Текст книги "Еще шла война"
Автор книги: Петр Чебалин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)
Еще шла война
В ПОТОКЕ ЖИЗНИ
К 70-летию автора
Трудовая деятельность Петра Чебалина началась на Константиновском стекольном заводе в Донбассе. Рабочая среда благотворно влияла на формирование сознания будущего писателя: на заводе он пробует свои силы в литературе, становится редактором стенгазеты, здесь его принимают в ряды Коммунистической партии. Вскоре П. Чебалин едет в Артемовск на конференцию писателей-«забойцев», где знакомится с Павлом Беспощадным, Юрием Черным-Диденко, Петром Северовым, Юрием Черкасским, Костей Герасименко. А такие «забойцы», как Борис Горбатов, Владимир Сосюра, Михаил Слонимский, в то время уже вышли на просторы всесоюзной литературы.
В 1930 году городская партийная конференция посылает молодого коммуниста Петра Чебалина в числе двадцатипятитысячников для проведения коллективизации. Село Белая Гора на Луганщине, комсомольская коммуна, незабываемые дни, до краев наполненные тревогой, опасностью, борьбой с кулачеством, волнующие впечатления – все это дало материал свежий, неповторимо своеобразный для рассказов, вошедших в первую книгу П. Чебалина – «На землі» («На переломе»). Она была издана в Харькове на украинском языке в 1931 году. Ее автору тогда исполнилось двадцать два года.
С тех пор минуло более сорока лет. Теперь Петр Львович Чебалин уже автор около тридцати сборников рассказов, очерков, повестей, многоплановых романов: «Черноокая, чернобровая», «Еще шла война», «Верность». Он прочно связал свою писательскую деятельность с жизнью Донбасса, его славными неутомимыми тружениками-шахтерами.
Тематические горизонты писателя широки, они охватывают самые разнообразные явления современной действительности. Здесь и изображение героической борьбы советского народа с фашистскими захватчиками, и взволнованные рассказы о восстановлении разрушенного гитлеровцами Донбасса, и глубокие раздумья о содружестве людей науки, искусства и производства, и правдивые картины жизни колхозного села.
Петр Чебалин – вдумчивый и жадный ко всему новому художник. У него богатый жизненный опыт, который удачно сочетается с умением просто и убедительно рассказать о том, как преображается и обновляется земля донецкая руками ее тружеников.
П. Чебалин хорошо известен как автор интересных документальных произведений, в которых художественный вымысел органически сочетается со строгим фактическим материалом, где героями являются новаторы шахтерского труда: Иван Валигура, Петр Заварза, Иван Бридько и другие. Эти произведения неоднократно переиздавались не только у нас, но и в Польше, Болгарии, Чехословакии.
Радость жизни и расцвет творческих сил в стране, новое коммунистическое отношение советского человека к труду, человека великой цели с его борьбой со старым, отживающим – вот главная тема произведений П. Чебалина, героем которых является наш современник с его высоким интеллектом и душевным богатством.
В 1950 году вышел один из самых заметных, в сравнении с предыдущими, сборник рассказов Петра Чебалина «Светлой дорогой». Здесь шесть небольших рассказов, разнообразных своим содержанием, но объединенных одной общей идеей, выраженной в самом названии книжки: перед героями книжки – шахтерами, металлургами, колхозниками – лежит широкая и светлая дорога прекрасной советской действительности.
Сборник открывается рассказом «Светлой дорогой», суть которого заключена в замечательных словах А. К. Тимирязева: «Наука должна сойти со своего пьедестала и заговорить языком народа».
…В новом просторном клубе собираются колхозники окрестных сел, чтобы послушать знаменитого бригадира полеводческой бригады Галину Бойко об опыте борьбы за достижение высоких урожаев. Жажда знаний, стремление ко всему новому, передовому, желание помочь соседу, поделиться с ним своим опытом – вот характерные черты людей, изображенных в рассказе.
Старый колхозник Василий Никитич приехал в Донбасс, где вот уже два года на шахте работает его сын Захар («Хлеб»). Хорошо ли устроился сын, пользуется ли уважением у людей – думает отец. Писатель умеет точно, хотя и скупо, нарисовать картину послевоенного возрождения страны.
Безгранична наша Родина. Просторы ее необозримы. Но куда бы ни приехал советский человек – всюду он дома, всюду его встречают с любовью и радостью. «Трудовому человеку у нас всюду хорошо», – убеждается Василий Никитич. А еще убеждается в том, что он, колхозник, и его сын шахтер делают одно общегосударственное дело – одинаково ценный хлеб добывают: хлеб для питания людей, а для промышленности – уголь.
В рассказе «Соседи» хорошо раскрыта идея дружбы, взаимопомощи, взаимопонимания между советскими людьми, прославляются высокие идеалы коммунистической нравственности, которая объединяет и возвышает наших колхозников.
Значительных успехов достигает Петр Чебалин в тех случаях, когда внимательно прислушивается к властному голосу жизни, когда вдумчиво отбирает факты и события. К сожалению, писатель в некоторых своих рассказах отходит от правды жизни, подменяя ее надуманными, нереальными конфликтами и ситуациями. В этом смысле характерен рассказ «Дело чести». Все здесь выглядит случайным, логически немотивированным, надуманным. Вместо живых людей вышли бледные схемы, духовно обедненные, обескровленные. Это произошло потому, что писатель отошел от жизненной правды и стал на путь ложного конфликта. Идейная несостоятельность неминуемо влечет за собой художественную невыразительность, которая прежде всего сказывается на языке рассказа. «Язык – это материал, из которого делают стихи, рассказы, романы. Из плохого материала хорошей вещи не сделаешь», – говорил М. Горький. П. Чебалин недостаточно поработал над языковым материалом, и это привело к повторам, употреблению серых, захватанных эпитетов, сравнений.
Вдумчивый и требовательный художник П. Чебалин в последующих своих произведениях приложил немало усилий, чтобы избежать подобных языковых и стилистических погрешностей. И не безуспешно. Об этом свидетельствуют его новые книжки: «Весна идет» (1952), «Хозяева недр» (1954), «Дорогой героя», «Шахтер – это звучит гордо» (1957), «Хорошие люди» (1958), «Трудный перевал», «На дела хорошие» (1960), «Гордая любовь» (1962) и другие.
В общем творческом потоке П. Чебалина рассказы выделяются своей яркостью. И это естественно, потому что для писателя «малая проза» – одна из наиболее удобных форм непосредственного и быстрого отклика на актуальнейшие явления действительности.
К лучшим рассказам Петра Чебалина относятся те, которые взволнованно и ярко повествуют о трудных солдатских буднях, великих испытаниях, выпавших на долю советского народа, о том, как рождалась и крепла вера в победу над фашистскими захватчиками.
Писатель-фронтовик (в годы Великой Отечественной войны Петр Чебалин командовал пулеметным расчетом и прошел фронтовыми дорогами от Днепра до Одера) рассказывает о том, что видел собственными глазами, пережил и прочувствовал. Отсюда идет удивительная достоверность, в которой исключено даже малейшее отступление от правды («Автоматчик Корней», «Привязался», «Шумел камыш», «Расстрелянная яблоня» и другие).
Один из рассказов П. Чебалина называется совершенно бесхитростно «На войне как на войне». Если снять кавычки, то сама по себе фраза приобретает смысл будничности, обыденности, непоказности людей и событий. То, что произошло, говорит автор, дело рядовое, ежедневное; бывает хуже, а бывает и лучше, иногда становится ужасно, ну просто невыносимо трудно и страшно, а порою тихо, спокойно: можно письмецо написать, гимнастерку постирать и подштопать, добрую цигарку закурить и повести неторопливый разговор с боевым товарищем. Словом – на войне как на войне. Такое не выдумаешь, потому что сама жизнь далеко сложнее и богаче любого литературного вымысла.
Военная биография писателя определила еще ряд столь же неожиданных и по содержанию и по художественному исполнению рассказов.
«Привязался». Хорошее, емкое слово. В народе говорят: привязался, ну словно малое дитя. Это когда один человек безоговорочно доверяется другому всей душой и следует за ним неотступно, и готов идти за ним в огонь и воду. Раненый санитар Костя Вишняк встречается в медсанбате с другим солдатом – контуженым, оглохшим. Подкрепившись сном и отдохнув, Вишняк зашел в санчасть и заявил о своем твердом решении вернуться в роту. К нему присоединился старый солдат. «Привяжется, скажи на милость», – с неудовольствием подумал Вишняк. Потом случилось страшное: Вишняк в кромешной тьме напоролся на фашистскую засаду, и если бы не помощь опытного бойца, он бы погиб. Старый русский солдат по доброте душевной, по-родительски привязался к Косте и спас ему жизнь.
Здесь речь идет не только о традиционной солдатской взаимовыручке, но и гораздо большем, в широком смысле. О высоких чувствах доброты и нежности, свойственных советским людям, советскому человеку, в каких бы сложных условиях он ни находился. Речь идет о светлом свойстве любви, гуманности, красоты человеческой души.
Известное высказывание Леонида Леонова о том, что каждое произведение должно быть изобретением по форме и откровением по содержанию, в определенной мере относится и к рассказам П. Чебалина, в первую очередь на военную тему – они всегда творческий поиск, углубленный анализ изображаемых явлений, открытие несхожих людей в их похожих судьбах на войне.
Шахтеры – один из самых боевых отрядов рабочего класса, его испытанная гвардия. Глубоко под землей они добывают уголь – этот «настоящий хлеб промышленности», по выражению В. И. Ленина.
Но художественных произведений о горняках написано все еще мало.
Шахтеры в художественной литературе – тема действительно неисчерпаемая, она всегда прекрасна и волнующа своим содержанием, идейной насыщенностью, богатством и разнообразием образов, жизнеутверждающей силой характера. Поэтому появление нового произведения Петра Чебалина о шахтостроителях не может не радовать читателя. Речь идет о романе «Черноокая, чернобровая» («Донбас», 1964). П. Чебалин стремится показать, как глубоко утвердились в нашей жизни социалистические отношения, в художественных образах раскрыть новаторство в труде как выражение творческой энергии народа, вдохновенно строящего коммунизм.
Во время обсуждения украинской прозы в Москве Борис Галин, положительно оценивая этот роман, сделал писателю серьезный упрек за отсутствие в нем главного, центрального героя. С точки зрения традиционных форм классического романа с его стройной, строгой композицией, где все вращается вокруг событий и явлений, связанных с отдельной личностью, утверждение Б. Галина в какой-то степени правильно. В романе «Черноокая, чернобровая» действительно нет такого персонажа, который был бы центром всего изображенного писателем, нес бы если не всю, то основную композиционную нагрузку. Но это совсем не значит, что в произведении нет главного героя, которому автор отдавал бы преимущества перед другими, обрисовывал его с большей глубиной. Так, например, Дуся Донцова, которой автор откровенно любуется, нарисована гораздо ярче, сильнее всех других персонажей. Ради нее, ее красоты и необыкновенной судьбы, а мысль об этом сама напрашивается, роман назван «Черноокая, чернобровая». Однако и не она главный герой романа.
Главным героем произведения П. Чебалина является коллектив с его всепобеждающей силой. Коллектив шахтопроходчиков, для которого труд стал творчеством, радостью деяния на благо Родины. Изображается будничная жизнь, простые люди с их заботами, радостями и неудачами. Именно эта на первый взгляд неприметная будничность показана писателем во всей своей героичности, весомости, возвышенности.
Героика труда – главная, центральная идея произведения. Проявление героического в труде – это кульминационные, наиболее напряженные моменты композиции романа. В эпизодах, рисующих борьбу с необычным ливнем, угрожающим затопить и разрушить все созданное с таким трудом, в картинах, изображающих поединок с плывуном, который появился в шахтном стволе, и других с наибольшей силой и убедительностью раскрывается мужество, несгибаемая воля, сплоченность, братская солидарность рабочего коллектива. Эти и подобные им картины и эпизоды – убедительное свидетельство того, что центральным героем романа «Черноокая, чернобровая» является коллектив, а не отдельная личность. Это вполне правомерно и оправдано материалом произведения, его темой, построением, поставленными в нем огромными задачами, решение которых под силу лишь организованному коллективу. Таким образом, винить писателя за отсутствие в романе главного, центрального героя, по нашему мнению, не следует.
«Черноокая, чернобровая» – первое многоплановое эпическое произведение Петра Чебалина. Это, естественно, не могло не сказаться на его композиции, общем построении.
Действие романа развертывается на «производственной площадке» шахтостроителей. Именно здесь происходят острые столкновения интересов, симпатий и антипатий людей, разных по своим убеждениям, взглядам, стремлениям.
Автор стремится показать своих героев во всей их духовной сложности. И в этом одна из положительных сторон романа. Однако писателю не всегда удается добиться органического слияния личного и общественного в жизни персонажей. Собственно, это и является причиной композиционных перебоев, когда сюжетные узлы работают вхолостую, появляются эпизоды и сцены, которые в общем плане не только не играют положительной роли, а, наоборот, тормозят развитие действия. Кроме того, это приводит также к стихийным, ничем не мотивированным появлениям и исчезновениям отдельных действующих лиц и даже целых картин. Вполне понятно, что такая эпизодичность, быстротекучесть образов не идет на пользу произведения.
Попутно следует отметить еще и такую манеру Чебалина-художника. Он считает нужным время от времени совершать своеобразное отступление – экскурсы в прошлое жизни своих героев. Часто в этом нет никакой необходимости, ибо читатель уже успел все узнать о них. Так приемом ретроспекции повествуется о том, как Лиля Ласточкина ехала на стройку, рассказывается история первой любви Кати Переборы. Часто повторяющийся подобный прием характеристики персонажей разрушает сюжетную ткань произведения.
И все же несмотря на указанные просчеты, роман «Черноокая, чернобровая» свидетельствует о несомненном творческом росте писателя, совершенствовании его художественного мастерства. В создании правдивых образов, в изображении нашей бурной действительности с партийных, жизнеутверждающих позиций – одна из главных заслуг Петра Чебалина. Автор умеет раскрыть душевное состояние своих героев, психологически обосновать их действия и настроения. Это уменье обнаруживается и при изображении трудовых процессов, и в передаче самых интимных чувств.
В романе «Черноокая, чернобровая» ясно слышится авторское восхищение талантливостью своих героев, их неисчерпаемым творческим богатством. Они работают много, настойчиво, неустанно. Труд им приносит огромную радость, глубокое душевное удовлетворение и вдохновение. Писатель умеет поэтизировать труд, возносить его в степень героизма.
Вот один из эпизодов. Случилось несчастье: на самой верхушке мачты заело стальной трос. Выход был один – забраться на вершину стрелы и исправить повреждение.
«…По длинной, взмывшей в небо металлической стреле, как по лестнице, медленно переставляя ноги, взбиралась крановщица. Отчаянный ветер остервенело трепал красную косынку у нее на голове, с маху бил в лицо. Она то и дело отворачивалась, но не уступала, шаг за шагом поднималась вверх.
– То правда, она с ума тронулась, Братов! – громко и испуганно крикнул Микола Луговиченко…
…Все вдруг увидели, как ветер сорвал с головы крановщицы красную косынку и, точно кусок пламени, оторвавшегося от зарева большого пожара, понес, переворачивая, далеко за строительную площадку…
…Тем временем крановщица приблизилась к самой верхушке стрелы и принялась орудовать плоскогубцами, время от времени постукивая молотком…»
В этом отрывке чувствуется большая эмоциональная сила в изображении героического трудового поступка. В романе нет «идеальных», отшлифованных со всех сторон, будто морской голыш, героев. Такой реалистический подход к изображению действительности исключает схему, при которой сразу становится ясным деление персонажей на положительных и отрицательных.
В языковом отношении роман П. Чебалина выгодно отличается от всех предыдущих произведений. Здесь весело журчит и плещется чистая струя украинского ручейка. И это закономерно, потому что герои прибыли в Донбасс из Полтавщины, Закарпатья и привезли с собою образы, интонации, все особенности живой украинской речи. Широкое и уместное использование народных пословиц и поговорок украшает и обогащает язык романа.
Возрождению Донбасса из руин и пепла после его освобождения от немецко-фашистских оккупантов посвящен роман Петра Чебалина «Еще шла война» («Донбас», 1970). Это был сложный и трудный период в жизни славных донецких тружеников, когда еще продолжалась война и в шахтерских поселках остались лишь женщины, старики да пришедшие из госпиталей инвалиды. Писатель правдиво и убедительно изображает мужественный труд женщин-горнячек, художественно мотивированно раскрывает сложные повороты человеческих судеб – ведь война оставила шрамы и в людских душах. Отсюда идет многостороннее переплетение сюжетных видов и линий. Наиболее ярко и полно выписаны образы кузнеца Недбайло, инженера Кругловой, десятника Шугая. Несомненной удачей автора является образ Сергея Королева. Человек сильного характера, неподкупный, правдивый, благородный в своих решениях и действиях, Королев олицетворяет собою партийного руководителя, способного возглавить трудовой энтузиазм рабочего коллектива. К сожалению, роман «Еще шла война» композиционно не собран, он перенаселен героями, многие из которых просто не запоминаются, так как не играют никакой роли в происходящих событиях.
Петр Чебалин предан раз и навсегда избранной теме – его новый роман «Верность» («Донбас», 1978) также посвящен славной гвардии рабочего класса – шахтерам, их жизни, чаяниям, стремлениям, трудовым свершениям. Автор раскрывает богатый и сложный духовный мир своих героев – наших современников: ответственного работника министерства Василия Вечеренко и его брата бригадира шахты «Чайкино» Сергея, секретаря парткома Курбатова и директора шахты Алышева, профессора Минаева и цветовода Репки, звеньевого Мусы Бактурова и начальника участка Загулы.
Сергей Вечеренко, возвратясь из командировки, утром приходит на родную шахту. «Уже с первой минуты Сергей вошел в этот открытый шумный мир легко и свободно, будто не уезжал никуда», – читаем в романе. Так, с радостным ощущением счастья, можно прийти только к близким, дорогим товарищам по труду. Здесь все родное, милое сердцу писателя: и люди, и узнаваемые, неброские, но такие неповторимые картины донецкой природы, и тот высоконравственный мир, в котором живут его герои. Эта открытая сопричастность автора к изображаемому делает его новый роман интересным, значительным по содержанию.
Совершенствуя свое писательское мастерство, Петр Чебалин художнически постигает все новые и новые глубины бурного потока жизни.
Константин СПАСЕНКО.
ЕЩЕ ШЛА ВОЙНА
Роман
Часть первая
…Да разве об этом расскажешь,
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!
М. Исаковский
ГЛАВА ПЕРВАЯ
I
На рассвете полевые орудия открыли ураганный огонь по увалистому берегу, поросшему зеленым щетинистым ельником. В воздух взлетали космато-черные столбы. А через час лава за лавой ударные соединения форсировали реку и ворвались в село Луговое. Бордовое, без лучей, солнце тяжело вставало в густой бурой пыли, в смрадном клубящемся дыму полыхающих дворов.
К крайней хате с пятнистыми от пуль и осколков стенами подкатил запыленный «виллис». Из него выскочил полковой комиссар. Он помог выйти из машины политруку с подвязанной рукой. Комиссар бережно взял его под локоть и не спеша повел через поваленные ворота во двор. Из раскрытой двери густо пахнуло залежалой пылью и плесенью – застойным воздухом давно покинутого жилья.
Комиссар усадил раненого на длинную скамью, закурил трубку и, вышагивая по комнате, спросил:
– Знаешь, чья эта хата, Королев?
Тот отрицательно вяло качнул головой.
– Выходит, хоромина эта тебе не знакома, – словно с сожалением сказал комиссар и пояснил: – Председатель колхоза здесь обитал, Горб Ничипор Иванович. Фамилия, надеюсь, тебе знакома.
Королев действительно что-то слыхал об этом человеке, и, возможно, ему приходилось встречаться с ним, но не поднял головы и не отозвался. Было не до какого-то там Ничипора Ивановича: саднящая боль мешала не то что говорить, даже думать. А комиссар, казалось, воодушевленный воспоминаниями, увлеченно рассказывал:
– В Луговом я частенько бывал. Люди здесь славные и местность красивая. Да и сам председатель – дядька хоть куда! А каких в Луговом выращивали гусей, уток… А кавуны!..
Он говорил, а где-то над крышей с нарастающей стремительностью катился сверлящий рев самолетов и потрясенная взрывами вздрагивала земля.
Комиссар присел на скамью к политруку, сказал:
– Считай, что ты уже дома. Думаю, сегодня к вечеру освободим Красногвардейск, и завтра можешь отправляться на свою шахту.
– Отвоевался, значит, – глухо выговорил Королев. И, с усилием стряхивая усталость и боль, договорил тоскливо, с обидой: – Рана ведь пустяковая, товарищ комиссар. Даже кость не задело…
– Не в ране дело, – спокойно остановил его тот, – не будь на тебе даже царапины, и тогда бы довелось остаться. Надо восстанавливать шахты. Получено указание демобилизовать часть горняков. – И улыбнулся, добавив: – Возможно, на днях и меня разжалуют.
Поднялся, пошел в соседнюю комнату и сразу же вернулся с охапкой тряпья. Вытряхнул из него пыль в сенях, свалил все на железную голую кровать и принялся с солдатской аккуратностью стелить постель.
– Можешь отдыхать до утра.
Подошел к полуразвалившейся печке, взял сапожную щетку и стал начищать порыжелые от пыли сапоги.
– Что же касается твоего «отвоевался» – чистейшая ерунда, – говорил он. – Тебя ждут бои пожарче…
За стеной, с воем перелетев улицу, разорвалась мина.
Комиссар бросил щетку на плиту, оправил гимнастерку.
– Ну, мне пора, – поспешно сказал он, – пиши, как пойдут дела на шахте. Кланяйся близким. Кто-то же, наверно, уцелел…
Обнял, поцеловал и решительно шагнул за порог.
– Берегите себя, – сказал Королев, идя вслед за ним, стараясь, чтоб шаги не отдавались в ране. В сенях остановился, оперся спиной о косяк двери, поморщился от боли. Рана была не опасная, но болела отчаянно. От усилия перебороть боль он ослабел и чуть было не свалился с ног. Словно сквозь тяжелую дремоту услышал, как натужно ноюще взревел «виллис», и вскоре шум мотора начал угасать.
Королев понял, что с этой минуты с фронтом у него все покончено. Острое чувство одиночества и смутной тревоги охватило его. Чтобы немного успокоиться и унять боль, он стал ходить по хате. Заглянул в соседнюю комнату, откуда комиссар принес постель. На глухой, давно беленной стене увидел несколько потускневших семейных фотографий с загнутыми краями. Сдул с одной из них пыль, и на него в упор твердо уставился моложавый, с крепким скуластым лицом дядька в смушковой лихо заломленной папахе. Рядом стояла молодая женщина. Она старалась быть строгой, но ей не удалось сохранить серьезность: уголки губ дрогнули от улыбки, и такими, чуть вздернутыми, они и остались. С другой фотографии пристально смотрели на Королева лет 4—5 мальчик и девочка. За спиной у них, обняв детей за плечи, стояла счастливо улыбающаяся мать…
Покинутых, осиротевших изб Королев встречал на дорогах войны бесчисленное множество, и они всегда вызывали у него гнетущее, тоскливое чувство.
Он вернулся в «свою» комнату, достал из рюкзака кусок сахару, буханку черного затвердевшего хлеба. Такой хлеб без воды не прожуешь. Взял с подоконника примятую с боков алюминиевую кружку, вышел во двор. Шагах в десяти от порога среди вишневых деревьев заметил колодезный сруб. К нему вела давно не хоженная стежка, по краям заросшая кудрявой муравой и мелкой ромашкой. В неглубоком колодце отсвечивала в редких барашковых облаках синева неба. Королев снял с себя поясной ремень, приладил к нему кружку и опустил в пахнувший сыростью и прохладой сруб. Дал наполниться, напился и снова опустил. Бережно, чтоб не расплескать воду, пошел в хату. Поел хлеба с сахаром, макая то и другое в кружку, и, не раздеваясь, лег. Пятнистая поджарая кошка воровато шмыгнула в хату, вскочила на кровать и, мурлыча, стала тереться о ноги.
Кошку надо бы покормить, но он уже не в силах был подняться.
II
Королев обогнул неглубокую степную балку, и, как только выбрался на равнину, перед ним в отдалении среди слитых в одно темно-зеленых куп деревьев показался шахтный террикон. Сергей невольно придержал шаг. С бьющимся сердцем представил себе, как с минуты на минуту появится вагонетка и станет карабкаться вверх по крутому отвалу. Достигнув вершины, вагонетка опрокинется, и до слуха донесется с детства знакомый, стремительно нарастающий шум. Простоял несколько минут, вглядываясь, но вагонетка так и не показалась. И он опять зашагал своей дорогой.
Шел не поспешая. Теперь он видел то, чего когда-то не замечал, проходил мимо. Вдруг останавливался и зачарованно смотрел на алмазно сверкающую росинку в ладошке подорожника. В другое время если бы и заметил, только улыбнулся, теперь же неожиданно наворачивалась слеза. Ему в радость были каждая травинка, каждый куст шиповника и терна. В детстве избегал он эту степь своими ногами, ловил доверчиво кротких ужей и юрких ветвистолапых ящериц. С первым дыханием весны, когда еще в оврагах и глубоких балках темными чугунными плитами лежал ноздреватый снег, и до поздней осени, до морозных утренников, происходили футбольные игры с мальчишками соседних шахт. Границы поля не были ничем обозначены, и мяч можно было гонять по всей степи. Вместо ворот сидели лет пяти-шести пацаны с надвинутыми на глаза затасканными отцовскими кепками. Порой «ворота» то сужались, то расширялись, а иногда и сами вступали в борьбу за мяч.
Дорога привела к знакомому полустанку – в километре от шахтного поселка. Один угол станционного здания был разворочен снарядом. Всюду валялись осколки кирпича и серых бетонных плит, которыми когда-то был вымощен перрон. В дуплистых древних тополях, густо обсаженных гнездами, похожими на взлохмаченные шапки, надрывно горланило воронье. Не успел он приблизиться к станции, как навстречу вышла маленькая, похожая на девочку, с поредевшими седыми волосами, босоногая женщина. Остановилась, пристально молча присмотрелась. Оторопев от неожиданности, замер на месте и Королев. Так они простояли с минуту. Но вот женщина с трудом улыбнулась и, вскинув руки, бросилась к нему.
– Сынку, Митя! – и повисла у него на шее, до несносной боли сжав раненую руку. Но он стерпел.
– Ты один?.. А Микола?.. А батя где же? – она припала головой к его груди, вздрагивая всем телом. Королев осторожно высвободился, вгляделся в ее бескровное лицо с мешочками под глазами. Он с трудом узнал в ней жену крепильщика Агибалова, мать двоих сыновей – Николая и Дмитрия, с которыми когда-то дружил.
– Я не Митя, Марфа Кузьминична, – пересиливая спазм, сказал он, – я Королев, Сергей Королев, помните?..
– Нет, нет, ты мой Митенька… Я сразу тебя узнала. – И опять прижалась к нему, всхлипывая.
Королев не знал, сколько времени они простояли так, пока она опомнилась, вытерла рукой слезы и, судорожно вздохнув, проговорила утомленно, тихо, точно во сне:
– Выходит, ты Аришкин сынок… А я все своих жду.
Постояла с минуту в тяжелом раздумье, собрала пепельные пряди, уложила в тугой узел на затылке, но не сколола его, и волосы опять рассыпались по ее худым плечам. Казалось, она не заметила этого и побрела, ступая загорелыми босыми ногами по избитому перрону.
Королев шел вслед за ней и почему-то все время опасался, что вдруг она обернется и опять бросится к нему, давясь грудными всхлипами.
По обе стороны белесого, наезженного до глянца проселка простирались узкие полоски огородов, поросшие на межах высоким усыхающим бурьяном. Судя по вырванной увядшей ботве, картошка была давно выкопана, и кукурузные початки выломаны задолго до зрелости.
Дом Агибаловых стоял за давным-давно не крашенным палисадником, притихший и как будто нежилой. Побелка на нем облупилась, обнажив дранки, похожие на ребра. Ставни крест-накрест заколочены обаполами.
Женщина скрылась за калиткой, так за всю дорогу не проронив ни слова и ни разу не оглянувшись.
Королев не нашел своего дома на Вишневой улице. На его месте стояла землянка, подслеповато жмурясь единственным оконцем – осколком стекла, вмазанным в стенку. Крыша густо поросла мелкой, мертвенно-бледной лебедой, над ней возвышался выщербленный кусок керамической канализационной трубы. Вишневый сад в разгороженном дворе одичал и сильно поредел. Вдоль улицы, там где когда-то стояли беленькие домики, тянулись черные приземистые халупы. Всюду битый кирпич, кучи сухой штукатурки и глины от поваленных стен.
Сергей постучал в дверь, сколоченную из неоструганных досок. Долго никто не откликался и не отворял ему. Наконец дверь медленно со скрипом открылась, и перед Сергеем предстал плечистый седобородый старик в беспоясной застиранной косоворотке, босой. На обветренном грубом лице его морщины казались шрамами, в тени глазниц от нависших бровей маленькие глаза смотрели остро, настороженно-недоверчиво. Но вот в бороде его прокралась улыбка.
– Служивый, заходи. Давно в моих хоромах живой души не было, – и отстранился, пропуская в землянку нежданного гостя.
Королев, нагнув голову, чтобы не задеть дверную перекладину, в нерешительности переступил порог. В самой землянке он также опасался выпрямиться во весь рост: потолок из сучковатых жердей, кое-как облепленный потрескавшейся глиной, тяжело провисал. Сергей вспомнил о срубленных вишнях в саду и решил, что хозяин употребил их на постройку своей халупы. В ней было не белено, не прибрано. Видать, заботливые женские руки здесь никогда ни к чему не прикасались. На деревянном столе-козлике с широкими щелями меж досок стоял алюминиевый полумисок. В нем плавали ломти черного хлеба, мелко нарезанный зеленый лук. Сергей пожалел, что оторвал человека от еды, извинился.
– Тюря – такая еда, что погодит всегда, – отшутился хозяин. Пододвинул гостю табуретку и сам уселся напротив, уложив на коленях большие, жилистые руки.
