Текст книги "Еще шла война"

Автор книги: Петр Чебалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

I

Вернулся Дмитрий на шахту к вечерней смене. Потолкался с полчаса в нарядной, хотел было уходить, но кто-то взял его за руку. Это был Кубарь.

– Где пропадаешь? Пошли во Дворец на танцы.

Костя действительно оделся для танцев: в новом костюме, при галстуке, в начищенных до блеска сапогах. Полевода недоуменно посмотрел на него: какие еще танцы? Но Кубарь, ухватив за руку, уже тащил его в сторону Дворца. Там проходила репетиция самодеятельности, Костя танцевал первым. Плясал он лихо, словно на невидимых крыльях летал по гулким подмосткам, выбивая частую дробь. Потом закружились парами девушки, легкие и тонкие, словно березки. Но Полеводе было не до танцев. Он постоял несколько минут и стал пробираться к выходу. По дороге ему встретился Звонцов. Он шел со стороны чайной, слегка покачиваясь. Полевода увидел его в свете фонаря и хотел было свернуть в сторону, но Пышка окликнул его:

– Шуряк, погоди-ка!

Дмитрий нехотя придержал шаг. Пышка был одет, как всегда, в коротенькое, выше колен, пальто, узенькие брючки и остроносые туфли без галош. «Форсит, а ноги, небось, мокрые», – с усмешкой подумал Полевода. Пышка уже успел выпить, но держался на ногах уверенно. Он вытащил из кармана папиросы и предложил:

– Выпить не хочешь, шуряк? А то могу угостить.

– Неохота да и времени нет, – стараясь не глядеть на него, проговорил Полевода.

– Зря, – искренне пожалел Пышка и, ухмыляясь, добавил: – Высокая идейность мешает, ясно…

Дмитрий ничего ему не сказал и медленно зашагал своей дорогой. Звонцов не отставал от него. Ему, видно, не хотелось так скоро отпускать Дмитрия.

– А почему про Ирину не спрашиваешь? – снова заговорил Пышка.

Дмитрий посмотрел на него через плечо, остановился.

– А что с ней?

Пышка втянул голову в плечи.

– А что может случиться с красивой девицей в чужом городе? Наверно, замуж вышла…

– Что ж, это ее дело. Пусть выходит… – сказал Дмитрий.

– Вот это по-нашему, по-современному! – обрадовался Пышка. – Привязать себя к одному подолу? Да кому это нужно…

– Как ты можешь так говорить! – возмутился Дмитрий. – Ведь она твоя сестра.

Пышка громко рассмеялся.

– Сестра… А сестра – не баба, по-твоему? Такая же, как и все…

– Ты пьян! – сквозь зубы процедил Полевода. – Иди-ка домой, – и слегка оттолкнул Пышку от себя, Звонцов придержал его за локоть.

– Ты не толкайся, я еще не все тебе сказал, – предупредил он и умолк.

– Ну говори, что еще, – потребовал Полевода.

Они стояли в стороне от фонаря, в плавно покачивающемся полуосвещенном пятне. Пышка шагнул к низкому деревянному забору, которым был огорожен сквер, оперся о него спиной, как будто не собирался скоро уходить, переспросил:

– Что, спрашиваешь?.. – глаза его блестели. – А то, что ты простофиля. Она тебя просто за нос водит, хочет побольше деньжат выкачать. Честно! – И клятвенно приложил руку к сердцу.

Полевода не верил своим ушам: откуда у Пышки такая ненависть к Ирине? И как он мог узнать о деньгах, которые Дмитрий выслал ей? Неужели она написала брату?

– Поступи ты в консерваторию, – продолжал Пышка, – дело другое. Ирка так мне по секрету и сказала: Митька-шахтер мне до лампочки… Честно говорю, – и опять приложил руку к сердцу: – Тут я с ней согласен: талант-то какой был! А теперь? Всякий вкус к музыке потерял. Я это заметил. – Он закурил, выпустил колечко дыма и, прищурив один глаз, продолжал: – Помнишь, как тогда в клубе ты с этим Прудником выпроводил меня из-за пластинок?.. Помнишь? А ведь песенки были первоклассные. Всей Европе нравятся, только у вас, дикарей, не в моде…

– Ну, ты потише насчет дикарей! – сдержанно предупредил его Полевода. – Это на тебя да на твою компанию, как на дикарей, все смотрят. Дикари и есть! – с вызовом заключил Дмитрий. В нем закипала лютая ненависть к этому парню, к его нелепой одежонке, к тому, что он говорил об Ирине, о музыке.

– Да что с тобой спорить, как есть Митька-шахтер.

– А ты зачем в шахту пошел? – спросил Дмитрий.

– На честность?

– Ясное дело.

Звонцов оторвался от заборчика, шагнул к Полеводе.

– Чтоб стаж заработать и в институт махнуть, вот зачем.

– Я тоже решил в институт.

– Так ты в заочный, а я на стационар.

– В какой институт? – поинтересовался Дмитрий.

Пышка, не задумываясь, ответил:

– А не все равно в какой? Хоть в косметический. Есть такой, не знаешь? Не в шахте же пропадать…

Полевода не дал ему договорить. Оттолкнул с дороги и зашагал к дому. Ему очень хотелось, чтобы Пышка бросился вслед за ним. Тогда бы он показал ему «косметический»… Но, не услышав за спиной шагов, нехотя побрел домой.

Тяжелое набухшее небо нависло над самыми фонарями. Тухли огни в домах. Во Дворце сразу погасло много окон. Видимо, начался киносеанс. Пустой, молчаливый, будто вымерший поселок лежал перед Полеводой. На мгновение ему почудилось, что он остался один, один во всем мире…

Дмитрию не хотелось верить тому, что рассказал Пышка об Ирине, но он перестал писать ей. Несколько раз брался за перо, но больше двух-трех избитых фраз написать не мог.

И вот однажды, войдя к себе в комнату, Дмитрий увидел на столе письмо. Сразу же бросилось в глаза слово, взятое в скобки, «лично». Что-то томительно радостное шевельнулось в душе. Он схватил конверт, осторожно, чтоб не смять, сунул в карман и выбежал из дому в сад. Спрятавшись в беседке за пожухлой прошлогодней лозой, быстро разорвал конверт. Письмо было короткое, но теплое. Ирина писала, что соскучилась, что скоро приедет на каникулы домой и тогда все расскажет о себе. У Дмитрия сердце колотилось от волнения. Он долго ходил по двору, делая вид, что рассматривает набухшие почки на вишнях. Мысли же его были заняты Ириной.

Ирина действительно вскоре приехала. Об этом он узнал от Пышки. Они встретились перед спуском в шахту, у клети. Пышка отозвал его в сторону и так, чтоб никто не услышал, сказал:

– Что ж к возлюбленной не заглядываешь?

«Снова пьян или просто шутит», – подумал Дмитрий. Но выражение лица у Пышки было серьезное. Он порылся в кармане, вынул в несколько раз свернутый листок и небрежным движением руки протянул его Полеводе:

– За услуги придется платить, дорогой, – сказал он. – Не нанимался я к вам в почтальоны. – И отошел в сторону.

Полевода нетерпеливо развернул письмо. В нем было несколько слов: «Приходи завтра в семь вечера к нам домой. Ира». Сердце его дрогнуло от радости.

По дороге к лаве Полевода подбадривал членов бригады:

– Дать бы сегодня не по одной, а по две тонны на брата лишку – и всем рекордам крышка.

– Смотри, наш бригадир стихами заговорил, – весело отозвался Кубарь. – Подозрительно что-то…

– Записочку от возлюбленной получил, вот и воспрянул духом, – вставил кто-то.

«Подглядели все же, черти», – подумал Полевода, но виду не подал, сказал серьезно:

– При чем тут стихи… Лава в полном порядке, поднажмем – будет по две тонны.

– Я один дам целых три сверх нормы, – решительно вмешался в разговор Кавун, – только оплати, бригадир, за них сполна, как положено.

Захар из гезенок снова вернулся в бригаду.

– Это как же сполна? – не понял его Полевода.

– А очень просто, с прогрессивкой: за каждую тонну в тройном размере.

– Видал, какой прогрессивный!

– Жирно захотел!

– После такого прогресса как бы чего не случилось… – раздались насмешливые голоса.

Но Кавун не смутился:

– Думаю, что дураков мало найдется, чтоб рекорды делать задаром.

– Выходит, рекорд может быть только по расчету, ради личной выгоды? – спросил у него Прудник.

– Ты психологию не разводи, птаха, – сказал Захар. – Мы пока что живем не при коммунизме, и гроши каждому нужны.

– Да, только тебе их слишком много нужно.

Кавун махнул рукой, словно отбивался от назойливой мухи, и опять обратился к Полеводе:

– Так что, бригадир, по рукам?

– Мы с тобою, Захар, не барышники какие-нибудь, – ответил ему Дмитрий, – и цену себе набиваешь зря. Если ты можешь дать три тонны сверх плана, то почему думаешь, что другой этого не сделает? Допустим, Горбань или Кубарь.

– Горбань – тот может, забойщик он добрый. – Кавун покосился на Антона и добавил вызывающе: – А всем вам слабо. Пупки надорвете.

Когда забойщики один за другим скрылись в лаве, Кавун придержал Голобородько, осветил его лицо аккумуляторной, спросил с явной угрозой, вспомнив собрание бригады:

– Так что, птаха, решил, значит, яму под меня копать?

– Ты сам ее выкопаешь, сил хватит, – отшутился Антон.

– Видал, какой храбрый оказался! – злорадно выговорил Захар. – А я думал, с божьей коровкой дело имею.

Голобородько быстро захлопал веками, сказал решительно:

– Убери-ка лампу, чего глаза слепишь, – и отвел аккумулятор в сторону.

– Может быть, я хочу, чтоб ты прозрел? – хохотал Кавун.

– Не мне, а тебе прозреть надо, Захар, – в голосе Антона слышалось сочувствие. – Когда мы на пару с тобой вкалывали, видел, в чей карман мои трудовые денежки шли, не слепой был. А плыли они в твой да Бабаеда-людоеда карманы. Мне же попадало, что сквозь пальцы протечет…

– Что?! – воскликнул Захар грозно. – Ты за кого меня принимаешь, козявка! Убью!

Они стояли друг против друга, готовые сцепиться, но тут из лавы их позвал Полевода.

– Запомни, птаха, таких слов Кавун не прощает. – И первый полез в лаву.

Полевода работал в паре с Кубарем. Он первый взялся за молоток, Костя крепил. Работал голый до пояса, лишь изредка выключая отбойный не больше чем на минуту, чтоб привычным слухом определить, как идут дела у остальных. Прошел час, настало время меняться. Кубарь подполз к Полеводе, похлопал его по разгоряченной, окаменевшей от напряжения спине: мол, давай сюда молоток, берись крепить. Дмитрий взглянул на него, улыбнулся, словно сказал напарнику: уж очень хорошо у меня идет, не мешай, делай свое. Полевода действительно ловко орудовал молотком. Костя едва успевал крепить за ним. Прошло два с лишним часа, а Дмитрий работал без передышки. И только когда был подрублен весь уступ сверху донизу, выключил воздух и, опираясь о стойки, полез наверх, чтобы начать очередную зарубку. Кубарь провел по его спине ладонью и удивился:

– Да ты что, двужильный сегодня? На тебе ни росинки пота.

– Я потею только за едой, Костя, – отшутился Дмитрий и попросил: – Дай еще одну полоску срезать.

Кубарь решительно ухватился за молоток.

– Чокнулся человек! Порядок нарушаешь, а еще бригадир.

Полевода нехотя отдал ему отбойный. Но спустя час снова завладел молотком и уже не выпускал из рук.

К концу смены всем стало известно, какую небывалую добычу дал Полевода со своим напарником. Она почти на четыре тонны превышала обычную норму.

Когда шли по штреку, Прудник громко, чтоб все слышали, сказал:

– Зря ты, бригадир, не вызвал нашего короля на бой, посмотрел бы, кто пупок надорвал.

Все рассмеялись. Кавун огрызнулся:

– Мелкота. Запустили один мыльный пузырь и торжествуют. А Кавун в пузыри не играет.

Полевода надеялся, что это поражение хоть немного охладит Кавуна, заставит задуматься, что и другие могут работать не хуже. Но выходит, не ту стрелку он перевел, нужно искать другой путь…

Кубарь придержал Полеводу за руку, и они немного отстали.

– Скажи, Митяй, какая тебя сегодня муха укусила, – по-дружески спросил он, – чистый циркач.

– Ты цветы любишь собирать? – словно не расслышав его слов, в свою очередь спросил Дмитрий.

– Я не девчонка, – даже обиделся Костя.

– Напрасно, – пожурил его Полевода, – а я люблю за цветами ходить. И Павлик любит, – вспомнил он разговор с Прудником о цветах. – День бродил бы по степи…

Костя догадывался, что Дмитрий думает сейчас не о цветах, о чем-то другом, более серьезном, и промолчал.

– Завтра мы пойдем за цветами, – задумчиво сказал Дмитрий.

– Какие сейчас цветы? – удивился Костя.

– Подснежники.

– А кто это «мы»?

Полевода на ходу крепко сжал друга за плечо.

– Ирина приехала?.. И надолго?

– Не знаю, – неопределенно ответил Дмитрий.

– Теперь все ясно, – улыбнулся Костя.

Дальше шли молча.

II

Вечером Полевода подошел к дому Звонцовых. Положив руку на холодную скобу, задержался у калитки. Слышно было, как у придорожной канавы, схваченный легким морозцем, словно засыпая, бормотал ручей. Сегодня весь день весенние потоки, ослепительно сверкая в ярких лучах мартовского солнца, с веселым шумом неслись по улицам поселка. Весна! До этого она подступала робко, неуверенно. Порой было похоже, что вот-вот полетит непрошеный снежок и опять вокруг станет белым-бело. Но сегодня весь день светило солнце, неумолчно пели птицы.

Для Полеводы весна была особенно желанной еще и потому, что приехала Ирина. Задержись ее приезд, и весна, был уверен он, тоже задержалась бы, не пришла в этот день.

Сквозь глухие ставни дома Звонцовых кое-где тонко просачивался желтоватый свет. Полевода прислушался. «Неужели опоздал? А может, у Звонцовых никого нет дома и никто его не ждет?..»

Не успел Дмитрий подумать об этом, как почувствовал: железная скоба, на которой лежала его рука, вздрогнула, калитка протяжно заскрипела и медленно открылась.

– Что же ты не заходишь, Митя? – услышал знакомый голос. – Здравствуй.

– Здравствуй, – эхом откликнулся он и протянул руку. Ирина взяла ее в свои, словно хотела согреть. Дмитрий долгим взглядом посмотрел в лицо, освещенное фонарем. Она! Такая же! Только в блестящих, подернутых влагой глазах было что-то новое. И руки огрубели. Но все это теперь не имело значения. Главное, что она была здесь, рядом с ним. И это было ему бесконечно дорого.

Полевода вернулся, чтобы закрыть за собой калитку, и тотчас услышал строгий окрик Ирины:

– Атаман, не смей!

Лязгнув скобой, Дмитрий обернулся. Смиренно опустив голову, у ног Ирины лежал огромный пес, лениво подметая распущенным хвостом землю. Неужели это тот самый Атаман, которого он уже не считал живым?

Потянулся рукой к собаке, чтобы погладить, но Ирина остановила его:

– А вдруг он не забыл старой обиды? – И приказала: – Пошел на место, Атаман!

Пес поднялся и понуро поплелся за угол дома.

Сквозь ставни донеслись звуки джаза, Ирина вздрогнула и невольно ухватилась за руку Дмитрия.

– Понимаешь, Митя, – тихо начала она, будто оправдываясь, – как-то нехорошо получилось. – Она отпустила его локоть, но с места не сошла. – Когда я пригласила тебя, Эдька сказал мне, что соберется хорошая компания, весело проведем время. Я думала, придут ребята с шахты – ведь он там теперь работает. А вышло наоборот: собрались старые дружки…

Чтобы успокоить девушку, Дмитрий взял ее за руку и снова ощутил грубоватую кожу ладони.

– Ты бы посмотрел, Митя, как он нарядился – на человека не похож.

Полевода молча слушал, затем осторожно спросил:

– Эдик знает, что ты меня пригласила?

– А как же! – удивилась она. – Он несколько раз спрашивал, придешь ли ты на вечеринку.

– А пианино у вас сохранилось?

– Конечно. Я даже мастера вчера приглашала, чтоб настроил… для тебя.

Дверь в сенях распахнулась. На пороге показался Пышка. Длинная черная тень от него упала через весь двор и, переломившись на высоком заборе, исчезла в темноте.

– Ирен, где ты там застряла?!

– Иду, иду, – откликнулась она и, подхватив Дмитрия под руку, увлекла за собой.

В большой комнате с громоздкой старинной мебелью Полевода увидел приумолкших парней и девушек. Некоторых из них он знал по школе, но давно не видел. Все смотрели на него как на незнакомого.

Вошел Пышка и разрядил обстановку: громко хлопая в ладоши, он торжественно объявил:

– Друзья, прошу любить и жаловать дружка моей сестры, – и низко в пояс поклонился Полеводе. Все вразнобой весело зааплодировали.

Пышка подошел к радиоле, и комнату заполнили тоскующие звуки какого-то инструмента. Прежде чем начать танец, все парни, точно по уговору, закурили, затем навалились руками на хрупкие плечи своих безропотных партнерш. Полевода невольно улыбнулся. Ирина заметила его улыбку, спросила:

– Тебе нравится?

– Что нравится?

– Вся эта вакханалия.

– Интересно… Будто во что-то играют.

– Играют в чужую нелепую жизнь, – сказала она с горечью.

В радиоле меняли пластинки, а пары не менялись. Ирина и Дмитрий отчужденно стояли у двери. О них, казалось, забыли. Дмитрий решил, что самое лучшее будет уйти. Момент был как раз подходящий. Но Эдик выключил радиолу и громко объявил:

– А теперь перейдем ко второй части нашей программы: послушаем пианиста. Мы так давно не слышали игры нашего школьного маэстро.

На этот раз не аплодировали. Все парами разошлись по углам, о чем-то негромко переговариваясь. Ирина сжала локоть Дмитрия.

– И ты согласишься играть… для них?

Ее глаза глядели на него с тревогой. Но на душе у Дмитрия было легко. Он ласково посмотрел на девушку и сказал:

– Не для них, а для тебя хочу играть, Ира.

– Не надо, они тебя осмеют…

Дмитрий наклонился к ней.

– А мне наплевать на них, была бы ты довольна.

Он подошел к пианино и одним пальцем начал выстукивать «чижика». Гости рассмеялись. Лицо Ирины запылало, случилось то, чего она больше всего опасалась: Митю подняли на смех. Но, к ее удивлению, Дмитрий все еще продолжал играть «чижика», ни на кого не обращая внимания. Закончив, он сказал, улыбаясь:

– Это я для них, а теперь для тебя, для нас…

Дмитрий придвинул стул, уселся поудобнее, легко и быстро пробежал пальцами по клавишам, рождая удивительно чистые, как родниковые струи, звуки. И вот полилась знакомая, волнующая мелодия вальса. В комнате притихли. Ирина смотрела на Дмитрия, и радостная улыбка пробежала по его лицу. Закончив один вальс, Дмитрий заиграл другой. Ирина подошла к знакомой девушке.

– Пойдем потанцуем, Галя.

И они легко закружились по комнате. Вскоре начали танцевать и другие. Только Пышка не отходил от радиолы. Озабоченный и скучный, он делал вид, что внимательно слушает игру Дмитрия. Радостно-возбужденная Ирина хотела было закружить его в танце, но он увернулся от нее и громко захлопал в ладоши. Руки Дмитрия замерли на клавишах.

– А теперь прошу к столу.

Все дружно зааплодировали. Ирина подошла к Дмитрию. Она заметила на его высоком лбу капельки пота и поняла, что во время игры он тоже сильно волновался.

– Какой ты молодец, Митенька, – тихо проговорила она. – Ты так чудесно играл…

– Это для тебя, Ира, – со счастливой улыбкой сказал Полевода.

– Спасибо, – чуть слышно проговорила она.

Стол накрыли в смежной комнате. Он был уставлен разными бутылками, а на закуску – одни конфеты да яблоки. Эдик разлил вино по бокалам, гости выпили. Выпили без тостов, не прикоснувшись к закуске. Дмитрий внимательно осмотрел собравшихся и с трудом узнал некоторых. Здесь был Галкин, высокий долговязый парень в зеленом берете; была Светлана Саурова, кругленькая, тонкобровая девушка с высоко взбитыми золотистыми волосами и увесистыми позолоченными серьгами в ушах. Был здесь и Геннадий, единственный сын банщицы Марфы Беликовой, пожилой вдовы. Одет он был с такой же претензией на западную моду, как и остальные.

Дмитрий подошел к нему.

– Ну как жизнь, Генка?

Тот, подогретый выпитым вином, посмотрел на Полеводу маслеными глазками и улыбнулся.

– Узнал все же. А я думал – не желаешь знаться. Живу – не тужу, как видишь.

– Где работаешь?

– Пока нигде. В институт не пошел, а работа по душе никак не подвернется.

– А на какие средства живешь?

Парень с недоумением посмотрел на Дмитрия.

– У меня же мать работает. Ты разве не знаешь?

Дмитрию хотелось развернуться и залепить в нахальную рожу, но сдержался, только спросил:

– Не стыдно на шее матери сидеть?

– А чего же совеститься. Не чужой она мне человек – родная мать. Начну работать – за все с лихвой расквитаюсь…

Снова начались танцы. Ирина и Дмитрий незаметно выскользнули во двор. Где-то в саду тявкнул Атаман, подбежал к Ирине, потерся о ноги. До самой калитки пес плелся позади, благодушно помахивая хвостом.

– Кажется, Атаман начинает забывать обиду, – сказала Ирина.

– Думаю, что это будет не по душе Эдику.

Они долго шли молча. Ночь была звездная, ясная. Первые свежие тропки просохли от легкого морозца, и под ногами приятно пружинило.

– Рассказала бы, как живешь, как учишься, – осторожно сказал Дмитрий.

– Да что рассказывать, – не сразу заговорила Ирина, – у студентов жизнь известно какая: лекции, учебники, практика… А что у тебя нового?

– Готовлюсь в заочный. В этом году непременно поступлю.

– Правильно сделаешь, – сказала Ирина задумчиво.

– Раньше ты, кажется, не одобряла моего намерения учиться заочно?

– Тогда я еще многого не понимала… – призналась она.

Дмитрий почувствовал, как его захлестнула волна нежности. Привлек Ирину к себе, крепко поцеловал в полуоткрытые губы и отпустил. Она взглянула на него и отвернулась. Он подумал, что сейчас она скажет, как тогда, в парке: «Это ты зря, Митя. Ведь мы еще не знаем, любим ли друг друга». Но она промолчала.

– Ты мне так и не сказала, надолго ли приехала? – после продолжительного молчания спросил Дмитрий.

– Послезавтра надо уезжать.

– Так скоро? Ведь каникулы еще не кончились.

– Но я отпросилась на три дня. Больше не дали. У нас скоростная стройка…

– Какая стройка? – удивленно спросил Дмитрий.

Ирина опять умолкла, опустила глаза, затем, будто на что-то отваживаясь, открытым взглядом посмотрела на него.

– Ты знаешь, Митя, я тебя немножко обманула.

– Как это обманула?

– А так, обманула, и все, – губы ее чуть дрогнули в затаенной улыбке. – Не догадываешься? Я ведь не учусь на стационаре, а работаю бетонщицей на стройке. Понятно?

– Вот это здорово! – удивился Дмитрий. Теперь ему стало ясно, почему у нее такие жесткие ладони.

– Работаю и учусь на вечернем, – продолжала Ирина. – Только ты, пожалуйста, не рассказывай нашим, а то они засыпят меня упреками, почему, дескать, сразу не написала, что не прошла на стационар, зачем устроилась на «грязную» работу. А что мне было делать? Домой ехать и сидеть, как красна девица в тереме? Уж я как-нибудь сама обо всем расскажу…

Они долго бродили по главной улице, а когда вернулись к дому Звонцовых, за ставнями было тихо. Видимо, Пышкина компания разошлась.

Прощаясь, Дмитрий сказал:

– Завтра пойдем в степь за подснежниками, хорошо?

– Хорошо. Но, наверное, они еще не расцвели.

– И Павлика пригласим, – Дмитрий уже рассказал Ирине о Ларисе, о том, что она лежит в больнице и Павлик давно мечтает подарить ей цветы.

– Мы нарвем ей вот такой букет, – негромко воскликнула Ирина и широко развела руки. – Лариса сразу выздоровеет, цветы помогают, это я точно знаю.

Когда Ирина открыла калитку, со двора выскочил Атаман и бросился к Дмитрию.

– Атаман! – испуганно вскрикнула она. Но пес даже не повернул головы, подбежал к Дмитрию, остановился и завилял хвостом. Дмитрий погладил его, приговаривая:

– Мир, мир, дорогой…

Возвращаясь домой, Дмитрий вспоминал, как еще в школе они ходили в степь каждую весну, когда пригреет солнце и зазвенят первые ручьи. Она широко открывалась сразу же за шахтным поселком, за терриконом. Из глубоких оврагов, с голых перелесков, разбросанных в степи, где еще лежал почерневший от угольной пыли ноздреватый снег, тянет острым холодком. Но на солнце уже пробивается ярко-зеленая травка. И хрупкие синеглазые создания, озябшие под снегом, жадно тянутся к теплу. Кажется, со всей степи они сбегаются на отогретую солнечную сторону косогоров.

Как-то по дороге домой, нарвав полные руки цветов, они заспорили с Ириной, чем пахнут подснежники. Он доказывал, что пахнут они талым снегом.

– А чем пахнет снег? – с озорной улыбкой спросила она.

Дмитрий не нашелся, что ответить.

– Подснежники пахнут весной, чтоб ты знал, – торжествующе сказала Ирина.

Он не стал ей возражать, так как не хотел признаться, что они пахнут ее шелковистыми волосами. Поэтому-то он готов был собирать их каждый день и охотно пошел бы за ними даже на край света…

Однако на этот раз Дмитрию не довелось побывать в степи.