Текст книги "Еще шла война"
Автор книги: Петр Чебалин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)
Королев во время работы иногда хватался за раненую руку и, чтоб унять боль, с минуту топтался на месте. Было обидно, что он, в общем-то здоровый человек, не может, как другие, выполнять тяжелую физическую работу.
Шугай не раз говорил ему, чтоб не брался не за свое дело, берег руку. Но сидеть без дела не было сил. В поселке и на шахте от зари до зари люди что-нибудь да делали. Не мог же он, в самом деле, оставаться сторонним наблюдателем. И Королев, насколько хватало сил, работал, иногда подпрягался к тачке, видя, как тяжело ее, груженную камнем, тащить ребятишкам и женщинам. На шахте называли Королева парторгом, хотя он пока еще не был избран им. Когда несколько дней тому назад на «Коммунар» заехал управляющий трестом Чернобай и Шугай представил ему Королева как парторга, тот даже не удивился, только спросил, сколько коммунистов на шахте. Их было всего пять человек. Чернобай передернул бровями, маловато, мол, и сказал, что избрание парторга – формальная сторона дела. Горком не будет с этим тянуть, а без руководства шахту оставлять нельзя, иначе скоро не жди угля.
Королев почти никогда не успевал сделать все, что намечал на день. Где бы он ни появлялся, его останавливали разные люди с личными и неличными делами. Он терпеливо выслушивал каждого. Уйти от человека, ничего не посоветовав ему, он не мог и не умел не потому, что его что-то обязывало, а потому, что так понимал свою должность в жизни – выслушивать людей, помогать им. Это пришло к нему, когда он еще был партгрупоргом на участке, а затем – политруком роты на фронте. И сегодня чего только не было! И насчет оконных стекол была просьба, и насчет продовольственных карточек. И насчет школы матери волнуются: время б детишкам за учебники браться, а в поселке ни одного учителя.
Придя домой, Королев долго не мог уснуть от переутомления и неразрешенных вопросов.
Сегодня он задался целью побывать в бригаде Варвары Быловой. Но мешали неотложные дела, а когда наконец собрался, было уже поздно. Только он вышел на окраину поселка, со стороны шурфа показалась бричка с людьми. Стоя на ней, Тимка сдержал лошадь, весело крикнул:
– Садитесь, дядя Сережа, с ветерком прокачу!
С брички спрыгнула на землю женщина, махнула вознице рукой: поезжай, мол, сама дойду.
И бричка покатила дальше. Женщина подошла к Королеву:
– Здравствуй, Сережа, – застенчиво улыбаясь, сказала она, – знала, что приехал, а увидеться только теперь довелось. Из шурфа, считай, не вылазим.
Королев задержал ее жесткую сильную руку в своей.
– Здорово, Варюха, – вспомнил он, как все на шахте когда-то называли плитовую Былову. Смуглый загар густо покрывал ее лицо, грубоватое, но красивое своей прямотой и строгой живостью сине-серых глаз.
– Жив-здоров, – радовалась она за него, – и я, как видишь, цела осталась. Только… – и не договорила.
Они молча пошли вдоль улицы. Вспомнили своих близких и знакомых. Одни эвакуировались, другие ушли из поселка уже при немцах, а теперь где они и что с ними – неизвестно. Варя рассказала о своей подруге – машинисте электровоза Тамаре Чурсиной. Вместе с родными она уезжала на восток, затем уже при немцах появилась на «Коммунаре» и опять куда-то исчезла. Одни считали, что ее вместе с юношами и девушками угнали в Германию, другие – будто бросили в шахтный ствол на Каменке, куда жандармы бросали живыми неугодных им людей.
– О тебе часто вспоминала, Сережа. Адрес твой все хотела узнать.
Королев промолчал. Ему не легко было вспоминать о Тамаре…
Когда проходили мимо землянок, ютившихся на пустыре в высоких бурьянах, навстречу им вышла женщина с надвинутым на глаза платком, босая. Не поднимая лица, прошла мимо. Королев хотел было окликнуть ее, но Варя удержала его, слегка дернув за рукав. Выждав, пока женщина отойдет шагов на десять, Варя спросила:
– Узнаешь ее?
– Кажется, Аграфена Пушкарева?
Варя кивнула и сказала:
– Она не отвечает, когда с ней здоровкаются. И вообще ни с кем не разговаривает.
И стала рассказывать. Недавно Аграфена получила письмо от мужа фронтовика. Муж поносил ее самыми ругательными словами, будто при немцах Аграфена жила в свое удовольствие, а детишек морила голодом. Женщина не вынесла обиды и решила наложить на себя руки. Спасли ее случайно, когда она уже накинула на шею петлю.
Королев не от Быловой первой услышал о нелегкой судьбе этой женщины. Слушая, думал: «А почему же о себе ничего не рассказываешь?..» А знал, что у Вари жизнь во время оккупации сложилась нелегко и тревожно.
…Приехала она на шахту вместе с овдовевшим отцом двенадцатилетней девочкой. Здесь закончила семилетку и стала работать плитовой. Во время налета немецких бомбардировщиков тяжело ранило ее отца, и Варя вынуждена была остаться с ним. Отец уговаривал дочь, чтоб уезжала – все равно ведь ему не подняться. Но она оставалась непреклонной.
Отец умер на второй день после вторжения немцев. Варя сама вырыла могилу, сбила гроб и на тачке свезла его на кладбище. Вернувшись домой, сразу же засобиралась в дорогу на свою Кировоградщину. Погрузила в тачку узлы, прикрыла их старой рядюжкой, натянула на себя что похуже и рушила со двора. Когда уже выезжала из поселка, неожиданно из-за угла навстречу ей вышел Шугай. Она уже знала, что десятник пошел в услужение немцам, и у нее замерло сердце: надо же случиться такой встрече! Шугай придержал тачку рукой, огляделся, сказал негромко, но властно:
– Вернись-ка домой, Былова.
– Вы не имеете права задерживать. Куда захочу, туда и поеду.
Шугай крепко сжал ее руку.
– Не шуми, – припугнул он. Вынул из нагрудного кармана маленькую книжицу с черной свастикой и поднес к ее глазам.
Не подчиниться было нельзя. Она круто повернула тачку и покатила обратно к своему дому.
Десятник сам снес вещи в квартиру, тачку вкатил в сарайчик, где были заготовлены на зиму уголь и дровишки. Все делал молча, по-хозяйски деловито, будто у себя дома.
Пока Шугай возился с тачкой, Варя пошла в комнату, и первое, что пришло ей в голову, – закрыть за собой дверь на замок. Но у нее не хватило решимости, и она замерла посредине комнаты в тревожном ожидании. Он вошел без стука, надежно закрыл за собой дверь, раз и другой повернув ключ в замке.
– А теперь, Варюха, поговорим всерьез, – сказал он, основательно, словно надолго, усаживаясь на стуле…
Спустя несколько дней плитовая Варвара Былова появилась на шахте. Все знали, какое горе постигло девушку. Не случись с отцом несчастья, она бы давно была в далеком тылу. Когда ей советовали уйти из поселка, она сумрачно щурила свои сине-серые глаза и упрямо говорила:
– Никуда я от своего батьки не уйду. Тут он помер, тут и мне доживать свой век.
Работала она забойщицей. Ее фотокарточка рядом с другими появилась на доске «За трудовое усердие». Доску с согласия коменданта на шахте учредил штейгер Шугай.
Случалось, комендант являлся на шахту с подарками. Всех, кто был удостоен доски «За трудовое усердие», он оделял русской махоркой. Забойщице Быловой однажды преподнес пудреницу и губную помаду. С того дня Варя каждый раз являлась на смену с сильно напудренным лицом и густо накрашенными губами. Все догадывались, что делает это она нарочно, чтобы вызвать смех, но комендант, довольный, говорил:
– Гут, фрау. Очень корошо, девучка!
Вскоре в «Донецком листке» появилась корреспонденция с фотографией горнячки Варвары Быловой.
Случалось, к коменданту приезжали гости. Германское правительство разрешало въезд на завоеванные территории избранным своим соотечественникам и соотечественницам, чтоб могли воочию убедиться, каким богатством владеет теперь Германия.
Крюгер никогда не упускал случая показать им настоящую русскую девушку. Придя в нарядную, гости окружили забойщицу, засыпали ее вопросами. Варя, вымученно улыбаясь, охотно позировала перед фотообъективами.
У шахтного ствола круглосуточно дежурили полицейские. Они придирчиво строго обыскивали всех, кто входил в клеть. Искали спички, табак, а у тех, кто поднимался на-гора, – взрывчатку. Доступ к ней имел один штейгер. Полицаи обыскивали и его, на что он нисколько не обижался.
Выйдя из шахты, покорно подходила Варя к полицейскому. Когда по ее груди, по бедрам скользили грубые мужские руки, у нее немело все тело, цепенели пальцы, сжатые в кулаки, но она не сходила с места.
Вскоре Варя узнала, что одного молодого полицейского зовут Трофимом Комаровым. Он показался ей застенчивым и робким. Однажды она не вытерпела и полушутя, полусерьезно пригрозила ему:
– Знала б я твою жинку, все б дочиста рассказала, как ты тут чужих девок обхаживаешь.
– А у меня, душенька, жинки нету. Не обзавелся, война помешала.
– Здесь нету, – зло передразнила его Варя, – а дома небось и жинка, и детки. Все вы, кобели, одной масти.
– Вот крест святой, не женатый я, – нисколько не обидевшись на ее грубость, серьезно сказал парень.
– Что ж, выходит, специально напросился в обыскальщики, чтобы подыскать себе дружину, – съязвила Варя. – Тогда получше щупай, а то как бы промашку не дал.
Парень рассмеялся:
– Да ну тебя к лешему, – махнул он на нее рукой, – дьяволица, а не девка.
Узнав, что Комаров попал в полицейские не по своей воле, а по мобилизации, Варя осторожно поинтересовалась:
– А чего ж красные тебя не мобилизовали?
– Годами не вышел, – виновато сказал Комаров.
– Добровольцем бы пошел.
Парень ничего ей не ответил, а Варя больше никогда уже не возвращалась к этому разговору.
Как-то молодой полицай, будто за что-то рассердившись на Варю или заподозрив в чем-то, особенно старательно всю ее обыскивал.
Белобрысое лицо его раскраснелось, на разгоряченном лбу выступили росинки пота.
– Хороша ты, душенька, – сказал он, затаенно вздохнув.
– Есть получше, Троша, – многообещающе улыбнулась ему Варя.
– Ты не шути, я серьезно.
Варя вроде б задумалась и неожиданно спросила:
– Так что будем делать, Троша? Целоваться – и по рукам?
Парень совсем сконфузился, не понимая, все еще шутит с ним девка или говорит серьезно.
– По душе ты мне, Варюха, – сказал он, понизив голос.
Варя сделала смущенный вид, ничего не ответила и ушла.
С того времени Комаров никогда не обыскивал Варю, стесняясь прикоснуться к ней. Он чувствовал себя счастливым, когда девушка хоть на минутку задерживалась, заговаривала с ним.
В дни дежурства Комарова Варя без особенного риска выносила из шахты два-три патрона взрывчатки, а потом прятала в условленном месте в поселковом сквере. Там патроны кто-то забирал, а кто именно – Варе не было известно. Знал об этом один Шугай, но он ни разу не обмолвился словом, и сама Варя не спрашивала у него, понимала: раз он молчит, значит, так надо.
Однажды прошел слух, что на перегоне между станциями Ясиноватая – Авдеевка был подорван и пущен под откос эшелон с военным снаряжением. Варя впервые за несколько долгих месяцев изнуряющего труда, постоянных опасений и тревог пережила настоящую радость.
С той поры шахту «Коммунар» все чаще стали навещать непрошеные гости из полевой жандармерии. Как-то в день взрывных работ они окружили подъем и со всеми строгостями принялись обыскивать всех, кто выходил из клети. На этот раз Шугай не передал Варе патронов. Видимо, кем-то был предупрежден об очередном налете.
Как только она поднялась на-гора, к ней подошел жандарм. Варя была, как и все шахтеры, одета в испачканную углем, промокшую спецовку, кепка поверх косынки задом наперед. Жандарм принялся было обыскивать ее. Варя вскрикнула и отшатнулась.
– Я есть фрау!.. – в испуге уставилась она на него своими блестящими на черном лице глазами.
Жандарм смешался было, но тут же подозрительно сощурился, усмехнулся и опять потянулся рукой к девушке. Другой жандарм остановил его.
– Фрау, ком, – каким-то странным бабьим голосом повелительно позвал он.
Варя пригляделась и узнала в жандарме женщину. На ней была такая же, как и у всех жандармов, щеголеватая форма, только вместо каски – фуражка с высокой тульей. Из-под нее выглядывали завитки жестких медно-красных волос; лицо в припудренных фиолетовых угрях. Встретившись с холодным сверлящим взглядом, Варя почувствовала недоброе. Фрау брезгливо, двумя пальцами, взяла ее за рукав, повела по эстакаде. За поворотом придержала шаг, приказала:
– Раздевайся!
Варя непонимающе, в тревоге, посмотрела на нее.
– У меня ничего нет, – быстро проговорила она и для убедительности вывернула карманы. Из них просыпались кусочки угля.
Немка принялась сама расстегивать на ней брезентовую куртку. Пальцы фрау срывались на отсыревших пуговицах. Одну пуговицу ей все же удалось отстегнуть. Принимаясь за вторую, сломала длинный отполированный ноготь, ахнула, как будто обо что-то укололась, и схватилась за кобуру. Глаза ее вспыхнули.
– То есть мой приказ, раздевайся!
Варя нехотя сняла куртку, сбросила с головы кепку. Видя, как не спеша, через силу все это делает она, немка одним нервным движением сорвала с Вариной головы косынку. Густые, темно-каштановые волосы волнами растеклись по крутым плечам. Все в сеточке мелких морщинок глаза фрау просветлели.
– Кароша девучка! Ошень короша, – перебирая нервными пальцами ее мягкие волосы, будто самой себе, с умилением бормотала она. Затем стала торопливо расстегивать ей блузу. Варя, вздрогнув, цепко перехватила ее руку.
– Что вы делаете? У меня ничего нет!
Морщась от боли, фрау вырвала руку из Вариной крепкой руки и выхватила из кобуры крохотный, похожий на игрушечный, блестящий пистолет. Варе хотелось вырвать его и съездить им по напомаженной морде, но только отступила на шаг, чувствуя, как от стыда и бессильной злобы дрожит все тело. В какое-то мгновенье она поняла, что сопротивляться безрассудно, этим только навлечешь на себя подозрения. Ведь обыскивают не только ее одну.
Когда фрау снова приблизилась к ней и свободной рукой принялась ссовывать с ее плеч блузу, Варя огромным усилием воли взяла себя в руки и уже покорно стояла на месте. Обнажив по пояс девушку, фрау опять заулыбалась. Она медленно обошла ее, касаясь игольчато-острыми коготками спины, плеч, груди, приговаривая самозабвенно, тихо:
– Красива девучка, ошень, ошень…
Только теперь Варя начала понимать, что это не обыск, а что-то похожее на ее, Варварины, смотрины. «Но зачем это фрау? Какая у нее цель?» – натягивая на себя блузу, думала она. Немка, как будто ее вдруг подменили, обняла Варю за плечи, прижалась к ней и заговорила, заискивающе ласково:
– Оставь ты эту грязную дыру, девучка. Тебя будет любить дойч офицер… молодой, красивый, – с трудом подбирая слова, говорила она, делая картинные жесты. – Будет шоколад, шампанское…
Варя молча подняла с пола косынку, повязала голову, собрав волосы как-нибудь, надела куртку. Когда шли обратно к стволу, немка, по-мужски шагая рядом с Варей, говорила о какой-то красивой жизни, которая ждет ее. Чтобы отвязаться от этой страшной женщины, она чуть было не соврала ей, что заражена дурной болезнью, но вовремя вспомнила: немцы таких не щадят.
У шахтной клети, где жандармы все еще продолжали обыскивать горняков, фрау придержала Варю.
– Завтра в девять утра – машина, ферштейн? – таинственно сказала она. – Ту-ту, девучка…
Варя безотчетно закивала головой.
Она была напряжена до предела и страшно боялась, что ее кто-нибудь окликнет, заговорит с ней. Тогда она не выдержит и разревется.
Варя пошла прямо к Шугаю. Она не подозревала, что у него в кабинете сидит немец. Увидев рядом со штейгером уже пожилого, с выхоленным лицом жандармского офицера, Варя в страхе попятилась было, но Шугай остановил ее.
– Заходи, заходи, Былова, – сказал он приветливо.
Варя нерешительно прикрыла за собой дверь.
– Варвара Былова? – на чистом русском языке спросил немец.
– Наша знаменитость, господин офицер, – не без гордости сказал Шугай. – Да ты подойди поближе, чего стесняешься.
Варя подняла на него глаза, через силу улыбнулась, но с места не сошла. Тогда офицер сам подошел и подал ей руку. Варя, будто испугавшись, спрятала свои за спину.
– Ой, что вы, господин офицер, мои руки грязные.
– Не беда, – с удовольствием, доверчиво улыбнулся тот, не опуская руки. Варя несмело сунула в нее свою.
– В Германии пошла о вас слава. Вы настоящая русская девушка, – говорил офицер с глубокомысленным серьезным лицом. – Вы героиня, Варя. Великая Германия всегда будет благодарна таким русским женщинам, – и еще раз с чувством сжал ее руку.
Когда офицер сел на свое место, Шугай спросил:
– Что у тебя ко мне, Былова?
В самом деле, зачем она пришла? Ах да, все ли у него, Шугая, благополучно? Но об этом сейчас не спросишь.
– Да вот хочу знать, Николай Архипович, зачем обыскивают горняков. Что ищут? – наспех придумала она.
Шугай и офицер переглянулись.
– Думаю, что тебе не обязательно знать, – добродушно усмехнулся Шугай, – иди отдыхай себе спокойно.
На другой день к шахте подкатил новенький «оппель», и из него вышла рыжая фрау в жандармской форме и с ней дородная дама с пышными покрашенными под цвет мореного дуба буклями. Она была одета так, словно приехала на какое-то торжество: в дорогом платье, плотно облегавшем ее мощные, крепкие бедра, с жемчужным колье на обнаженной шее. Вошли к Шугаю, не постучавшись. Небольшая прокуренная комната сейчас же наполнилась запахом тонких духов. Шугай предложил табуретки. Взглянув на них, дамы только брезгливо поморщились и предпочли стоять. Как оказалось, приехали они специально за Варварой. Фамилии ее женщина-жандарм не знала. Жестикулируя длиннопалыми руками, она с трудом выговаривала:
– Варя… Девучка углекоп, ферштейн?..
Шугай сразу же догадался, о ком идет речь, но делал вид, будто ничего не понимает. Тогда вмешалась дама в жемчужном колье.
– Дело вот в чем, господин штейгер, – начала она, опираясь длинным пунцовым коготком мизинца о край стола, – у вас в шахте работает девушка по имени Варвара. Не могли бы вы уступить ее нам? Учтите, это не моя личная просьба, – тут же поторопилась она пояснить, многозначительно щуря глаза. – Девушка нужна офицерам великой армии. Вы сами понимаете, как нелегко им на фронте. В тыл они попадают случайно и ненадолго. Они заслужили того, чтобы хоть один день в их жизни был приятным…
Шугай молча слушал, все более убеждаясь, что перед ним не немка, а его соотечественница. У него сводило челюсти, покалывало под сердцем, но он не подавал вида, был внешне спокоен, подчеркнуто внимателен и вежлив.
– Я понимаю, вам нужны люди, – сочувственно продолжала дама, заметив, что штейгер в явном затруднении что-либо решить. – Теперь рабочих рук не хватает, но разве на одной этой девушке держится ваша шахта? Смешно, конечно! – иронически поджала она яркие губы и поиграла пальцами в колье. – Будем откровенны, господин штейгер: вам нужны физическая сила, грубые люди. Держать же под землей такую прелесть, такое очарование просто грешно.
Шугай, с трудом скрывая негодование, поинтересовался:
– Простите, а вы с этой девушкой говорили, она согласна?
Дама неожиданно рассмеялась. Ее резкий, откровенный смех прозвучал в неуютной грязной комнатушке как-то непривычно и неуместно.
– Вы шутник, господин штейгер, – подавив смех, сказала она, – какая же девушка не согласится поменять угольную дыру на блеск зеркал, на ласку, на наряды, черный хлеб на булочку…
Шугай принялся озабоченно рыться в столе.
– Извините, но я все еще не могу толком понять, о какой девушке вы говорите, – не поднимая лица, спросил он.
Фрау жандарм, прохаживаясь по комнате, вдруг остановилась и в упор, властно посмотрела на него.
– Никс ферштейн?.. – едкая гримаса исказила ее лицо. – Штейгер кляйн, никс понимай, – улыбнулась она своей спутнице и опять властно Шугаю: – Варя, ферштейн?.. Углекоп девучка…
Шугай промолчал. Вынул из стола несколько газет и стал не спеша развертывать их. Нашел корреспонденцию с фотографией Быловой, вопросительно взглянул на женщин:
– Эта Варя вас интересует?
Фрау жандарм наклонилась над фотографией, обрадованная взмахнула руками:
– Она! Варя!.. Правда, красавица?.. Мадам Ковалева!
Ковалева взяла газету и, близоруко щурясь, долго всматривалась в фотографию. То была газета «Донецкий листок». Затем Шугай показал ей немецкие газеты с фотографией забойщицы, присланные из Германии. Он заметил, как оплывшее лицо Ковалевой стало мрачнеть и вдруг враждебно замкнулось. Она перевела вспыхнувший суровый взгляд на фрау жандарм, что-то отрывисто-резкое сказала ей. Немка выпрямилась и замерла в покорной неподвижности. Ковалева еще что-то негодующе пробормотала и, не попрощавшись с штейгером, с завидной для ее полноты проворностью вышла из комнаты. Вслед за ней шмыгнула за дверь фрау жандарм.
Шугай собрал газеты, сунул их обратно в стол, глубоко, с облегчением вздохнул и вытер ладонью вспотевший лоб…
