Текст книги "Современные французские кинорежиссеры"

Автор книги: Пьер Лепроон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 49 страниц)

Анри-Жорж Клузо будущий автор фильма «Ворон», писал тогда с юношеской восторженностью: «Нет слов для того, чтобы передать лиризм, порыв, дыхание, ритм, превосходную динамичную пластику этого апофеоза! Нельзя не признать: в области эпического лиризма что-то изменилось с тех пор, как самый разносторонний и самый значительный из кинематографистов показал вершителя судеб[21] 21
  Наполеона. – Прим. ред.


[Закрыть] на самом гигантском экране, какой только дерзал осуществить человеческий ум».

Такое понимание специфики киноискусства почти полностью вытеснено из сознания кинематографистов заботой о драматической форме. Произойдет ли в будущем возврат к этому первоначальному идеалу, который только и может дать кино право называться «седьмым искусством»? Никто не сможет ответить на этот вопрос сейчас, когда все поиски направлены на все более и более совершенное согласование составляющих фильм элементов для усиления выразительности трактуемой темы. Тем не менее «Лола Монтес» Макса Офюльса после двадцатипятилетнего существования драматического кино вдохнула в нас надежду на возрождение формы, больше отвечающей идее нового искусства. Заслуга Абеля Ганса именно в том, что он никогда не сомневался в правильности такого пути. Мы тоже уверены в его правильности, в том, что в будущем кино пойдет именно этим нутом. Что же такое «технические новшества»? Пароход «Оазис», пересекающий панорамный экран оправа налево, или наплывающие одно на другое изображения у Ганса? Спустя тридцать лет после первой демонстрации фильм «Наполеон» остается новаторским. Только поливизуальная выразительность– и ничто другое—может дать широкому экрану право на жизнь.

В дальнейшем мы еще вернемся к проблеме поливидения, которой Абель Ганс в настоящее время отдает много сил. «Наполеон» – пароксизм своей эпохи, которая является пароксизмом времени», – сказал режиссер по поводу своего фильма. И добавил: «Для меня кино—пароксизм жизни». Одержимый этой идеей, он временно прерывает дальнейшую работу над своей эпопеей (немецкий режиссер Лупу Пик поставил в 1928 году по сценарию Ганса фильм «Наполеон па острове св. Елены») и с головой уходит в не менее грандиозное предприятие – фантастический фильм о будущих временах – «Конец мира». Ганс уже давно не ограничивается одним чисто художественным творчеством. Этот кинематографист еще и поэт. Вдохновенное лицо, мечтательный взгляд, большой лоб, обрамленный уже седеющими волосами, голос мягкий, проникновенный. В «Наполеоне» Ганс играл Сен-Жюста, в «Конце мира» – Христа. Кино для него уже не искусство, не язык, а способ приобщения к вере. Послушайте, как он об этом говорит: «Евангелия будущего будут начертаны огненными перстами «а соборах из живого света, и новые боги заговорят с экрана»[22] 22
  «Ганс говорит о фильме „Конец мира“ („Le Courrier Cinématographique“, 1930).


[Закрыть].

Но этот поэт, вещающий языком пророка, не довольствуется мечтами. Он намерен перейти к действию. Ганс закладывает в крупных странах финансовые и технические основы производственных организаций, которые должны воспроизвести на экране духовное содержание каждой религии и жизни каждой расы в свете мистического представления мира. Эта серия кинопроизведений о великих провидцах должна была увенчаться фильмом о Христе, самую важную часть которого – «Страсти Господни» – предполагалось дать на тройном экране.

Надеясь осуществить этот гигантский замысел (представление о котором может дать «Божественная трагедия», а из современных произведений – «Земное царство»), Абель Ганс готовит фильм «Конец мира». Построенный на вымышленном сюжете, он должен, по мысли автора, вылиться в «поэму разума и идеализма, стержнем которой является идея полного единения всех народов и всех душ». Вот основные черты содержания фильма в том виде, как они были изложены в то время: «Два персонажа-великана, два брата, символизируют Мечту и Действие. Один из них – мечтатель – завещает перед смертью другому, которому суждено спасти человечество, великую тайну, постепенное раскрытие которой прольет свет на драму конца мира. Женщина с душой странной и раздвоенной, оказывающаяся то во власти добра, то во власти зла, воплощает в себе глубокую драму всех женских сердец. Два крупных банкира (один – настоящий злой гений, другой – равнодушный ко всему дилетант) в разгаре космического катаклизма борются не на жизнь, а на смерть за власть. Один – воплощение денег и прошлого, другой – идеи и грядущего. Таковы главные действующие лица этой грандиозной трагедии».

Тему Ганс заимствует у Камиля Фламмариона. Вокруг него группируются писатели Дмитрий Мережковский, Жорж Бюро, первоклассные режиссеры Жан Эпштейн, Вальтер Руттман[23] 23
  Вальтер Руттман (1881-1942) – немецкий кинорежиссер-документалист, видный представитель абстракционизма в кино, сторонник «чистого» кино, строящегося по принципам музыки. В период фашизма ставил в Германии пропагандистские фильмы.


[Закрыть], лучшие операторы и художники.

Для осуществления планов потребовалось более года. Но когда длительный переход от замысла к воплощению близился к концу, масштабы картины испугали продюсеров. Они решили сократить это монументальное произведение до размеров обычного полнометражного фильма. Исходя из соображений коммерческого характера, производственная кинофирма вырезала целые сцены и сама перемонтировала фильм. Как можно теперь судить о картине, если уничтожена самая существенная фаза работы Ганса? В искромсанной первой часта намерения и поступки персонажей лишены определенности, а присущая им символичность делает их еще более схематичными. Но со второй трети фильма история отодвигается на второй план, а актеры уступают место толпе. Здесь вновь проявляется гений Ганса. Экран становится как бы бездной, где в хаотическом беспорядке смешиваются и ужас человека во всей своей полноте и во всех проявлениях, и панический страх зверя, и разбушевавшаяся стихия моря и неба. В такого рода эпизодах недостатки автора оборачиваются достоинствами; отсутствие последовательности усиливает эмоциональное звучание фильма, а напыщенность становится лиризмом. Здесь Ганс еще раз показал меру своих творческих сил.

Но и такие фрагменты не составляют художественного целого. «Мне не слишком нравится то, что я сделал, – заявил Ганс в беседе с сотрудниками «Кайе дю Синема». —Оглядываясь назад, я вижу, что лишь немногие из моих усилий дали желаемый результат. В кинематографии условия работы таковы, что между прекрасными мыслями, которые могут возникнуть у автора, и тем, что он вынужден показывать на экране, лежит пропасть, – в нее-то чаще всего и скатываешься. И если в фильм попадает хотя бы десять процентов задуманного, это надо считать удачей. Где же остальные девяносто процентов? Они улетучились, ибо стишком долго пришлось стучаться в закрытые двери, убеждать слепцов и глухих, и эта неравная борьба доводит нас до изнеможения. Что касается меня лично, то мои замыслы намного превосходили то, что мне удалось осуществить. Все они покоятся в гробах, спят в ящиках, и мне уже даже не хочется их будить; это мумии, и я не знаю, хватило ли бы у меня сил на то, чтобы их воскресить».

После полупровала «Конца мира» павший духом Ганс долго переживает трудный период. Разумеется, он еще снимает, но в этих фильмах нет смелости замысла, в них режиссер намеренно подавляет свою индивидуальность для того, чтобы «стать в строй», работать, «как другие». Порой он принимается за прежние темы («Матерь скорбящая»[24] 24
  Для многих французских кинорежиссеров, как и для мастеров других видов искусства, весьма характерно обращение к традиционным темам и сюжетам при решении волнующих их проблем современности. Разумеется, при этом актуальные проблемы часто много теряют в своей конкретности.


[Закрыть], «Я обвиняю»), но уже без былого творческого подъема. Одновременно Ганс продолжает свои искания в области техники кино. В 1929 году в связи с получением первого патента на изобретение (три года спустя вместе с Андре Дебри он получит второй) Ганс так определяет необходимость «звуковой перспективы»: «В залах, где демонстрируются звуковые фильмы, один или несколько громкоговорителей всегда помещаются либо за экраном, либо в непосредственной близости от него. Однако для достижения определенных эффектов надо помещать источник звука не у экрана, а в зависимости от обстоятельств в других подходящих местах зала, например рядом со зрителями или позади них, над ними или даже под ними.

Было бы также эффектнее, если бы во время демонстрации фильма можно было изменять местоположение источника звука в зависимости от показываемой на экране сцены или приводить в действие одновременно несколько звуковых источников, расположенных в разных местах»[25] 25
  Abе1 Ganсе, Ma contribution au progrès du cinéma sonore, «Arts et techniques sonores», avril 1955.


[Закрыть].

Метод, рекомендованный Гансом, был использован для получения нужных эффектов в 1935 году в звуковом варианте фильма «Наполеон». С помощью специальной пленки, регулирующей включение источников звука синхронно с изображением, создавалась «звуковая перспектива». Двадцать лет спустя эта идея и система вернулись из Америки под названием «звукового рельефа», или стереофонического звука.

В 1938 году Ганс получает патент на «Пиктограф», которым должен был частично разрешить проблему дорогостоящих декораций. Наряду с этими исследованиями автор «Колеса» продолжает режиссерскую деятельность, которую все больше и больше сковывают финансовые затруднения.

За период с 1930 по 1939 год только один фильм заслуживает того, чтобы его фрагменты были включены в антологию творчества Абеля Ганса. Это фильм «Великая любовь Бетховена», снятый в 1936 году с Гарри Бауром в роли композитора. Однако и об этом фильме можно судить лишь по его изрезанному варианту, так как продюсеры сделали в нем купюры еще до выпуска на экран. В своей «Беседе» в «Кайе дю Синема» Ганс говорит о сцене, когда Бетховен и Шуберт приходят на могилу Моцарта: «Эти три гения музыкального искусства воплощают три потрясающие драмы... И что бы вы думали? Эта сцена была из фильма изъята. Тем самым нам, авторам, был нанесен удар в самое чувствительное место. Невозможность заставить продюсеров отнестись с уважением к таким эпизодам нас обескураживала... »

Те же трудности – и те же недостатки. В фильме о Бетховене два-три куска, сделанных с большой силой, тонули среди других, загроможденных мелодраматическими эффектами, и вся драма великого человека пропитывалась сентиментальностью, с которой музыкант как раз не переставал бороться. Бетховен, которого мы там видим, – тучный, отяжелевший; разумеется, он страдает, но это не муки, которые его преследовали всю жизнь, не его никогда не прекращавшаяся борьба с судьбой. Этот Бетховен заставляет страдать двух женщин, тогда как в действительности он сам страдал из-за них. Как этот образ Бетховена расходится с нашим представлением о способности гения подняться над событиями и людьми!

Само название фильма ограничивает тему. Исполнение Гарри Баура волнует, но и оно в том же плане искажает характер героя. Тем не менее такие куски, как сцена грозы, когда Бетховен как бы оркеструет бурю и играет на рояле вместе с силами природы, сцена, когда композитор замечает первые признаки глухоты, сцена его смерти, принадлежат к числу самых захватывающих лирических кадров в кинематографии. Прогулка глухого Бетховена, когда окружающий его мир вдруг становится безмолвным; рождение «Пасторали», в которой композитор воспроизводит эти ускользающие от него звуки, —вот созданные воображением картины, очень характерные для манеры Ганса и воплощенные им с такой убеждающей силой. Подобные яркие вспышки все реже и реже встречаются в произведениях Ганса 1935—1942 годов; кадры, в которых мы видим Савонаролу в исполнении поэта Антонена Арто в фильме «Лукреция Борджа», сцены, возвещающие о новом угрожающем Европе конфликте, ураган над Дуомоном и некоторые места «пробуждения мертвых» в новом фильме «Я обвиняю» все еще говорят о творческих возможностях Ганса. Но сюжетом для большинства этих картин служат драмы самые банальные, самые наивные и в то же время, как в фильме «Я обвиняю», с самыми большими претензиями. Это грозило опасными последствиями автору, склонному к поверхностным противопоставлениям, увлекавшемуся эффектными сценами и грешившему против хорошего вкуса.

Ганс отрекается от фильмов, «сделанных для зрителя». Но как установить грань между тем, что делается им в угоду зрителю, и тем, что нравится ему самому? Его недостатки не всегда ему навязаны. Зачастую они идут от его собственной наивности, от поразительного отсутствия у него критического чутья.

Когда ему предлагают хороший сюжет, простой и человечный, он способен создать пленительный, полный сдержанного волнения фильм, вроде снятого незадолго до войны «Потерянного рая», который, вероятно, мог бы научить его делать фильмы с меньшими претензиями, зато более надежные.

Этому помешала война. Эвакуировавшись на юг, автор «Колеса» одним из первых пытается наладить там кинопроизводство. В ноябре 1940 года Ганс начинает работу над фильмом «Слепая Венера» с участием Вивиан Романс. Темпераментная актриса, которая в какой-то мере подсказала идею сценария этой картины, вступает с режиссером в споры. Съемки протекают в бурной обстановке. Ганс и сейчас не зачеркивает фильма и по-прежнему считает, что «сценарий был хорош, только в свое время не был понят». Став и на сей раз жертвой собственной нетребовательности, он смешивает трагедию с банальнейшей мелодрамой. Фильм терпит провал и навлекает на автора единодушный гнев критики. «Нелепая напыщенность, дешевый символизм, музыкальная тарабарщина» – таковы некоторые из оценок, которые получила «Слепая Венера». Как мог поставить такой фильм человек, создавший «Наполеона» и «Колесо»? Разумеется, это одно из тех удивительных явлений, которые наблюдаются в сфере того особого искусства, каким является кино.

Два года спустя Ганс снимает фильм «Капитан Фракасс», в котором, по его словам, он хотел показать «рыцарскую сторону войны в кружевах». Фильм был сделан в духе экстравагантного романтизма со стихотворной дуэлью на кладбище, в стиле лучших традиций театра «Порт Сен Мартен»[26] 26
  Театр Сен-Порт-Мартен – один из так называемых театров Бульваров, сохранивших некоторые традиции народных ярмарочных театров XVII-XVIII вв. и, в частности, присущую французскому народному театру ироническую насмешливость, склонность к сатире.


[Закрыть]. Затем Абель Ганс покидает оккупированную Францию и через горный перевал пробирается в Испанию. Он все еще полон грандиозных замыслов, – в тот момент это была трилогия во славу латинских пародов, куда должны были войти фильмы: «Христофор Колумб», «Игнатий Лойола» и «Сид». Первая часть трилогии была задумана в 1939 году, уже тогда замысел был достаточно разработан; начало съемок намечалось на 12 июня в Гренаде. Непосредственная угроза войны сорвала съемки. Не удалось продвинуть это дело и в 1944 году. Трилогия так и осталась в стадии проекта.

В Испании режиссер приступил к работе над фильмом «Манолет»... Съемки были прерваны несчастным случаем. Фильм был закончен другим режиссером. Имя Ганса вновь появляется на экранах лишь десять лет спустя в связи с «Нельской башней», которая, однако, не заслуживает никакого внимания.

Десятилетнее молчание в профессии кинематографиста– срок, более чем достаточный, чтобы оказаться забытым. Если Абеля Ганса в 1953 году окончательно и не забыли, то в кинематографических кругах его считали как бы «конченым». В большей мере, чем неудачи («кассовые» фильмы Ганса давали обычно хорошие сборы), продюсеров отталкивала грандиозность его замыслов. Общий поворот послевоенной кинематографии в сторону так называемого неореализма тоже не благоприятствовал созданию больших лирических или эпических полотен, о которых всегда мечтал Ганс.

Однако годы молчания не были годами бездействия. Ганс работал над различными сюжетами, хотя ни один не довел до конца. Это «Жизель» по Теофилю Готье (по теме балета); «Корабль-призрак»– «современный вариант известной легенды», лейтмотивом которой должна была стать песенка «Жил-был маленький кораблик»; экранизация «Вампира из Дюссельдорфа»; жизнь Эдгара По, а также многие другие темы и, наконец, «Божественная трагедия», о которой мы скажем ниже.

В те годы Абель Ганс, как всегда, стремится обогатить технику кино, разрабатывает и совершенствует свои изобретения: «Пиктограф», получивший патент в 1937 году и ставший в 1942 «Пиктоскопом» (использован в фильмах «Капитан Фракасс» и «Нельская башня»), и в особенности широкий экран и звуковую перспективу.

Абель Ганс надеялся в фильме «Божественная трагедия» вновь применить на практике оба этих метода. Замысел картины представлял собой не что иное, как продолжение тех больших тем, которые Ганс наметил еще в 1930 году. «Это страшная, незаживающая рапа, четыре года работы, безумных надежд, безмерных страданий, сотни тысяч блестящих кадров, которые, словно в гробу, погребены в ящике... »

В то время, когда автор многократно переделывал свой первоначальный сценарий, была предпринята попытка создать своего рода международную производственную есть, собрать необходимые материальные средства; капиталы поступали от представителей разных стран, разных этнических групп и различных вероисповеданий, поскольку «Божественная трагедия» уже вышла за рамки драмы о христианстве и стала фильмом о вере вообще.

«К несчастью, неловкий лоцман при погрузке посадил на мель всю эту каравеллу – «Божественную трагедию», приготовившуюся плыть к неизвестным землям... »[27] 27
  «Entretien avec Abel Gance» («Cahiers du Cinéma»),


[Закрыть] После серии банкротств и судебных процессов проект позорно провалился...

К тому времени дело дошло до пробы актеров и даже начали снимать натуру. Новая неудача сразила Ганса, привела его в отчаяние.

Как раз в это время американские зрители, которым наскучило пребывавшее в своей посредственности и скованное всевозможными официальными запретами кино, привлеченные новизной телевидения, стали покидать кинотеатры, что грозило разорением крупным голливудским фирмам. Как и в 1927 году, в момент появления звукового кино, требовалось какое-нибудь новшество. Была предпринята еще одна попытка, правда безрезультатная, сделать кино стереоскопическим. И вот в декабре 1952-года в Нью-Йорке неожиданно появилась синерама, а вскоре стал применяться метод анаморфирования[28] 28
  Анаморфирование – метод, применяемый при съемке широкоэкранных фильмов. Изображение фиксируется на обычную 35-мм пленку, но с помощью специальной оптики «сжимается», а затем при проекции снова «развертывается».


[Закрыть], изобретенный французским профессором Кретьеном[29] 29
  Кретьен Анри (1879-1956) – французский физик-изобретатель. В 1927 году сконструировал гипергонар – специальный объектив для анаморфирования (сжатия) изображения при фиксировании его на пленке. В 1952 году его изобретение было приобретено президентом американской кинокомпании «XX век-Фокс» Спиросом Скуросом и легло в основу синемаскопа.


[Закрыть] и получивший название «синемаскопа».

«Синерама – не что иное, как практическое использование тройного экрана, изобретенного Гансом двадцатью пятью годами раньше, а сопровождающий ее стереофонический звук, как уже было сказано выше, – метод, идентичный «звуковой перспективе».

«Кризис кинематографии побудил предприимчивую страну сделать ставку на некоторые изобретения, преданные забвению, в то время как французские исследователи у себя в стране не находили никакой реальной поддержки».

Ганс и Дебри имели вес основания сделать такое заявление в отчете о «премьере» синерамы в Париже, переданном по радио. Мощная реклама помешала даже во Франции сделать из этого справедливого заявления должные выводы. Гансу была присуждена «Медаль изобретателей». А тем временем его изобретения обогащали других, не давая кинематографии того, чего можно было от них ждать. Дело в том, что, используя тронной экран или гипергонар профессора Кретьена, американцы совершенно не поняли, какие выразительные возможности таят в себе эти нововведения.

Из всего сказанного напрашиваетссказанногоя парадоксальный вывод: подлинным предвестником. широкого экрана остается тот, кто решал эту проблему еще в 1927 году, остальные были подражателями, если не плагиаторами. Он один принес в язык кино новое выразительное средство, назвав его «множественностью изображений», или, точнее, «поливидением».

Ни синерама с ее чисто сенсационными (в подлинном смысле слова) эффектами, ни синемаскоп, американский вариант которого вырастает в опасную угрозу для самого существования киноискусства, ни на шаг не приблизили кино к разрешению проблемы выразительности фильма. Совсем наоборот, возможности, открывшиеся в 1927 году с появлением тройного экрана, остаются по-прежнему неиспользованными, не теряя, однако, значения для тех, кто верит в существование чисто зрительного искусства.

Судя по приему, оказанному молодой критикой и публикой в «Студии 28» изуродованному фильму «Наполеон», эти возможности по-прежнему захватывают зрителя.

«Я первый был изумлен, – пишет Абель Ганс в «Леттр франсэз», – видя, до какой степени фильм тридцатилетней давности трогает публику, даже молодую, воспринимающую его как нечто новое. По-видимому, с появлением технических нововведений киноискусство возвращается к проблеме конечного этапа немого кино... »

Отвечая на вопросы «Кайе дю Синема», Ганс уточняет сказанное: «К концу немого периода кино мы были близки к обладанию оружием, способным произвести переворот в сознании. Но мы дали этому оружию заржаветь, а затем очень скоро заметили, что на земле слово не так уж часто одерживает победы: сражения выигрывают не ораторы. Звуковые волны отстают от световых. Стоит появиться изображению – и нам уже все понятно, тогда как слово зачастую оказывается излишним повторением или говорит нам совсем не то, что выразил бы один лишь зрительный образ. Но оттого, что изображение используется не в полную меру, кинематограф частично утратил силу своего зрительного воздействия, которую ему надо вернуть, так как в конечном счете все мысли, даже абстрактные, рождаются в образах... »[30] 30
  «Entretien avec Abel Gance» («Les Cahiers du Cinéma»)


[Закрыть].

Теперь понятно, что мы поставили Абеля Ганса во главе плеяды современных деятелей французской кинематографии не только потому, что в наше время это один из ветеранов, но в гораздо большей мере потому, что он всегда в авангарде и по-прежнему целиком устремлен в будущее.

«Обычно говорят о моем вчера, – говорит Ганс, – реже – о моем сегодня и никогда – о моем завтра». А его, как и всех людей творческого труда, всегда притягивает «завтра». Имеет ли для него значение то, что критики молодого поколения целиком принимают созданное им в прошлом? Клод Мориак писал об этом периоде его творчества: «Разгул стихий природы, превратности судьбы, ярость разбушевавшейся толпы – вот основные темы Ганса... Это кульминации вдохновения, где тончайший лиризм так тесно соприкасается с напыщенностью и дурным вкусом, что как бы меняет их сущность, и в преображенном виде они вносят свою лепту в красоту целого. Без них произведение наверняка не стало бы ни столь прекрасным, ни столь захватывающим. Таковы тайны художественного творчества»[31] 31
  «Le Figaro Littéraire», 17 juillet 1954.


[Закрыть].

Характерно, что творчество, многие стороны которого устарели, в наши дни уже не вызывает критики и оговорок, как это имело место в свое время; недостатки утвердились в нем навсегда и стали его неотъемлемой частью. Не в этом ли залог его неувядаемости?

«Я верю в киноискусство, – говорит сегодня этот первооткрыватель, посвятивший уже около пятидесяти лет жизни кинематографу, – я верю в киноискусство, в его будущее – не в кинематограф наших дней, не в тот, которым я занимался, и не в кинематограф дня вчерашнего; я верю в киноискусство как таковое – воистину это язык будущего, идеографический язык, понятный народам всех стран... Только с превращением в зрелище коллективное, увлекающее и потрясающее огромные массы народа, искусство кино станет тем, чего мы вправе от него ожидать. Я бы хотел, чтобы крупные фильмы демонстрировались на испанских аренах с поливизионным экраном в 60 метров шириной и с моей звуковой перспективой... »

Суждено ли Абелю Гансу как режиссеру успешно продолжить это движение вперед, прерванное чуть ли не двадцать лет назад, и показать восприимчивым зрителям произведение, отвечающее его грандиозным замыслам?

После провала затеи с постановкой фильма «Божественная трагедия» Ганс не прекращает исканий, цель которых – создание кинематографа будущего. Некоторые его опыты были даже успешными, – таким был короткометражный фильм о демонстрации 14 июля, покачанный 19 августа 1953 года на экспериментальном сеансе поливидения в «Гомон-Паласе».

«Я прошу Францию дать мне средства для применения своих собственных методов до того, как они вернутся к нам в виде эрзаца из-за границы, и путем рационального использования моего варьирующегося экрана поддержать французскую кинопромышленность и ее специалистов».

Тому, кто добивался средств, желая посвятить свои дар изобретателя человечеству, была обещана официальная поддержка. Три французские кинокомпании решили объединить капиталы, необходимые для постановки первого поливизионного фильма. В 1956 году создатель «Колеса» был командирован в качестве наблюдателя на Женевскую конференцию, посвященную проблемам применения атомной энергии в мирных целях. И как раз тема первого задуманного Гансом поливизионного фильма «Земное царство» нацелена на будущее. Ганс по-прежнему ставит технику на службу великим идеям.

«Я могу предсказать неописуемое восторженное ликование, знакомое разве только трагическим актерам Эллады, выступавшим на огромных аренах перед двадцатью тысячами затаивших дыхание зрителей. Хотим мы того или нет, кино придет к этим грандиозным зрелищам, где дух народа будет коваться на наковальне коллективного искусства»[32] 32
  Abel Gance, Départ vers la polyvision, «Les Cahiers du Cinéma», № 41, décembre 1954.


[Закрыть]. В самом деле, наивно было бы думать сегодня, что кино уже обрело свою окончательную форму. Если в ближайшее время она не будет превзойдена и преобразована, на «седьмое искусство» надеяться не придется.

«Спустя восемьсот лет после рождения полифонии «седьмое искусство», которое на сей раз будет" достойно этого имени, вступит на путь поливидения... Ключ к разрешению проблемы киноискусства будущего надо искать в этой новой сфере варьирующегося экрана, который будет то равен половине или трети нормального, то охватит и осветит 150° горизонта. Я попытаюсь приоткрыть эту волшебную дверь для– того, чтобы новое поколение кинематографистов помогло мне распахнуть ее настежь... »[33] 33
  Abel Gance, Le temps de l'image éclatée, «Demaim».


[Закрыть] Уже первый фильм, сделанный по системе поливидения, дает возможность Гансу приоткрыть эту дверь. Он состоит из нескольких короткометражных фильмов, тесно между собой связанных, но картина в целом относится еще к области эксперимента. Сюда вошли фрагменты из «Я обвиняю», смонтированные для тройного экрана (пробуждение мертвых), киноочерк «Ярмарочное гуляние», фантазия «Рядом с моей блондинкой» по сценарию Нелли Каплан, сотрудничающей с Гансом в настоящее время, «Воздушный замок» – зрительная симфония, сделанная также с участием Нелли Каплан, и выполненный в абстрактной манере широкоэкранный вариант мультфильма Мак Ларена.

Эта программа, показанная в цирке Амар, кладет начало новой форме кинематографического зрелища. С экрана в тридцать метров шириной этот фильм приобщает огромные массы зрителей к новой форме выразительности, которая – это знает сам режиссер – пока еще далека от идеала. Подлинное поливидение должно превзойти теорию тройного экрана, приобрести большую гибкость... «Мы отлаем себе отчет в несовершенстве зрелища, осуществляемого с помощью незрелых средств, но сила поливидения такова, что оно компенсирует все с избытком».

Возможно, опыты с поливидением разочаруют массового зрителя, особенно сюрреалистическим характером «Ярмарочного гуляния» или абстрактностью мультипликации Мак Ларена[34] 34
  Мак Ларен – канадский режиссер-мультипликатор, создатель экспериментальных абстрактных фильмов.


[Закрыть], хотя тот же зритель и рукоплещет не менее абстрактному зрелищу фейерверка. Но поливидение не только новый вид зрелища, оно служит для передачи идей, выражает чувства. В свое время доказательством этого был «Наполеон». Однако по-настоящему судить о поливизуальной концепции Ганса можно будет только на основании фильма «Земное царство», «этой огромной фрески атомного века». Он открывает новую эру драматической выразительности. Более того, он создает новую драматическую выразительность.

Уже в знаменитой «Пещере» Платона можно найти предвосхищение той выразительности, которая в основном была закреплена в изобретении братьев Люмьер в 1895 году. Ровно два века назад мечта Ганса была пророчески угадана Дидро в следующих замечаниях, которые приводит Ганс: «Чтобы изменить лицо драматического искусства, понадобится театр широкого охвата, где бы можно было показать, когда того требует сюжет, разные места действия, расположенные так, чтобы зритель видел вое действие одновременно... Мы ждем появления гения, который сумел бы сочетать пантомиму с живым словом, комбинировать разговорную сцену со сценой немой, использовать объединение обеих сцен и в особенности сближение этих двух сцен, создающее впечатление комического или трагического... Собственно говоря, теперь уже не существует зрелищ народных. В древности театры вмещали до восьмидесяти тысяч зрителей. Какая огромная разница между умением позабавить в какой-нибудь день несколько сот человек и умением приковать к зрелищу внимание целой нации!»

Такова задача, поставленная Гансом в наши дни перед теми, кто заправляет судьбами «седьмого искусства». Эта задача встает перед каждым, кто не хочет, чтобы кино при всех своих возможностях развивалось однобоко.