355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Реджинальд Хилл » Прах и безмолвие (сборник) » Текст книги (страница 22)
Прах и безмолвие (сборник)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:32

Текст книги "Прах и безмолвие (сборник)"


Автор книги: Реджинальд Хилл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 47 страниц)

Прах и безмолвие

Похоже, все мы цепляемся за жизнь. А потом вдруг на нас нападает безразличие. Шум автомобилей на улицах, череда неразличимых лиц – все это так или иначе навевает мне сны наяву, стирает черты с лиц людей.

Люди, кажется, могут проходить сквозь меня…

Наша телесная оболочка хрупка, а под камнями мостовых – гробы, прах и безмолвие.

Вирджиния Вулф. Волны

Часть первая

Бог:

Когда я создал мир земной,

Я начал с рек, ветров, лесов,

Я создал тьму и свет дневной,

Великолепье трав, цветов.

Но мир благословенный мой

На этом не был весь готов:

Венец творенья золотой

Явился – предок праотцев..

И, чтобы радостнее жить

Мог Человек, любимый мной,

Решил Жену я сотворить,

Чтоб век в любви прожили свой,

Плодясь и размножаясь.

Нить Грехов, однако, под луной

Длинней, чем мог предположить я.

И каюсь я, что сотворил

Я Человека и Жену.

Мистерии. Ноев ковчег (йоркский цикл)

1 января

Уважаемый мистер Дэлзиел!

Вы не знаете меня. Да и откуда Вам меня знать? Мне иногда кажется, я сама себя не знаю. Перед самым Рождеством я шла по рынку и вдруг остановилась как вкопанная. На меня натыкались люди, а мне было все равно. Вы не поверите, но я снова ощутила себя двенадцатилетней девочкой. Вот я иду через поле неподалеку от аббатства Мэлроуз и осторожно несу кувшин с молоком, который только что купила на ферме; а впереди – наша палатка, и наша машина, и мой папа бреется, глядя в зеркало заднего вида, а мама склонилась над походной плиткой. И я чувствую запах жареной грудинки. Это был такой восхитительный запах, что я представила себе, какой же должна быть эта грудинка на вкус, если она так замечательно пахнет. И видимо, я ускорила шаг. А потом я споткнулась о кочку, и все молоко вылилось на землю. Для меня это был конец света, а родители просто рассмеялись, и все перевели в шутку, и дали мне огромную тарелку яичницы с грудинкой, помидорами и грибами. А после этого мне показалось, что они любят меня еще больше за то, что я пролила молоко, а не принесла его в целости и сохранности.

Ну вот, так я и стояла посреди дороги, чувствуя себя двенадцатилетней, любимой своими родителями и защищенной их любовью от всех невзгод. Откуда же взялось это чувство?

Просто я проходила мимо кафе, и через вытяжку на меня в прохладном утреннем воздухе пахнуло жареной грудинкой.

Как же я могу говорить, что знаю себя, если какой-то прозаический запах способен перенести меня так далеко во времени и пространстве?

Но я знаю Вас. Как самонадеянно это звучит после того, что я написала выше. Я хотела сказать, что знаю Вас в лицо и много о Вас слышала. И большинство отзывов, а точнее, почти все, не самого лестного содержания. Но это не ругательное письмо, и я не стану обижать Вас, пересказывая все это. Однако даже самые ярые Ваши хулители вынуждены признать, что Вы мастер своего дела и что Вы не боитесь докапываться до правды. Да, и еще, по счастью, Вы не страдаете от жалости к дуракам.

А я как раз и есть еще одна дура, из-за которой Вы не будете страдать. Видите ли, я пишу Вам это письмо, потому что собираюсь убить себя.

Нет, не сию секунду. Но, думаю, я сделаю это очень скоро, уж конечно, в течение предстоящих двенадцати месяцев. Я взяла что-то вроде новогоднего обязательства. А сейчас мне просто необходимо поговорить об этом с кем-нибудь. Ясно, что никто из моих знакомых решительно не подходит для этой цели. Равно как и доктора, психиатры и прочие профессиональные спасатели. Понимаете, это письмо вовсе не пресловутый крик о помощи. Я уже все для себя решила. Осталось только назначить день. Но я заметила в себе странное непреодолимое желание говорить об этом, каким-то образом намекать, давать понять. Но уж слишком опасно играть в такие игры с друзьями. Думаю, мне просто необходимо дать выход моим бредовым идеям. И для этого я выбрала Вас.

Извините меня. Я знаю, это тяжкое бремя для любого человека. Но, насколько я могу судить, мои письма станут для Вас просто «еще одним делом». Они могут Вас раздражать, но уверена, Вы не лишитесь из-за них сна.

Надеюсь, я верно представляю себе Ваш характер. Меньше всего на свете мне хотелось бы причинить боль незнакомому человеку, тем более что мой последний поступок причинит боль моим друзьям.

С Новым Годом!

Глава 1

– Все равно я не понимаю, почему она застрелилась, – упрямо проговорил Питер Паско.

– Потому что ей было скучно жить. Потому что она не видела другого выхода, – сказала Элли Паско.

Паско палкой проверил устойчивость шезлонга, с которого еще полчаса назад живописно свешивалась простреленная голова женщины, покончившей с собой. Как и следовало ожидать, шезлонг был неудобен для сидения, но нога у Паско все еще болела, и он сел со вздохом облегчения, искусно превратив его в зевок, едва заметил на себе зоркий взгляд жены. Он знал, она не верила его утверждению, будто он уже достаточно оправился, чтобы завтра вернуться на работу. Да он бы уже сегодня вернулся, но Элли довольно раздраженно заметила, что пятнадцатое февраля – день его рождения и она больше не предоставит полиции возможность его испортить, как это уже случалось последние лет пять.

И вот этот день стал еще одним выходным с целой вереницей полагающихся имениннику привилегий: завтраком в постели, изысканным обедом, местами в первом ряду в ложе театра «Кембл», где шел широко разрекламированный спектакль «Гедда Габлер», завершившийся вечеринкой, которую директриса театра Эйлин Чанг устроила прямо на сцене.

– Да никто так не делает, – с чисто йоркширской непреклонностью настаивал Паско.

Элли уже собралась было вступить с ним в спор, но он доверительно проговорил:

– Стоит мне увидеть тухлятину, детка, и я сразу чую неладное.

И Элли, хоть и не сразу, поняла, что он просто пародирует своего шефа, начальника уголовно-следственного отдела Энди Дэлзиела.

Супруги обменялись понимающими улыбками.

– Что это вы так сияете? – спросила Эйлин Чанг, подходя к ним с новой бутылкой вина в руках. – Даже странно, ведь вы заплатили кучу денег за то, чтобы вам здесь разбередили душу.

– Ой, еще как разбередили! Но чутье подсказывает Питеру, что Гедду все-таки убили.

– И ты абсолютно прав, милый Пит, – сказала Чанг и легко присела на подлокотник его шезлонга, – именно это я и хотела донести до зрителя. Давай я налью тебе вина.

Питер окинул взглядом сцену. Все уже собирались расходиться. Он привстал со словами: «Думаю, нам пора», но Чанг удержала его за рукав и, снова заставив сесть, спросила:

– Что за спешка?

– Да никакой спешки. Бегать мне пока еще не под силу.

– Ты восхитительно хромаешь, – сказала она, – и мне страшно нравится твоя палка.

– Он стесняется ходить с палкой, – заявила Элли, садясь с другой стороны шезлонга так, что Питер оказался между двумя женщинами, что было довольно приятно. – Подозреваю, он считает, что палка портит его имидж плейбоя.

– Пит, детка, – сказала Чанг, кладя руку ему на колено и заглядывая в самую глубину глаз, – что есть палка, как не фаллический символ? Или, может, тебе просто нужна палка побольше? Я могу поискать в нашем реквизитном хозяйстве. Подумай только, каких бешеных страстей мужчины были хромыми! Например, царь Эдип – он же трахал собственную мать. А Байрон?! Бог ты мой, он домогался даже родной сестры.

– Питер, к сожалению, сирота и одновременно еще и единственный ребенок в семье, – перебила ее Элли.

– Ах ты, черт. Извини, Пит. Я не знала. Но есть ведь куча других колченогих, не обремененных родственными связями. Например, Дьявол. Он ведь тоже хромал.

И тут Питер Паско, который до сих пор охотно сносил эти весьма ощутимые издевки как справедливую плату за удовольствие быть зажатым между Элли, которую он любил, и Чанг, которую вожделел, понял, что попал в ловушку.

Он поднялся было, но Чанг уже вскочила на ноги. Глаза у нее загорелись.

– Дьявол! – воскликнула она. – Вот так мысль! Пит, милый, повернись-ка в профиль. Фантастика! А с твоей хромотой это будет само совершенство! Элли, ты его лучше меня знаешь. Он мог бы это сделать? Нет, я говорю, он мог бы?

– Ну, у него много дьявольского в характере, – согласилась Элли.

Это было уже слишком. Иной раз палка в руках может оказаться очень кстати. Он со злостью стукнул ею по кофейному столику Гедды Габлер, что мог себе позволить со спокойной душой, поскольку столик принадлежал ему. Чанг коллекционировала предметы театрального реквизита, подобно тому как Мария Стюарт коллекционировала предметы древности. Чанг просто восхищалась желаемой вещью вслух до тех пор, пока ей ее не дарили. Но его ей в подарок не получить!

Элли была, конечно, виновата, но меньше, чем он сам. Он совсем позабыл про золотое правило: любая подруга Элли считалась преступницей до тех пор, пока не была доказана ее невиновность, а возможно, даже дольше. Насколько настороженно отнесся он к провозглашению новой директрисой театра приверженности драме социального звучания, настолько восторженно восприняла эту новость Элли. Но красота и обаяние Чанг сыграли свою роль в завоевании его расположения. Ее спонсоры, члены городского совета, были куда более трудноуязвимой целью. Они-то были движимы не желанием плотских утех, а сребролюбием и сильно опасались, как бы им не пригреть левацкую змею на своей праведной груди. Но когда ее «Частная жизнь» стала самым кассовым спектаклем после ее же «Гондольеров канала Великого союза», отцы города, обнаружив, что сквозь туман их сомнений просвечивают денежные купюры, наконец успокоились и поплыли по течению реки под названием Наличность.

Но именно последняя задумка Чанг, связанная с Маммоной не меньше, чем с именем Божьим, заставила Питера зажечь предупредительные огни своего маяка.

Чанг замыслила грандиозную постановку средневековых мистерий под открытым небом. Предполагалось создать эклектическую версию с особым, ура-патриотическим упором на Йоркский и уэкфилдский циклы. Постановка должна была идти целую неделю в начале лета и получила одобрение всех сильных мира сего, кому был представлен на рассмотрение этот проект. Церковь приняла его, потому что он приобщал горожан к религии; торговая палата – потому что шоу могло увеличить приток туристов в город, руководство местной общины рассчитывало, широко привлекая к постановке местных жителей, возродить самобытность культуры, и, наконец, городской совет согласился, потому что местным жителям, занятым в представлении, не надо будет за это платить. Были какие-то вялые обвинения со стороны горстки пуритан в идолопоклонстве и богохульстве, но все они потонули в великой волне всеобщего одобрения.

Сначала предполагалось, что Чанг поставит на все главные роли актеров своей постоянной труппы и, возможно, пригласит на роль Христа средней величины телезвезду для обеспечения коммерческого успеха, но тут Чанг всех удивила.

– Ни за что, – заявила она Элли. – Вся моя команда растворится в толпе. Именно массовку надо подкрепить силами профессионалов. А звезд я и сама умею делать!

И началась большая охота. Все трагики-любители в округе выслали в «Кембл» газетные вырезки о себе. Престарелые Джеки Пойнты, юные короли Лиры, бесчисленные леди Макбет, вундеркинды, Фреды и Джинджеры, двойники Лоренса Оливье, обладатели голоса Гилгула, мимики Мерилин Монро и умеющие срывать с себя одежды, как Стрип, хорошие, плохие и невообразимые – все были готовы расхаживать и вышагивать, гневаться и страдать, скакать и сидеть, развалясь в креслах, декламировать и бормотать себе под нос, разыгрывать страсти и испускать дух перед многоопытным взором Чанг.

Но большинство из них даром потратили время и силы на репетиции. Чанг следила за тем, чтобы все газетные вырезки были возвращены их владельцам, потому что знала, как дороги актерам слова похвалы и признания, но в приложении к вырезкам высылалось предложение участвовать в массовке, то есть затеряться в толпе. Чанг не теряла свое драгоценное время в этом городе. Она была общительна, везде бывала, все запоминала. Люди, которые знакомились с ней, были очарованы, шокированы, заинтригованы, заворожены, приятно удивлены, потрясены, возмущены, взяты в полон, но никто никогда не оставался к Чанг равнодушным. И хотя многим участие в представлении пришлось бы по душе, очень мало кто догадывался, что он уже давно вписан Чанг в список занятых в нем. К тому времени, когда Чанг только начала обсуждать саму идею постановки, в голове у нее уже имелся полный список участников.

Ее близкие друзья по ее просьбе помогали заманивать в ловушку наиболее трудноподдающиеся жертвы. Паско не раз смеялся, когда Элли весело намекала на то, как Чанг беспощадно выслеживает свою дичь. Он и не подозревал, что сам может сделаться потенциальной добычей!

Но теперь, почувствовав опасность, он встретил врага во всеоружии и, снова ударив палкой по кофейному столику, заорал:

– Нет! Я этого делать не буду!

Женщины переглянулись, почти не скрывая, как позабавило их его поведение.

– Чего «этого», милый? – невинно спросила Чанг.

Пришло время вывести на чистую воду этих великих мастериц мутить ее. И он медленно и отчетливо проговорил:

– Я не буду играть Дьявола в твоих мистериях. Ни за что. Никогда.

Он обдумал произнесенные им слова. Яснее не скажешь.

Теперь женщины смотрели друг на друга с изумлением.

– Но, Питер, конечно, не будешь! С чего это ты взял? – широко раскрыла глаза Чанг.

– Питер, что это на тебя нашло? – спросила Элли с раздраженным видом жены, которую муж поставил в неловкое положение перед друзьями.

Отступать было некуда. И он услышал собственный голос:

– Но вы говорили о моей хромоте… и о том, что Дьявол был тоже хромым… и что я подхожу на эту роль…

– Да что ты несешь, Пит? Ты за кого меня принимаешь? Черт возьми, да если все будет нормально, ко времени шоу ты вообще перестанешь хромать. А завтра ты возвращаешься на службу, разве нет? И ты думаешь, я способна тянуть жилы из того, кто перенес серьезную травму? Кроме того, ты слишком милый и душевный человек, а тот, кого я наметила на эту роль, своим гордым, неприступным видом и впрямь смахивает на Люцифера, то есть совсем не похож на тебя!

У него было чувство, что, не очень понимая, в чем же он допустил ошибку, он все глубже и глубже в ней увязает. Но это не так уж важно. Главное – окончательно убедиться, что это не ловушка.

– И ты совершенно точно ни сейчас, ни потом не собираешься предлагать мне участвовать в этой или какой-нибудь еще постановке?

– Питер, я тебе клянусь, что не собираюсь.

Она с торжественным видом приложила руку к груди, а потом, проследив за направлением его взгляда, сладострастно сжала свою левую грудь и расхохоталась:

– Ну, теперь доволен, Пит?

– Извини меня, Чанг. Я так долго был закован в гипс, так медленно выздоравливал, что немудрено, если, как Джимми Стюарт в «Окне на задний двор», начинал страдать параноидальными идеями.

– Я прощаю тебя, прощаю. – И она добавила с тревогой в голосе: – Но постой-ка, надеюсь, ты не собираешься вообще выйти из игры? Пит, ты же обещал мне, что, вернувшись на службу, первым делом поможешь моему комитету по организации мистерий наладить полное взаимодействие с дорожной полицией, обеспечить места для парковки, безопасность и все такое!

– И конечно, я выполню свое обещание, – заверил ее Паско. – Я же говорил тебе, ты можешь попросить меня о чем угодно, я ни в чем тебе не откажу, ни в чем, кроме актерской игры – актерская игра исключена абсолютно.

– О чем угодно… хм… – задумчиво пробормотала Чанг. Едва заметная усмешка тронула губы Элли. И Паско пришло в голову, что Джеймс Стюарт из «Окна на задний двор» вовсе не был параноиком, именно он-то и понимал, что к чему.

– О чем угодно, что в моих… – начал он, но это было все равно, что стажеру-парашютисту выбирать посадочную площадку, уже выпрыгнув из самолета.

– Есть одна проблема, с которой ты вполне можешь мне помочь, – сказала Чанг.

– Что за проблема? – спросил он вовсе не потому, что хотел это знать, а потому, что сценарий того требовал.

– Да так, сущие пустяки. Просто, ты знаешь, в следующее воскресенье я устраиваю небольшой прием, что-то вроде обеда, чтобы создать рекламу мистериям и отблагодарить тех, кто поддержал идею.

Паско знал об этом, поскольку Элли говорила, что они приглашены. Он кивнул.

– Ну и вот, Пит, дело в том, что я послала приглашение твоему боссу – знаменитому начальнику следственного отдела уголовного розыска Дэлзиелу. Пришло время двум самым популярным людям города встретиться. Вот только он не ответил.

– Он не особенно любит официальные торжества, – сказал Паско, который знал, что констебль, который разбирает почту Дэлзиела, имеет указание все приглашения на гражданские тягомотные церемонии и на всю высокохудожественную скукотищу отправлять прямиком в корзину для мусора.

– Понятное дело, но мне очень хочется, чтобы он пришел, Пит. Не мог бы ты сделать так, чтобы он согласился?

Что-то здесь было не так. Лезть из кожи вон, чтобы затащить Дэлзиела на дармовую выпивку, – это как если бы фермер заманивал лису к себе в курятник.

– А зачем? – спросил Паско, подозревая, что разумнее всего было бы в такой ситуации грохнуться в обморок, чтобы его вынесли отсюда, а не продолжать беседу на эту тему. – Зачем тебе нужен Дэлзиел? Здесь кроется нечто большее, чем чисто протокольный жест, так ведь?

– Ах, какой же ты умный, Пит, – с восхищением отозвалась Чанг. – Ты совершенно прав, дело в том, что я хочу попробовать его на роль. Видишь ли, милый, из того, что я слышала о нем от тебя, от Элли и от всех вокруг, я поняла, что Энди Дэлзиел как нельзя лучше подходит на роль Бога!

Тут Паско пришлось снова сесть, потому что иначе он и впрямь упал бы в обморок.

Глава 2

Примерно в то самое время, когда произносились слова о его возможном обожествлении, начальник следственного отдела уголовного розыска Эндрю Дэлзиел блевал в ведро.

Между позывами неудержимой рвоты он перебирал в уме причины своего недомогания. Он учел, но тут же скинул со счетов шесть пинт горького пива, за которыми последовали шесть двойных виски, выпитых им в «Черном быке»; подверг разбирательству, но немедленно оправдал бифштекс в тесте и сливовый пудинг, запитый бутылкой божоле в «Клубе джентльменов», и в конце концов осудил стакан минеральной воды, безрассудно выпитый им, когда он подавился маринованной луковкой, одной из тех, что подали ему с сыром.

Наверное, вода была французская. Если так, то он прав, вне всякого сомнения. Они хвастались, что вода прямо из источника, не подвергнута никакой обработке. Это притом, что и обработанной-то водой из их чертовой Франции можно свалить с ног самую резвую лошадь.

Рвота вроде бы прекратилась. Ему пришло в голову, что ведро не осталось бы пустым, используй он по тому же назначению две пары носков и манишку в «Джентльменах». Он оторвал взор от ведра и оглядел кухню. Даже и не зажигая света, видно было, что кухня отчаянно нуждалась в ремонте. В этот дом он переехал сразу после женитьбы, и у него никогда не хватало времени и энергии подыскать другое жилье. Именно на этом кухонном столе он нашел последнюю записку своей жены. Она гласила: «Твой ужин в духовке, чтобы не остыл». Он слегка удивился, обнаружив, что там был салат с окороком. И только на следующее утро, когда настойчивый стук в дверь поднял его с одинокого ложа, на котором он был вынужден коротать ночь, если приходил домой после трех часов утра – этакий альтруизм поневоле, только тогда он заподозрил неладное. Реагировать на все настойчивые стуки было делом его жены. Он зашел в спальню и увидел, что ее постель пуста и не смята, спустился вниз – тоже никого, открыл дверь – и получил телеграмму. В ней совершенно недвусмысленно были изложены и причина, и следствие, но именно способ, каким она известила его о своем решении, а не суть самого решения заставил Дэлзиела поверить в то, что между ними все кончено. Его жене оказалось проще позволить незнакомым людям читать эти слова, нежели сказать их ему в лицо!

Все, конечно же, думали, что он сразу же продаст дом и подыщет себе квартиру, но лень, усугубленная упрямством, сделала свое дело, и он так и не стал этим заниматься. И сейчас, когда взгляд его скользнул к незанавешенному окну, ничего нового Дэлзиел не увидел. За окном был задний дворик, неприглядный даже в лунном свете, а вокруг дворика кирпичный забор, требовавший починки, с деревянными воротами, нуждавшимися в покраске. Ворота выходили в переулочек, отделявший задние дворики домов по улице, на которой стоял дом Дэлзиела, от аналогичных дворов точно таких же домов по улице напротив. Печные трубы соседских домов на фоне мрачного неба были подобны зубцам крепостных башен.

Однако сегодня в этом однообразном пейзаже возникло нечто новенькое. В спальне дома, расположенного прямо за домом Дэлзиела, зажегся свет. Через минуту в окне спальни откинули шторы, и в нем появилась ярко освещенная фигура обнаженной женщины. Дэлзиел с интересом стал наблюдать за окном напротив. Если это бред, вызванный отравлением, выходит, есть какая-то польза от этих лягушатников. Тут, как будто чтобы доказать свою реальность, женщина открыла окно и стала глубоко вдыхать холодный воздух, от чего ее маленькая, но весьма соблазнительная грудь очень впечатляюще поднималась и опускалась.

Дэлзиел решил, что, раз уж женщина была настолько любезна, что убрала одну стеклянную преграду, разделяющую их, он просто обязан убрать и вторую.

Он устремился к задней двери; тихонько открыл ее и вышел на ночную улицу. Но увы, движение разрушило чары, и великолепное видение исчезло.

– Так мне, козлу, и надо, – проворчал себе под нос Дэлзиел, – побежал как мальчишка, который сисек никогда не видел.

Он уже повернулся и пошел было назад к своему дому, но что-то заставило его оглянуться. Пикантная сцена вдруг сменилась кадром из детективного фильма на золотом экране окна. Появился мужчина… у него что-то в руках… вот еще один… звук, похожий на долго сдерживаемый в тишине зрительного зала кашель… и, ни минуты больше не рассуждая, Дэлзиел бросился к воротам этого дома, то и дело натыкаясь на кучи хлама на своем пути и проклиная их все яростнее и непристойнее.

В его-то доме ворота остались незапертыми. В доме же напротив они были закрыты, но Дэлзиел преодолел это препятствие, будто его и не было. С такого близкого расстояния он уже не мог видеть, что происходит на первом этаже. У двери в кухню он подумал, что запросто может нарваться на вооруженного преступника, который тоже очень хочет проскочить в эту дверь, но в обратном направлении. А с другой стороны, если там еще не застрелили, кого собирались, его неожиданное появление может спасти жертву. Но вообще-то его размышления носили сугубо теоретический характер. С таким же успехом зажигательная бомба, летя на Дрезден, могла бы размышлять о моральном аспекте своих действий.

Кухонная дверь легко распахнулась. Дэлзиел решил, что планировка дома должна быть такой же, как и у него, и, к счастью, оказался прав – это дало ему возможность не тратить время еще и на то, чтобы рушить стены на своем пути. Он перебежал через холл и бросился вверх по лестнице. Дом по-прежнему казался совершенно пустым. Дверь в нужную ему комнату была слегка приоткрыта. Полоса света лежала на полу перед ней. Теперь наконец он замедлил свой бег. Если бы он услышал шум борьбы, он бы сразу ворвался в комнату, но все было тихо, и рисковать не стоило.

Он тихонько постучал, а потом распахнул дверь настежь.

В комнате находились трое. Один из них – высокий мужчина лет тридцати с лишним в темно-синем блейзере с блестящей эмблемой на кармане – стоял у окна. В правой руке он держал дымящийся револьвер. Дуло револьвера было направлено на мужчину помоложе, одетого в черный свитер. Молодой человек спиной прижался к стене, а руками закрывал свое мертвенно-бледное лицо. В комнате присутствовала также нагая женщина, распростертая на постели. Дэлзиел не сильно заинтересовался последними двумя. Молодой человек, похоже, от страха еле держался на ногах. А женщине, судя по всему, ноги уже были не нужны. Дэлзиел сконцентрировал свое внимание на человеке с оружием.

– Добрый вечер, сэр, – приветливо произнес он. – Я офицер полиции. Мы можем здесь где-нибудь присесть поболтать?

Говоря так, он медленно приближался к человеку с оружием, сохраняя на лице выражение сердечного расположения, которое было столь же обманчиво, как и выражение восторга, когда тебе на колени падает горячий каштан. Но, прежде чем расстояние между ними сократилось достаточно для того, чтобы Дэлзиел мог броситься на преступника, рука с оружием переместилась, и дуло оказалось направленным в грудь Дэлзиела.

Дэлзиел не был экспертом по огнестрельному оружию, но имел достаточно опыта, чтобы распознать крупнокалиберный револьвер и представить, что ждет человека, в которого выстрелят, из него с такого расстояния. Он остановился как вкопанный. Внезапно абстрактные размышления обрели вполне реальную почву. Он оторвал взгляд от револьвера и, взглянув на его обладателя, с удивлением вдруг узнал этого человека, хотя память извлекла его имя не из картотеки преступников, которая хранилась в голове Дэлзиела. Человек этот был известен полиции, но не в связи с уголовными делами. По крайней мере, до сих пор.

– Добрый вечер, мистер Свайн, – сказал Дэлзиел, – вы ведь мистер Свайн, строительный подрядчик?

– Да, – ответил мужчина, впервые переведя взгляд на Дэлзиела, – это я. А разве мы знакомы?

– Вы, возможно, видели меня, сэр, – радостно сообщил Дэлзиел. – Я, во всяком случае, встречал вас раза два. Это же ваша фирма расширяет гаражи позади полицейского участка?

– Да, моя.

– Начальник уголовного розыска Дэлзиел. – Он протянул руку и сделал полшага вперед. В тот же миг револьвер оказался у самого его живота. И через долю секунды, достаточную для того, чтобы Свайн успешно атаковал его, Дэлзиел вдруг понял, что в него вовсе не целятся, а хотят отдать ему оружие.

– Спасибо, – сказал он, осторожно беря двумя толстыми пальцами ствол и заворачивая револьвер в видавший виды носовой платок цвета хаки, словно зачехливая знамя.

Когда оружие переместилось из рук человека у окна в руки Дэлзиела, молодой человек обрел дар речи и истерически закричал:

– Она умерла! Она мертва! Это ты виноват, ты, ублюдок! Ты ее убил!

– О господи, – сказал Свайн, – она пыталась убить себя… я хотел помешать ей, Уотерсон… предохранитель сорвался… Уотерсон, ты же видел, что произошло… ты уверен, что она мертва?

Дэлзиел взглянул на человека по имени Уотерсон, но у того, похоже, возобновился приступ катаплексии. Поэтому он переключил внимание на женщину. Она была убита выстрелом в упор. Выстрел пришелся под подбородок. Мощность оружия не оставляла сомнений. Пуля разнесла женщине лицо, верхнюю часть черепа и после всего этого еще и пробила порядочную дырку в потолке. Капли крови и мозгов все еще медленно стекали по длинным светлым волосам погибшей на ковер.

– О да, – сказал Дэлзиел, – точно мертва.

Как ни странно, его желудок успокоился. Может, это от бега ему полегчало? Может, ему заняться бегом трусцой? Хотя, если хорошо подумать, то проще будет не пить минеральной воды.

– И что теперь, детектив? – тихо спросил Свайн.

Дэлзиел снова повернулся к нему и внимательно вгляделся в его узкое бледное лицо. Не нравился ему этот человек. Ему пришло в голову, что оба раза, когда он видел его на площадке для парковки с этим его рыжим партнером, он чувствовал, что перед ним отличная парочка Джеков Потрошителей.

Нет ничего приятнее на свете, чем преследовать по долгу службы несимпатичного тебе человека.

– Терпения нет, да, солнышко? – задушевно спросил он. – Что теперь? Теперь ты арестован!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю