Текст книги "Изложение системы мира"

Автор книги: Пьер Лаплас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Эти замечания наводят на мысль исследовать, является ли каталог Птолемея, как это обычно думают, каталогом Гиппарха, приведённым к времени Птолемея с помощью прецессии в l^g за 90 лет; при этом основываются на том, что постоянная ошибка в долготах звёзд этого каталога исчезает, если его относить к времени Гиппарха. Но данное нами объяснение этой ошибки освобождает Птолемея от упрёков в присвоении работы Гиппарха, и, по-видимому, можно ему верить, когда он определённо говорит, что наблюдал звёзды этого каталога, включая даже звёзды шестой величины. Одновременно он замечает, что снова получал положения звёзд, почти совпадающие с положениями, определёнными Гиппархом по отношению к эклиптике, и мы тем более склонны этому верить, потому что Птолемей всё время старается приблизиться к результатам этого великого астронома, который, в самом деле, был более точным наблюдателем.

Птолемей записал в храме Сераписа в Канопе главные элементы своей астрономической системы. Эта система использовалась в течение четырнадцати веков. Даже теперь, когда она полностью отвергнута, «Альмагест», рассматриваемый как хранилище древних наблюдений, является одним из драгоценнейших памятников древности. К несчастью, он содержит лишь небольшое число наблюдений, сделанных до того времени. Автор внёс в него только наблюдения, необходимые ему для установления своих теорий. Поскольку астрономические таблицы были уже составлены, он счёл бесполезным вместе с ними передавать потомкам наблюдения Гиппарха и свои, использованные для их составления. Его примеру последовали арабы и персы. Большие собрания точных наблюдений, собранные исключительно ради них самих и без всякого приложения к теории, принадлежат современной астрономии и являются одним из наилучших средств её усовершенствования.

Птолемей оказал большую услугу географии, собрав все определения долгот и широт известных мест и набросав основы метода проекций для составления географических карт. Он написал трактат по оптике, в котором подробно изложил явление астрономической рефракции. Он также является автором различных работ по музыке, хронологии, гномонике и механике. Такое множество работ по столь различным предметам предполагает обширный ум и обеспечивает ему выдающееся положение в истории науки. Когда его система уступила своё место естественной системе, её автору стали мстить за тот деспотизм, с которым она слишком долго царила в астрономии. Птолемея обвинили в присвоении открытий его предшественников. Но благородная манера, с которой он очень часто цитирует Гиппарха в подтверждение своих теорий, полностью снимает с него эти обвинения. При возрождении наук среди арабов и в Европе эти гипотезы, объединяя в себе притягательность новизны и авторитет старины, были широко приняты умами, жаждущими знания и неожиданно увидевшими в своём распоряжении все достижения древности, полученные путём долгих трудов. Их благодарность слишком высоко подняла Птолемея, которого затем слишком принизили. Его репутация претерпела такую же судьбу, как репутация Аристотеля и Декарта, их ошибки были замечены только после того, как от слепого восхищения перешли к неоправданному пренебрежению, так как даже в науках самые полезные революции не были свободны от страстей и несправедливости.

Глава III ОБ АСТРОНОМИИ С ПТОЛЕМЕЯ ДО ЕЕ ВОЗРОЖДЕНИЯ В ЕВРОПЕ

Работами Птолемея завершается развитие астрономии Александрийской школы. Эта школа существовала ещё пять веков, но последователи Птолемея ограничивались комментированием его работ, ничего не прибавляя к его теориям, и почти все явления, происходившие на небе за время, большее шести столетий, не имели наблюдателей. Рим, долго бывший обителью добродетелей, славы и литературы, не сделал ничего полезного для науки. В этой республике увлечение ораторским искусством и военными доблестями увлекло все умы. Науки, не доставляя никаких преимуществ, находились в пренебрежении среди завоеваний, совершать которые Рим толкало тщеславие, и внутренних раздоров, перешедших в конце концов в гражданские войны, в которых его тревожная свобода погибла и сменилась грозным деспотизмом его императоров. Распад империи, неизбежное следствие её слишком большой протяжённости, привёл её к упадку; и светоч знаний, потушенный нашествиями варваров, зажёгся вновь только у арабов.

Этот народ, экзальтированный фанатизмом новой религии, после того, как его могущество и эта религия распространились на большую часть Земли, едва успев отдохнуть в мире, с жаром отдался наукам. Около середины VIII в. калиф аль-Мансур особенно поощрял астрономию. Но среди арабских правителей, отличавшихся своей любовью к наукам, история упоминает главным образом аль-Мамуна из семьи Абассидов, сына знаменитого Гарун аль-Рашида. Аль-Мамун правил в Багдаде в 814 г. Победив греческого императора Михаила III, он потребовал, как одно из условий мира, чтобы ему передали лучшие книги Греции. «Альмагест» оказался в их числе. Он приказал перевести его и распространил таким образом среди арабов астрономические знания, прославившие Александрийскую школу. Чтобы развить их далее, он пригласил избранных астрономов, которые, сделав большое число астрономических наблюдений, опубликовали новые таблицы Солнца и Луны, более совершенные, чем таблицы Птолемея, и в течение долгого времени известные на Востоке под названием «Исправленных таблиц». В этих таблицах солнечный перигей имеет правильное положение, а уравнение центра Солнца, слишком большое у Гиппарха, приведено к его истинной величине. Но это уточнение сделалось источником ошибок в вычислениях затмений, где годичное движение Луны частично исправляло неточность уравнения центра Солнца, принятого этим астрономом. Продолжительность тропического года точнее, чем у Гиппарха, но всё же слишком коротка, приблизительно на 2 мин. Эта ошибка вызвана тем, что авторы «Исправленных таблиц» сравнивали свои наблюдения с наблюдениями Птолемея. Ошибка была бы близкой к нулю, если бы они для сравнения использовали наблюдения Гиппарха. По этой же причине они несколько преувеличили прецессию равноденствий.

Аль-Мамун повелел в обширной равнине Месопотамии с большой тщательностью измерить земной градус, который оказался равным 200 500 чёрных локтей. Это измерение содержит такую же неопределённость, как и измерение Эратосфена в отношении длины использованной меры. Все эти измерения могли бы нас теперь заинтересовать только возможностью узнать эти меры, но погрешности, сопровождавшие в то время подобные операции, не позволяют извлечь из них эту выгоду, которую могут дать только точные, современные измерения, с помощью которых всегда можно будет восстановить наши меры, если с течением времени их эталоны изменятся.

Поощрение, оказанное астрономии аль-Мамуном и его преемниками, способствовало появлению большого числа очень достойных уважения арабских астрономов, среди которых выдающееся место занимает аль-Батани. Этот арабский принц делал свои наблюдения в Аракте около 880 г. Его трактат «Наука о звёздах» содержит множество интересных наблюдений и главные элементы солнечной и лунной теорий. Они очень мало отличаются от элементов, полученных другими астрономами аль-Мамуна. Его работа долгое время была единственным арабским трудом по астрономии, и ему приписали полезные изменения, внесённые в элементы таблиц Птолемея. Но драгоценный фрагмент, извлечённый из «Астрономии» Ибн-Юнуса и любезно переведённый по моей просьбе г-ном Коссеном, показал нам, что эти изменения были введены авторами «Исправленных таблиц». Кроме того, он дал нам точные и пространные сведения об арабской астрономии. Ибн-Юнус, астроном египетского калифа Хакема, занимался наблюдениями в Каире около 1000 г. Он написал большой труд по астрономии и составил знаменитые на Востоке, благодаря их точности, таблицы небесных движений; эти таблицы, по-видимому, послужили основой таблиц, составленных позже арабами и персами. В этом фрагменте, начиная с века аль-Мансура до времён Ибн-Юнуса, мы видим длинный ряд наблюдений затмений, равноденствий, солнцестояний, соединений планет и покрытий звёзд, наблюдений, очень важных для улучшения астрономических теорий, позволивших узнать вековое уравнение Луны и проливших свет на большие изменения в системе мира. Эти наблюдения составляют лишь малую часть из огромного числа сделанных арабскими астрономами.

Арабы обнаружили неточность птолемеевых наблюдений равноденствий и, сравнив свои наблюдения как между собой, так и с наблюдениями Гиппарха, установили с большой точностью длину года. Длина года, выведенная Ибн-Юнусом, не превышает даже на 13 с нашу, которую она должна была превышать на 5 с. По его работе и по названиям нескольких рукописей, хранящихся в наших библиотеках, можно думать, что арабы специально занимались улучшением астрономических инструментов. Труды, которые они оставили, доказывают, что они считали этот предмет важным, и это обеспечило правильность их наблюдений. Особое внимание они уделяли измерению времени с помощью клепсидр, гигантских солнечных часов и даже по качаниям маятника. Несмотря на это, их наблюдения затмений представляются почти столь же неточными, как наблюдения халдеев и греков, а их наблюдения Солнца и Луны далеки от того, чтобы превзойти наблюдения Гиппарха настолько, чтобы это компенсировало преимущества, даваемые промежутком времени, отделяющим нас от этого великого наблюдателя. Деятельность арабских астрономов, ограничивавшихся наблюдениями, не распространялась на поиски новых неравенств. В этом они ничего не прибавили к гипотезам Птолемея. То живое любопытство, которое привлекает нас к явлениям до тех пор, пока не станут хорошо известными их причины и законы, характеризует лишь современных европейских учёных.

Персы, долгое время подчинённые тем же правителям, что и арабы, и исповедывавшие ту же религию, около середины XI в. сбросили иго калифов. В эту эпоху стараниями астронома Омара Хайама их календарь получил новую форму, основанную на остроумном включении восьми високосных годов в 33-летний период, включении, которое в конце прошлого века Доминико Кассини предложил как более точное и простое, чем григорианское, не ведая, что персы уже давно его применяли. В XIII в. Хулагу, один из их властителей, собрал в Мараге наиболее образованных астрономов и приказал построить там великолепную обсерваторию, директором которой назначил Насирэддина. Но ни один правитель из этой нации не отличался такой страстью к астрономии, как Улугбек, которого надо отнести к числу наиболее великих наблюдателей. Он сам составил в Самарканде, столице его государства, новый каталог звёзд и самые лучшие астрономические таблицы из всех, составленных до Тихо Браге. В 1437 г. с помощью огромного инструмента он измерил наклонность эклиптики. И его результат после учёта влияния рефракции и исправления ошибочно внесённого параллакса дал эту наклонность, большую, чем в начале нашего века, что подтверждает её последовательное уменьшение.

Летописи Китая дали нам самые древние астрономические наблюдения. А двадцатью четырьмя веками позднее они же дают нам наиболее точные наблюдения, какие были сделаны до возрождения астрономии и даже до применения телескопов с квадрантами. Мы видели, что астрономический год в Китае начинался с зимнего солнцестояния и что для установления его начала наблюдали полуденные тени гномона около солнцестояний.

Гобиль, один из наиболее знающих и рассудительных иезуитских миссионеров, посланных в эту империю, познакомил нас с рядом наблюдений такого рода, продолжавшихся с 1100 г. до н.э. по 1280 г. н.э. Они с очевидностью указывают на уменьшение наклонности эклиптики, которое в этом длинном интервале было равно одной тысячной окружности. Цзу Чун-чжи, один из наиболее искусных китайских астрономов, сравнивая наблюдения, сделанные им в Нанкине в 461 г., с теми, которые были сделаны в Лояне в 173 г., определил величину тропического года более точно, чем это сделали греки и даже астрономы аль-Мамуна. Оп нашёл его равным 365.24282 суток, почти таким же, как Коперник. В то время как Хулагу способствовал процветанию астрономии в Персии, его брат Хубилай, основавший в 1271 г. династию Юань, оказывал такое же покровительство астрономии в Китае. Он назначил главой математической коллегии Го Шоуцзина, первого из китайских астрономов. Этот великий наблюдатель приказал сделать гораздо более точные инструменты, чем те, которые были в употреблении до него. Самым ценным из них был гномон в 40 китайских футов, оканчивавшийся медной пластинкой с отверстием диаметром в толщину иглы. От центра этого отверстия он считал высоту гномона. Он измерял тень до центра изображения Солнца. Он говорил: «До сих пор наблюдали только верхний край Солнца, и было трудно различить конец тени. Кроме того, гномон в восемь футов, которым постоянно пользовались, слишком короток. Эти соображения привели меня к употреблению гномона в сорок футов и к наблюдению центра изображения». Гобиль, у которого мы взяли эти подробности, сообщил нам некоторые из этих наблюдений, сделанных с 1277 по 1280 гг. Они ценны благодаря своей точности и неоспоримо доказывают уменьшение наклона эклиптики и эксцентриситета земной орбиты с той эпохи до наших дней. Го Шоуцзин в 1280 г. с замечательной точностью определил положение точки зимнего солнцестояния относительно звёзд. Он совмещал его с апогеем Солнца, что имело место 30 годами раньше. Принятая им величина года в точности равна нашему григорианскому году. Китайские методы вычисления затмений хуже арабских и персидских. Несмотря на частые встречи с ними, китайцы не использовали знаний, приобретённых этими народами. Они распространяли даже на астрономию свою постоянную приверженность древним обычаям.

История Америки, до её завоевания испанцами, сохранила нам некоторые следы астрономии, так как самые элементарные представления об этой науке у всех народов были первыми плодами их цивилизации. Мексиканцы вместо недели использовали небольшой период в 5 дней, их месяцы были по 20 дней, и 18 таких месяцев составляли год, начинавшийся в день зимнего солнцестояния. К нему они прибавляли 5 дополнительных дней. Есть основания считать, что они составляли большой цикл из 104 лет, в который вставляли 25 дополнительных дней. Это предполагает продолжительность тропического года, более соответствующую истинной, чем у Гиппарха, и примечательно, что она почти такая же, как у астрономов аль-Мамуна. Перуанцы и мексиканцы тщательно наблюдали тени гномона в солнцестояниях и равноденствиях. Для этой цели они построили даже колонны и пирамиды. Однако, если учесть трудность столь точного определения длины года, склоняешься к мысли, что это не их работа и что это определение пришло к ним из Старого Света. Но от какого народа и каким способом они её получили? Почему, если оно было им передано через Северную Азию, у них было деление времени, столь отличающееся от употреблявшегося в этой части света? Эти вопросы, по-видимому, невозможно разрешить.

В многочисленных рукописях, хранящихся в наших библиотеках, есть много древних, ещё не известных нам наблюдений, которые могли бы пролить свет на астрономию и, в особенности, на вековые неравенства небесных движений. Их изучение должно привлечь внимание учёных, знакомых с восточными языками, потому что большие изменения в системе мира не менее интересно знать, чем перевороты в истории государств. Последующие поколения, которые смогут сравнить длинный ряд очень точных наблюдений с теорией всемирного тяготения, воспользуются их согласием гораздо лучше нас, кому древние времена оставили чаще всего лишь ненадёжные наблюдения. Но эти наблюдения, подвергнутые здоровой критике, смогут, хотя бы частично, компенсировать своим количеством ошибки, которым они подвержены, и возместить нам недостаток точных наблюдений, подобно тому, как в географии, чтобы установить положение места, дополняют иногда астрономические наблюдения, сравнивая между собой сообщения разных путешественников. Таким образом, хотя общая картина имеющихся наблюдений с самой глубокой древности до наших дней и очень несовершенна, всё же в ней весьма явственно замечаются изменения эксцентриситета земной орбиты и положений её перигея, вековые движения Луны по отношению к её узлам, её перигею и к Солнцу и, наконец, изменения элементов планетных орбит. Особенно заметно последовательное уменьшение наклонности эклиптики в течение почти трёх тысяч лет, получаемое путём сравнения наблюдений Чжоу Гуна, Пифея, Ибн-Юнуса, Го Шоуцзина и Улугбека с современными.

Глава IV ОБ АСТРОНОМИИ В СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЕ

Современная Европа обязана первыми лучами света, рассеявшими мрак, окружавший её больше двенадцати веков, главным образом арабам. Они достойно передали нам сокровища знаний, полученные ими от греков, которые сами были учениками египтян. Но по роковому стечению обстоятельств у всех этих народов накопленные знания исчезли после того, как они их передали другим.

Уже давно деспотизм, охвативший своим варварством прекрасные страны, бывшие колыбелью наук и искусств, изгладил даже воспоминание о науках и искусствах, вплоть до имён великих людей, которые их прославили.

Альфонс, король Кастилии, был одним из первых правителей, поощрявших возрождающуюся в Европе астрономию. Эта наука насчитывает мало столь ревностных покровителей. Но собранные им астрономы плохо поддержали его, и опубликованные ими таблицы не стоили тех непомерных затрат, которых они потребовали. Одарённый здравомыслием, Альфонс был приведён в смущение путанным скоплением кругов и эпициклов, по которым заставляли двигаться небесные тела. «Если бы бог, – сказал он, – позвал меня для совета, всё было бы в большем порядке». Этими словами, которые были расценены как безбожные, он дал понять, что мы ещё далеки от познания механизма вселенной. Во времена Альфонса Европа благодаря поощрению императора Германии Фридриха II получила первый латинский перевод «Альмагеста» Птолемея, сделанный с арабского языка.

Наконец, мы достигаем эпохи, в которой астрономия, выйдя из узкой, закрытой сферы, где она пребывала до тех пор, поднялась путём быстрых и постоянных успехов на ту высоту, где мы её видим теперь. Пурбах, Региомонтан, Вальтер подготовили эти прекрасные дни науки, и Коперник дал им начало, счастливо объяснив небесные явления вращением Земли вокруг себя и Солнца. Потрясённый, как и Альфонс, чрезвычайной сложностью системы Птолемея, он искал у древних философов более простое объяснение вселенной. Он узнал, что некоторые из них считали, что Венера и Меркурий обращаются вокруг Солнца, что Нисетас, по словам Цицерона, приписал Земле вращение вокруг своей оси и этим избавил небесную сферу от непостижимой скорости, которую приходилось приписывать ей, чтобы выполнялось суточное вращение. Аристотель и Плутарх указали ему, что пифагорейцы заставляли Землю и планеты двигаться вокруг Солнца, которое они помещали в центр мира. Эти ослепительные идеи его поразили. Он приложил их к астрономическим наблюдениям, которые накопились со временем, и получил удовлетворение, увидев, что они без труда укладываются в теорию движения Земли. Суточное вращение неба оказалось лишь иллюзией, вызванной вращением Земли, а прецессия равноденствий свелась к движению земной оси. Круги, придуманные Птолемеем, чтобы объяснить прямые и попятные движения планет, исчезли. Коперник увидел в этих движениях только кажущиеся явления, вызванные сочетанием движения Земли и планет вокруг Солнца, и вывел относительные диаметры их орбит, до того времени не известные. Наконец, всё говорило в этой системе о той прекрасной простоте, которая очаровывает нас в средствах природы, когда нам посчастливится их узнать. Коперник опубликовал свой труд под названием «Об обращениях небесных сфер». Чтобы не возмущать установившиеся предрассудки, он представил его как гипотезу.

«Как астрономы, – сказал он в своём посвящении папе Павлу III,– позволили себе вообразить окружности для объяснения движений небесных светил, так и я подумал, что могу равным образом исследовать, не приведёт ли предположение о движении Земли к большей точности и простоте теорию этих движений».

Этот великий человек не был свидетелем успеха своей работы. Он умер почти скоропостижно в возрасте 71 года, после получения первого экземпляра своей книги. Родившийся в Торне [Торуни], в польской Пруссии, 19 февраля 1473 г., он изучил в отеческом доме греческий и латинский языки и продолжил свои занятия в Кракове. Затем, увлечённый своей любовью к астрономии и славой Региомонтана, желая прославиться на том же поприще, он предпринял путешествие в Италию, где эта наука успешно преподавалась. В Болонье он слушал лекции Доминико Мариа, а потом получил место профессора в Риме, где сделал различные наблюдения. Наконец, он покинул этот город и поселился в Фрауенбурге [Фром-борке], где его дядя, в то время епископ Вармии, предложил ему место каноника. Здесь в спокойствии, после тридцати шести лет наблюдений и размышлений, он создал свою теорию движения Земли. После смерти он был погребён без всяких почестей и без эпитафии во Фрауенбургском кафедральном соборе. Но память о нем будет жить так же долго, как и великие истины, которые он раскрыл с такой очевидностью, что, в конце концов, они рассеяли обманы чувств и преодолели все трудности, противопоставлявшиеся им неведением законов механики.

Эти истины ещё должны были победить препятствия другого рода, которые, появившись в весьма почтённых кругах, задушили бы эти истины, если бы быстрый прогресс всех математических наук не сумел их отстоять. Чтобы разрушить астрономическую систему, была призвана религия, и, ссылаясь на неё, неоднократно повторяющимися преследованиями терзали одного из её защитников, открытия которого прославили Италию. Ретик, ученик Коперника, был первым, принявшим его идеи. Но они не встретили большого признания до начала XVII в., когда они получили это признание главным образом благодаря трудам и несчастьям Галилея.

К тому времени счастливый случай позволил найти самый замечательный инструмент, который человеческое искусство когда-либо открывало и который, дав астрономическим наблюдениям неожиданный размах и точность, позволил обнаружить в небесах новые миры и новые неравенства. Галилей, едва ознакомившись с первыми попытками использования телескопа, решил его усовершенствовать. Направив его на небесные светила, он открыл четыре спутника Юпитера, которые продемонстрировали ему ещё одну аналогию Земли с планетами. Затем он увидел фазы Венеры и с тех пор не сомневался в её движении вокруг Солнца. Млечный путь явил ему бесконечное число слабых звёзд, которые при рассмотрении невооружённым глазом смешивались из-за иррадиации в сплошное белое свечение. Светящиеся точки, увиденные им за линией, разделяющей светлую и тёмную части Луны, позволили узнать, что на Луне есть горы, и определить их высоту. Наконец, он увидел пятна на Солнце и обнаружил его вращение, странные виды Сатурна, вызываемые его кольцом. Публикуя эти открытия, он показал, что они доказывают движение Земли. Но мысль об этом движении была объявлена собором кардиналов противоречащей религиозным догмам. И Галилей, самый знаменитый её защитник в Италии, был осуждён трибуналом инквизиторов и был принуждён от неё отречься, чтобы избежать жестокой тюрьмы.

У гениального человека одна из самых сильных страстей – это любовь к истине. Полный энтузиазма, вдохновлённый великим открытием, он горит желанием о нем поведать. А препятствия, которые ставят ему невежество и предрассудки людей, наделённых властью, только возбуждают ого и увеличивают его энергию. К тому же вопрос касался истины, имевшей для нас огромное значение из-за того, какой ранг отводила она Земле, на которой мы живём. Если Земля действительно неподвижна в середине вселенной, человек имеет право рассматривать себя как главный предмет забот природы. Все мнения, основанные на этой прерогативе, заслуживают его рассмотрения. Он может тогда обоснованно стараться найти отношения, в которых светила находятся с его судьбой. Но если Земля – только одна из планет, которые движутся вокруг Солнца, эта Земля, уже такая маленькая в солнечной системе, целиком исчезает в бесконечности небес, в которой вся эта система, какой бы обширной ни казалась она нам, составляет лишь неощутимую часть. Галилей, благодаря своим наблюдениям, всё более и более убеждавшийся в движении Земли, долго раздумывал о новом сочинении, в котором он хотел развить доказательства этого движения. Чтобы избавиться от преследований, жертвой которых он едва не стал, он решил представить сочинение в виде диалогов между тремя собеседниками; из них один защищал систему Коперника, оспариваемую перипатетиком. Чувствовалось, что все преимущества правоты были на стороне защитника этой системы; но Галилей, не высказывая своего мнения в споре между ними и, насколько это было возможно, давая оценить возражения сторонников Птолемея, надеялся сохранить покой, который был заслужен его трудами и старостью. Успех этих диалогов и убедительность, с которой в них были опровергнуты все возражения против движения Земли, пробудили инквизицию. Галилей в возрасте 70 лет снова был вызван на её суд. Протекция великого герцога Тосканы не смогла воспрепятствовать тому, чтобы Галилей перед ним предстал. Его заключили в тюрьму, где потребовали от него вторичного отказа от его мнения под угрозой наказания за вторичное впадение в ересь, если он будет продолжать распространять ту же доктрину. Его заставили подписать такую формулировку отречения: «Я, Галилей, на 70-м году жизни лично представ перед правосудием, стоя на коленях и имея перед глазами святое евангелие, которого я касаюсь своими собственными руками, с искренним сердцем и верой отрекаюсь, проклинаю и ненавижу заблуждение, ересь о движении Земли и т.д.» Какое зрелище, когда старец, прославленный долгой жизнью, посвящённой целиком изучению природы, отрекается на коленях вопреки свидетельству своей совести от истины, доказанной им с очевидностью! Заключённый в тюрьму на неограниченное время декретом инквизиции, он был обязан великому герцогу своим освобождением. Но чтобы помешать ему избавиться от власти инквизиции, ему было запрещено покидать пределы Флоренции. Галилей родился в Пизе в 1564 г. С самых юных лет в нем проявился ряд талантов, которые развились в дальнейшем. Механика обязана ему многими открытиями, из которых наиболее важной была теория движения тяжёлых тел. Она является лучшим памятником его гению. Под конец жизни он потерял зрение; это совпало с его изучением либрации Луны. Тремя годами позже, в 1642 г., он умер в Арчетри,¹⁸ к огорчению всей Европы, просвещённой его работами и негодующей на судебный приговор, вынесенный великому человеку ненавистным трибуналом.

Пока все эти события происходили в Италии, Кеплер в Германии открывал законы планетных движений. Но прежде чем излагать эти открытия, следует вернуться несколько назад и ознакомиться с прогрессом астрономии на севере Европы после смерти Коперника.

История этой науки даёт нам в ту эпоху большое число превосходных наблюдателей. Одним из наиболее выдающихся среди них был Вильгельм IV, ландграф Гессен-Касселя. Он приказал построить в Касселе обсерваторию, снабжённую тщательно сделанными инструментами, с которыми он сам долгое время производил наблюдения. Он пригласил двух видных астрономов, Ротмана и Иоста Бюрга. Тихо Браге также был обязан настойчивым ходатайствам ландграфа перед Фридрихом, королём Дании, за то покровительство, которое король ему оказал.

Тихо Браге, один из величайших наблюдателей, которые когда-либо жили родился в конце 1546 г. в Кнудстурпе, в Скании [Дании]. Его любовь к астрономии проявилась уже в 14 лет в связи с затмением, случившимся в 1560 г. В этом возрасте дети так редко склонны к размышлениям, но точность, с которой было предсказано это явление, вызвала в нем сильное желание узнать принципы таких вычислений. Это желание ещё возросло из-за противодействия его воспитателя и семьи. Он поехал в Германию, где установил связи и дружескую переписку с самыми видными учёными и любителями астрономии, особенно с ландграфом Гессен-Касселя, принявшим его самым любезным образом. Вернувшись на родину, он был замечен своим сувереном, королём Фридрихом, отдавшим ему маленький остров Вен у входа в Балтийское море. Тихо построил там ставшую знаменитой обсерваторию, названную Уранибургом. Там в течение 21 года он сделал огромное число наблюдений и несколько важных открытий. После смерти Фридриха зависть, обрушившаяся на Тихо, заставила его покинуть своё убежище. Его возвращение в Копенгаген не угомонило ярости его преследователей. Один из министров, Вальхендорп (его имя, как и имена всех людей, которые злоупотребляли властью, чтобы остановить прогресс разума, должно быть предано презрению на все века), запретил ему продолжать свои наблюдения. К счастью, Тихо нашёл себе могущественного покровителя в лице императора Рудольфа II, который привлёк его значительной пенсией и дал ему в Праге обсерваторию. Неожиданная смерть застала его в этом городе 24 октября 1601 г. среди трудов в возрасте, в котором он мог бы ещё оказать астрономии большие услуги.

Изобретение новых инструментов, усовершенствование прежних, высокая степень точности наблюдений, создание каталога звёзд, значительно превосходящего каталоги Гиппарха и Улугбека, открытие лунного неравенства, названного им вариацией, и неравенств движения её узлов и наклона лунной орбиты, важные замечания о том, что кометы движутся далеко за пределами этой орбиты, более совершённое знакомство с астрономической рефракцией, наконец, большое количество наблюдений планет – эти наблюдения послужили основой для вывода законов Кеплера – вот каковы главные заслуги Тихо Браге перед астрономией. Точность его наблюдений, которой он обязан своими открытиями, относящимися к лунным движениям, позволила ему также узнать, что уравнение времени, относящееся к Солнцу и планетам, нельзя применять к Луне и что необходимо вычитать из него часть, зависящую от аномалии Солнца, и даже значительно большую величину. Кеплер, увлечённый своим воображением на поиски соотношений и причин явлений, думал, что двигательное свойство Солнца заставляет Землю вращаться вокруг себя быстрее в перигелии, чем в афелии. Влияние этого изменения суточного движения могло быть обнаружено наблюдениями Тихо только в движении Луны, у которой оно в 13 раз больше, чем у Солнца. Но так как часы, усовершенствованные применением маятников, показали, что в этом последнем движении влияние изменения суточного движения равно нулю и что скорость вращения Земли постоянна, Флемстид перенёс на движение Луны неравенство, зависящее от аномалии Солнца, которое раньше считалось только кажущимся. Это неравенство, впервые обнаруженное Тихо Браге, называют годичным уравнением. На этом примере мы видим, как усовершенствование наблюдений открывает нам неравенства, скрытые до этого в их ошибках. Изыскания Кеплера дают тому ещё более замечательный пример. Показав в своих записках о Марсе, что гипотезы Птолемея неизбежно отклоняются от наблюдений Тихо на восемь шестидесятеричных минут, он прибавляет: «Эта разница меньше, чем возможная погрешность наблюдений Птолемея, которая, по признаниям этого астронома, достигала, по крайней мере, десяти минут. Но божественная доброта явила нам в лице Тихо Браге очень точного наблюдателя, и справедливо признать это благодеяние божества и возблагодарить его за это. Убедившись теперь в ошибочности гипотез, которые мы до сих пор употребляли, мы должны направить все наши усилия на то, чтобы открыть истинные законы небесных движений. Эти восемь минут, которыми теперь нельзя пренебрегать, направили меня по пути полного преобразования астрономии, что составляет большую часть этой работы».