Текст книги "Радуга"

Автор книги: Пранас Трейнис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Теперь, смеем надеяться, господин начальник уезда, Вы поймете, с какой целью была рассказана эта сказка г‑на Пурошюса, и сможете убедиться, в какое щекотливое положение мы угодили, составляя для Вас рапорт и по долгу службы навлекая тучу темных уголовных подозрений на голову рожденного при таких обстоятельствах и с такими достойными крестными родителями Рокаса Чюжаса, тем более, что г‑н Пурошюс со своим несовершеннолетним сыном Габрисом утверждают, что собственными глазами видели Рокаса Чюжаса, как он той ночью присоединился к охваченным пьяным угаром землекопам и, по-видимому, замещая своего престарелого отца Умника Йонаса, замарал свои несовершеннолетние руки патриотической кровью павасарининков и шаулисов.

Объективности ради приводим здесь и вторую версию, которая не имеет ничего общего с действительностью. Ее придерживается и активно пропагандирует вышеупомянутая, полная витальных сил мать подозреваемого Рокаса Чюжаса и жена Умника Йонаса Розалия, уверяя всех и вся, что как г‑жу Шмигельскую, так и Фатиму Пабиржите похитили, убили и укрыли дурные руки, и не чьи-нибудь другие, а г.г. Болесловаса Мешкяле и Анастазаса Тринкунаса. Она клянется, лобызая распятие, что выйдя после полуночи на двор по малой нужде, увидела, как от Пашвяндре несся черный жеребец с черной телегой и двумя черными людьми, а после этого в стороне кутузки услышала крик младенца и вопль матери. На вопрос следователя: «Почему вы не побежали удостовериться на месте, что случилось с арестантами?», Розалия ответила: «Я решила, господин следователь, что цыган Мишка их похищает. Поэтому перекрестила их и пожелала всем троим счастливого пути. Кто мог подумать о злодействе в такую ночь, когда все люди по счастью тоскуют и ищут его, как кто умеет». На второй вопрос следователя: «Так почему вы не побежали на городище поделиться радостной новостью с другими женщинами?», Розалия Чюжене ответила: «Я бы побежала, барин ты мой дорогой, но черт моего работягу Йонаса принес. Пока мы с ним намиловались, пока общей радостью поделились, увидели, что солнышко в окошке улыбается...»

Эти не имеющие прецедента в истории мировой криминалистики свидетельские показания мы запечатали в красную папку «Дело Фатимы, приложение № 9». Жалея Ваши, господин начальник, драгоценные нервы, мы не советуем распечатывать эту папку да и сами больше не желаем в ней копаться. Мы только желаем обратить Ваше просвещенное внимание, что пущенная Розалией Чюжене скверная сплетня об окровавленных руках Анастазаса Тринкунаса и г‑на Мешкяле весьма популярна в Кукучяй, особенно в кругах босяков, что лишний раз подтверждает другую древнюю истину – лица, твердо стоящие на страже существующей власти, порядка и морали, всегда вызывают звериную ярость у черни и политических врагов. Враги всегда стремились и будут стремиться запятнать непорочную репутацию этих благородных личностей, как в служебной, так и в частной жизни, дабы – в данном конкретном случае – скомпрометировать всю литовскую полицию и весь союз шаулисов, иными словами, дабы расшатать устои нашего независимого государства, что, разумеется, пошло бы на пользу евреям, цыганам, разбойникам, ворам и коммунистам, подобным Аукштуолису, под влиянием агитации которого кукучяйские землекопы поднимают в Жемайтии кровавые стачки, а вернувшись домой, нападают на граждан доброй воли.

Собрав столько фактов и разноречивых мнений, мы покамест воздерживаемся от окончательных выводов, довольствуясь догадкой, что «тенью» задержанного в кровавую ночь накануне дня святого Иоанна Рокаса Чюжаса был не кто иной, а Пятрас Летулис. Исходя из запоздавшего письма Умника Йонаса, можно сделать вывод, что он вернулся к своему шефу Бенедиктасу Блажису гораздо раньше и лично организовал «операцию ночи перед днем святого Иоанна», одновременно втянув в это преступление и несовершеннолетнего Рокаса Чюжаса, который, как мы видели выше, умеет держать свой хорошо подвешенный язык за зубами, обладает крепкой головой, волей и характером. Совершенно возможно, что Пятрас Летулис, стремясь обеспечить удачный исход операции, при помощи пока нам не известных связных вызвал домой свою сожительницу Стасе Кишките со всей шайкой голодных землекопов. Ведь, согласно письму Умника Йонаса, они не собирались быстро возвращаться. Какой же черт, извините за выражение, пригнал их всех скопом накануне дня святого Иоанна в Кукучяй, усадил за гумном Рилишкиса, где они курили и пьянствовали? На какие шиши? – если повторить слова бабушки местного шаулиса Рилишкиса Виргинии, отличающейся светлым умом и ясными глазами, показания которой вместе с шестью окурками и двумя порожними бутылками из-под водки уложены в зеленой папке «Дело Фатимы, приложение № 10». Нас еще больше интересует вопрос, почему землекопы не пришли пьянствовать на городище гораздо раньше, чего они ждали? Не этого ли черного жеребца с черной телегой и двумя или тремя черными фигурами? Может быть, именно Розалия Чюжене была этой доброй лаумой, которая вместе со своим дряхлым фавном Умником Йонасом (кстати, первым отделившимся от компании) переживала за своего сыночка Рокаса и Пятраса Летулиса, чтобы тем удалось в Пашвяндре убить и ограбить г-жу Шмигельскую, доверчивый характер и все подступы к ее богатству так хорошо выведал кабан с хутора Цегельне Блажис, прикрываясь сватовством Анастазаса Тринкунаса?.. Причем, так недавно!

Далее. Мы твердо убеждены, что коварный цыган Мишка, пособничавший разбойникам в Пашвяндре, привез их на своем Вихре в Кукучяй и, прикрывшись развязанной землекопами дракой, получил от своих спутников подарок – свою невесту Фатиму Пабиржите из тюрьмы. После этого, ликуя, он укатил в леса возле польской границы отпраздновать свадебную ночь, а по дороге, в отместку мучителю своей крали, поджег сеновал в Пашвяндре. А других два кровавых наймита Блажиса, не менее счастливых, чем их возница, пешком отправились в сторону хутора Цегельне, к своему хозяину, но у самого дома напоролись на вышереченную засаду. Матерый волк Летулис вместе с добычей удрал как «тень», а неопытный Рокас Чюжас попался. Вот и весь сказ. Однако, он еще потребует от нас немало драгоценного времени, ума, пота и воли, дабы слова наши стали плотью и не жили бы только среди нас...

Завершая сей скромный рапорт с предварительными выводами, сулящими крупномасштабное дело, мы твердо убеждены, что Вы, господин начальник уезда, поддержите наши дальнейшие шаги всеми средствами, находящимися в Вашем распоряжении. В «Деле Фатимы» не должно остаться ни одного белого пятна, ни одного вопросительного знака! Мы, служащие полиции, должны пользоваться в этом уездном захолустье исключительным правом слежки подозреваемых, произведения обысков, финансовой поддержки своих помощников среди местного населения. В противном случае мы не ручаемся за успех расследования и предсказываем еще более опасные эксцессы не только в Кукучяйской волости, Утянском уезде, но и во всем нашем государстве, в свой юбилейный, Двадцатый год независимости переживающем серьезный кризис в связи с ультиматумом Польши со всеми его последствиями – об этом красноречиво свидетельствует коммунистическая листовка, призывающая к свержению г.г. Сметоны и Миронаса, а также полиции и ксендзов (см. «Дело Фатимы, приложение № 11»). Она была обнаружена на указателе лесничества Павижинтис по дороге в Пашвяндре накануне дня святого Иоанна. Как знать, может, это дело рук кукучяйского фельдшера Пранаса Аукштуолиса, или Пятраса Летулиса, его пособника, который помогает ему распространять гибельные для нации и государства идеи?

Имея в виду сей грозный документ, мы считаем, что «Дело Фатимы» надо расследовать не только в уголовном, но и в политическом аспекте, связав его с прежними антигосударственными рецидивами в этом захолустнейшем городке уезда, как, напр.: ограбление ящика с пожертвованиями на освобождение Вильнюса накануне 16 февраля с.г.; срыв объединенного юбилейного вечера шаулисов и павасарининков; публичное коллективное осмеяние и фактическое изгнание из городка высокого представителя союза шаулисов г‑на Бутвинскиса; не имеющее прецедента похищение винтовок местного отряда шаулисов в тяжкий час ультиматума и последовавшее после этого временное умопомешательство первого кукучяйского шаулиса – ветерана Анастазаса Тринкунаса. И т. д. и т. п. (см. шире в папке «Дело Фатимы, приложение № 12»).

Дабы по возможности быстрее положить на стол судьи дело Фатимы, мы собираемся продолжить дальнейшее расследование событий ночи накануне дня святого Иоанна, руководствуясь древнеримской мудростью „festina lente“, что в переводе на литовский язык означает: «Спеши медленно, пока не знаешь, что тебя ждет – виселица, позорный столб или лавры?» И упаси господь осудить нас, господин начальник уезда. Мы, как и все смертные, жаждем лавров, и поэтому, прикинувшись дураками, держим на свободе виновных, а подозреваемых называем лишь свидетелями, поскольку свято убеждены, что лишь таким образом медленно, с шуточками и прибауточками, ни на кого не указывая судейским перстом, мы загоним в западню всех, кто заслужил этого. От надежных агентов в Лабанорасе мы получили известие, что Фатима Пабиржите со своим женихом, остивив табор, пересекла демаркационную линию. Чего доброго, нам следовало бы внять Анастазасу Тринкунасу, который утверждает, что она была коварно замаскированной полькой шпионкой, долгие годы дававшей врагу ценные сведения о наших гражданских и военных силах у рубежа и изучавшей настроения местного населения, чтобы после занятия поляками Литвы заранее было известно, кого надо повесить, а кого – оставить в живых. Что ж! Господин Тринкунас в чем-то прав. Слава богу, что благодаря мудрой политике гг. Сметоны и Миронаса, мы восстановили дружеские отношения с Польшей и поэтому, говоря откровенно, арест Фатимы Пабиржите в данном случае был бы даже вреден – внес бы определенный диссонанс в дальнейшее улучшение вышеупомянутых отношений. Как говорится, нет худа без добра. Ликуя вместе с Вами, глубокоуважаемый господин начальник уезда, мы все-таки склонны усомниться в версии Анастазаса Тринкунаса и, исходя из вышепоказанных данных, привести собственную, конечно, со множеством вопросительных знаков: а что, если Фатима Пабиржите была не польской, а большевистской шпионкой? Если она, убегая из Литвы, оставила здесь глубокие корни и хитросплетенную сеть местных шпионов? Мало того, если она унесла с собой списки всех наших верных служащих и сотрудников полиции, дабы, если пробьет черный час, топор красного палача упал на наши головы?.. А если Фатима Пабиржите уронила на порог кукучяйской кутузки свой красный, окровавленный, пронзенный ножом платок не случайно, а умышленно, чтобы мы, призванные разгадывать тягчайшие преступления, прочитали символически выраженную ею угрозу: «Вот, полюбуйтесь, слепцы, дальтоники проклятые, что вашу Литву ждет, что вас самих!» Или еще проще – «всем босым – свобода, всем сытым – смерть и тюрьма!» По этому же случаю мы желаем обратить Ваше внимание на беспрецедентный в любом литовском уезде случай, что глава полиции государственной безопасности в Утяне господин Кезис является не только общеизвестным дальтоником, но и безнадежно близорук. Не потому ли мы можем похвастать таким богатым урожаем красных флагов на первое мая и осенние большевистские праздники? Не потому ли на глаза наших граждан часто попадаются телеграфные столбы, оклеенные коммунистическими листовками?.. Конечно, нельзя смеяться над несчастным, имеющим заслуги перед нацией стариком... Но ради доброго имени Утянского уезда, ради светлого будущего и счастья всей нашей нации не время ли отпустить его на давно заслуженную пенсию? Пускай сей достойный муж пишет мемуары и хвастает, как он сражался против большевиков в девятнадцатом году. Слава богу, мы живем уже в тридцать восьмом...

Прошу простить, господин начальник уезда, за это маленькое отступление, но мы, откровенно говоря, глубоко встревожены, чтобы «Дело Фатимы», обладающее очевидным политическим характером, не попало в трясущиеся руки Кезиса и весь вложенный нами кропотливый труд и бессонные ночи не пошли псу под хвост.

Твердо веря в Ваш выдающийся ум, не способный совершить ни мельчайшей ошибки, мы успокаиваем себя и, возвращаясь в свой полицейский огород, докладываем, что другая пара преступников – Бенедиктас Блажис и Рокас Чюжас – в данный момент процветают на хуторе Цегельне. Несовершеннолетний батрак докашивает луга, одряхлевший хозяин холит и лелеет незаконно приобретенного быка, сдирая по пять литов с каждого, кому дорога бзырящая корова, приплод улучшенной породы и хорошее молоко. До поры до времени мы не нарушаем их покоя, в уверенности, что никуда они из наших рук не уйдут. Пускай оба негодяя занимаются честным физическим трудом и думают, что никто ничего не знает об их кровавых злодеяниях, что засада накануне дня святого Иоанна – лишь чистая случайность. Мы даже собираемся купить на казенные средства Рокасу Чюжасу новый складной нож и новый носовой платок, если он станет предъявлять «законные» права на конфискованное имущество. По нашему глубочайшему убеждению, хутор Блажиса должен послужить прекрасной приманкой не только для Фатимы Пабиржите с Мишкой (если они когда-нибудь вздумают вернуться), но и для Тадаса Блинды[16]16
  Тадас Блинда – легендарный справедливый разбойник, живший в XIX веке в Жемайтии.


[Закрыть] кукучяйских землекопов – Пятраса Летулиса. Его, единственного, следов мы до сих пор не можем обнаружить, хотя уже получили обвинительный акт от Клайпедской полиции, из которого выясняется, что это не рядовая тень в панораме исследуемых нами преступлений. Просим внимательно изучать «Дело Фатимы, приложение № 13» (подчеркнуто нами). Мы не суеверны, упаси господь. Но все-таки невольно напрашивается мысль: кому повезет в этой борьбе – ему или нам? Тадас Блинда, по преданию, насколько помнится, был застрелен царскими жандармами. Мы, разумеется, не собираемся следовать примеру полиции оккупантов. Мы придерживаемся твердых патриотических убеждений, что полиция маленького народа не имеет права убивать своих преступников. Наш святой долг – перевоспитать их. Каждого. Даже самого отъявленного убийцу или политического врага. Из месяца в месяц, из года в год... Пожизненно. Не считаясь с публичным мнением темных людишек, что горбатого исправит могила. Не считаясь ни с нашей энергией, ни со средствами народа, строить как можно больше тюрем по самым современным мировым образцам, создать целую сеть лагерей принудительного труда, наподобие нашего знаменитого Димитраваса, укреплять кадры полицейских и надзирателей как количественно, так и качественно, поощрять этих незаметных героев нации как морально, так и материально и создать такое мощное государство, каким была в древности Спарта, а сейчас – Германия, которой руководит национал-социалист Адольф Гитлер. Ах, господи, не завидуй нашему счастью. Где теперь генерал Плехавичюс, так славно зарекомендовавший себя в девятнадцатом году в боях за независимость? Где наш г‑н Аугустинас Вольдемарас, еще недавно подававший такие надежды, обещавший повести нацию по национал-социалистическому пути? Неужто, выдворенный после амнистии за границу, он спустил белые руки и снова служит лектором? Неужели он не видит, что у нас кишмя кишат красные вши, преступники, что наше государство стоит на краю гибели? Государство, которое мы создавали в поте лица своего, днями и бессонными ночами, дружно взявшись за белые руки? Неужели не чувствует, что, отрекшись навеки от древней своей столицы, мы утратили последний идеал, которым могли привлечь к себе хотя бы скаутов, шаулисов да павасарининков, распространяясь направо и налево о любви к родине? Посоветуйте, ради бога, господин начальник уезда, что мы, к примеру, можем ответить государственному служащему нижайшего ранга Тамошюсу Пурошюсу, когда тот простодушно спрашивает, почему его сыну Габрису в ту страшную ночь не позволили затянуть с высокой горы «Мы без Вильнюса не будем, нет»? Кстати, по зрелом раздумьи и после долгих совещаний мы сжалились над этим человечком – непосредственным виновником успешного побега Фатимы Пабиржите – и позволили ему продолжать выполнение обязанностей сторожа волостной кутузки. Это гуманное наше решение вызвано следующими причинами:

1) Тамошюс Пурошюс искренне признался в своей вине, мотивируя ее любовью к сыну Габрису, вокальный талант которого увлек его с поста. Кроме того, говоря между нами, оставшись сторожить кутузку, он скорее погубил бы себя, чем изменил дальнейший ход событий в положительном направлении.

2) Искренние и весьма красноречивые показания Тамошюса Пурошюса помогли нам лучше вникнуть в суть дела и в характеры чуть ли не всех подозреваемых.

3) Помощь Тамошюса Пурошюса, как оборотистого и разумного человека, мы намерены целесообразно использовать и далее, ведя слежку за подозреваемыми, а также для поимки единственного из преступников, который будто в воду канул.

Вот мы вдругорядь возвращаемся к Пятрасу Летулису. Благодаря замечательной памяти и живописному повествованию Тамошюса Пурошюса, мы напомним Вам про почти аналогичный случай из нашей общей практики, когда в 1927 году другой житель Кукучяй Миколас Валюнас (сын сестры и крестник вышепоименованного настоятеля Вяркине Гиружиса), попав под дурное влияние, обнищал, спутался с местными работягами и был арестован за насильственный акт против пашвяндрского графа Карпинского, на защиту которого, рискуя своей жизнью, опять же выступил г‑н Мешкяле, тогда еще молодой и неопытный полицейский.

Благодаря надежному залогу настоятеля Гиружиса Миколас Валюнас был освобожден из-под стражи к беременной молодой жене, однако, отличаясь буйным нравом, достойно не оценил благородный поступок своего дяди и крестного – на крестинах своего сына снова завязал драку с гостями крестин своего соседа г‑на Крауялиса и его новорожденной Евы, среди которых, насколько нам известно, находились и Вы, господин начальник уезда, со своей первой супругой, вечная ей память, и с силами местной полиции и шаулисов.

По свидетельству Тамошюса Пурошюса, эти силы тогда были жестоко истерзаны и оправились лишь благодаря Вам на утянском мировом суде, когда, объединившись со сторонниками графа Карпинского и возглавляемые г‑ном Мешкяле, они нанесли смертельный удар полчищам работяг, упрятав их главаря, счастливого отца Миколаса Валюнаса на восемь лет в каторжную тюрьму.

С тех дней, смеем утверждать, в кругах кукучяйских босяков жива традиция антиполицейского, антиправительственного бунта, как жива и здорова по сей день жена Миколаса Валюнаса Веруте (теперешняя незаконная сожительница фельдшера Аукштуолиса), как жив и здоров сын Миколаса Валюнаса Андрюс, ученик четвертого класса, известный своими странными рисунками и загадочной разноцветной мазней. Последняя картина Валюнаса, по словам Тамошюса Пурошюса, появилась после страшной ночи и, по свидетельству его Габриса и прочих видевших ее детей и взрослых, вселяет невероятную, леденящую сердце тревогу, поскольку изображает великана мужчину – лежащего на спине и совсем зеленого, словно долина или луг – с огромными будто озера глазами, из которых пьют воду радуги, похожие на красочных кобылиц с изогнутыми шеями, или жирафов... Черт знает. На груди этого великана стоит дыбом черный, как черт или цыган, баран. На крутых рогах этого барана – не то лохматая туча, не то синебородый монах Еронимас. В одной руке у него желтый череп, а в другой – красный платок Фатимы Пабиржите, будто развеваемый ветром большевистский флаг... С него капает кровь. Где упадут капли, там на груди великана вырастают красные маки. А в воздухе, дескать, устрашающее кровавое сияние, бегущее по всему небу розовыми кругами от платка Фатимы...

А внизу под этой картиной якобы написано: «Содом и Гоморра».

Что это? Фантазия болезненного ребенка или сознательно нарисованная картина, вдохновленная нелегальным отчимом последнего? Мы склонны придерживаться второй версии, потому что из-за этой картины юного Валюнаса, по докладу Пурошюса, в кукучяйском обществе уже начались волнения: Розалия Чюжене говорит, что бедный сирота тоскует по отцу и чувствует его близость на земле и в небе. Мало того, знаменитые двойняшки городка Розочки, единомышленницы и ясновидящие, головой ручаются, что во время вышеописанного митинга они заметили цыгана, очень похожего на Миколаса Валюнаса. Поджог сеновала пашвяндрского поместья и убийство г‑жи Шмигельской, без всякого сомнения, дело его рук. Теперь, дескать, настанет очередь Мешкяле, Анастазаса, г‑на Крауялиса и всех прочих, которые свидетельствовали против него на суде, в том числе и тогдашнему следователю господину, Кезису, составившему уголовное дело! А после этого – жене его Веруте и Аукштуолису.

А потом уже горбатый Йонас Кулешюс перенял эстафету у сестер Розочек, весьма образно объяснив, как Миколас Валюнас с работягами устроит головомойку да повесит кукучяйских ксендзов и мирских монашек (за то, что позволили Веруте, его любимой жене, жить в незаконном браке с фельдшером), как подожжет костел, настоятелев дом, богадельню, волостную управу и весь городок, как с погорельцами-работягами уйдет в Жемайтию на поиски подрядчика г‑на Урбонаса, и тогда уже будет резать всех господ и работодателей поголовно, вдоль и поперек обходя Литву, поджигая поместья, костелы, монастыри, большие и малые города... Вот так и придут на землю Содом и Гоморра...

На первый взгляд это кажется чистой бессмыслицей, которая выеденного яйца не стоит. Однако мы с Вами, досточтимый государь, не только стражи государства (хотя простолюдины зовут нас фараонами, собаками и прочими презрительными кличками), но и опытные практики-философы, умеющие во всем разглядеть смысл куда более глубокий, чем может увидеть обыкновенный глаз. Надеемся, вы согласитесь с нами, что в данном конкретном случае существует явная связь между легендами о Тадасе Блинде, разбойнике Рицкусе, Миколасе Валюнасе и этой кровавой ночью, картиной сына Валюнаса да сплетнями, плодами необузданной фантазии; все это вместе взятое выражает извечную мечту наших босяков смести с поверхности земли этот полный «несправедливости» мир и создать новый, более справедливый. В данном смысле кукучяйские босяки не являются исключением. Они выливаются во всемировой поток оборванцев, идейную суть которого довольно внушительно раскрывают две строфы из старой коммунистической песни, которые Тамошюс Пурошюс еще в прошлом году, в ноябре мес., сорвал с двери кутузки и сейчас нам вручил. Позвольте привести Вашему Превосходительству одну строфу:

 
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.
 

(См. «Дело Фатимы, приложение № 14.»)

Что ж! Ни добавить, ни отнять, как говорится. Остается нам, поборникам и защитникам этого мира насилья, сложить руки и спокойно ждать своей кончины. Но мы, увы, не из этих слюнтяев. Даже философски относясь к вышеупомянутым явлениям, тесно связанным с «Делом Фатимы» на общем фоне полевения всего мира, мы героически исполняем свои служебные обязанности, лишний раз настойчиво спрашивая самих себя, каково главнейшее задание в данном конкретном случае и лишний раз без колебания отвечая – хоть тресни арестовать Пятраса Летулиса, который, вырвавшись из рук правосудия с ореолом мученика и защитника интересов работяг, успешно влился в шайку местных преступников, вызвал трагические события ночи накануне дня святого Иоанна и, таким образом, с течением времени, удачно укрываясь или даже околев в безвестности, может заслужить в глазах черни славу вечно живого, светлого и достойного жалости героя, который еще вернется и поведет босяков на смертный бой кровавый с виселицами и прочими атрибутами революции. Это образно показывает судьба Миколаса Валюнаса. Если помните, сей отъявленный преступник, во время доставки его после суда в паневежскую тюрьму, сбежал вместе с цыганом-конокрадом, убив полицейского. Они тоже тогда будто в воду канули. Две или три недели. К счастью, г‑н Мешкяле, отличающийся исключительной интуицией, организовал, опять же с Анастазасом Тринкунасом, засаду шаулисов и полиции, и до тех пор дежурил ночами в саду Валюнасов под окнами молодухи Веруте, пока не дождался обоих преступников. Увы! Усталость и продолжительная бессонница не пошли на пользу этой хорошо задуманной операции. Оба головореза ускользнули из западни, после погони, длившейся целый день, раненые, добрались до польской границы и, укрывшись в непролазных болотах, исчезли. Утонули. Это – факт. (Ради любопытства полистайте шеститомное дело М. Валюнаса, взятое из архива и приложенное к «Делу Фатимы» в качестве приложения № 15.) Но суть не в этом. Суть в том, что наша пресса, обязанная писать только правду, со злорадством посмаковала эту историю, опустила завесу молчания в самом ее финале, и сейчас, как сами видите, мы имеем легенду о союзе Миколаса Валюнаса с цыганом, которую в реальной жизни, благодаря странному стечению обстоятельств, в эту кровавую ночь повторил Пятрас Летулис с цыганом Мишкой, сыном Кривоносого. Не случайно сына Миколаса Валюнаса Андрюса до сих пор ласкательно зовут цыганенком (подчеркнуто нами), его мазня пользуется большой популярностью среди босяков, ей, как Вам уже известно, придается глубокое, мистическое значение, ею, по словам Пурошюса, восхищается даже учительница – член отряда шаулисов барышня Кернюте, всемерно поощряющая мазню юного Валюнаса и пророчащая ему будущность гения нашей нации!..

Тошнит, когда подумаешь, до какого позорного демократизма докатилась сентиментальная провинциальная учительница, идеализируя и прославляя сироту, сына известного головореза. Оказывается, это не случайно. Учительница родом из захолустья Жемайтии, аналогичного нашему Кукучяй. Во времена ее дедов там свирепствовал Тадас Блинда со своей возлюбленной Евой. Будучи поэтессой, уже во второй год своей работы в школе Кернюте поставила рифмованное представление собственного сочинения, переплетенное мотивами истории Миколаса Валюнаса, но названное «О короле Бивайнского леса, отважном лосе Тадасе Блинде». Наперекор исторической истине, она вознесла до небес и изобразила героем этого знаменитого жемайтийского пьяницу, распутника и головореза. Представление пользовалось огромным интересом и имело широкий резонанс. Кукучяйские дети с того времени наизусть знают эту сказку и – как метко заметил Тамошюс Пурошюс – во время коллективных игр ни один добровольно не желает быть шаулисом или полицейским. Все хотят быть только разбойниками и головорезами. Один-единственный сын Пурошюса Габрис твердо идет по пути Кипраса Петраускаса и не презирает ни шаулисов, ни полицейских.

Само собой разумеется, что католики и национально настроенная общественность, поддерживаемая молодым викарием Стасисом Жиндулисом, заботясь о верном воспитании подрастающего поколения, приложили немало усилий, дабы наставить учительницу Кернюте на путь патриотизма и уговорили ее к юбилейному вечеру 16 февраля с.г. написать драму «О Витаутасе Великом и девушке-героине». Увы, и на сей раз учительница осталась верна своим плебейским, антиисторическим принципам, и ее Витаутас Великий не вызвал симпатии даже у зажиточной волостной публики, хотя его играл самый храбрый и представительный мужчина г. Кукучяй г‑н Мешкяле. Говоря словами Тамошюса Пурошюса: «за что этого дьявола уважать? Что бедную дурочку обманул, в бабьи одежды обрядился и унес ноги к крестоносцам? Что обрек на смерть ближнего своего?» Хорошо еще, по нашему мнению, что во время сцены казни беспризорный сын добровольца Кратулиса Напалис пустил на сцену белую мышь и, обратив жуткую трагедию в легковесную комедию, спас в глазах кукучяйской общественности хотя бы исторический престиж Витаутаса Великого. Но это не меняет сути дела и нашего отрицательного отношения к тексту данного произведения, которое целиком прочитать советуем Вам в «Приложении № 16».

Мы искренне опасаемся, как бы жестокие события ночи накануне дня святого Иоанна не стали объектом творчества какой-нибудь Кернюте или очередной сенсации для какой нибудь нашей газетенки, где был бы извращен истинный смысл этой трагедии и ее действующие лица обрисованы не такими красками, которые надобны для достойного воспитания подрастающего поколения и нашего общего патриотического дела. Согласитесь, досточтимый сударь, что полиция до сих пор не обладает реальными средствами для борьбы против литературных героев, когда они с письменного стола сходят в книги или начинают бродить по сцене, распространяя неприемлемые для нас идеи. Хорошо таким высокоцивилизованным странам, как Германия или Италия, которые, по нашим сведениям, имеют весьма просвещенную цензуру, как центральную, так и глубоко провинциальную, и могут незамедлительно справиться с негодными книгами, публично сжигая их на кострах, а для перевоспитания писателей, создавших подобных героев, учредили многочисленные специальные лечебницы-санатории на свежем воздухе, где эффектно используется выдуманный еще античными богами метод Сизифа, когда бессмысленным трудом причесывают кудлатых духом людишек, которых у нас все еще по-старинке с почитанием именуют интеллектуалами. Что ж! Нам, литовцам, остается лишь вздыхать от хорошей зависти, поскольку мы имеем лишь один такой трудовой курорт – вышеупомянутый Димитравас и лишь одну центральную цензуру, кстати, тоже лишь... во временной столице Каунасе. Что же делать нам, провинциалам? Ждать, сложа руки, пока в Утяне будет учрежден филиал цензуры? Итак, все наши надежды обращены к Вам, господин начальник уезда, господь наш и судья единственный. Сложив руки для молитвы, просим Вас, во имя наших общих интересов и идеалов, до поры до времени держать в секрете этот служебный рапорт и в определенном смысле философский трактат, строго-настрого запретить кому-либо совать нос в «Дело Фатимы», пока оно не будет завершено и пока каждый из его черных действующих лиц не получит по заслугам.

Мы же, в свою очередь, положа руку на сердце, торжественно клянемся оправдать Ваше доверие и сделать отнюдь не меньше, чем позволят наши скромные силы на службе родине и нашему союзу таутининков, которому все труднее управлять нашим маленьким государством, раздираемым внутренними и внешними противоречиями и дезорганизующими силами, не желающими шагать нога в ногу, под такт старого военного марша наших героических праотцов «На горе – овцы, скачут литовцы». Прошу простить нашу плоскую шутку, но мы, господин начальник, как и Вы, – закоснелые вольдемаровцы, мы, как и Вы, ждем возвращения из-за границы своего Аугустинаса Вольдемараса, как ждали возвращения из пустыни Иисуса Христа его тринадцать апостолов. Будем надеяться, что Вы не станете этим проклятым навеки тринадцатым апостолом Иудой ни для г‑на Аугустинаса, ни для нас – сумеете соблюдать общие святые тайны, как умел соблюдать Он, Незабвенный, сидевший в нашей утянской тюрьме и не выдавший никого из нас, которые прямо или косвенно помогали Его путчу. Хотя мог!.. Молчим. Аминь. Покамест забудем, о чем говорили, вернемся к делу. Спешим доложить Вам, что, не дожидаясь указаний от Вашего превосходительства, мы составили разумный план поимки живым Пятраса Летулиса, пока он еще не приобрел авторитета защитника бедняков или «уравнителя мира». Для этой цели у нас имеется классическая приманка – его наложница Стасе Кишките, поселившаяся в данное время рядом с кукучяйским кладбищем, в баньке своего бывшего хозяина Яцкуса Швецкуса, которую ей вместе с обязанностями прядильщицы пакли уступила Аспазия Тарулене, выклянчив у глухонемого кукучяйского настоятеля Бакшиса для своего сына Алексюса, бывшего землекопа, место звонаря и перебравшись вместе с ним в приходскую богадельню. На сей раз, учась на тяжелых ошибках прошлого, не станем утруждать ни местную полицию, ни шаулисов. Не будем устраивать ночной засады (слишком много чести для Пятраса Летулиса, если про эту засаду пронюхают босяки). Полагаем, что куда удобнее будет нанять одного постоянного ночного стража, который, заняв удобный для наблюдения пост, стал бы глазами и ушами нашей полиции. Жаль, что до сих пор не удалось найти для этой временной службы подходящей кандидатуры. Дело в том, что в Кукучяй, как и следовало ожидать, укоренился старый вредоносный обычай, что помогать за деньги полиции – дело недостойное, а бесплатно помогать тем, кого преследует закон, – сам бог велел. Даже наш разбитной Тамошюс Пурошюс, в недалеком прошлом вор, и тот, хотя ему господин Мешкяле предложил неофициальную месячную прибавку к жалованью сторожа в тринадцать литов, отказывается, юлит и, боясь обидеть своего начальника, объясняет, что ночная работа не для его здоровья. Что ж – мы рассуждаем, мыслим и ждем Вашей спасительной помощи и твердо убеждены, что сумма в тысячу литов, отпущенных в наше ведение и свободно мною располагаемая, могла бы сыграть решающую роль в успешном осуществлении хотя бы вступительной части разработанного нами рационального плана, а каково начало – таков и конец. Этой благородной мудростью наших дедов мы хотели бы завершить наш, будем надеяться, плодотворный разговор. Желаем Вам светлого расположения духа, успешных трудов и хорошего отдыха на благо нашего уезда. До следующего рапорта! Целуем. Жмем руку.