Текст книги "Прах и безмолвие (сборник)"
Автор книги: Реджинальд Хилл
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)
– Мистер Свайн, я бы хотел вместе с вами еще раз просмотреть ваши показания, – проговорил Дэлзиел с лучезарной улыбкой человека, который пытается впарить кому-то подержанные «Жигули».
Свайн взглянул на часы с таким видом, как будто у него всего две минуты свободного времени и он уже начал отсчет. Резкие черты лица, черные волосы и темные глаза Свайна делали его довольно интересным мужчиной мефистофельского типа. К его несколько высокомерному виду очень подходил столь же надменный голос.
– Мне казалось, я изложил все настолько ясно, насколько это возможно без предоставления видеоматериалов происшествия.
Дэлзиел хищно улыбнулся, и Паско догадался, что босс думает сейчас: «Ты уже обеспечил нас видеосвидетельством, парень!» Но Паско не хотелось смотреть на Свайна таким же предубежденным взглядом, как у Дэлзиела. Ему важно было разобраться с теми несоответствиями, которые он заподозрил, читая показания Свайна, и в которых убедился, увидев его. Создание стереотипов было, конечно, одним из способов, применяемых фашистами для увековечения классовых различий, и все же Паско поймал себя на том, что не может отделаться от предубеждения, согласно которому подрядчик-строитель больше ассоциируется с мешковатыми брюками, матерчатой кепкой и простонародными речевыми оборотами Стринджера, нежели с блейзером от Дакса, часами от Картье и великосветским произношением Свайна.
– Вчера ночью, когда вы писали свои показания, вы, естественно, были очень расстроены. А как же? Когда человек убивает свою жену, он имеет полное право потом расстроиться. Я просто должен удостовериться, что там все записано именно так, как вам хотелось бы. Вот, взгляните и скажите мне, нет ли у вас желания что-то изменить, – обратился Дэлзиел к Свайну и через стол пододвинул ему его показания.
– Человек, который убил свою жену? – ровным голосом произнес Свайн. – Я ослышался или вы, должно быть, неверно поняли меня, детектив?
– Извините, сэр. Оговорился, – пробормотал Дэлзиел как-то неубедительно. – Хотя вы же сами утверждаете, что, может, это ваша попытка отнять у нее пистолет… как бы то ни было, вы прочтите то, что написали вчера, и скажите мне, все ли верно.
Свайн пробежал листы глазами. Закончив, он вздохнул и сказал:
– Все это как дурной сон, ничего не разберешь. Странно, что я смог описать происшедшее достаточно ясно. Но да, здесь правильно изложены те отдельные факты, которые мне известны. Хотите, чтобы я еще раз это подписал?
– Да нет, не надо, – ответил толстяк. – Что проку дважды подписывать один и тот же чек, если он недействителен. Я хочу сказать – «если». Как бы там ни было, ведутся записи наших бесед, так что все зафиксируется.
Протокол вел Уилд. Паско был приглашен присутствовать в качестве наблюдателя. Он мог только догадываться, какую тактику изберет Дэлзиел. Реакция босса на показания Уотерсона и на последующее его исчезновение была стоической и выразилась в оцепенении, вынуждавшим его коллег, приближаясь к нему, чувствовать себя лыжниками на скоростном спуске, лавирующими между флажками. Но то, что Дэлзиел оставил свою идею помучить Свайна ожиданием допроса до послеобеденного времени, говорило о том, насколько серьезно он воспринял эту новость.
– У вашей жены не было привычки носить с собой оружие повсюду? – осведомился Дэлзиел.
– Конечно нет. По крайней мере, я об этом не знал.
– Вы не знали, угу. Надо полагать, вы бы заметили, если бы она стала прятать у себя в бюстгалтере кольт «питон», который, весит, между прочим, три фунта, так ведь?
– Что-что она стала бы прятать?
– Кольт «питон», вес в незаряженном состоянии сорок четыре унции, общая длина одиннадцать с половиной дюймов, стреляет триста пятьдесят седьмыми патронами «магнум», – процитировал Дэлзиел предварительный отчет лаборатории.
– Это тот самый револьвер? – спросил Свайн. – Я никогда не интересовался оружием.
– Так вы его, значит, прежде не видели?
– Никогда.
– Так ли это? Вы же знали, что ваша жена – член «Клуба владельцев оружия», или не знали?
– Конечно, знал.
– И вы никогда не замечали никакого оружия в доме? Оружие, мистер Свайн, надо хранить под замком, в надежном сейфе. Вы хотите сказать, что ни разу не обращали внимания на такую новую деталь гардероба вашей жены?
Насмешки Дэлзиела были очевидны, как птичье дерьмо на ветровом стекле автомобиля.
– Оружие никогда не хранилось у нас дома. За исключением единственного случая, когда она участвовала в каких-то соревнованиях с другим клубом и принесла в дом пистолет, но всего на одну ночь. Вот тогда у нас появился надежный сейф. Но все остальное время оружие хранилось в клубе, – устало ответил Свайн.
На мгновение всем показалось, что Дэлзиел обескуражен.
– Так когда у нее в последний раз дома было оружие? – спросил он.
– Пару лет назад, я бы сказал, – ответил Свайн. – Она перестала участвовать в соревнованиях по стрельбе, и у нас не было больше причины держать оружие в доме.
– А вы не являетесь членом этого клуба?
– Нет, я же вам говорил уже. Я ненавижу оружие с тех пор… я всегда его ненавидел. И был прав, не так ли?
Свайн повысил голос почти до крика. Дэлзиел задумчиво смотрел на него некоторое время, а потом включил на своем лице сочувствующую улыбку, засветившуюся как огни министерства любви.
– Я рад, что вы так относитесь к оружию, мистер Свайн. Я с вами в этом солидарен. Думаю, в Штатах к людям, имеющим оружие, иное отношение.
Слово «Штаты» он произнес так, будто это находилось чуть подальше созвездия Альфа Центавра.
– Я тоже так думаю, – согласился Свайн и потер лоб, как будто у него болела голова. – Моей теще, миссис Делгадо, уже сообщили? – спросил он тихо.
– Думаю, да, – небрежно бросил Дэлзиел. – Во всяком случае, мы сообщили полиции Лос-Анджелеса. Она, вы говорите, больна?
– Да, она практически не встает с постели. Самый оптимистический прогноз – она протянет еще год, в самом лучшем случае – Полтора.
– Значит, ваша супруга могла планировать остаться там надолго?
– Все зависело от обстоятельств. Если бы она увидела, что конец близок, она бы осталась.
– Поэтому она взяла с собой почти всю свою одежду?
– Что? Ах да. Вы ведь уже производили обыск у меня дома.
– Не я сам. Один из моих подчиненных. Таков порядок. Но он сказал, что, похоже, из ее шкафов выгребли все, что можно.
– Если бы вы хоть раз видели, как Гейл собирается на уикэнд за город, вас бы это ничуть не удивило, – печально произнес Свайн.
– А, понимаю, что вы имеете в виду, – сочувственно покачал головой Дэлзиел, демонстрируя мужскую солидарность. – Как долго, по вашему мнению, она находилась на Хэмблтон-роуд, мистер Свайн?
– Я-то откуда знаю. Вы лучше спросите об этом Уотерсона!
– Спрошу. Сержант Уилд, поставьте себе на заметку спросить об этом мистера Уотерсона, когда его увидите.
Паско почувствовал, как Уилд внутренне вздрогнул под внешней маской спокойствия, делавшей его похожим на тотемный столб дикарей. Сержант из кожи лез вон, чтобы найти Уотерсона, но до сего момента даже не напал на его след. Уилд перекинулся парой слов с женой Уотерсона, перед тем как ушел из больницы. Однако она сказала, что понятия не имеет ни о намерениях мужа, ни о его нынешнем местопребывании, и согласилась встретиться для более продолжительной беседы после дежурства.
Дэлзиел, наклонившись к Свайну, сказал:
– Кстати, об Уотерсоне, мистер Свайн. Что вы о нем думаете? Что он за человек, абстрагируясь от факта, что он трахал вашу жену?
Свайн в изумлении воззрился на него, и Паско весь напрягся, готовый вмешаться при необходимости, что не потребовалось. Свайн покачал головой и проговорил:
– Я от многих слышал о вас, Дэлзиел, но, по-видимому, никто из этих людей и понятия не имеет, что вы собой представляете на самом деле.
Дэлзиел, казалось, был слегка польщен.
– Ну, как говорится, только Бог может создать древо. Так что Уотерсон? – спросил он.
– Не знаю. На вид нормальный человек. Живой такой. Довольно неглупый. Платил нерегулярно, но кто сейчас регулярно платит?
– Надеюсь, у вас не будет с этим проблем, когда вы закончите нашу стоянку и гараж, – с видом поборника справедливости изрек Дэлзиел. – Что, приходилось ему руки выкручивать, чтоб заплатил?
– Приходилось высылать повторные счета, иногда звонить.
– А писем от вашего юриста вы ему не присылали с парой каменщиков и немецкой овчаркой?
– Вы посетили слишком много заседаний суда, – сказал Свайн. – Если уж на то пошло, с Уотерсоном был далеко не худший случай. Я с сочувствием относился к нему. Он оказался в ситуации, подобной той, в которой был я несколько лет назад, когда пытался самостоятельно встать на ноги, оставшись никому не нужным. И я знаю, как экономно в таких случаях надо расходовать деньги. А кроме того, мне было известно, что от него ушла жена. Вот вам ирония судьбы! Я жалел этого мерзавца, потому что его бросила жена, а она, может, потому и ушла, что он завел шуры-муры с моей!
– Может, и так. А вы с ней знакомы?
– С миссис Уотерсон? Видел один раз. В тот день, когда мы начали работу. У меня не было сомнений, что она тогда впервые узнала о перестройке, которая там затевалась. Больше я ее никогда не видел, но я редко там бывал. Арни Стринджер, мой компаньон, обычно следит за проведением работ.
– И на нашем объекте тоже? У меня для вас отличная новость, мистер Свайн.
– Что вы этим хотите сказать?
– Только то, что ваши люди будут продолжать строить гаражи, пока мы будет здесь вас пытать, – радостно сообщил Дэлзиел.
Это было не самое оскорбительное из уже сказанного Дэлзиелом, но это оказалось последней каплей. Свайн вскочил на ноги и заорал:
– Ты, медуза жирная! С меня хватит! Я не обязан здесь сидеть и слушать твою наглую болтовню! Можешь ты понять своей ступой башкой, что она была моя жена, и она умерла, и я виню себя… она умерла… и я виню…
Он плюхнулся в кресло так же внезапно, как вскочил с него, закрыл лицо ладонями и почти беззвучно зарыдал, сотрясаясь всем телом.
Дэлзиел наблюдал за сценой с беспристрастием театрального критика на премьере. Потом он рыгнул, встал и заявил:
– Не знаю, как вы все тут, а мой желудок чувствует себя так, будто его режут на куски. Все. Обед.
Когда они вышли из комнаты для допросов, Дэлзиел заметил:
– Хорошо играет. Лучшее бесплатное шоу после представления, которое Криппен устроил на похоронах жены.
– Ну, это вы уж слишком, – запротестовал Паско. – У него действительно есть причины для отчаяния.
– Потому что Я раскрыл его игру, ты хочешь сказать, – проворчал Дэлзиел.
Паско поморщился.
– Послушайте, сэр, с этим заявлением Уотерсона… Я знаю, небольшие расхождения есть, но раз они оба написали примерно одно и то же…
– Да-да, это странно, – согласился Дэлзиел, словно не понимая, что имел в виду Паско. – Уилди, тебе повезло, ты видел этих двух типов, пока они были compos mentis [11]11
Находящийся в здравом уме и твердой памяти (лат.).
[Закрыть]. Как это произносится-то? Как ты думаешь, а не могли эти два субчика спеться, чтобы им третьи не мешали?
Прозвучал этот вопрос более оскорбительно оттого, что был задан «голубому», или как раз наоборот? И имело ли значение, что Уилд оказался в какой-то мере под защитой Дэлзиела, когда остальные в участке жаждали его крови?
– Я не сказал бы, что они похожи на пару геев. Хотя их не всегда легко узнать, ведь правда? Я тут посмотрел данные на обоих в компьютере на случай, если больше никто не слышал ваших вчерашних распоряжений, сэр, – сказал Уилд.
«Совсем, что ли, обнаглел?» – подумал Дэлзиел, прославившийся тем, что не признавал никакой иной формы интеллекта, кроме мозгов существа, способного потреблять пиво.
– Человек, который упустил ключевого свидетеля, должен хорошенько подумать, прежде чем так нахально себя вести. Ну, хорошо, парень, что там этот всемогущий электронный умник говорит?
– О Свайне – ничего, – сказал Уилд. – А Уотерсон на прошлой неделе лишился водительских прав.
– Отлично, – поддразнил его Дэлзиел. – Это все в корне меняет.
– А что он натворил, Уилди? – спросил Паско, чтобы защитить сержанта.
– Да ничего страшного. Он регулярно получал отметки в правах за нарушение правил, а пару недель назад его хотели остановить, потому что у него одна фара мигала, но он рванул с места и помчался со скоростью света. Его потом поймали. Уж он извинялся-извинялся. Думали сначала, он пьян, но выяснилось – в норме. Тогда они оштрафовали его за нарушение скорости, но места для отметки уже не осталось, и у него отобрали права.
– Есть о чем говорить! – воскликнул Дэлзиел с негодованием. – Хоть один из вас двоих может сказать что-нибудь полезное? Питер, а ты что думаешь по поводу этих двоих?
– Я не видел Уотерсона, – заметил Паско, – но, кажется, он неуравновешен.
– Неуравновешен, да? – хмыкнул Дэлзиел. – Я возьму на заметку. А Свайн? Тоже сильно нервный?
– Нет, но его речь… такая правильная, она не вяжется с моим представлением о строителе-подрядчике.
– Что? Хочешь сказать, слишком он образованный? И впрямь, если услышишь, что кто-нибудь так дома разговаривает, подумаешь, что рот карболкой промыл. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Он правда очень странный парень. Думает, сможет взять надо мной верх. Но мы зря теряем время, когда можем запросто выпить! Нам придется отложить торжества в честь твоего повышения, но…
– У нас еще час в запасе, – напомнил Паско.
– Ага, только вот Уилди с нами не будет, да, сержант? У него еще одна встреча в больнице, но если он, конечно, не умудрится опять опростоволоситься. А мы с тобой, Питер, можем раздавить банку, а потом прочешем еще раз показания этих двоих.
– Троих, – сказал Паско, скрестив от сглаза пальцы на руках и пытаясь скрестить пальцы на ногах.
– Троих? Каких это троих?
Уилди сделал шаг в направлении окна, очевидно рассчитывая броситься в него, когда начнутся боевые действия.
– У нас есть показания Свайна, – продолжал Дэлзиел, – и есть показания Уотерсона. Что еще за тип дал показания, которые нам надо рассмотреть?
Интересно, засомневался Паско, достаточно ли широко открыто окно, чтобы в него могли выпрыгнуть сразу два человека.
Он вздохнул поглубже и подумал, что сколько бы там ни платили главному инспектору полиции, все равно этого недостаточно.
– Вы, – сказал он, – сэр.
Флигель для санитарного персонала больницы представлял из себя блок, построенный специально для этой цели в шестидесятых годах девятнадцатого века. Он находился футах в шестистах от основного здания и соединялся с ним аллеей, обсаженной с двух сторон деревьями. Подразумевалось, что по ней будет очень приятно прогуляться до больницы. Приятно, конечно, но только летом и светлым днем. Целая серия нападений на санитарок поздно ночью заставила лет десять назад натыкать вдоль аллеи фонарей больше, чем там было деревьев, и обнести ее высокой металлической сеткой.
Комната Памелы Уотерсон оказалась на третьем этаже. Открыв дверь, женщина секунду тупо разглядывала Уилда, а потом, сказав: «А, это вы», – повернулась и пошла прочь от двери.
Он проследовал за ней в комнату, где она устало опустилась в кресло. Ее длинные волосы были распущены, и светлые пряди, обрамляя ее лицо, подчеркивали темные тени под глазами.
– Извините, – сказал он. – Я вижу, вы очень устали.
– Не надо быть детективом, чтобы определить это, – резко ответила она. – Я устала, потому что пришла с прошлого дежурства на два часа позже из-за того, что моя сменщица попала в автомобильную аварию. Мне удалось поспать всего час, а потом я опять пошла на работу.
– А почему? – перебил ее Уилд.
– Да так просто, – проговорила она, прикуривая третью сигарету с момента, как он вошел. – Жизнь-то продолжается, все эти житейские мелочи, которые занимают несколько минут, если вы их делаете вовремя. Покупки, оплата, стирка, глажка…
– У вас есть семья, миссис Уотерсон? – прервал ее Уилд.
– А что, похоже, что у меня есть семья? – спросила она, обводя рукой комнату.
Вероятно, она просто хотела сказать, что комната в пристройке для санитарок не место для того, чтобы заводить семью, но Уилд ухватился за возможность открыто оглядеть ее пристанище.
Мало что можно было узнать, разглядывая казенную мебель, и он сосредоточил внимание на другом. На стене над кроватью висело маленькое деревянное распятие, а на другой стене над небольшой книжной полкой – выполненный углем эскиз. В жизнерадостной женщине на рисунке трудно было узнать измученную миссис Уотерсон, сидевшую перед Уилдом. Он перевел взгляд на книги в шкафу. Паско всегда считал, что книги в значительной степени определяют духовный мир человека. У миссис Уотерсон были книги в основном биографического содержания, причем интересы ее отличались разнообразием. Здесь были пара книг о королевских особах, а именно о принце Чарльзе [12]12
Принц Чарльз – сын правящей ныне королевы Елизаветы, очень популярное в Великобритании лицо.
[Закрыть] и графе Маунтбеттене [13]13
Граф Маунтбеттен – последний вице-король Индии.
[Закрыть]; несколько книг о звездах театра, кино и эстрады: Монро, Гарланд, «Битлз» и Оливье; биография одного политика – Ллойда Джорджа – и самых разных деятелей литературы: от Байрона и Шелли, Шарлотты Бронте и Оскара Уайльда до Сильвии Платт и Симоны де Бовуар.
Паско, наверное, счел бы, что миссис Уотерсон пытается найти смысл своей жизни в историях жизни других людей. А Дэлзиел, с другой стороны, сказал бы: «К черту книги. Загляни за них. Найди, что она за ними прячет!»
Уилд знал все о том, как и что, обычно, скрывают. Он знал также, что обычно нам удается спрятать гораздо меньше, чем мы думаем. Долгие годы) он скрывал свою истинную сексуальную ориентацию за внешней беспристрастностью образцового полицейского. Но, когда он решил наконец вынести свой секрет на свет Божий, оказалось, что никакой нежной яркой бабочки не появилось. Он как был, так и остался толстой зеленой гусеницей, методически прогрызающей лист до тех пор, пока дырки не сольются воедино и можно будет увидеть, что там, по другую сторону листа.
Он вернулся к своему прогрызанию листа и указал на распятие на стене.
– Вы католичка, миссис Уотерсон?
– Что? А, я поняла. Это значит, что я должна рожать раз в год по ребенку, как племенная кобыла?
– Я этого не говорил. Но могли же быть какие-то дети, которые остались с отцом или уехали к бабушке, когда у вас с мужем произошел разрыв.
– Никаких детей не было. И что вы знаете о нашем «разрыве?» С кем вы разговаривали об этом? С кем-нибудь из тех в больнице, у кого длинный язык? Господи, если бы они все работали столько, сколько я, у них не было бы времени на сплетни.
Она говорила так взволнованно, что у нее даже щеки порозовели. Уилд, который старался определить, чем в большей степени была вызвана горячность Миссис Уотерсон: увлеченностью своей работой или другими причинами, возможно, как-то связанными с его расследованием, посчитал, что перевешивает все-таки первое.
– Вам нравится быть медсестрой? – задал он намеренно глупый вопрос.
– Нравится? Вы хотите спросить, это мое призвание? Или не хожу ли я по палатам, распевая от радости?
– И то и другое, наверное. Я хочу сказать, что вы, должно быть, хорошая медсестра. Сколько вам лет? Двадцать шесть? Двадцать семь? А вы уже самостоятельно ведете палату.
Она засмеялась и прикурила еще одну сигарету.
– Мне двадцать четыре, сержант, и когда я три года назад поступила сюда на работу, говорят, я выглядела, будто мне шестнадцать. А держат меня на месте палатной сестры, потому что медсестры сейчас нанимаются сюда на работу единицами, а уходят из больницы сотнями. Да у меня нет и половины тех знаний и опыта, которые необходимы для этой работы. Иногда, когда я остаюсь ночью в палате одна и все тихо, только больная застонет или воздух испортит, я, борясь со сном, думаю о том, что, если вот сейчас что-нибудь случится и больная окажется на грани жизни и смерти, это мне придется принимать решение, пока не растолкают какого-нибудь несчастного докторишку, который тоже, небось, глаз продрать не может. И вот тогда меня начинает трясти частично от страха, частично от злости, потому что это просто нечестно ждать от меня, что я справлюсь с такой работой.
«Насколько, интересно, это все относится к делу? – размышлял Уилд. – Может, это и связано как-то с ее разрывом с Уотерсоном и, таким образом, косвенно имеет отношение к делу. Либо это уловка, направленная на то, чтобы увести меня от темы». В этом он, однако, сильно сомневался. Уж слишком много было искренней страсти, если даже не отчаянья, в этой вспышке откровения, чтобы посчитать ее уловкой.
Но следовало вернуться к нужной ему теме.
– Итак, – проговорил он, – когда вы заступили сегодня на дежурство, вам сказали, что в больницу привезли вашего мужа.
– Не сразу, – уточнила она. – Только часа через два. Мне сказал об этом мистер Марвуд.
– И какова же была ваша реакция?
– Ну, естественно, я поинтересовалась, – что с ним. И когда Элисон… доктор Марвуд сказал мне, что у него просто был нервный припадок и ему ввели успокоительное, а сегодня утром он уже в полном порядке, я заволновалась, не было ли это связано как-нибудь со мной.
– Это бы вас удивило?
Она задумалась.
– Да, удивило бы. Знаете, Грег бывал иногда таким эмоциональным, заводился с полоборота, у него случались, как у женщины, истерики. Но на это всегда были какие-нибудь причины. Иногда совершенно необоснованные, однако он не срывался просто так, без причины, сидя дома и размышляя о том, что когда-то случилось. И в любом случае я сомневаюсь, что он вообще размышлял о том, что произошло между нами.
– А что между вами произошло, миссис Уотерсон? – спросил Уилд.
– Не вижу, какое это имеет к вам отношение, – парировала она. – Слушайте, вы пришли сюда узнать, не могу ли я помочь вам выйти на след Грега, да? Так вот, не могу. Я ушла от него три недели назад и до сегодняшнего утра его ни разу не видела.
– Миссис Уотерсон, сегодня утром мне не показалось, что вы похожи на женщину, э-э, женщину, расставшуюся со своим мужем.
– Потому что я позволяла ему целовать себя и совать руки мне под блузку?
– Ну да.
Она улыбнулась и затянулась сигаретой, причем и то и другое далось ей с видимым трудом.
– Сержант, я пошла навестить его в перерыве между сменами. Я была страшно усталой. Вы представить себе не можете, какое испытываешь облегчение, когда с тобой говорят не как с медсестрой. А когда он меня обнял, я была счастлива, что он, по крайней мере, не жалуется на свои болячки и не просит подать ему судно. Было очень приятно, когда он стал меня гладить, вроде как массаж. Да, конечно, когда вы вошли в палату, все выглядело, наверное, так, будто я собираюсь лечь с ним в постель. Может, я бы и легла. Но не для того, чтобы заниматься любовью, а просто поспать… спать… спать.
Она откинулась назад и закрыла глаза. Уилду стало очень жаль ее, но не настолько, однако, чтобы возвращаться к Дэлзиелу, не получив ответов на свои вопросы.
– А о чем вы разговаривали с вашим мужем сегодня утром? – спросил Уилд.
Она с трудом открыла глаза и тупо уставилась на него.
– Что он вам сказал о том, почему он оказался в больнице? – не отставал от нее Уилд.
– А откуда вы взяли, что он вообще что-то говорил мне об этом? – попыталась она уйти от ответа.
– А оттуда, душка, что вы до сих пор меня об этом не спросили, что выглядит как настораживающее отсутствие любопытства.
– А вы не дурак, – устало заметила она. – Ну, хорошо. Он мне рассказал, как было дело. Он все это написал. Разве он вам не показал то, что написал? И почему этот жирный мусор, Дэлзиел, сам ко мне не явился?
«Этот жирный мусор». Уилду понравилось выражение. Но в своих письменных показаниях Уотерсон не упоминает Дэлзиела. Важно ли это?
– А вы знаете мистера Дэлзиела? – спросил он.
– Конечно, я его видела. Он не очень-то заботится о том, чтобы задергивать занавески на окнах. К тому же в округе о нем говорят. Думаю, он из тех, кого называют «тот еще тип».
– Наверное, вы правы, – согласился Уилд. – Вы поверили показаниям вашего мужа, миссис Уотерсон?
– Конечно, почему же нет? С ним вечно что-нибудь случается. Дайте ему карандаш, и он вам одной линией нарисует совершенную окружность. Но я видела, как он однажды порезал палец, намазывая масло на хлеб. И он может разбить чашку, размешивая в ней сахар. А если поместить его и оружие в одной комнате, то кто-нибудь обязательно пострадает. Такой уж он человек.
Она зевнула во весь рот. У Уилда явно было мало шансов рассчитывать на продолжительную беседу. Оказывается, существуют и другие способы избежать нежелательных вопросов, вовсе не обязательно скрываться от того, кто их задает.
– Вы знали о его романе с миссис Свайн? – спросил Уилд.
– О романе именно с ней – нет, – ответила она, поднимаясь и направляясь к узкой постели, занимавшей один угол ее комнаты. – Но я все о ней знаю, все, что имеет для него значение.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что она должна быть стройная, с длинными ногами, хорошей фигурой, блондинка. Имена при этом не важны. Я иногда вообще сомневаюсь, что Грег знает, как их всех зовут. Он как маленький мальчик в кондитерском магазине. Тянет ручку к леденцу и, поскольку он такой очаровательный малыш, обычно получает все, на что показывает пальчиком.
Говоря это, она расстегнула юбку, переступила через нее и начала расстегивать блузку. В ее действиях не было ни малейшего намерения соблазнить или спровоцировать Уилда, даже если предположить, что подобное зрелище способно его соблазнить или спровоцировать. Она делала все автоматически. Так приводится в движение автопилотом самолет, терпящий аварию. Однако Уилд заметил, что она отлично подходила под описанный ею стереотип предпочтений ее мужа.
– Вы его из-за других женщин бросили? – спросил Уилд.
– Нет, – ответила она, – не только из-за женщин.
– А что же еще было? – спросил он, с интересом ожидая, успеет ли она ответить на вопрос прежде, чем ее свалит сон. И то и другое произошло одновременно.
– … это было как… приходила домой… уходила на очередное дежурство… и так было всегда… субботний вечер… расслабиться… – сказала она. Потом она скользнула под одеяло и тут же уснула, так и не вытащив одну руку из рукава расстегнутой блузки.
Уилд некоторое время смотрел на нее. Снова он представил себе, как бы поступил каждый из его кумиров. Сначала он сделал то, что, по его мнению, сделал бы в такой ситуации Паско: освободил руку Памелы от рукава и заботливо подоткнул ей одеяло.
А потом он сделал то, что сделал бы Дэлзиел: начал обшаривать комнату в поисках улик.
