Текст книги "Прах и безмолвие (сборник)"
Автор книги: Реджинальд Хилл
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц)
ГОЛОСА С ГАЛЕРКИ
Какие бы странные звуки или образы
Не преследовали его в тех краях,
Они находили откликов его душе,
И, казалось, укрепляли его силы,
И заставляли сердце биться сильнее.
У. Вордсворт. Руфь
Раздались вежливые аплодисменты. Элли Паско сделала на пару хлопков больше остальных зрителей; ее муж прекратил хлопать за несколько мгновений до этого.
В антракте она спросила:
– Тебе нравится спектакль?
– Как сказать? Сойдет для Шекспира, но не для «Вест-Сайдской истории».
– Питер, не болтай глупости! Ты просто настроил себя не воспринимать ничего, что делает Чанг.
– Напротив, я вполне одобряю ее интерпретацию шекспировского текста. Я боялся чего-нибудь ужасно феминистского! Но двое детей, затравленных старшими, – это ведь приблизительно то, что и хотел сказать Шекспир, по моему разумению. Хотя он, возможно, и не мог представить Капулетти и его жену похожими на Мегги и Денни Тэтчер, а Герцога – на Ронни Рейгана. Но постановка немного скучна, тебе не кажется? Вероятно, сейчас, когда роли Меркуцио уже нет в пьесе, она станет поярче. Единственное, что вышло у него живо, – это смерть. И то потому, что выглядела так натурально!
– Питер, – произнесла Элли с ноткой предостережения, – я надеюсь, ты не собираешься стать душой вечеринки после премьеры?
– Что? Рискнуть получить удар карате от Большой Эйлин? Ты, видно, шутишь!
Вторая половина пьесы, по мнению Паско, была сыграна значительно лучше, хотя трагический эффект был на мгновение смазан в сцене, где Ромео покупает у аптекаря яд.
Аптекарь – скрюченный и дрожащий, казалось, потерялся, произнося свою первую реплику: «Кто зовет меня так громко?» Затем, приободрившись, он проговорил следующую пару строк более сильным голосом – и все в нем немедленно узнали актера, игравшего Меркуцио. С галерки, где сидели школьники, раздался звонкий детский голос: «Как же так, сэр, а я думал, что он умер!»
Потребовалось какое-то время, чтобы поправить ситуацию, вызванную взрывом хохота. Но готический сумрак финальных сцен оказал свое действие, и Паско хлопал вместе с Элли, когда актеры выходили на вызовы.
Паско еще не приходилось бывать на актерских вечеринках, но, перевидав за свою жизнь уйму голливудских мюзиклов, он был разочарован.
В атмосфере хотя и не царила сдержанность, но и разгула страстей не ощущалось. Пробки от шампанского не летели в потолок, хотя рейнвейн «Сэнсбери» лился, как ему и подобало. Джинсы и футболки доминировали над вечерними платьями и диадемами. Единственными людьми, обладавшими по-настоящему голливудскими манерами, были жена мэра, которая выглядела как Маргарет Дюмон и носила нитку искусственного жемчуга, такую же длинную, как и мэрская цепь ее мужа, и заведующий библиотекой при городском совете, он же – глава комитета по делам культуры. Одетый в смокинг, с сигарой в зубах и с вытаращенными от удивления глазами, он вел себя будто Зэро Мостел в «Стране маленькой старушки».
Но внезапно обнаружился еще один признак настоящего голливудского раута – на этот раз звуковой.
Чей-то женский голос вскричал: «Чанг, дорогая! Это было изумительно! Так трогательно! Так правдиво!»
Паско обернулся поаплодировать юмористке, извергнувшей из себя этот жуткий словесный фонтан, и был потрясен, поняв, что ею оказалась Элли.
– Бросьте пороть чушь, солнышко! Мы едва не провалились! Если бы кто-нибудь из городского совета был способен отличить дерьмо от Шекспира, он завтра же лишил бы нас субсидий.
Собираясь переадресовать свои аплодисменты автору этих весьма разумных слов, Паско обнаружил, что произнесла их сама Большая Эйлин. Телевидение не преувеличило ее рост. Но оно оказалось не в состоянии передать ее необыкновенную красоту.
– Полагаю, вы не знакомы с моим мужем, Чанг. Это Питер! Питер, познакомься – Чанг! – представила Элли.
– Привет, Чанг! – выговорил Питер, глупо улыбаясь.
– Вы коп, радость моя? Я бы ни за что не догадалась.
– Нас учат гримироваться. А вообще-то я собака-ищейка. – Он подвигал носом по-собачьи. Элли сделала оскорбленный вид. На лице Чанг появилась тревога.
– Никто из моих актеров не курит травку. Я предупредила их не делать этого; по крайней мере, пока члены совета уверяют самих себя, как умно они распорядились деньгами.
– Не могу поручиться за мэра, но, думаю, что все остальные члены совета «чисты», – сказал Паско.
– Чанг! Мисс Чанг! Не двигайтесь! – Сверкнула вспышка фотокамеры. Паско увидел перед собой удлиненное печальное лицо Сэмми Раддледина из «Ивнинг пост».
– Это будет хороший снимок: «Красавица и чудовище!» Чанг, не желаете ли пару слов для прессы? Популярной прессы, я хотел сказать. Где-то тут болтался интеллектуал из «Гардиан», но он уже так нализался на дармовщинку, что сейчас пытается отыскать туалет. Мы обеспечим вам связь с настоящими зрителями. Познакомьтесь, кстати, с моим коллегой – Генри Волланс из «Санди Челленджер». Голос Севера!
– Привет! – бросила Чанг молодому человеку, стоявшему рядом с Раддлсдином. – Кто-нибудь уже говорил вам, что вы похожи на Роберта Редфорда?
Паско ощутил что-то вроде укола ревности.
– У тебя вечер свободен, Пит? – обратился к нему Раддлсдин. – Я было подумал, что могущественный Будда заставит тебя работать в храме полный рабочий день в ожидании телефонных звонков.
– После того как у меня пропал уик-энд, я сказал ему, что, если пропущу и этот вечер, Элли самолично застрелит или меня, или его. Неважно, в какой последовательности!
– Было много звонков? Давай рассказывай, мы ведь сотрудничаем, ты не забыл?
«Ивнинг пост» поместила фотографию мужчины из «эскорта», когда полиция не смогла опознать его. Причина смерти была установлена: кровотечение из аорты, вызванное единственным выстрелом из пистолета девятимиллиметрового калибра, возможно, из старого «люгера».
Паско ничего не ответил Раддлсдину. До того как он ушел с работы, был лишь один стоящий звонок – от Идена Теккерея, которому настоятельно требовалось поговорить с Дэлзиелом. Позднее Дэлзиел совершенно бесстрастно пересказал разговор:
– Теккерей утверждает, что убитый – итальянец по имени Алессандро Понтелли. Этот итальянец объявился у Него в конторе и заявил, что является сыном миссис Хьюби Александром и ее наследником, согласно тому идиотскому завещанию, о котором газеты писали на прошлой неделе. Я собираюсь отвезти Теккерея в морг. – Дэлзиел вопросительно посмотрел на Паско, но в следующее мгновение уже хлопал его по плечу: – Ладно, не стискивай зубы, я не собираюсь лишать тебя твоей дозы культуры…
– Да ничего конкретного, Сэмми, – произнес наконец Паско.
– Но что-то ведь есть, а?
– Возможно. Расскажу, когда появится что-нибудь конкретное. Нет, хватит! Я пришел сюда развлечься, так что не пытайся больше ничего из меня вытянуть!
– Я и не думал. Если ты, в свою очередь, не станешь вытягивать из меня информацию о наших странных телефонных звонках, – обронил многозначительно Раддлсдин.
– А были еще звонки?
– Был один, в субботу вечером. Звонили в Лидс, «Роберту Редфорду». Я говорил тебе, что все мало-мальски стоящее босс отправляет в «Челленджер». Мне показалось, что в том звонке в субботу не было почти ничего нового. Он не назвал никаких имен, спросил о деньгах, потом сказал, что, возможно, позвонит снова, и повесил трубку.
– И это все?
– Да, Питер, это все. И не вздумай спросить об этом Волланса. Запомни: ты ничего не знаешь! Не хочу, чтобы всем стало ясно, что я ваш осведомитель. Хотя…
– Хотя что?
– Понимаешь, Генри приезжал сюда на прошлой неделе, вынюхивал что-то. Его редактор, Айк Огильби, тоже был в городе, обедал в «Джентльменах», угадай, с кем? С самим мистером Великолепным – вашим любимым заместителем начальника полиции. Как видно, осведомителей у вас больше, чем ты думаешь.
– Сэмми! – раздался голос Чанг. – Я сообщила вашему другу, что припасла у себя в офисе бутылку для джентльменов из прессы. Мистер Паско, вы тоже можете прийти. Через полчаса вас устроит? Дорогуша! Соберите всех остальных горе-артистов, если вам не трудно. А теперь я должна пообщаться с публикой…
Раддлсдин и Волланс отошли. Чанг начала что-то говорить Элли, но не успела она произнести и пары слов, как ее прервал еще один гость, в котором Паско признал Меркуцио и Аптекаря. У него было бледное красивое молодое лицо, которое Паско где-то видел и до спектакля.
– Простите, Чанг. Я был ужасен, – произнес Меркуцио без обиняков.
– Не стану спорить с тобой, радость моя. – Голос Чанг звучал жестко.
«Словами тоже можно нанести удар, как в карате», – подумал Паско.
– О, прекрасный тиран! Дьявол в обличий ангела! – Меркуцио страстно вздохнул и, смутившись, закашлялся.
– Пит! Эл! Я плохая хозяйка. Познакомьтесь – Род Ломас. А это Эл и Пит Паско.
– Очень приятно! – поздоровалась Элли. – Мы как раз говорили о том, как нам понравился спектакль, правда, Питер?
– О да! Это было так трогательно, так правдиво! – промямлил Паско.
– Не старайтесь выдавить из себя что-нибудь приятное о моей игре, – сказал Ломас со слабой улыбкой.
– Вы хорошо умерли, – сказал Паско дипломатично.
– Да. Это я сделал отлично.
– Род… – Голос, произнесший это, был очень слаб, и, чтобы обнаружить, откуда он исходил, Паско пришлось оторвать взор от гималайского великолепия Чанг и посмотреть вниз на унылое подножие, где стояла маленькая девушка. В ее облике было что-то знакомое. Вдруг в его мозгу Ломас и девушка соединилась, в памяти всплыла встреча в баре «Черный бык», но от этого девушка все равно не стала выглядеть старше.
– Извините, Лэкси. Я забыл. Вам принести выпить? – спохватился Ломас.
– Нет, нет! Яза рулем, – ответила та, помотав головой так энергично, что с ее носа чуть не слетели огромные круглые очки.
– Глупо спрашивать, понравился ли вам спектакль, – сказал Ломас.
– Все было хорошо. Я не очень часто хожу смотреть пьесы. – Лэкси бросила извиняющийся взгляд на Чанг.
– Лэкси предпочитает оперу, – произнес Ломас, словно оправдывая ее.
– Вот как? Значит, вам, моя прелесть, нравится все элитарное, эскапистское и абсолютно нереальное?
«Она действительно подбирает себе людей не своего калибра. Нельзя терять надежды», – подумал Паско.
– Это не совсем так, – ответила девушка. – Кое-что в опере совершенно реально, по крайней мере в такой же степени, как пробудиться в склепе и обнаружить рядом с собой мертвого возлюбленного.
Чанг изумленно на нее взглянула, так, наверное, изумился бы жираф, если бы на него напала мышь. Потом она от души рассмеялась и спросила:
– Кто твоя подруга, Род?
– Виноват. Это моя кузина Лэкси. Лэкси Хьюби! Лэкси, познакомьтесь – Чанг! Я забыл ваши имена. Я и роль-то свою сегодня с трудом могу вспомнить. Виноват.
– Паско! Эл и Пит, – представился Паско, вспоминая, что имя Хьюби тоже о чем-то ему говорит. Ну, конечно: убитый, найденный во дворе полиции, мог быть тем итальянцем, который претендовал на завещание миссис Хьюби. Его мысли прервал голос Элли:
– Здравствуйте, Лэкси! Как дела?
– Спасибо, прекрасно, миссис Паско, – ответила девушка.
– Эй, послушайте, – заговорила снова Чанг, – я должна уделить внимание мэру и его жене. С этими штуками на шеях они выглядят так, как будто сорвались с якоря и их вот-вот унесет в открытое море. Пит, дорогой, я подумываю о том, чтобы поставить пьесу о полицейском. Теперь, когда я внушила городскому совету ложное чувство безопасности, может быть, вы взялись бы как-нибудь проконсультировать меня, чтобы я была уверена в успехе? О'кей?
– О, конечно, – проговорил Паско. – О'кей! Всегда к вашим услугам.
– Прекрасно. Я найду вас. Эл, Лэкси, до встречи.
Она поплыла – высокая и грациозная, будто лебедь среди утят, по направлению к мэру.
– О полицейском? – переспросил Род Ломас.
– Вот именно. Прошу любить и жаловать – я ваш друг-полицейский, – отозвался Паско. Он привык к тому, что упоминание о его профессии вызывало у собеседников икоту, но на этот раз это было похоже на столбняк.
Ломас попытался что-то сказать, закашлялся и наконец выдавил из себя:
– Да, прекрасно, рад был познакомиться… Лэкси, как насчет того, чтобы подбросить меня? Я чувствую себя немного разбитым.
– Я готова. До свидания. Миссис Паско, до свидания.
– До свидания, Лэкси, – сказала Элли.
– Чао, Род, Лэкси! – бросил им вслед Паско. – Странное маленькое создание. Откуда ты ее знаешь?
– Мы встречались на собраниях, – ответила Элли неопределенно.
– Собрания для того и существуют. Ты, надеюсь, не хочешь сказать, что она – активистка «Группы борьбы за женские права»?
– А почему она не может ею быть? – возмутилась жена. – Хотя она и вправду не активистка. Лэкси в основном занимается пропагандистской работой. Доставляет брошюры, собирает деньги для голодающих в Африке, для фонда «Спасем детей» и тому подобное. Тихая, но с сильной волей.
– Вот это мне в них нравится, – грустно промолвил Паско. – Ну, хорошо, Эл. Что у нас там дальше по программе? Поспешим в Сарди и подождем первых откликов?
– Заткнись, подлиза! Куда делись твои сатирические замечания о Большой Эйлин?
– Я говорил тебе – я ее боюсь.
– Ты увлечен ею, мечтаешь о ней! Стоило ей улыбнуться, и ты ползаешь у ее ног!
– Выше я просто не могу забраться.
– Негодяй!
– То, что ты говоришь, так правдиво! Так трогательно и очень, очень правдиво!
Стояла переменчивая сентябрьская пора, похожая на апрельскую, но сильнее бередящая душу, когда время раскачивается, словно на качелях, между жаркими, как в середине лета, полуднями и морозными ночами, и тени деревьев – тяжелые и неподвижные на залитых солнцем мостовых – мечутся и корчатся под луной, которую поминутно закрывают тучи.
Клиффа Шермана привели, в суд во вторник утром. До этого он провел три дня в полицейском участке, так как единственный адрес, который он сообщил, был адресом его бабушки в Восточном Далвиче, где Клифф не жил постоянно, по крайней мере уже года три. На допросе он сказал, что бродяжничает, путешествует по стране и ведет тяжелую жизнь. Сеймур не поверил ему. По внешнему виду парня не было похоже, что у него тяжелая жизнь, и пахло от него совсем по-другому. Но это был еще не повод для обработки его резиновой дубинкой.
Уилд перешел в другую стадию своего затянувшегося одиночества, уже не ожидая, что вот-вот что-то случится, ибо это «что-то» уже случилось. Но он ждал чьего-то голоса. Чьего? Клиффа? Вэтмоу? Своего собственного? Который подсказал бы ему, что произойдет в следующей сцене этой черной комедии. Наконец-то он по-настоящему понял значение этого термина. Черная комедия – это когда человек стоит совершенно нагой и беспомощный в свете прожектора и скорее ощущает, чем слышит, как со зловещим хохотом скрежещет вокруг него темнота.
Уилд знал, что должен был заговорить сразу же, как Сеймур привел мальчишку в полицию; вместо этого он ждал, чтобы тот заговорил первым. Теперь он хорошо осознал: он всегда дожидался, пока заговорят другие. Ожидание было его сильной стороной. Никто лучше него не усвоил науку ожидания.
Сеймур – молодой, честолюбивый и отнюдь не толстокожий – был уязвлен тем, что Уилд не проявлял никакого интереса к его успеху.
– Я понимаю, мальчишка, возможно, случайный вор. Видел бы он, как парень это проделывал, самоуверенно, любой мог его заметить…
– Но ты же не заметил, – прервала его Бернадетта.
– У меня нет глаз на затылке!
– И впереди тоже, или ты репетируешь какой-то новый танец, заталкивая меня между столиками?
– Извини, – сказал Сеймур, уводя ее снова в середину зала. – Что я хочу сказать: он, может быть, и не член банды, за которой мы гоняемся, они бы не наняли такого бестолкового парня. Все равно, это был успех, мой успех, мое достижение за неделю работы. А Уилд даже не посмотрел на него и предоставил мне одному допрашивать парня.
– Ах ты, бедняжечка, – насмешливо произнесла Бернадетта. – Вращайся! Вращайся! Это ведь танец, а не солдатский марш!
Когда Сеймур давал свидетельские показания в суде, он заметил, что Уилд наконец снизошел до того, чтобы появиться там. Он стоял в конце зала, ближе к двери, с непроницаемым лицом, будто вырубленным томагавком на тотемном столбе.
Шерман признал себя виновным, объяснив, что поддался внезапному необъяснимому порыву, о котором глубоко сожалеет.
Сеймур подтвердил, что ему ничего не известно; клерк прошептал что-то судье; жюри присяжных удалилось на совещание. Наконец был вынесен вердикт, по которому с учетом, что это первый проступок, парень должен был заплатить штраф, а так как жюри не имело полномочий выслать подсудимого из города по железной дороге, то оно лишь настоятельно рекомендовало ему вернуться в Лондон как можно скорее.
Когда Сеймур снова взглянул в конец зала, Уилда там уже не было. «Пошел он к черту! – огорчился Сеймур. – Все равно, это дело будет занесено в мой послужной список, что бы ни воображал себе этот несчастный болван!»
Расследование убийства Понтелли находилось еще на стадии сбора информации. Иден Теккерей опознал труп с уверенностью, и тело, сначала разрезанное в интересах патологоанатомии, было вновь собрано по частям, чтобы его можно было оплакать и похоронить, если кто-то будет заинтересован в этом. Было точно установлено, что стреляли из пистолета «люгер П-08». Пуля привела к значительным повреждениям в теле, но не к таким, каких можно было ожидать от пули подобного калибра. Это заставило эксперта по баллистике предположить, что патрон был довольно старым и не хранился надлежащим образом.
Пистолеты, подобные «П-08», были популярными военными сувенирами, оставшимися после обеих войн, и этот патрон мог быть одним из подлинной люгеровской армейской обоймы, привезенной каким-нибудь идиотом вместе с пистолетом, сделал вывод эксперт.
Заключение патологоанатома содержало в себе сведения, которые могли оказаться полезными для следствия. Так, было обнаружено, что покойный имел половое сношение за несколько часов до смерти; что выстрел не вызвал немедленной смерти и раненый был жив по меньшей мере еще полчаса после выстрела; что мужчине было примерно шестьдесят и для своего возраста он был вполне здоров. Около двадцати пяти лет назад покойный получил серьезное ранение в грудь и брюшную полость, судя по линии точечных шрамов – из автомата. На левой ягодице у него было обнаружено небольшое, резко очерченное родимое пятно в форме кленового листа. К этому суперинтендант Дэлзиел мог добавить, что Алессандро Понтелли прибыл в Англию самолетом из Пизы двадцать восьмого апреля, был жителем Флоренции, где хорошо известен в туристской индустрии как независимый агент по туристическим услугам.
Оперативность, с которой Дэлзиел предоставил эту информацию, произвела впечатление на тех, кто не подозревал о неофициальных запросах, сделанных Дэлзиелом по просьбе Теккерея в предыдущую пятницу.
Но этот первоначальный импульс не получил дальнейшего развития, и к концу дня во вторник они так и не смогли разузнать, где останавливался Понтелли и с какой целью он прибыл в Англию.
Зеленый «эскорт», как оказалось, нигде не был зарегистрирован и не имел техпаспорта. Последний официальный владелец – школьный учитель из Хаддерсфилда – избавился от него, чтобы внести взнос за подержанную «кортину», полтора года назад. Несомненно, многочисленные последующие перепродажи «эскорта» через автомобильные аукционы и торговцев ломом сэкономили Понтелли сотню фунтов, но следствию некогда было проверять эту цепочку, нужны были свежие, горячие следы.
Помощь пришла из самой полиции, что было не так уж неожиданно. Но форма ее оказалась весьма своеобразной…
Констебля Гектора трудно было не заметить, но не просто было отличить в нем полицейского. Когда Гектор неуклюже ковылял по мостовой, сутулясь и втягивая голову в плечи, так что острые лопатки торчали наружу, благодаря чему его рост уменьшался с двух метров почти до полутора, его можно было принять не за несущего службу блюстителя порядка, а за недовольного завсегдатая вечеринок, обманутого портным.
Сегодня, однако, в походке констебля ощущалась некоторая беспечность, а глаза сверкали, что могло сойти за признак интеллекта. Черты лица Гектора тоже были обманчивы: в них жило выражение болезненного преклонения, присущее святым на картинах флорентийских мастеров, а губы его беспрестанно двигались, будто произнося молитвы. На самом деле он считал номера когда-то горделивых, но со временем пришедших в упадок викторианских домов. Задача эта требовала от него больших усилий ума, так как некоторые таблички отсутствовали, а он шел по нечетной стороне от конца улицы к ее началу.
Наконец констебль остановился у дома номер двадцать три, поднялся на четыре ступени, почти не спотыкаясь вошел в длинный узкий коридор, откуда на него пахнуло затхлостью Запада и пряными ароматами Востока, и начал подниматься по лестнице.
На лестничной площадке второго этажа он остановился, привел себя в порядок и постучал в одну из трех дверей. Не дождавшись ответа, он осторожно приоткрыл дверь и обнаружил, что попал в туалет. Выбрав еще одну дверь, Гектор постучал снова. На этот раз она открылась сразу, за ней стояла женщина в халате.
– Неужто сегодня вторник? – произнесла та без всякого энтузиазма.
Женщина вошла в комнату. Он последовал за ней, осторожно притворив за собой дверь. Затем не спеша запер ее на все замки. Когда он закончил, женщина уже сняла халат и лежала поверх смятой постели совершенно голая с раздвинутыми ногами. Не в силах отвести взгляд от неподвижной фигуры на кровати, Гектор стал лихорадочно раздеваться. Покончив наконец с одеждой, он ринулся в атаку.
– Ты не собираешься снять каску? – спросила женщина.
– Что? Ах да!
Сорвав каску, он набросился на лежащее перед ним тело, как голодный на тарелку с горячим супом. Через две минуты он скатился с нее, удовлетворенный.
– Полагаю, ты не из тех, кто разводит сопли? – спросила женщина.
– Ты так считаешь? – Гектор не вполне понимал, что означает «разводить сопли».
– Похоже на то. – Женщина начала одеваться.
Гектор появился в ее квартире три месяца назад, представившись новым участковым полицейским. Он показался ей ужасно смешным, но и ему она предложила те же условия, на которых «сотрудничала» с его предшественником. Условия были приняты: женщина избавлялась от всяких неприятностей, а констебль получал возможность порезвиться раз в неделю.
Однако, помимо передряг со стороны закона, ее подстерегали и иные опасности, но ей казалось, что и в этом случае она могла рассчитывать на защиту. Возьмем хотя бы последнее происшествие. Теперь, когда угроза была устранена в буквальном смысле слова, ей вроде бы лучше было помалкивать. Но тот, кто это сделал, все еще находился где-то рядом, и она пришла к выводу, что, чем скорее она расскажет полиции то немногое, что ей известно, тем меньше будет шансов у кого-то заставить ее замолчать.
Она взяла в руки номер «Ивнинг пост», вышедший в понедельник.
– Взгляни-ка. Этот снимок того типа, которого нашли у полицейского участка в конце недели.
Эта находка вызвала у местного населения незатейливую радость.
– Ах да! – пробормотал Гектор, с трудом справляясь с «молнией» на брюках. – Иностранец!
Слово это, произнесенное так, что казалось исчерпывающим объяснением мотивов убийства, было единственным, которое Гектор сумел запомнить из разговоров в полицейском управлении.
– Он иностранец? Впрочем, какая мне разница? Так вот, этот иностранец был здесь в пятницу ночью.
– У тебя? – спросил Гектор недоверчиво.
– Ты не ослышался. – Женщина была оскорблена тем, что в ее правдивости сомневались. – Он оставил здесь свою сумку.
Гектор застыл, так и не совладав с «молнией»: ему было трудно думать и одновременно одеваться.
– Но что он здесь делал? – произнес он наконец.
– А как ты думаешь, что он мог делать? – спросила женщина с досадой. – То же, что и ты, болван!
– То же, что и я? – оторопел констебль. – Ты хочешь сказать, что позволила еще кому-то?..
Они замолчали, уставившись друг на друга, и в глазах каждого из них читалось смутное подозрение…
