Текст книги "Прах и безмолвие (сборник)"

Автор книги: Реджинальд Хилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)

– Вы хотите сказать, что он даже не приезжает повидать их? – спросил Паско.

– Приезжает? Зачем такому ублюдку приезжать? – вскричал Стринджер. – От него одни неприятности. Я даже не так давно пытался его найти, но он, наверное, пронюхал про это, потому что, когда я приехал, оказалось, что он поменял жилье и адреса не оставил. Ничего, говорю вам, от меня ему не убежать!

– А что Ширли? – спросил Паско, удивленный столь бурным проявлением чувств своего собеседника. – Она-то как ко всему этому относится? Как это на ней отразилось?

– Если бы вы знали ее несколько лет назад, вы не спрашивали бы меня, – ответил Стринджер. – Да вот, взгляните.

Он вынул цветную фотокарточку из бумажника. На ней был изображен Стринджер с девочкой лет двенадцати-тринадцати. Они сидели за складным столиком под матерчатым навесом и широко улыбались в объектив. Девочка не была красивой, но у нее было свежее личико и живой беззаботный вид, и было довольно трудно найти в этом ребенке сходство с Ширли Эпплярд.

Ее отец был гораздо более узнаваем, но горести, неудачи и разочарования, пережитые за эти годы, оставили на его лице свой след.

– Какая миленькая девочка, – заметил Паско.

Он не подразумевал «была», но Стринджер понял это именно так.

– Да, была, – сказал он отчасти самому себе. – Миленькая девочка. Все так говорили. А она считала, что на свете нет никого лучше ее папы. Ходила со мной везде, все рассказывала. А потом все стало меняться. Вот как молоко, бывает, сворачивается. Сначала незаметно, вроде все по-старому… а в конце концов это становится явным! У вас есть дети, мистер?

– Есть. Девочка.

– Ну тогда, может, вы меня и поймете.

«Что пойму?» – недоумевал Паско по дороге домой. Стринджер был не похож на человека, которому достаточно поделиться с кем-то своей бедой, чтобы она показалась вдвое меньшей. Но когда Паско читал Рози на ночь сказку, он поймал себя на том, что размышляет, как бы он чувствовал себя, если бы кто-то сломал жизнь его дочери. И эти размышления настроили его далеко не на самый безмятежный лад.

Он спустился вниз. Элли сидела в столовой, заваленная папками и бумагами, от которых не знала спасенья с тех пор, как была избрана Чанг в качестве бесплатного пресс-секретаря. Они обменялись улыбками, Паско прошел в холл и налил себе выпить. Он знал, что сегодня идет его любимая телепередача, но не мог заставить себя включить телевизор. Вдруг Элли уселась на подлокотник его кресла, положила руку ему на плечо и спросила:

– Ты какой-то кислый. Тебя что-то беспокоит?

– Да нет. Просто жизнь.

– В таком случае тревожиться не о чем. Говорят, жизнь – болезнь, которая со временем вылечивается.

– Это если лечиться в учреждениях министерства здравоохранения. Но некоторые занимаются этим сами и вылечиваются вне очереди.

– Извини, это что? Загадка мне на вечер?

– Нет. Это я о женщине, Гейл Свайн, которая вышибла себе мозги. Во всяком случае, мне так кажется. И еще об одной, которая пишет письма Дэлзиелу и сообщает, что собирается покончить жизнь самоубийством.

– Боже, ты мне ничего об этом не говорил.

– Не говорил. Потому что она вроде перестала писать. А потом снова начала, – как-то бестолково объяснил он.

– Понимаю. А почему она пишет именно Дэлзиелу? И если Дэлзиелу, то причем здесь ты?

– Когда ничего иного не остается, и атеисты молятся. И это привилегия начальства – перекладывать свои обязанности на других.

Элли рассмеялась, а потом сказала:

– А нельзя ли мне на них взглянуть, на эти письма?

Паско, замявшись, ответил:

– У меня их нет с собой. Я их на работе оставил.

Так оно и было, но он понял, что Элли догадалась о причине его замешательства. До того случая, когда он повредил ногу, которая до сих пор болит, он рассказывал Элли все без утайки и без разбору. Если бы его тогда спросили почему, он бы ответил, потому что он ее безгранично любит и безгранично ей доверяет. Однако, размышляя долгими бессонными ночами в больнице, он задумался, а не испытывает ли он просто таким образом на прочность эти свои доверие и любовь. В конце концов пришло время, когда они дома и на людях оказались как бы в оппозиции друг к другу, и он обнаружил, что начал получать нездоровое удовольствие, подступая вплотную к разграничительной линии. Когда он выплыл наконец из серой больничной беспросветности, мысль об этом удовольствии показалась ему гораздо менее приятной. Однако она, подобно достаточного веса гнету, помогала держать полузакрытым то, что прежде было полностью открытым.

Элли поднялась и зевнула.

– Ну и ладно, – беззаботно сказала она. – У меня слишком много своих дел, чтобы еще с твоими разбираться.

Он пошел за ней следом в столовую, стремясь загладить свою невольную вину.

– Как твоя неоплачиваемая работа? – спросил он.

– Иногда занятно. Но времени занимает очень много. Я никогда больше не стану плохо отзываться о сотрудниках пресс-служб.

– Может, поспорим? – улыбнулся Паско. – Между прочим, как пресс-секретарь Чанг ты могла бы замолвить за меня слово перед ней. Каким-то образом просочилась информация, что она жаждет поручить роль Бога в спектакле Дэлзиелу. Не могла бы ты убедить ее, что я тут ни причем – у меня рот был на замке. Не хочу кончить свои дни в какой-нибудь восточной темнице.

– Ты мог меня и обмануть, – сказала Элли. – Но я не стала бы волноваться по этому поводу. Утечка информации из театра «Кембл» – как утечка из кабинета министров. Та-которой-все-повинуются сама сверлит дыры для утечек.

– Чанг? Но с какой стати?

– Это называется давлением, дорогой. Каким способом можно заставить Дэлзиела делать что-либо?

– Не знаю. Дать взятку? Как-то по другому подкупить? Сказать ему, чтобы он этого не делал…

– Умница! Я ни минуты не сомневаюсь, что Чанг перепробует все эти хитрости, а в придачу и те, о которых мы с тобой не додумались. Но чтобы люди могли советовать ему не делать этого, они должны знать, что его попросили это сделать, правильно?

– Для меня это все слишком заумно… И как только Чанг удалось так быстро догадаться, какие кнопки надо нажимать… Ой, нет, Элли! Неужели ты работаешь у Чанг еще и советником по психологии?

Она залилась румянцем. Обычно Паско приходил в восхищение, когда жена краснела от смущения – в такие минуты она была очаровательна. Но сейчас ему было не до того, чтобы восхищаться красотой смущенной жены. Что, если Дэлзиел хоть на секунду заподозрит, будто они с Элли сговорились против него. Прежде чем Паско успел пуститься в увещевания, раздался телефонный звонок. Он нервно схватил трубку, уверенный, что это Дэлзиел, однако услышал голос Уилда.

– Прости, что беспокою, но в Братгайте, в «Розе и короне», случилась небольшая заварушка. Тебе известно, что сегодня вечером состоялся футбольный матч? Ну, и несколько посетителей этой забегаловки подрались с болельщиками. Хозяин заведения пытался вмешаться и очутился в больнице. Я думал, тебе надо знать.

Это было очень мило со стороны Уилда. В любом ином случае сержант постарался бы не беспокоить Паско по поводу какой-то потасовки в пивной, но в последнее время Дэлзиел стал пилить их за отсутствие прогресса на фронте борьбы с футбольными хулиганами, и лучше было быть в курсе всех подробностей происшествия, чтобы отговориться при необходимости.

– Я прогуляюсь туда, – сказал Паско. – Шеф на месте?

– Нет. Насколько мне известно, чуть раньше мистер Тримбл пригласил его к себе потолковать о чем-то, он пошел, а потом вылетел от него совершенно взбешенный. Говорят, ручку сорвал, когда дверь захлопывал за собой. Не знаешь, что могло его так расстроить?

– Надеюсь, что нет, Уилди, – с жаром воскликнул Паско. – Я искренне надеюсь, что не знаю!

К тому времени, когда Дэлзиел добрался до театра «Кембл», он уже поостыл. Не испытав ярости, не познаешь сладости возмездия. Можно вовсю махать кулаками, сотрясая лишь воздух, но стоит нанести точный удар носком ботинка в нужное место, и из глаз противника польются слезы.

Речь шла не о том, чтобы самоутвердиться или удовлетворить свое самолюбие. Дэн Тримбл был неплохой парень, доброжелательный, неглупый и довольно щедрый на угощение. Уроженец Среднего Йоркшира, окажись он на этом месте, был бы куда хуже. Но шефу полиции следовало бы понять, что, хоть он и главный среди констеблей, что касается детективов, он в лучшем случае второй среди равных.

Первой ошибкой главного было то, что он напрямик сказал: «Пришло время закрывать дело Свайна». На него давил Иден Теккерей, судья, пресса и даже корпорация Делгадо в лице своих адвокатов, которые были заинтересованы в том, чтобы: а) им выдали тело для захоронения в фамильной усыпальнице и б) внести наконец ясность в обстоятельства дела, чтобы приступить к введению в действие завещания Гейл Свайн, тем более что она недавно унаследовала значительную часть акций Делгадо от умершего отца.

– Я тебе прямо скажу, Энди, – начал Тримбл. – Я тебе дал длинную веревку, но повесить на ней Свайна тебе не удалось, так? У нас есть его показания и показания Уотерсона, и они в главных моментах совпадают…

– Дайте добраться до Уотерсона, и все окажется совсем не так, – перебил его Дэлзиел.

Посмотрев на него с сомнением, Тримбл спросил:

– Как думаешь, вы его скоро отыщете?

– Очень скоро, – соврал Дэлзиел.

– Надеюсь, что ты не врешь, Энди, – тихо проговорил Тримбл. – Я стараюсь поддерживать своих людей, но твои действия вызывают отрицательный резонанс. Все говорит о том, что это самоубийство. Насколько я понимаю, самая серьезная неприятность, которая ждет нас в связи с этим делом, – это рост раздражения против тебя; так что сворачивай это дело как можно быстрее и не говори, что я тебя не предупреждал!

Одно это было достаточно неприятно слышать, но дальнейшее оказалось еще хуже. Покончив с трудным разговором на служебную тему, Тримбл явно почувствовал облегчение и, возможно, в душе уже поздравил себя с тем, как легко ему удалось заставить этого знаменитого йоркширского медведя танцевать его, Тримбла, родной корнуолльский танец цветов. Тримб налил Дэлзиелу и себе виски и с улыбкой сказал:

– Давай о другом. Меня сегодня за обедом так рассмешили! Кое-кто мне сказал, что слышал, будто один из моих офицеров собирается играть Бога в мистериях. Я ответил ему, что в йоркширской полиции есть место только для одного Бога. Собеседник уверял, что слышал это из вполне достоверного источника. А я сказал, что, согласно еще более достоверному источнику, если бы кто-нибудь из моих офицеров позволил себе позорить полицию, согласившись, чтобы его возили на карнавальном помосте в ночной сорочке по всему городу, я бы первый знал об этом!

Дэлзиел непонимающе уставился на шефа полиции, но в его словно высеченной из гранита голове шла напряженная работа. Дэлзиел вспомнил, как в ответ на предложение Чанг быть Богом он только расхохотался, ибо ничего иного, кроме насмешки, оно не заслуживало. Но она на этом не успокоилась, только улыбалась, сводила все к шутке и так щедро подливала ему виски, что под конец он обещал все же подумать над этим.

Ну, он подумал, опять расхохотался, встретился с ней вечером, чтобы выпить еще виски из ее запасов, и твердо отказался, намекнув, однако, что его притязания имеют вполне земной характер и весьма далеки от мыслей о божественном.

Но сейчас вдруг Дэлзиел почувствовал, что происходит нечто непонятное и не очень ему подвластное.

– Вы хотите сказать, сэр, – произнес Дэлзиел, – что, если кто-то из офицеров вздумал бы сделать что-то в этом роде, вы могли бы ему запретить?

– Я надеюсь, до этого никогда не дойдет, но, если бы подобное случилось, Эндрю, да, мог бы. И непременно запретил бы, не сомневайся!

Вот так. Ему указали его место. Его место как человека и как офицера. Дэлзиел так сдавил в руках стакан, что едва не превратил его в хрустальный шарик, готовый сделать то же самое с Тримблом. Но умный человек не станет действовать напролом, и Дэлзиел покинул поле брани, оставив этого корнуолльского лешего праздновать воображаемую победу.

Полный стакан «Хайленд-Парк», преподнесенный Чанг, окончательно остудил его голову. А когда коварная евразийка вкрадчиво сказала:

– Ты, похоже, чем-то расстроен сегодня, Энди. Тебя что-то тревожит? – Он уже смог рассмеяться и ответить:

– Ничего такого, с чем я не сумел бы справиться.

Через несколько минут, однако, к своему вящему удивлению, он уже рассказывал ей о том, как Тримбл стал вмешиваться в дело Свайна. Конечно, он старательно избегал конкретных имен. Но это была тщетная предосторожность, потому что не успел он произнести и несколько фраз, как Чанг перебила его:

– Ой, послушай, ты это о Филе Свайне, да? А я уж подумала, что с ним все выяснено. Он же был на моем приеме! Должна сказать, я удивилась, когда увидела его после всей этой трагедии с его женой. Она входила в наш театральный комитет.

– Ты хорошо ее знала? – оживился Дэлзиел, надеясь получить новую информацию.

– Нет, почти не знала. Этот ее интерес к искусству ни в чем на деле не проявлялся. Она просто сидела на каждом втором заседании. Думаю, ее увлечение было чисто внешним, но, надо отдать ей должное, она всегда первая показывала пример щедрости, когда нам не хватало наличных средств.

– Мужу ее это, наверное, очень нравилось, – ухмыльнулся Дэлзиел. – Она тебе о нем что-нибудь говорила?

– Нет. Я их видела вместе несколько раз, и похоже, что у них все было в порядке. Честно говоря, я всегда его жалела. Она производила на меня впечатление человека настроения, который считает, что все должны ему потакать.

Дэлзиел нахмурился, получив еще одно свидетельство неуравновешенности Гейл Свайн.

– Ты не очень-то любишь Фила Свайна, а? – спросила Чанг.

– Да я не то что не люблю, я его, ублюдка, просто ненавижу, – признался Дэлзиел.

– Но он чист, ведь так?

– Пока я дышу – нет! А почему тебя все это так интересует, милочка?

Она замялась, а потом решительно сказала:

– Вот, черт, слушай, лучше я тебе все расскажу начистоту, Энди. Я хочу, чтобы ты играл в спектакле Бога, нет, не говори пока ничего. Я выбрала тебя, потому что ты обладаешь совершенно особенной аурой. И Фил Свайн тоже, не для роли Бога, спешу тебя заверить, но… Я зондировала почву, потом случился этот кошмар с его женой, и я решила, что он для меня потерян. Но когда он в прошлое воскресенье появился у меня на приеме, я подумала, а вдруг ему захочется как-то отвлечься, знаешь, что-то вроде трудовой терапии… но мне в первую очередь нужен ты, и, если участие Фила будет серьезным препятствием, я решительно вычеркну его из списка, главное, чтобы ты согласился.

Она говорила неуверенно, сбивчиво, но у него почему-то было ощущение, что весь текст был заранее продуман и сцена эта разыграна четко, как по нотам. Второй раз за сегодняшний вечер он почувствовал, что им довольно откровенно манипулируют. Но как велика была разница между борцовскими приемами Тримбла и восточным массажем Чанг!

– Ну ладно, а на какую роль тебе нужен был этот тип? – спросил он, как, видимо, и требовалось по сценарию.

– В том-то и заключается основная сложность, Энди, – сказала Чанг, и зрачки ее золотистых кошачьих глаз расширились. – Я хотела, чтобы он играл Люцифера. Он должен был появиться в самом начале карнавального шествия в сцене, когда ты низвергаешь его в ад.

Дэлзиел расхохотался. Наконец-то восточное коварство и методы сыскной полиции совпали. Целью любого допроса было заставить беднягу сказать в точности то, что ты хочешь, чтобы он сказал!

– Знаешь, милочка, – признался он, – ты мне напоминаешь меня самого!

А Чанг, подавшись вперед, приблизила свое лицо к его лицу почти вплотную, так что он не мог даже поднести стакан ко рту, и промурлыкала:

– Думаю, что я наконец нашла своего Бога.

Часть четвертая

Мак:

И вот настало время человеку желать всего, чего он не имел.

Прокрасться тайно к овцам он сумел,

И в деле, к коему готов был, преуспел.

Хоть без особого геройства, но проявил он мастерство.

Сомненья человека мучат.

Совет от мудрых он получит.

Они, однако, не научат

Достойно применить его.

Мистерии. Вторые пастухи овец, сцена для передвижного помоста (таунлииский цикл)

28 февраля

Дорогой мистер Дэлзиел!

Опять я. И как и прежде, полна решимости. Я завидую, что у Вас такая работа. Вы, может быть, не всегда одерживаете победу, но по крайней мере тратите свое время на то, чтобы сделать что-что полезное для людей, которых постигло несчастье. Я оглядываюсь на свою жизнь и недоумеваю: почему я в конце концов оказалась в нынешнем своем положении? Что это? Расположение звезд на небе? Гены? Или какое-то одно-единственное решение, принятие которого изменило – не могло не изменить – все в моей жизни? Теперь это уже невозможно установить, не так ли? Человек видит в себе то, что в нем есть. Окружающие могут видеть в нем совсем другое. Возможно, мое представление о Вас превратно, как превратно представление окружающих обо мне. Может быть, внешняя оболочка обманчива, и на самом деле Вы тоже неуверенный в себе, мятущийся, несчастный человек.

Нет! Не могу, не хочу в это поверить! Только не детектив Дэлзиел! Я думаю, Вы находите ужасным, что столько людей так жестоко убивают друг друга в нашем прекраснейшем из миров, но я уверена, что Вы благословляете судьбу за то, что не страдаете по поводу гибели большинства из них! Возможно, Вы считаете Алнота, чей день христиане отмечают сегодня, психом за то, что он жил отшельником в лесу, но я знаю, что Вы повыворачивали бы деревья с корнем, чтобы отыскать тех злодеев, которые его убили.

Все это, однако, было очень давно. Наипростейший способ проследить ход истории человечества заключается в том, чтобы, оглядываясь назад, проследить, как и где пролилась кровь. А заглядывая в будущее… Ждет что-нибудь меня в будущем? О да, конечно! Бал в мэрии, посвященный тем, кто принял смерть с достоинством. Это как будто прямо для меня. Смогу ли я пойти? Сейчас загляну в свой дневник. Да, я все еще буду здесь. А Вы? Я очень надеюсь, что Вы придете. Кто знает? Быть может, мы даже станцуем вместе прощальный вальс!

Глава 1

Март пришел мягкий и теплый, хотя синоптики, посмотрев на распечатки своих компьютеров и на гнезда грачей на улице, предсказали, что в конце месяца ожидается беспрецедентный холод.

Но сержанта Уилда, который остался на ночное дежурство, не очень-то волновала погода за стенами участка, коль скоро он надеялся провести спокойную ночь внутри его. Однако в десять тридцать вечера раздался телефонный звонок, и голос, который показался ему знакомым, сказал:

– Тебе нужен Уотерсон? Попробуй поискать его в «Приюте».

И на том конце сразу повесили трубку. Уилд позвонил на телефонную станцию.

– Мне только что звонили. Спросили меня или просто уголовно-следственный отдел?

– Он спрашивал вас, сержант.

Уилд встал и натянул пальто. Погода неожиданно приобрела большое значение. В окно заглядывал теплый и сырой вечер. Но след из уютной пивной мог привести куда угодно. Или вообще никуда.

Питейное заведение «Приют пилигрима» стоял у старой городской стены в квартале, где все строения, придя в упадок, не успели окончательно разрушиться, когда начались отчаянные попытки восстановления построек, в основном викторианской эпохи.

«Приют пилигрима», в просторечии «Приют», появился на этом месте, однако не в девятнадцатом веке, а намного раньше. В одной из легенд рассказывается, что когда-то знаменитый грешник, отправившийся в паломничество к святой обители, чтобы вымолить у Господа прощение, умер здесь, так и не дойдя до кафедрального собора. Забытый им у стен города посох вдруг чудесным образом расцвел, являя тем самым свидетельство безграничного милосердия Господа нашего. Согласно сухим историческим хроникам, это был первый постоялый двор, где после долгого пути утоляли жажду вторгавшиеся в город с севера язычники.

Пять веков спустя постоялый двор все еще служил пристанищем для грешников, ищущих разного рода утешений, а также для добродетельных граждан – и даже больше теперь для них, – ищущих особенной, свойственной ему атмосферы. К которой из этих категорий относился Уотерсон, пока не очень интересовало Уилда. Он и так слишком много времени потратил на получение малоценных сведений, чтобы переводить его еще на пустые домыслы.

Сегодня нельзя было зря терять время. Когда он подошел к «Приюту», дверь распахнулась, выпустив наружу сноп света, звуки музыки и четверых пилигримов. Среди них за мгновение, пока захлопнувшаяся дверь не преградила доступ свету, Уилд засек нужного ему человека. Он только раз видел его до этого, но постоянные упреки Дэлзиела способствовали тому, что образ Уотерсона запечатлелся в его душе.

Уилд остановился, оставаясь в тени. Он надеялся, что ему не придется отбивать Уотерсона от его дружков. Даже если это были случайные собутыльники, с которыми тот встретился впервые в этой пивной, верность дружбе, подогретая алкоголем, бывает весьма стойкой. Но если Уотерсон сядет в синий «пежо», вокруг которого они собрались, Уилду придется рискнуть.

Ему явно везло. Двое приятелей Уотерсона влезли в машину, третий, еще немного поговорив с Уотерсоном, сел за руль. Уилд помедлил ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы увидеть и запомнить номер проехавшего мимо «пежо», а потом пошел следом за Уотерсоном, бодро зашагавшим в противоположном направлении. Он мог бы запросто окликнуть Уотерсона по имени. Ведь против этого человека не выдвигалось никаких обвинений, так с какой стати ему убегать? Но если он почти две недели успешно прятался от полиции, было очевидно, что возобновлять знакомство ему совсем не хочется, как будто то, что его ищут, тешило его самолюбие. Уилд и не думал открыто пускаться в погоню. У него было достаточно времени, чтобы сократить дистанцию, и он решил подождать, пока они выйдут на более людную улицу.

Как назло, маршрут Уотерсона лежал в отдаленный от центра города жилой квартал, где лет шестьдесят назад отсутствовала какая-либо торговая деятельность, а теперь в домах продавались однокомнатные квартиры, а на улице одноразовая любовь. Недавняя полицейская облава спугнула панельных красоток и оттеснила их в сторону центра города, поэтому сегодня здесь было тихо. Прямо впереди был маленький парк, называемый «Сады Киплинга». Недавно он служил местом встречи гомосексуалистов, но СПИД лучше любой полицейской облавы сократил число его посетителей. Уотерсон проворно миновал главные ворота. Впереди аллея уходила в сторону, и Уилд решил прибавить ходу, раз уж его дичь временно скрылась из виду. Но как только он дошел до угла ограды, Уотерсон круто развернулся и зашагал назад, как будто почувствовал за собой хвост. К счастью, Уилд еще не успел отойти от ворот и, поспешно отступив на шаг в сторону, спрятался в тени кирпичной арки ворот. Там он и стоял, напрягая слух, в надежде услышать шаги приближающегося Уотерсона, и размышлял, не засек ли тот его.

– Ты кого-нибудь ищешь, дружок? – раздался мелодичный голос позади Уилда.

Он вздрогнул и обернулся. Из темноты ему улыбался молодой человек в короткой кожаной куртке с медными заклепками. На вид ему было не более шестнадцати-семнадцати лет. Уилд улыбнулся в ответ и сказал:

– Как-нибудь в другой раз, сынок. Я жду приятеля.

Это был вежливый отказ, частично потому, что Уилд опасался привлечь внимание Уотерсона, но в основном потому, что он не хотел обижать мальчика. И дорого за это поплатился.

– Ребята, есть один, – крикнул парнишка.

И сразу же темнота позади Уилда заполнилась человеческими фигурами. Они окружили его – четыре, пять, шесть человек. У Уилда не было времени считать, потому что они набросились на него с палками – скорее всего, это были сучья деревьев, которые они только что наломали с этой целью, – оружием, менее смертоносным, чем бейсбольные биты или металлические трубки, но достаточно основательным, чтобы нанести серьезные увечья, особенно если ими лупить с такой яростью.

– Чертов грязный гомик, из-за вас порядочные люди заражаются СПИДом, – тяжело дыша, выкрикивал между ударами парнишка, который первым подошел к Уилду. Горькая ирония судьбы. Уилд был всегда осторожен и до сих пор ему удавалось избегать подобных ситуаций. А теперь его били по ошибке, но эта мысль пришла к нему потом. В тот момент все его мысли были сосредоточены на том, чтобы удержаться на ногах. Стоит ему упасть, они начнут бить его ногами, и кто знает, чем это для него чревато.

Он прижался к арке спиной и поднял руки, защищая от ударов голову. Мимо проехала машина и осветила его светом фар, как прожектор в концлагере. Он услышал, как она замедлила движение и остановилась, и на минуту подумал, что пришло спасение. Нападавшие тоже так подумали и замерли в нерешительности. Но тут мотор взревел, и машина сорвалась с места. Нападение возобновилось с усиленной яростью. Ему разбили лоб, и кровь текла по лицу. Если бы они напали все разом, он бы упал, но, к счастью, они подскакивали к нему поодиночке, а потом отбегали назад, как собаки, которые травят барсука, способного нанести им смертельную рану, даже оказавшись в безнадежной для него ситуации.

«Но чего они от меня-то отскакивают, чего боятся? – спрашивал себя Уилд. – У меня же нет оружия, я совсем обессилел, весь в крови…» Потом до него дошло. Пропаганда борьбы со СПИДом не уменьшила их глупых страхов и не увеличила их ничтожно малую терпимость, но один урок они все же усвоили. Главная опасность заражения неполовым путем состояла в инфицировании через кровь носителя вируса. Поэтому, ударив его, они и отбегали всякий раз назад.

Запрокинув голову, Уилд испустил такой истошный вопль, что нападавшие на мгновение остановились, и наступила тишина, которой он незамедлительно воспользовался.

– Вы правы! – заорал он. – У меня СПИД! А завтра он будет у вас всех! – И, приложив руку к своей рассеченной брови, он стал брызгать на них кровью, точно священник, окропляющий прихожан святой водой.

Казалось, ужас, охвативший этих парней, удвоит их злобу к нему, но Уилд успел прежде, чем на него обрушился очередной удар, выкрикнуть:

– У вас есть шестьдесят секунд на то, чтобы смыть ее. Вы что, телевизор не смотрите?

Названная наобум цифра сработала. Один их парней повернулся и побежал в парк. Там, в самом центре, был фонтан с питьевой водой. Остальные, сообразив, куда он устремился, разом побросали свои сучья к ногам Уилда, словно пальмовые ветви к ногам победителя, и через секунду он остался один.

Уилд не стал дожидаться, пока они вернутся, совершив омовение, а вышел из ворот и побрел, шатаясь, через дорогу. Уотерсона и след простыл. Да и на что сейчас был годен Уилд, окажись тот даже рядом с ним? Напрягая последние силы, сержант с трудом добрел до дома, где в окнах еще горел свет. Даже его служебное удостоверение не убедило хозяина снять с двери цепочку, но, по крайней мере, он позвонил в полицию, которая приехала, полагая, что предстоит разбираться с пьяным дебоширом, а не оказывать помощь коллеге, попавшему в беду.

Они отвезли его в больницу, где без труда и без особого сочувствия провели вне очереди, весьма длинной, в отделение травматологии. Хорошенькая медсестра-индианка начала смывать с него кровь, как вдруг занавеска смотровой палаты откинулась и чей-то голос воскликнул:

– Ой-ой! Что это случилось с вами, сержант?

Уилд скосил глаза и увидел Эллисона Марвуда.

– Побили, – ответил он.

– Кто-нибудь, кого я знаю? – спросил Марвуд, приступив к осмотру.

– Сомневаюсь, – ответил Уилд, скривившись от болезненных манипуляций уроженки Западной Индии. – Вы что, здесь единственный врач?

– А вы желаете другого?

– Нет, я не то хотел сказать, – поправился Уилд, – я хотел сказать….

– Успокойтесь. Если бы я действительно подумал, что у вас расовое предубеждение против меня, я бы просто оставил вас полежать на этой каталке пару часиков. Нет, вам всего-навсего не везет. Если бы вас отделали на полчаса раньше, вы бы попали не ко мне. Я только что заступил. Вы сегодня мой первый пациент, так что по крайней мере у меня оба глаза открыты.

Прошел час, пока Уилду сделали рентген и наложили швы. К тому времени, когда все было сделано, он чувствовал себя значительно хуже, чем когда его привезли в больницу. Марвуд, однако, заверил его, что дело обошлось без переломов и что один день в постели с хорошими обезболивающими поставит его на ноги.

– Вас легко можно уложить в постель и на неделю, но мне представляется, вы из тех, кто, стиснув зубы, исполняет свой долг.

– Человек, который дежурит по двадцать четыре часа, не должен был бы насмехаться над чувством долга, – заметил Уилд. – А как поживает миссис Уотерсон?

– Почему вас это интересует? – воинственно спросил Марвуд.

– В прошлый раз, когда мы с ней разговаривали, мне показалось, что она была несколько нервозна.

– Вы ее вините за это? – потребовал ответа Марвуд. – Как только вы найдете Уотерсона и он перестанет стоять у нее на пути, она будет в полном порядке, уверяю вас.

Эти слова, прозвучавшие словно эхо телефонного разговора, помогли Уилду. «Как только вы найдете Уотерсона…» «Тебе нужен Уотерсон?..»

– Зачем вы звонили мне сегодня вечером, доктор Марвуд? – как бы невзначай спросил Уилд.

– Я вам звонил? О чем вы? – спросил доктор, но его удивление выглядело не очень убедительно.

– Все телефонные разговоры с уголовно-следственным отделом записываются на магнитофон, – соврал Уилд. – Не составит труда это проверить.

Марвуд не стал отпираться. Похоже, он был даже рад, что может больше не притворяться.

– Ну что ж, вы меня застукали. Извините, что не назвал себя, но ведь у вас в полиции это принято. Вам не важно, откуда пришел донос, если он полезен.

– Этот действительно был полезен, – согласился Уилд. – Беда в том, что ничего не вышло.

– Вы его упустили, хотите сказать. Но это же не он вас так отделал? Не этот хиляк?

– На вид он достаточно крепкий.

– Физически, может быть. Но у него духу не хватит драться с вами, даже если на него в очередной раз накатит приступ ярости.

– Приступ ярости?

– Временами он бывает очень агрессивен. Того гляди, вам руку открутит и ею по голове надает. Но стоит цыкнуть на него, и он сбежит, поджав хвост. Только и может, что тявкать из подворотни как трусливый пес.

– Откуда вы узнали, что он будет в «Приюте», – спросил Уилд.

– Поступили сведения, – сказал Марвуд. – Анонимный донос. Который я на пленку не записывал.

Говоря это, он усмехнулся. Уилд не стал усмехаться в ответ. Во-первых, ему было больно это делать, а во-вторых, люди обычно все равно не замечают, ответили на их улыбку или нет.

– Наверное, вам сказала миссис Уотерсон? – заметил он.

– Миссис Уотерсон не имеет к этому никакого отношения, – ответил Марвуд, и улыбка сбежала с его лица.