Текст книги "Прах и безмолвие (сборник)"

Автор книги: Реджинальд Хилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 47 страниц)

– Это было с его стороны непростительным лицемерием, – с отвращением проговорил Теккерей.

– Но это тоже не криминал, – возразил Дэлзиел. – Значит, ты стал размышлять о том, что, поскольку Свайн не мог сдерживать своих кредиторов и дальше, он начал задумываться, что было бы, если бы его жена…

– Нет, Эндрю. Факты настолько очевидны, что я не понимаю, как даже ты с твоим предубеждением против Свайна до сих пор можешь верить в то, что Свайн ответственен за смерть своей жены. Он может быть лицемерен, эгоцентричен и аморален, но это не говорит о том, что он убийца.

– Это не говорит и о том, что при всех своих недостатках он не может быть твоим клиентом, – проницательно заметил Дэлзиел. – Между прочим, подобная характеристика подойдет доброй половине твоих клиентов! Здесь еще что-то кроется!

– Возможно, ты просто давно не сталкивался с поступками, продиктованными понятием о чести, Эндрю, – сказал Теккерей, вставая.

За стойкой зевающий Джон от всей души возблагодарил Господа Бога.

Дэлзиел задумчиво покачал головой.

– Деньги. Что-то здесь должно быть связано с деньгами. Свою честь вы, законники, держите в банках, не иначе.

И тут же его лицо озарила широкая улыбка.

– Нашел! Не было… Не могло быть… Точно говорю, так оно и есть! Одним из этих не терпящих отлагательства долгов, которые были оплачены со счета миссис Свайн, был счет за услуги адвоката! Неужели этот проходимец заплатил тебе подложным чеком? Господи, я до сих пор не очень-то высоко ставил Свайна, признаю. Но если покопаться, оказывается, что каждый на что-то годен. Заплатить своему адвокату подложным чеком! Если бы у меня в стакане что-то было, я бы выпил за этого наглого мошенника! Отличная мысль! Сядь на место, Иден, и брось кукситься. Джон, приведи его в норму! Трижды двойные!

Глава 3

Совсем немного времени спустя после того, как Дэлзиел в конце концов внял молитвам Джона, которые все более смахивали на богохульства, и покинул «Клуб джентльменов», сержант Уилд уже шел на работу. В этот день планировался рейд по задержанию, хулиганов, болевших за местную футбольную команду. «Раздуем это дело», – решил Дэлзиел. Но, как обычно, попались одни пацаны. Так думал Уилд, стряхивая с плаща капли дождя.

Впрочем, сержанта утешало хотя бы то, что он был не на улице. Между тем Паско мотался по городу, координируя действия полицейских, производивших аресты. Он заходил после них в дома, выпытывал все, что мог, у родителей и родственников и проверял, достаточно ли тщательный обыск провели его молодцы, не пропустили ли в комнатах юнцов хоть какое-нибудь, пусть незначительное, вещественное доказательство.

Задача Уилда заключалась в том, чтобы принимать арестованных и получать от них письменные свидетельские показания в надежде выудить из этих показаний какой-нибудь самокомпромат, пока бедняги еще не совсем продрали глаза ото сна и не очухались от неожиданного стука в дверь на рассвете.

Первые трое арестованных держались вызывающе, негодовали и были перепуганы одновременно – причем каждым из хулиганов эти три чувства владели в разных пропорциях, – но больше, похоже, между ними не было ничего общего. Что могло связывать во время погромов и драк девятнадцатилетнего автомеханика, безработного двадцати одного года и молодожена двадцати трех лет, который только что сдал, второй тур экзаменов, чтобы стать помощником адвоката? Как ни странно, он был единственным, кто не стал ныть, чтобы ему пригласили адвоката. Возможно, он предчувствовал, чем это грозило его карьере, и надеялся, что его отпустят, не разгласив имени. Уилд слегка надавил на парня, и скоро потек широкий поток имен и информации, прерываемый только заявлениями о собственной невиновности. Однако, когда Уилд попытался выжать сведения об убийстве в поезде и погроме в пивной, поток мгновенно пересох. У будущего помощника адвоката достало знаний в области права, чтобы сообразить, где кончается болтовня и начинаются официальные показания.

Четвертым, и последним, был восемнадцатилетний безработный, который выглядел более невозмутимым, чем трое предыдущих задержанных, возможно, потому, что у него было больше времени, чтобы прийти в себя.

Он также оказался одним из главарей банды, которая напала в парке на Уилда, когда тот преследовал Уотерсона.

Ничто не говорило о том, что парень узнал Уилда, и сержант, привыкший к тому, что его уродливая физиономия была незабываема, как ни странно, даже почувствовал себя уязвленным.

– Джейсон Медвин, – внятно проговорил Уилд, – проживает на Джуд-Лейн, в доме семьдесят шесть. Безработный.

– Это я, – приветливо подтвердил парень.

– Работал когда-нибудь?

– Помощником механика после школы. Меня сократили. Потом работал в муниципальных автомастерских несколько месяцев.

– Опять сократили?

– Не-а. Задвинул я эту работу. Это не для меня.

– А что ты считаешь для себя, сынок?

– Не знаю. Может, что-то вроде вашей работенки. – Парень ухмыльнулся. – Классно, наверное, набить кому-нибудь морду, зная, что тебе ничего за это не будет!

– А ты ведь любишь морды бить, правда? – спросил Уилд вкрадчиво.

Медвин пожал плечами.

– Да, я не прочь иногда помахаться.

– Правда? А почему?

– Не знаю. Меня это заводит. Я тогда чувствую, что живу.

– Кто-нибудь однажды так тебе врежет в ответ, смотри почувствуешь, что уже не живешь, – высказал Уилд предположение.

Парень снова пожал плечами. Он был красив: светлые волосы, коротко подстриженные на висках и модно уложенные на макушке, нос с горбинкой (возможно, результат какой-то старой драки?), темно-голубого цвета глаза, привлекательная улыбка, чуть впалые щеки, щетина на подбородке – его подняли с постели, и он не успел побриться… Уилд взял себя в руки. То, что началось как профессиональное описание задержанного, превращалось в… во что? Он напомнил себе о том, что Медвин Джейсон ходил на футбольные матчи с целью нанесения телесных повреждений окружающим, поджидал в засаде у ворот парка гомосексуалистов, собирался испортить праздник и развлечение тысячам зрителей, которые должны собраться в городе на представление.

– Значит, тебе все равно, если кто-то изобьет тебя или даже убьет? – спросил Уилд.

– Меня это не очень волнует. И всем остальным на это тоже наплевать.

– Да? Понимаю. Значит, друзей у тебя нет, так? Тебе трудно сходиться с людьми?

Он попал в точку. Устремленный на Уилда взгляд парня был полон такой же бешеной ненависти, как той ночью, в парке, когда на сержанта напали. Мгновение спустя голубые глаза моргнули, и перед Уилдом снова сидел улыбающийся горбоносый мальчик.

– У меня есть друзья, – сказал он, – много друзей.

– Назови шестерых, – предложил Уилд.

– Зачем это еще? – озадаченно спросил Медвин. – Вы что думаете, я так сейчас и начну вам закладывать своих друзей?

– Почему бы тебе не назвать их имен? Они же не преступники?

– Я тоже не преступник, а вот сижу здесь, – нашелся Медвин.

– Ну, хорошо, давай по-другому. Скажи мне, что ты делал в эти три вечера и назови мне имена любых людей, которые могут подтвердить твои показания.

Уилд нацарапал три даты на листке бумаги и перебросил его через стол Медвину.

Медвин тупо смотрел на даты. Первая из них была шестое февраля, когда ночью из поезда выбросили труп молодого человека, ехавшего из Лондона. Вторая – двадцать шестое февраля – погром в «Розе и короне», закончившийся тем, что владелец пивной попал в больницу. Третья – первое марта – нападение на Уилда.

– Ну? – поторопил сержант парня.

– Да вы шутите, – воскликнул Медвин, – я не вспомню и того, что делал вчера вечером.

– Давай-ка я освежу твою память. Шестого февраля была игра, «Сити» проиграли со счетом четыре ноль, и молодого парня скинули с поезда около Питерборо.

– Нечего на меня это вешать! – вскричал Медвин. – Вы мне это дело не пришьете!

Он искренне возмутился.

– Так ты не был на игре?

– Конечно, был. Я никогда не пропускаю. Но на поезде я не ехал. Мы с ребятами ехали на машине.

– Имена. Адреса, – сказал Уилд, пододвигая Медвину карандаш, и, видя, что Медвин не спешит им воспользоваться, добавил: – Ну, давай же, сынок, они же подтвердят твои слова, что вас не было в том поезде.

Неохотно приняв этот аргумент, парень начал писать.

Когда он закончил, Уилд взглянул на список имен.

– Плотно набили вы машину, – заметил он. – Вот у этого адреса нет.

– Не знаю я, где он сейчас живет. Он на юг переехал. Мы случайно встретились на игре и выпили немножко, и он сказал, что собирается вернуться назад в свои края в Йорк повидаться с кем-то. Потом я спросил, не надо ли его подвезти, а он ответил, что да. Он, наверное, опять уже на юг укатил. Я тоже думаю куда-нибудь податься. Что здесь может кого-то удерживать, а?

– Еще как может, – с угрозой возразил Уилд. – Хорошо, теперь вспомни, «Сити» здесь играли против «Редз». Счет ноль-ноль.

На этот раз Уилд не стал ничего подсказывать юнцу и увидел, что тот сам все вспомнил. Однако парень не возмущался и не доказывал свою невиновность, а только непонимающе смотрел на сержанта и качал головой.

– Тут вы меня уели. Не могу вспомнить.

– А я думал, ты никогда не пропускаешь ни одной игры.

– Почему никогда. Но если видишь их так много, разве все упомнишь.

Уилд, соглашаясь, дружески кивнул и заметил, что это была игра, когда избили хозяина пивной.

– А что скажешь об этой дате? – спросил он.

– Первое марта? – Парень снова покачал головой. – Это число ничего мне не говорит.

– Для начала это значит, что тебе известно: игра с «Редз» была двадцать шестого февраля, – сухо обронил Уилд. – Да, ты прав, первого марта игры не было. Во всяком случае, игры в футбол.

– А что было? Подскажите же, – ухмыльнулся юнец.

Он действительно понятия не имеет, о чем я, понял Уилд. Отдубасить гомика, наверное, дело, не стоящее того, чтобы о нем помнить, – так, тренировка перед настоящими потасовками в выходные дни. Это был самый подходящий момент, чтобы загнать парня в угол и посмотреть, как он будет выглядеть, узнав, что совершил нападение на полицейского, послушать, что он будет врать, и выжать из него имена, которые он даст, чтобы срочно обеспечить себе хоть какое-то алиби. Один из парнишек расколется. С пацанами всегда так. А слова полицейского вполне достаточно, чтобы любой судья так облил парня дерьмом, что мало не покажется.

Но Уилд заколебался. Он чувствовал, что здесь кроется опасность. Смышленый адвокат может утверждать на суде, что тогда в парке Медвин действительно подумал, будто ему делается недвусмысленное предложение, и присяжные, чье предубеждение вполне естественно, сочтут, что избиение было спровоцировано самим пострадавшим. Предположим, адвокат пойдет дальше и заметит в манере Уилда говорить и держаться что-то такое, что могло бы оправдать подобную ошибку Медвина. Предположим, потом он почувствует неуверенность Уилда и прямо спросит его, не «голубой» ли он? Вообще-то с тех пор, как полтора года назад Уилд пережил некий кризис, он, так сказать, вышел из игры. Хотя практически, как и применительно к его работе, все это не имело, в сущности, никакого значения, он черпал силы и покой в уверенности, что никогда больше не покривит душой, если кто-нибудь напрямую спросит его о его сексуальных предпочтениях.

Но Уилд вовсе не собирался предоставлять возможность какому-нибудь дурацкому адвокатишке задать ему этот вопрос при всех в зале суда. Это могло бы вызвать насмешки в адрес полиции, привести к снятию обвинения; журналисты реакционной прессы начнут во все совать свой нос, почуяв поживу, будут предлагать разные грязные сделки, намекать на то, что возьмут под защиту… Это будет конец его карьеры.

Но, может быть, даже скорее всего, до этого не дойдет. Он просто даст показания, почему находился в этот момент в парке. Полицейский при исполнении служебных обязанностей подвергся наглому нападению со стороны банды юнцов – вот что это было. Дело могут дать на рассмотрение какому-нибудь судье – поборнику порядка и дисциплины, а адвокатом окажется замотанный вконец государственный защитник, который на перекрестном допросе чуть ли не спит…

Как бы то ни было, он должен решиться на этот шаг. Большой ли риск, маленький или совсем никакого риска – неважно. Назовите его как угодно – долг или вера, но это ваш нравственный закон. Возведенный во всеобщий принцип, он превращается в религию; будучи извращен, порождает фанатизм; но если его отвергнуть, существование человека становится бессмысленным. Он – наш единственный судья.

– Первого марта, во вторник, ты подкараулил человека у входа в парк Киплинга и вместе с другими, личности которых пока не установлены, напал на него и избил.

– Да вы что?! Кто это сказал? – возмутился Медвин, не сумев, однако, скрыть свой испуг.

– Я сказал, – ответил Уилд. – Вам бы следовало выбирать людей росточком с себя, сынок. Вроде гномиков.

– Вы что, хотите сказать, это были вы?! – изумился юнец, уставившись на Уилда. Сначала он понял, кто перед ним, а потом – в какую ловушку он попал.

– Вот именно, – подтвердил Уилд. – Ты и правда попал в серьезный переплет, так ведь?

Раздался стук в дверь, и в комнату заглянул Сеймур.

– Пришел шеф и интересуется, как у тебя тут продвигаются дела, – сообщил он.

– Я выйду поговорю с ним, – сказал Уилд. – Этот мистер Медвин, как оказалось, тот самый молодой человек, который напал на меня в марте. Он сейчас нам напишет свои показания. Помоги ему, хорошо?

Сержант вышел, взглянув на часы. «Еще нет семи. Толстяк наверняка чувствует себя героем, что встал так рано», – подумал Уилд.

Он был не прав, хоть и не мог этого знать. Ничто во внешнем виде Дэлзиела не говорило о том, что он вовсе не ложился в постель. Вернувшись домой, он больше часа отмокал в ванной с такой горячей водой, что от нее шел густой пар. Потом, больше голодный, чем усталый, он позавтракал куском кровяной колбасы, сваренной в целой кастрюле супа из воловьих хвостов. Дэлзиел ел, сидя голышом за кухонным столом, и глядел сквозь мутное оконное стекло и майский утренний туман на окно напротив, в котором ему довелось единственный раз увидеть живую Гейл Свайн.

Ее лица он вспомнить не мог, а когда он увидел ее вторично, лица практически и не было. Но вот ее сиськи… перед его внутренним взором они вставали вновь и вновь. Его либидо, похоже, переживало что-то вроде бабьего лета, точнее, это было какое-то малазийское лето, потому что его воображение стало таким пылким после того, как он довольно близко сошелся с Чанг. Эта мысль напомнила ему о том, что он должен быть на репетиции ровно в десять, а значит, вместо того чтобы сидеть и распаляться все больше и больше, ему следовало пару часов провести на работе.

– Еще не закончил? – вместо приветствия спросил он своего сержанта. – Я думал, ты с этими парнишками в момент разберешься, а ты их истории жизни целиком, видать, выслушиваешь.

– С одним оказалось потруднее разобраться. Вроде чист, что касается того дела в поезде, говорит, ехал в тот день на машине, дал мне имена тех, кто может это подтвердить, – сказал Уилд, протягивая Дэлзиелу список. – Мне кажется, его все же надо проверить на предмет погрома в пивной. Что-то он оказался слишком забывчивым, когда речь пошла о том дне. Но еще кое-что всплыло. Я узнал его – он главарь той самой банды, которая меня избила.

– Вот оно как, – проговорил Дэлзиел с таким безразличием, что Уилд, только что переживший по этому поводу глубокие душевные терзания, почти обиделся. – Уилди, тут вот одно имя, которое без адреса…

– Медвин говорит, что это его старый приятель, которого он случайно встретил на игре и подвез до города. Живет где-то на юге, но вдруг захотел здесь побывать. Похоже, ему было приятно сюда приехать. А что вас заинтересовало, сэр?

– Имя, парень. Имя! Тони Эпплярд! Меня удивляет, что ты сам не обратил на это внимания. Слишком рано встал сегодня, что ли?

Но даже и после этого Уилд не сразу понял, о чем речь. Что для одного идея-фикс, для другого – скука смертная. Потом сержант вспомнил. Пропавший зять Арни Стринджера! То, что он по-прежнему не отыскался, Дэлзиел воспринимал почему-то как личное оскорбление. Если бы Уилд обнаружил связь и прибежал бы к шефу доложить о ней, он заслужил бы похвалу. Теперь же единственное, что он заработал, встав так рано, – это упрек Дэлзиела.

– Но это же не обязательно тот самый Эпплярд. Эпплярдов в Йоркшире много.

Дэлзиел возвел очи горе и возгласил:

– О ты, маловер! Так пойдем и сами выясним, пошли?

Хотя беседа Дэлзиела с Джейсоном Медвином не нарушала никаких прав человека, записанных в известной декларации, глядя во время этого разговора на руки толстяка, представлялись картины бесчеловечных жестокостей.

Дэлзиел излучал отеческое добросердечие, но, подбадривая собеседника улыбкой и одобрительно кивая головой, он руками безжалостно расправлялся сначала с листом бумаги, потом с пластмассовым стаканчиком и, наконец, с карандашным грифелем, который он сперва разломил на четыре части, а потом каждую из них растер пальцами в порошок.

Медвин при виде вошедшего в комнату Дэлзиела нагло воскликнул:

– Мать вашу, видать, решили двинуть против меня тяжелую артиллерию, а? – И оглушительно заржал.

Дэлзиел присоединился к его смеху, и несколько секунд они хохотали одинаково громко. Но смех Медвина постепенно стал стихать, перейдя в нервное хихиканье, завершившееся испуганным молчанием, в то время как Дэлзиел разражался все новыми и новыми взрывами хохота, напомнив Уилду муляж смеющегося полицейского у входа в Блэкпул [36]36
  Блэкпул – один из популярнейших приморских курортов Великобритании, где проводят конгрессы и съезды.


[Закрыть], который в детстве казался Уилду скорее страшным, чем смешным. В конце концов Дэлзиел тоже утих и только улыбался, но не было сомнения, что его улыбка для Медвина таила большую угрозу, нежели самое мрачное выражение на уродливой физиономии Уилда.

Очень скоро было установлено, что приятелем юнца действительно был тот Эпплярд, которым так интересовался Дэлзиел.

– Они переспали, и ее отец заставил его на ней жениться. Я ему говорил, что надо свалить отсюда, но у Тони всегда была кишка тонка.

– Ну все же не могут быть такими героями, – добродушно заметил Дэлзиел. – Значит, он сбежал на юг?

Юнец обдумал вопрос. Отвечая на него, он вроде бы ничем себя не выдавал, значит, незачем было направлять этого жирного гада по ложному следу, а может, прикинул парень, глядя на эти ручищи, без устали крушащие все, что попадется на столе, может быть, есть смысл и в том, чтобы с ним сотрудничать.

– Не-а. По-моему, он сначала просто поехал искать работу, а потом вроде как потерялся, что ли.

– И вы встретились случайно?

– Ага. Он всегда болел за наших, а раз уж они там играли, так, само собой, он пошел на игру.

– Но ты не знал, что он живет в той части Лондона?

– Не-а. Понимаете, мы с ним и друзьями-то не были, так, просто на играх виделись иногда. Это он ко мне на матче подошел. Бросился так, будто я ему задолжал или что-нибудь в этом роде.

– Значит, был очень рад встрече?

– Ага, очень, – кивнул Медвин. – Похоже, у него было все не слава Богу, и я его спросил, работает ли он, а он сказал, что от случая к случаю, постоянной работы у него нет, и она ему вроде не светит. Он все расспрашивал меня о том, как все здесь, как его жена и все такое. Ну, мне-то его жена, сами понимаете, откуда я про нее что могу знать? Потом мы с ним выпили немного, я и сказал ему, почему бы ему не поехать и самому не посмотреть, как она там? На машине рукой подать. Он сказал, а почему бы и нет. Вроде как смехом, но, по-моему, он правда загорелся. Знаете, что я вам скажу, посмотришь на Тони, и ни на какой юг на заработки не потянет.

– Если у него все так плохо, почему же он раньше не вернулся сюда? – спросил Дэлзиел. Это прозвучало скорее как вопрос к самому себе, но Медвин не рискнул отмалчиваться.

– Да он бы давно приехал, если бы папаша его бабенки не пригрозил разделаться с ним, если он вернется.

– Что-что? Эпплярд сказал, что его припугнул его тесть? Когда? Как?

Такой живой интерес со стороны Дэлзиела подстегнул парня, как удар кулака.

– Да не знаю я! Я просто пересказываю, что Тони говорил. Я сказал, что ему тут будет нормально: пособие по безработице да плюс еще что-нибудь сможет выудить из тестя. А он ответил, что единственный металл, который он сможет получить от своего чертова богомольного тестя, – это пара медных ручек для гроба. Но потом он завелся и сказал: «А плевать мне на него, все равно вернусь, и посмотрим тогда, что он сможет сделать!» А я сказал, да задвинь ты этого старого, Тони, а он сказал: «Ага». Но я думаю, что это все спьяну.

«А еще говорят, что только под гипнозом можно заставить человека вспомнить все в подробностях! – восхищенно подумал Уилд. – Толстый Энди и не усыпляя может заставить человека все вспомнить да еще отвечать на интересующие его вопросы».

– А приехав сюда, что вы стали делать?

– Было уже около полуночи, и мы его высадили на кольцевой дороге около фабрики бобовых консервов.

– Потому что он просил там его высадить?

– Не совсем. Честно говоря, ему нехорошо сделалось. Нам пришлось несколько раз останавливаться по дороге, чтобы он мог поблевать, а когда ему еще раз понадобилось выйти уже прямо около въезда в город, мы подумали, а ну его, и уехали. Иногда помогаешь человеку, а он сам себе помочь не хочет.

Взгляд парня, устремленный на Дэлзиела, откровенно взывал к тому, чтобы его намек был понят.

Толстяк снова улыбнулся.

– Правильно, Джейсон. Но мне-то ты помог, так? И думаю, заслужил награду. Вот что я собираюсь сделать. Я не могу снять с тебя все обвинения, но одно – могу. Давай посмотрим, что мы имеем. Так. Ты был тогда в «Розе и короне», когда изувечили ее владельца. Не разыгрывай из себя святую невинность. Это тебе не проба на роль в мистериях. У нас есть свидетельские показания. Что еще? У тебя есть алиби насчет происшествия в поезде, если оно подтвердится. И ты был главным в той банде, которая избила моего сержанта, так? Вот это мы и вычеркнем. За то, что вы напали на полицейского офицера, тебе дали бы года два, а мне просто страшно подумать, что может случиться с таким красавчиком, как ты, в переполненной камере.

Дэлзиел чмокнул толстыми губами, изображая поцелуй. Медвин чуть не грохнулся в обморок, а Дэлзиел продолжал:

– Не волнуйся так, сынок. Будешь во всем сотрудничать с нами по делу о пивной, назовешь побольше имен, и все будет хорошо, не бойся. Драки в пивных – дело молодое, все когда-то этим грешили, даже судьи. Дашь подписку о невыезде из города, потом, может, еще штраф заплатишь. И мы забудем о том, другом, случае, а? Констебль Сеймур подскажет тебе что и как. А я всегда к твоим услугам, если понадоблюсь.

И приветливо помахав рукой на прощанье, Дэлзиел направился к выходу.

Когда дверь за ними закрылась, Уилд негодующе воскликнул:

– Что же это такое, сэр? Вы вытянули из него все, что нужно, и вам незачем было делать ему какие-то поблажки. Этот засранец меня избил, и неизвестно скольких еще…

– Не теряй головы, сержант, – охладил его пыл Дэлзиел. – Ты что, правда хочешь сидеть в суде и слушать, как этот маленький умник рассказывает судье, что ты предложил ему быстренько проделать кое-что в кустах за пятерку? Он именно это и сказал бы. И что бы ты делал, когда какой-нибудь чересчур сообразительный адвокатишка начал копаться в твоей личной жизни?

Это настолько отвечало собственным опасениям Уилда, что он не нашел ни одного слова для возражения, которое не прозвучало бы лицемерно.

– И не переживай насчет Джейсона. Вчера я слышал, что владелец «Розы и короны» не в лучшем положении – у него сильно повреждены почки, а это значит, что все, кто замешан в этом деле, будут сидеть. Кроме того, нам удалось скрыть от парня истинную причину его задержания – за планировавшиеся беспорядки. Это будет для него сюрпризом, когда мы переправим его в Лидс через час или чуть больше. А у нас с тобой есть еще работа. Пошли.

– Слушаюсь, сэр. А куда, сэр? – спросил Уилд, стараясь не столько скрыть свое чувство облегчения, сколько не позволить ему захлестнуть себя.

– Куда? Ты что, не слушал, пока я вел допрос? – Дэлзиел взглянул на часы. – Строители – пташки ранние, а? Думаю, что, скорее всего, мы застанем Арни Стринджера на «Москоу-Фарм». Так что давай пошевеливаться. У меня в десять репетиция, а Богу не к лицу опаздывать.