можно дольше.

– Давно она в приюте? – спросил Паско.

– Около шести лет. Похоже, она очень настойчиво искала место, где за нее делали бы всю работу… Здравствуйте, дорогая! К вам в гости пришел вот этот джентльмен!

Миссис Шерман была худенькой беззубой старухой, закутанной в ворох нескладных одежд, поверх которых был накинут халат из шотландки. В руках у нее была палка с набалдашником, служившая опорой при ходьбе и помогавшая ей отстаивать свои права, сидя в кресле. Старуха с угрожающим видом вцепилась в палку, едва только инспектор присел рядом с ней на стул:

– Здравствуйте, миссис Шерман! – поздоровался Паско.

– Что вам нужно?

Это был хороший вопрос.

– Просто хочу поболтать с вами. – Он одарил ее улыбкой, которую Элли называла «улыбкой потерявшегося ребенка».

– Мне семьдесят пять! – провозгласила старуха и внезапно взмахнула своей палкой, словно целясь Питеру между ног.

Встревоженный, он отодвинул свой стул на полметра назад. А стоявшая позади миссис Шерман сестра прошептала ему: «Семьдесят три».

– И у меня все еще есть собственные зубы, – продолжала старая леди, обнажив свои голые десны. – Только я забыла, где их положила.

Очевидно, это была ее любимая шутка – она захохотала так громко, что раскаты смеха, напоминавшие завывание полынок, были слышны не только в оранжерее, где они сидели но и дальше, в саду. Казалось, звуки волынок несутся с высоких гор в узкие долины, сливаясь в странную мелодию.

Паско из вежливости тоже засмеялся, кроме того, это позволяло оттянуть весьма деликатный момент их беседы. Несколько минут он пристально изучал старую женщину. Было очевидно, что ее кожа, хоть и потемневшая от времени, могла быть кожей только белой женщины. Он не был специалистом по генетическим причудам смешанных браков между белыми и неграми. Но вспомнил старый невинный анекдот о китаянке, подарившей мужу европейского вида младенца и услышавшей в ответ: «Двое желтых не могут сделать одного белого».

Отец Клиффа Шермана, сын этой женщины, вне всякого сомнения, был чернокожим. Значит, сержант Шерман не был его отцом? Бедняга отдал свою жизнь за демократию, так и не узнав, что жена его подвизается на том же поприще. С другой стороны, эта женщина, вернувшись в Ноттингем, должна была столкнуться с изумленными взглядами и тяжелыми вздохами. Могло ли осуждение близких и предрассудки окружающих заставить ее отдать своего ребенка в приют? «Вне всякого сомнения!» – ответил сам себе Паско. В 1945 году Британия была наконец готова допустить, что слуга – такой же человек, как и его хозяин; но она еще находилась на расстоянии многих световых лет от признания того факта, что черный слуга – такой же человек, как и белый слуга.

– Миссис Шерман, надеюсь, вы не станете возражать, – мягко обратился к ней Питер, – я хотел бы поговорить с вами о вашем муже – сержанте Шермане.

– Что такое? – спросила та с внезапным подозрением. – Он умер.

– Да, конечно, он умер, – успокоил ее Паско.

– Тогда зачем вы хотите говорить о нем? Я даже не помню, как он выглядел! – На ее лице появилась гримаса, которая, как он опасался, могла быть предвестником горьких рыданий.

Он поспешно сказал:

– Мне бы не хотелось вас расстраивать…

– Расстраивать? Расстроить меня вам удастся, только если вы скажете, что этот подонок вовсе не умер и у меня хотят отобрать пенсию!

Она поднесла морщинистую руку к губам, как бы удивляясь, что у нее вырвалась эта фраза, но Паско сильно сомневался, что это произошло случайно. Он напомнил себе, что она стара и немощна и скоро ему придется сообщить ей о смерти внука. Он напомнил себе также, что когда-то она была молода и красива и кружила головы мужчинам, по крайней мере двум из них – сержанту Шерману и неизвестному темнокожему, отцу ее ребенка. Но инспектору оказалось трудно перейти от неприязни к сочувствию.

– Нет, миссис Шерман, все в порядке – он мертв. На самом деле я хотел бы поговорить с вами о вашем сыне.

– Моем сыне? – старуха выпрямилась и угрожающе подняла палку. – Каком еще сыне? У меня нет сына!

Это было хуже, чем он мог себе представить. Несчастный ребенок – его не существовало ни в ее мыслях, ни в ее жизни. Сестра уставилась на него, изумленно подняв брови, словно спрашивая: «Вы уверены в том, что говорите?»

Паско решил как Можно скорее выбраться из этой трясины. Он обратился к старухе официальным тоном.

– Миссис Шерман! По документам, в ноябре 1944 года у вас родился сын. В отделе регистрации в Мейдстоне, графство Кент, хранится свидетельство об этом. И хотя было бы неточным назвать сержанта Шермана отцом ребенка…

Старуха ударила палкой об пол, едва не угодив в его левую стопу, но в этом движении чувствовался триумф, а не агрессивность.

– Вы говорите о том черном ублюдке? – вскричала она. – Тогда тебе, сынок, нужна не я, а она! Она никогда не была его женой. Она только думала, что была женой, но потом испытала шок. Так же как и он сам испытал бы шок, если бы вернулся домой живым и увидел, кого она выдает за его сына! Ох, вам бы следовало посмотреть на ее лицо! А она-то думала, что будет по крайней мере получать за него пенсию. Приехала к его родителям – они ведь никогда не любили меня – и заговорила им зубы. Стала рассказывать, что она – настоящая любовь Ричарда, даже если они и не были женаты, и все в таком роде. Но родители пожелали видеть ребенка, сына Ричи, их внука, и ей пришлось показать его. О, она очень старалась избежать смотрин, но нельзя же без конца прятать дитя! «Они часто вначале бывают темнокожими, – уверяла она. – Это оттого, что кровь протекает по венам слишком близко от кожи». О да, конечно, дело было именно в крови! Через три месяца ребенок оставался таким же черным, как ночь, и родители Ричарда стали говорить, что не вынесут этого, они перестали бывать в церкви и все в таком духе…

Старуха так возбудилась, что Паско испугался, как бы с ней не случился припадок, но, заметив холодный мстительный блеск ее глаз, он успокоился и, наклонившись к ней, тихо сказал: «Замолчите!»

– Мистер Паско! – запротестовала медсестра, приподнимаясь со стула.

Но он не обратил на ее слова никакого внимания.

– Миссис Шерман, я хочу услышать только факты. Приберегите все увлекательные детали для своих друзей. Мне нужны голые факты. Если вы не можете этого сделать, найдутся другие, кто сможет.

Угроза подействовала. Лучше быть просто говорящей машиной, раз уж нашелся слушатель.

История была стара, как мир. Поспешная свадьба военного времени, за ней – немедленная разлука и, как догадался Питер, почти такая же немедленная измена жены. Возвратившись из Северной Африки в 1943 году, сержант Шерман оказался в ситуации, которая заставила его сразу же потребовать развода и начать бракоразводный процесс. Суд принял решение о расторжении брака, однако, прежде чем оно вошло в силу, сержант погиб на поле боя. Вскоре перед родителями покойного сержанта предстала какая-то женщина, утверждавшая, что она жена Ричарда Шермана и, возможно, даже сама верившая в это. Те были вынуждены сказать ей, что их сын уже состоял в браке, который не был аннулирован в законном порядке, и, следовательно, все права на пенсию принадлежат первой жене. Вся их симпатия и готовность оказать денежную помощь тут же улетучилась, едва стало ясно, что родившийся у нее ребенок никак не мог быть сыном сержанта Шермана.

– Так что же случилось с этой женщиной потом? – спросил Паско.

– Откуда мне знать? – равнодушно отозвалась старуха. – Такие проходимки обычно неплохо устраиваются, вы согласны?

Паско медленно поднялся. Возможно, даже наверняка, в этом дряхлом вместилище застарелой ненависти таилось какое-то милосердие, но сейчас он не мог найти в себе силы пробудить в ней это чувство. Может быть, он приблизился, наконец, к третьему состоянию души человеческой: оптимизм, пессимизм и в итоге – цинизм? Мысленно он услыхал слова Дэлзиела: «С возвращением! Жилище у нас уютное, еда неплохая, а компания просто великолепная!»

Чувствуя себя опустошенным, Питер поблагодарил медсестру и уехал.

Глава 9

Стефания Виндибэнкс умела быстро и хорошо упаковывать веши. Ее муж однажды отметил в ней этот уникальный талант. В ответ она съязвила, что подобный талант легко развивается, когда ты замужем за человеком, привыкшем останавливаться в отелях, которые ему не по карману. Артур тогда засмеялся. Его забавляло практически все. И свои триумфы, и сокрушительные поражения он принимал одинаково весело, и немедленно следовал очередной грандиозный план.

Внезапно при воспоминании о покойном муже ее глаза наполнились слезами.

В дверь номера постучали.

– Войдите, – сказала она, переступая через чемодан.

Дверь открылась, раздались тяжелые шаги, и чей-то громкий голос произнес: «Уезжаете куда-нибудь, любовь моя?» Она обернулась.

– Суперинтендант Дэлзиел? Я ждала носильщика.

– Тук-тук-тук! Приятная комнатка, здесь хорошо обслуживают клиентов?

– Что вам нужно, суперинтендант?

– Мне нужна исповедь!

– В таком случае я посоветую вам обратиться к епископу, – отпарировала женщина самоуверенно.

– К епископу? Вы считаете, он может помочь?

– Помочь в чем?

– Не знаю. Может, хоть ему вы признаетесь, что делали в прошлую пятницу в номере мистера Гудинафа. Или мне справиться у самого защитника животных?

– Да делайте, что вам заблагорассудится, а я желаю поскорее вернуться назад к цивилизации.

– Итак, я решил помочь вам, – гнул свое Дэлзиел. – Послушайте, все очень просто: если вы скажете, где были в пятницу вечером – а вы утверждали, что находились в номере, но не отвечали на телефонные звонки, – мне не придется беспокоить вас, когда вы покинете наш город. А если окажется, что вы провели вечер в номере Гудинафа, мы убьем сразу двух зайцев.

Стефания Виндибэнкс застыла как вкопанная перед полицейским, глядя ему прямо в глаза.

– Вы разговаривали с мистером Гудинафом?

– Что вы! – воскликнул Дэлзиел. – Не говоря уж о рыцарском долге, разве шотландский пресвитерианец, имеющий жену и двоих детей, позволил бы себе признаться, что его – причем всего за один вечер – соблазнила женщина почти на двадцать лет его старше!

В ее взгляде сверкала бешеная злоба, но это действовало на суперинтенданта примерно так же, как легкий морозец на белого медведя. Усилием воли она заставила себя улыбнуться, а затем разразилась смехом.

– Я бережно сохраню воспоминания о вас, Дэлзиел. В те минуты, когда Лондон будет казаться мне противным, шумным городом, я стану думать о вас. Так и быть, я признаюсь: в ту ночь я забрела в номер к мистеру Гудинафу. Нужно было обсудить два-три пункта нашего соглашения. Мы поговорили и выпили. И ничего больше.

– Хорошо, я рад, что мы во всем разобрались. Значит, возвращаетесь в Лондон?

– Вы правы.

– И наконец устроите себе каникулы? Несколько дней под южным солнцем?

– Возможно. Почему вас это интересует?

– Да просто так. Любопытно, не планируете ли вы наведаться в Тоскану, отдохнуть на «Вилле Бетиус»?

В дверь постучали, кто-то сказал:

– Мадам, это носильщик.

– Уходите, – приказала Стефания Виндибэнкс, не отрывая пристального взгляда от Дэлзиела. – Уходите, я позову вас, когда будет нужно.

– Мне ничего не стоило переспать с ней, – самодовольно заявил Дэлзиел. – Она прямо намекнула на это.

– Но вы не сделали этого? – спросил Паско.

– За кого ты меня принимаешь, парень? – возмутился толстяк. – Ты думаешь, я готов угробить дело ради того, чтобы трахнуть бабу?

– Я не удивился бы, если бы вам удалось и переспать с ней, и не нанести урон делу, – парировал Паско, все еще уязвленный грубыми обвинениями Дэлзиела в бесплодности его телефонных звонков во Флоренцию.

– Ты прошел мимо главного, парень, – выговаривал ему суперинтендант. – Все, что тебя интересовало, – могли Понтелли быть Александром Хьюби. Здесь ты и начал рыть. Я же пошел дальше: попросил выяснить, на кого Понтелли работал, чем занимался. Что проку нам было от этих сведений о происхождении, семье и прочей дребедени, которая так тебя интересовала? Я достал список агентств, заставил просмотреть официальные документы каждого из них, пока не наткнулся на то имя, которое мне было нужно. В этом деле, парень, самое главное – связи! Есть у тебя связи – и ты берешь их всех голыми руками!

– И кто же оказался в ваших тисках?

– Виндибэнкс и ее драгоценный сынок, – торжествующе произнес Дэлзиел.

– В чем их могут обвинить?

– Мошенничество, воровство… откуда я знаю? Мое дело – ловить прохвостов. Мадам в течение трех лет получала арендную плату за собственность, которая ей никогда не принадлежала! А это что-нибудь да значит! Ясно как день, что именно они надоумили Понтелли выдать себя за Александра Хьюби.

– Теперь, когда он мертв, доказать это будет трудно.

– Ну, во всяком случае, им обоим придется попотеть, доказывая свою непричастность к убийству! Ладно, расскажи-ка, что ты делал в Ноттингеме.

Паско доложил о своей поездке, закончив словами:

– Похоже, и там я задавал не те вопросы, что следовало.

Дэлзиел взглянул на него исподлобья.

– Питер, – сдерживая негодование, спросил он, – неужто в колледже тебе не внушили прописной истины: если человек слишком стар, чтобы учиться, ему не светит повышение по службе?

Паско почувствовал, что краснеет. Обидчивость не входила в число его недостатков.

– Извините. Что я должен был там узнать?

– Откуда я знаю, черт побери? Связи, парень! Все очень просто: спрашивай всех обо всем, пока не завяжешь связи. Ты уверен, что отец Шермана нам может пригодиться?

– Правда, теперь я буду во всем сомневаться. А вдруг да окажется, как в случае с Понтелли: может, он вовсе не имеет никакого отношения к этому делу. Но пока другого пути расследования я не вижу.

– Тогда давай пройдем этот путь с максимальной быстротой, – объявил Дэлзиел, берясь за телефонную трубку.

– Как насчет телефонных расходов? – прищурился Питер.

– Расходов? О чем ты, парень? Эти прохвосты платят за то, чтобы мы их защищали, мы обходимся им вдвое дешевле, чем следовало бы! – Дэлзиел набрал номер.

В трубке раздался бодрый молодой голос: «Новый Скотленд-Ярд слушает. Что вам угодно?»

– Позовите Сандерсона, пожалуйста. Суперинтендант уголовного розыска Дэлзиел из Среднего Йоркшира на проводе.

Через несколько секунд на другом конце сердито буркнули: «Сандерсон слушает».

– Сэнди? Это Энди Дэлзиел… Правильно. Я знал, что ты мне обрадуешься. Мне нравится, когда людям не надо напоминать о том, что ты для них сделал. Сэнди, знаешь, зачем я тебе звоню?..

Стефания Виндибэнкс позвонила сыну в театр «Кембл»; тотчас после разговора с ней Род Ломас уже набирал номер офиса «Господ Теккерей и прочих».

– Лэкси? Это Род. Слушай, мне только что звонила мать. К ней приходил тот толстяк полицейский. Он знает о «Вилле Бетиус».

Несмотря на его возбужденный тон, Лэкси оставалась невозмутима:

– В конце концов они должны были докопаться до этого.

– О Боже! Что же теперь будет?

– Я навела справки. Ничего особенного не случится. Вилла, конечно, будет включена в опись имущества тети Гвен. Что же касается арендной платы, ничего не говори. Если они поднимут шум, скажи, что было устное соглашение, пусть попробуют доказать обратное.

– Может, мы должны намекнуть, что готовы вернуть эти деньги?

– По закону это практически означает признание в совершении преступления.

– А что нам говорить о Понтелли?

– Отрицай все. Он мертв. Он не сможет опровергнуть твои слова.

– Но связь с ним так очевидна…

– Она всегда была очевидной, – резко заметила Лэкси. – Об этом следовало беспокоиться раньше, когда ты затевал аферу. А если случится наихудшее, ты всегда сможешь возложить вину на отца.

– Лэкси!

– Что тебя смущает? Во-первых, он тоже мертв. А во-вторых, это чистая правда.

– Ты говоришь об этом так равнодушно! – после долгой паузы произнес он. А если они опять начнут спрашивать тебя о пятнице?

– Я повторю то, что уже сказала: мы с тобой были в оперном театре. Правда, у меня есть абонемент, так что тебе лучше говорить, что сидел на галерке! Согласен?

– О, Лэкси!

– Род, с тобой все в порядке? – В ее голосе послышалось беспокойство, так не похожее на тот деловой и отрывистый тон, каким она говорила минуту назад.

– Пока да. Позвони мне завтра, хотя завтра я уже могу отдать Богу душу. Вот если бы ты поддержала меня, я наверняка пережил бы эту ночь. Ты будешь у Кич, когда я вернусь, правда?

– Хорошо. После занятий я приеду в Трой-Хаус, чтобы отпустить сиделку, как обещала.

– Не бросай меня, Лэкси! Я так на тебя надеюсь.

– Не беспокойся.

Иден Теккерей вошел в комнату, когда она клала трубку на рычаг.

– Что-нибудь важное? – осведомился он.

– Это был личный звонок. Извините.

– Ничего, ничего. Лэкси, я думаю, настало время поговорить о твоем будущем.

– Я готова, мистер Иден.

Генри Волланс приехал в Мальдив-Коттедж после шести вечера. Миссис Фолкингэм встретила его с распростертыми объятиями.

– Как приятно увидеться с вами снова, мистер Волланс!

– Просто Генри, – поправил он ее, изобразив улыбку а-ля Редфорд. – Мисс Бродсворт у вас?

– Ах, я должна была догадаться, что вы приедете не для того, чтобы повидаться со старухой, – понимающе заметила миссис Фолкингэм. – Она в офисе, приводит в порядок какие-то бумаги. Выпьете чаю?

– С удовольствием.

В крошечной комнате, которой ломберный столик с древней пишущей машинкой и заставленный папками и канцелярскими принадлежностями шкаф придавали вид офиса, Сара Бродсворт разбирала текущую почту.

Она посмотрела на репортера тяжелым немигающим взглядом, столь несообразным с чувственными изгибами ее тела и белокурыми локонами.

– А, это вы, – произнесла мисс Бродсворт без всякого энтузиазма.

– Вы, кажется, мне не рады.

– Однажды я уже без особой радости ждала вашего прихода, а вы не соизволили прийти. Так почему сегодня я должна быть рада вас видеть?

– Я сожалею о том случае. Но такая уж у меня работа: если где-нибудь происходит нечто из ряда вон, я обязан бросить все и мчаться на место события. Простите, что не известил вас – не было никакой возможности. Мне действительно очень жаль, что наша встреча не состоялась. Вам пришлось ехать издалека? – спросил он небрежно. Но, не получив ответа, усмехнулся. – А вы непростая штучка! По-настоящему таинственная женщина! Вы заняли бы достойное место среди членов королевской семьи.

– Я просто осторожна в выборе знакомств. Особенно среди журналистов.

– Что так?

– Вы мастера сочинять небылицы. Я убедилась в этом на прошлой неделе.

– Не это главное, – вкрадчиво возразил Волланс.

– Вы полагаете?

– Конечно! Не смею утверждать, но, по-моему, у нас с вами больше общего, чем вы думаете.

– Неплохое начало, мистер Волланс.

– Генри.

– Мистер Волланс!

– Вы бы не поужинали сегодня со мной?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, спасибо.

– Почему? В прошлый раз вы согласились.

– И жестоко за это поплатилась. Я не делаю одну и ту же ошибку дважды.

– Неужели?

Из соседней комнаты донесся дрожащий голос миссис Фолкингэм: «Чай готов». Ни Сара, ни Волланс не двинулись с места.

– Если честно, что вас привело сюда, мисс Бродсворт? – поинтересовался репортер.

– На ваш взгляд, в моих действиях кроется какая-то загадка? – спросила Сара.

– Как знать!

– И вы сделаете ее достоянием общественности?

– Может быть. Но прежде, чем я смогу сказать вам что-то определенное, мне нужно поставить в известность редактора.

Она вскинула на него глаза и на мгновение задумалась, словно просчитывая что-то в уме.