Текст книги "Современные французские кинорежиссеры"

Автор книги: Пьер Лепроон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц)

Так шаг за шагом возникает сцена. Затем Ренуар подходит к оператору Кельберу и к раскадровщику Тике: «Ну, как? Вас это устраивает?—спрашивает он их. – Если да – тогда все в порядке». В противном случае Ренуар всегда улаживает дело так, чтобы требования техники причиняли как можно меньше неудобств актерам. Когда все, кажется, отработано, Ренуар говорит окружающим: «Господа и дамы, приступаем. Бросаемся в воду... За дело! Может, кое-что еще и придется изменить».

Чудесный Жан Ренуар! Сцена плоха. Актеры не овладели своим текстом, а Ренуар ликует: «Браво! Здорово! Так было очень хорошо!» И тут же продолжает: «Кое-что придется подправить! Для гарантии, а то было бы и так очень хорошо!» И Ренуар спокойно, терпеливо, пустив в ход все свое красноречие, заставляет переделать ту самую сцену, которую он назвал превосходной, переделывает семь, восемь раз, а то и больше. Но не волнуйтесь, он своей цели добьется, а у присутствующих создается впечатление, словно все всегда было безукоризненно».

Посмотрим, наконец, как на все это реагирует сам объект проблемы – актер. Иные попадаются на удочку: «Он предоставил мне полную свободу действий», – говорит Эрих фон Штрогейм[168] 168
  Эрих фон Штрогейм (1885-1957) – крупнейший киноактер и кинорежиссер. Родился в Австрии. Много лет работал в Голливуде. Его фильм «Алчность» (1923), саркастически разоблачающий власть денег, включен Международным жюри кинокритиков в число 12 лучших фильмов всех времен.


[Закрыть]. Пьер Френе, более осведомленный, признается: «Мягко стелет, да жестко спать». Жан Габен, полностью сознавая то, что он чувствует, ставит точку над «i»: «Ренуар понимает, что актеры ему кое-что дают. И он приносит технику в жертву своим актерам. Ведь рассказывает его историю не кто иной, как актер... »[169] 169
  Радиоинтервыо Люка Беримона, август 1955.


[Закрыть]

Гастон Модо, часто занятый в его фильмах, прекрасно уловил и выразил бессознательное лукавство этого большого добряка. «Декорация налицо, а сцена, которую надо создать, – там, в воздухе, реет неосязаемая... Сам Ренуар, подобно медиуму, черпает вдохновение в этой туманности: он на нее наталкивается, поворачивает ее туда и сюда, разминает, располагает, фиксирует. Он мог бы повторить вслед за Пикассо: «Я не ищу, я нахожу». Он ликует, потирает руки. Есть! И сцена внезапно появляется, подобно голубям, вылетающим из рукавов фокусника.

Укротители применяют методы двоякого рода: дрессировку кнутом и дрессировку пряником. Ренуар проникает в клетку к актерам без хлыста и вил. По окончании репетиции он восклицает: «Браво! Превосходно! Здорово!» Потом, посмеиваясь, добавляет: «А не думаете ли вы, что... простите... На мой взгляд, можно бы... » На самом же деле он думает: «Это у них совсем не так, как надо!» И потихоньку, не подавая вида, переворачивает все вверх дном и заставляет все начать сызнова»[170] 170
  «Ciné-Club», avril 1948.


[Закрыть].

Нам представлялось небезынтересным собрать все эти высказывания. Они дают более полное представление об этом изумительном режиссере, больше всех других открывшем себя человеку, менее всех замкнувшемся в теориях или формулах, самом восприимчивом к тому, что предлагает жизнь... Из ее даров он делает свой мед. Он его процеживает. Он ничего не копирует, никому не подражает. Его творчество построено на личном ощущении. Он поэт...

Трудно найти этому доказательство более очевидное, чем «Французский канкан». Во вступительных титрах сказано, что фильм создан по идее Андре Поля Антуана. Но это не так. Исходным моментом для него было детство Ренуара, первые посещения мюзик-холла, куда его водили дядя или кузина Габриель, а также благоговение, с которым он относился к отцу и его друзьям. Рабочий момент съемок «Французского канкана» запечатлел на террасе соседнего с «Мулен-Руж» кафе Дега, Ван-Гога и Писсарро. При монтаже эта сцена выпала. Она была лишней. Тем не менее присутствие всех импрессионистов и их продолжателей ощутимо. Это они предоставили Жану Ренуару для работы над «Французским канканом» свои краски и кое-что более существенное, они поведали ему тайну импрессионистской живописи, тонкое восприятие жизни и счастья. «Французский канкан» продолжает традиции импрессионизма не только яркостью красок, но и чувством, которое пронизывает это направление, какой-то свежестью, непременно пребывающей в душе подлинного «зрителя». Импрессионисты были не свидетелями и не активными участниками жизни; они были ее «зрителями». Отсюда их восхищение жизнью и их молодость: «Мулен-Руж» для Тулуз-Лотрека, «Опера» для Дега, пейзажи для Пиосарро, состязание на парусных лодках для Клода Моне, свежая нагота тел для Огюста Ренуара – все было для этих «живописцев реального мира» зрелищем. Пожалуй, после них уже никому не удавалось взглянуть на красоту мира глазами ребенка.

В наши дни видение мира, запечатленное на полотнах импрессионистов, настолько подменило его реальную картину, что мы представляем ее себе только через это видение. Поэтому, чтобы воскресить в памяти «прекрасную эпоху», пробудить о ней воспоминания, Жану Ренуару оставалось прибегнуть к импрессионистской живописи. Так он и поступил. Только очень крупный художник мог прийти к такому решению. В отличие от Джона Хастона, который попытался в «Мулен-Руж» воспроизвести определенную живописную атмосферу, Ренуар облекал пластическое чувство в новую форму, так чтобы живописная неподвижность обретала движение, производила прежнее впечатление, доставляя созерцающему ее все то же наслаждение.

Андре Базен довольно хорошо раскрыл эту основную черту «Французского канкана»: «Если Жану Ренуару удалось воскресить на экране в приемлемой для глаза форме определенный период истории живописи, то достигнуто это не путем внешнего подражания ее формальным особенностям, а тем, что он настроил свое вдохновение на такой лад, при котором мизансцена фильма возникала как бы самопроизвольно и органически соответствовала стилю этой живописи»[171] 171
  «Cahiers du Cinéma», № 47, mai 1955.


[Закрыть].

Но Андре Базен продолжает свои наблюдения в еще более важном направлении – в плане протяженности во времени, наиболее явственно размежевывающем эти два столь различных вида искусства и в то же время позволяющем их примирять, доказательством чему служит данный фильм. Неподвижность произведения живописи придаст ему вневременную «длительность», обусловленную лишь временем, которое уделяется его созерцанию. Фильм же, как и танец, наоборот, существует лишь в движении. Он не поддается созерцанию. В самом деле, фильм по своей природе «импрессионистичен». Следовательно, кинематографисту, возымевшему желание играть красками, приходится использовать их в движении. Вся красота отличного заключительного эпизода «Французского канкана» обусловлена даже не столько неистовым движением танца, сколько мельканием на экране юбок – синих, зеленых, желтых, красных – чудесной живописной композицией. В наши дни это, пожалуй, единственный пример, по крайней мере в романтическом плане, кинематографического использования цвета на экране.

Андре Базен ссылается и на другое место, не такое яркое и не настолько бросающееся в глаза, но в равной мере раскрывающее манеру Ренуара. Это план, когда молодая женщина, которую мы видим с улицы через окно, напевая, убирает комнату. Вот она подходит к окну и вытряхивает тряпку. «На мгновение тряпка желтым пятном мелькает перед нашими глазами и исчезает. Есть основания предполагать, что этот план, по своему существу живописный, был задуман и построен специально для моментального показа этого желтого пятна, гармонически сочетающегося с предыдущим и последующим. Сам по себе он не несет ни драматической, ни повествовательной нагрузки: его включение– дань живописи; это—красное пятно Коро, но только промелькнувшее перед глазами!»[172] 172
  «Le Figaro», 3 mai 1955.


[Закрыть]

Значит, задача Жана Ренуара вовсе не в том, чтобы создавать на экране цветные картины. Его новый вклад не идет вразрез с сущностью киноискусства, которая заключается в движении. Вот почему, на наш взгляд, значение «Французского канкана» в этот новый поворотный момент для кинематографического искусства сопоставимо со значением фильмов Рене Клера «Под крышами Парижа» и «Миллион» в момент появления звука в кино. Столь же справедливо отмечалось, что «Французский канкан» своей живописной стороной не напоминает ни одного определенного художника той эпохи. Дело в том, что этот фильм никому из них не подражает, никем не «вдохновлен» в точном смысле этого слова. Он выполнен в соответствии с известным принципом эстетики. Разве только порою почудится, что уличный пейзаж с фасадом «Белой королевы» сошел с полотна Писсарро. Или, скажем, женщина, неподвижно прислонившаяся к стене и не имеющая прямого отношения к сцене, напоминает лучшие творения Мане. Но от начала до конца в фильме ощущается импрессионистская гамма красок, а также, как мы уже говорили, и самый дух этой живописи.

Все это оказалось возможным потому, что Ренуар смотрел на свои краски глазами живописца, а не потому, что он хотел повторить Огюста Ренуара или Дега. В беседе с Трюффо и Риветт он сказал: «Я полагаю, что задача создания цветного фильма сводится первым делом к тому, чтобы раскрыть глаза и смотреть; совсем не трудно увидеть, соответствуют ли вещи тому, что вы собираетесь показать на экране; иными словами, практически речь идет не о подаче цвета на экране, а о фотографировании. Нужно поместить перед камерой то, что вы хотите запечатлеть на пленке – вот и все». Задача заключается в том, чтобы на экране оказалось именно то, что хотят на нем увидеть. Вот почему во «Французском канкане» нет ни одного плана, снятого на натуре. Все, что отображено в фильме, создано Ренуаром – костюмы, декорации, даже улицы, дома, деревья. Он создал картину для того, чтобы ее сфотографировать. И, конечно, у него были свои основания одеть танцовщиц «Французского канкана» в разноцветные платья таких чистых, таких ярких тонов...

В этом – значение фильма. Он войдет в историю кино благодаря своему новому подходу к использованию цвета. Столь нескрываемое стремление к живописной композиции не помешало некоторым критикам, например Жан-Жаку Готье1, довольно наивно писать, что зритель «ни на минуту не чувствует себя перенесенным на настоящую парижскую улицу». Что за неуступчивый вкус к реализму! Другим доказательством этого служат упреки по адресу фильма со стороны Жоржа Садуля, сделанные в плане социальном. Кинокритик «Леттр франсэз» сетует на то, что автор «Марсельезы» показывает нам, как «артист Габен» вербует «самых красивых девушек Монмартра, чтобы прельщать и завлекать французских и иностранных богачей», что наследник болгарского престола становится волшебным принцем, «обладающим всеми добродетелями», а Монмартр с его трудовыми женщинами – «питомником, где выращиваются будущие потаскухи»[173] 173
  Dimensions de Jean Renoir, «Les Lettres Françaises» 9 mai 1955.


[Закрыть].

Уже в таком «натуралистическом» фильме, как «Человек-зверь», мы видели, как обращается Ренуар с сюжетом, желая сохранить в нем только поэтические элементы. Точно так же мир «Французского канкана» лишен реалистического содержания, а действующие лица предстают перед нами воплощением милых или смешных чувств, которые движут людьми. Подобная схематизация или условность ничуть не лишает их человечности. Наоборот, в этом заложена для них возможность чувствовать себя свободней и более общечеловечно вне зависимости от «случайностей» интриги. Тем самым они захватывают нас, как наши сокровенные мечты, а не та реальная действительность, свидетелями которой мы являемся. Любовь Данглара к своей профессии, надежды маленькой прачки, меланхолическая страсть юного принца – вот что рождает эмоцию и «игру», в которой так привольно нашему духу. Тем самым сущность и форма фильма вполне соответствуют одна другой... Вот дивертисмент с его сатирическим насмешливым началом.

Это произведение Жана Ренуара не лишено недостатков. Слабости режиссера сказываются и здесь: недостаточная строгость построения, имеющая следствием некоторые неувязки и длинноты, порою слишком снисходительное отношение к актерам, откуда излишнее развертывание эпизодических ролей, своего рода небрежность в характеристиках, которые, впрочем, не лишены обаяния.

Но великолепная пластичность и скрытая нежность придают фильму необъяснимую привлекательность. Под всем этим бьет ключом неописуемая поэзия, сообщающая некоторым эпизодам картины какое-то величие. Быть может, родством ситуаций и одинаковой страстью к «зрелищу» некоторые места «Французского канкана» напоминают «Огни рампы» Чаплина. Когда сцена пустеет и юный принц сидит один, потерявшись в своем большом красном кресле, когда Габен и Франсуаза Арнуль по разные стороны занавеса смотрят, как рождается песнь Коры Вокер, а их отношения близятся к разрыву, мы до глубины души потрясены чаплиновской затаенной горечью, своего рода «suspense'oм»[174] 174
  Suspense (англ. ) – здесь напряженное внимание зрителя. – Прим. ред.


[Закрыть] чувств.

«Я избрал малозначительный сюжет», – сказал Ренуар. При всем своем сходстве с произведениями малой формы «Французский канкан» обладает богатством большого фильма, произведения искусства, в котором зрителю постоянно открываются новые перспективы, новые горизонты.

Недавно на экраны Парижа вышел новый фильм Жана Ренуара «Елена и мужчины», претерпевший за время подготовки многочисленные превращения. Первоначально намечалось, что в нем будет фигурировать генерал Буланже. «Мы остановили свой выбор на этом историческом персонаже, – сказал нам тогда Жан Ренуар, – только потому, что он точно соответствует типу задуманного нами человека. Но мы вовсе не намеревались давать его художественную биографию. Героем нашего повествования с таким же успехом мог оказаться и какой-нибудь крупный актер, который тоже колебался бы между честолюбивыми замыслами и тягой к простой жизни... »

И в самом деле, вскоре от генерала Буланже[175] 175
  Буланже Жорж Эрнест (1837-1891) – французский генерал, политический авантюрист, стремившийся к установлению военной литературы; покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть] отказались, и сюжет стал основываться на одних лишь вымышленных персонажах.

«Главное действующее лицо, – уточнял нам в ту пору Жан Ренуар, – героиня. Я построил сценарий для нее, для Ингрид Бергман. Это женщина, страдающая манией миссианства. Она найдет свой идеал в неком честолюбце, потому что очень заманчиво подчинить своему влиянию человека, который может стать повелителем целой страны.

Фильм будет развертываться в комедийном плане, мне бы хотелось, чтобы он получился веселым. Его содержание само по себе расширит рамки интриги. Герой откажется от поста, на который он мог бы претендовать, отчасти потому, что его не прельщает мысль о диктатуре. Но он окружен людьми, заинтересованными в этом деле, открывающем возможности финансовых и промышленных комбинаций...

Как вам известно, главную роль в фильме играет Ингрид Бергман. Наша дружба длится уже полтора десятка лет, но в Голливуде Ингрид была, подобно герою моего повествования, во власти своих обязательств, своего успеха. Генерала воплощает Жан Маре[176] 176
  Жан Маре (род. 1913) – известный французский киноактер. В СССР с его участием шли фильмы: «Опасное сходство», «Жюльетта», «Разбитые мечты», «Призыв судьбы».


[Закрыть]. Мел Феррер[177] 177
  Феррер Мел – американский актер, знакомый советскому зрителю по фильмам «Война и мир» (Андрей Болконский) и «Лили»,


[Закрыть] исполняет роль Анри де Шевинкура – сторонника генерала, который тоже не чувствует себя созданным для великой миссии. Есть в фильме еще один мужчина – сын новоиспеченного богача, человек, выбитый из колеи; он не принадлежит к той среде, в которой вращается, и ищет себе утешения в общении с горничными, чувствуя себя среди них самим собой.

Наряду с этими персонажами существует обычная среда людей, притянутых политической авантюрой, честолюбцев... Есть новоиспеченные богачи, жадные до наживы... солдаты... немалое количество дам, составляющих светский круг, и, наконец, цыгане... Основная интрига получит несколько ответвлений, в которых, по правде говоря, я и сам еще не разобрался, но на съемочной площадке между ними будет протянута нить».

Эта нить еще не есть связь. Она завязывается, развязывается, витает по воле фантазии. В этом недостаток фильма, но в этом же и его обаяние. Раньше чем стать драматургом и кинематографистом, надо быть художником, чтобы позволить себе такое пренебрежение правилами, и не скрывать полнейшей независимости... Крупные актеры, действующие в фильме, иногда несколько утяжеляют фарандолу, но в то же время с каким увлечением она ведется, с какой непринужденностью! Вся первая часть фильма, особенно сцены шествия 14 июля – на уровне лучших творений Ренуара. Снова, как и во «Французском канкане», мы видим «ожившую живопись», «импрессионизм» в движении.

Не дожидаясь выхода фильма на экраны Парижа, Жан Ренуар уехал в Голливуд доработать его американский вариант. Кроме того, он рассчитывал немного отдохнуть в своей вилле в Беверли Хилс и использовать досуг, чтобы написать книгу воспоминаний об отце, которую он вынашивает уже двадцать лет.

Жан Гремийон

Жан Гремийон завершает в нашей галерее портретов тот раздел, который мы посвятили режиссерам, начавшим свою деятельность еще в период немого кино. Наряду с именами Абеля Ганса и Марселя Л'Эрбье имя Жана Гремийона почти исчезло с экранов, где некогда оно так ярко блистало. И хотя деятельность этого крупного режиссера на ниве кинематографа не прекратилась[178] 178
  Жан Гремийон умер в 1958 г.


[Закрыть], его участь, пожалуй, наиболее трагична, и прежде всего потому, что в ту пору, когда талант его был в полном расцвете, он лишился возможности творческой работы. А ведь он принадлежал к числу кинематографистов, чьи произведения наиболее ярко отражали свою эпоху. Будучи по характеру человеком, не склонным к компромиссам, он показал своими двумя последними фильмами, что его искусство не способно приноравливаться ни к требованиям кинопроизводства, которое все больше становилось коммерческим предприятием, ни к различным комбинациям так называемого совместного производства. Гремийону совершенно чужда всякая практичность во всех смыслах этого слова; ему свойственны прирожденная угловатость характера, которой он, вероятно, обязан своему бретонскому происхождению, и прямолинейность, идущая не столько от характера, сколько от темперамента.

Жан Гремнйон родился в Байё 3 октября 1901 года, но первые восемнадцать лет своей жизни провел в Бретани. По окончании средней школы он увлекся музыкой, и поступил в «Скола Канторум». Воинская служба привела его в Венсен, где он проводил ее в качестве артиллериста. В 1924 году Гремийон поселился в Париже. Рассчитывая в дальнейшем целиком посвятить себя композиторской деятельности, юный музыкант зарабатывал на жизнь игрой на скрипке в оркестре одного из кинотеатров на Бульварах. В перерывах между сеансами Гремийон частенько беседовал с пианисткой мадам Жорж Периналь и ее мужем-киномехаником... И музыкант и киномеханик были в том возрасте, когда в голове родится множество планов; обоих влекла к себе кинематография. Жану Гремийону уже приходилось составлять титры для короткометражных фильмов. И вот молодые люди решили вдвоем сделать документальный фильм о Шартре[179] 179
  Шартр – город на севере Франции, знаменит памятниками готической архитектуры XI-XII вв.


[Закрыть] (1925). Так начали свою карьеру Жан Гремийон, ставший крупным режиссером, и Жорж Периналь, один из лучших операторов своего времени.

Любопытно отметить, что Гремийон начал с документальных и учебных фильмов; работа над ними вскоре привела его к фильмам экспериментальным. Эти картины, как правило, длиной около 600 метров, называются: «Ремонт дорог», «Производство ниток», «Мало-помалу», «Пиво», «Шарикоподшипники», «Духи», «Производство электрических лампочек», «Электрификация на линии Париж – Виерзон», «Овернь», «Рождение аистов», «Металлургические заводы в Марине и Омекуре», «Жизнь итальянских рабочих во Франции», «Плавание на „Атланте"» и т. д.

Снимая эти индустриальные картины, Жан Гремийон открывает для себя красоту форм и движений различных предметов. Это был 1025 год, время исканий Фернана Леже[180] 180
  Фернан Леже (род. 1881) – французский живописец и график, в 20-е годы примыкал к кубизму. В фильмах, о которых идет речь, режиссеры, отказываясь от сюжета и актеров, пытались выразить «дух современности» с помощью монтажа деталей машин, движения линий и геометрических фигур.


[Закрыть] («Механический балет», 1924), Эжена Десло («Марш машин»), Анри Шометта («Игра световых отражений и скоро стей»). Из некоторых своих документальных филь мов Жан Гремийон отбирает наиболее интереснее фрагменты и составляет ленту длиной в пятьсот метров, которой дает название «Механическая фо тогения». Это был его первый настоящий фильм. Жан Тедеско, добрый гений юных кинематографи стов «Авангарда», принимает его на «Старой голу бятне». Так начинается творческий путь Гремийона.

В следующем году он снимает «Прогулку в открытом море», фильм, навеянный воспоминаниями о Бретани. Могут сказать, что это документальный фильм о рыбной ловле тунца у острова Груз. Действительно, «Прогулка в открытом море», как говорил Жан Тедеско, скорее «импрессионистский фильм на морскую тему», – уже само название говорит о незначительности его сюжета. Тема моря трактуется в чисто изобразительном плане: волны, солнечные блики и в качестве единственного «персонажа» – рыбачья лодка[181] 181
  «Au temps du Vieux Colombien, „Ciné-Club“, № janvier-février 1951.


[Закрыть]. Жан Гремийон не только режиссер этого фильма. Он также автор музыкальной партитуры. Музыка была записана на катушку Плейеля; этот способ представлял собой первую попытку достичь звуковой синхронности. Таким образом, здесь автору удалось сочетать свои прежние увлечения с новыми. Кстати, музыкальное образование скажется самым серьезным образом в некоторых его фильмах и даст ему с самого начала уверенность при ритмической организации материала, что составит достоинство его первых опытов.

Первый полнометражный фильм Жана Гремийона рассказывает о моряках. Сценарий был написан Александром Арну, снижался фильм на канале Бриар с Шарлем Дюленом[182] 182
  Дюллен Шарль (1885-1949) – выдающийся французский актер и театральный режиссер, основатель театра «Ателье».


[Закрыть] в главной роли. Жан Гремийон мастерски применяет все технические приемы, бывшие тогда в моде, и в особенности смелые ракурсы. Его произведение обладает своеобразием и силой, оно порождает восторги и опоры и пугает прокатчиков, которые добиваются перемонтажа фильма, на что автор не дает согласия.

Гремийону удалось придать своему фильму ритм несколько замедленный, но захватывающий (как в вальсе, написанном в манере «Прекрасной морячки»), и игрою зрительных образов превосходно передать душевное состояние своего персонажа.

B специальном номере «Синеклуба», посвященном Жану Гремийону, Пьер Каст опубликовал комментированную фильмографию творчества режиссера. Из нее видно, что почти все его первые фильмы не сохранились, их копии и негативы или уничтожены, или исчезли. «Прогулка в открытом море», «Подтасовка», «Смотритель маяка» и даже некоторые звуковые фильмы 1937—1938 годов живут теперь только в воспоминаниях. Если это очень прискорбно в отношении прошлого, то внушает не меньшее беспокойство и в отношении будущего, поскольку «и один закон, ни одно специальное постановление не ограждает от гибели негативы и копии поставленных фильмов. Рене Клер неоднократно ратовал за создание государственного архива наподобие того, где хранятся печатные издания. Безрезультатно. Лишь благодаря частной инициативе синематек удается спасти фильмы, которые и сами по себе достаточно подвержены порче.

B активе режиссера есть еще два немых фильма: «Бобс» – снятая в Фонт-Роме короткометражная документальная картина о бобслее[183] 183
  Один из видов зимнего спорта, скоростной спуск с гор на управляемых санях. – Прим. ред.


[Закрыть], которая тоже показывалась в «Старой голубятне», и «Смотритель маяка» – знаменитая пьеса в духе гиньоля, которую адаптировал Жак Фейдер, дав тем самым режиссеру возможность снова поставить новый, очень изысканный фильм о море.

Искусство Гремийона, так же как искусство Ренуара и Дювивье, обретает свое индивидуальное лицо только с появлением «говорящего» кино. Дерзания формального характера в фильмах «Подтасовка» и «Смотритель маяка» идут в русле определенного стиля, созданного вовсе не этими произведениями. В последующих фильмах все большее значение будет приобретать психологическое содержание, становясь все сложнее и насыщеннее. И этого нельзя объяснить только тем, что режиссер работает над ними совместно с такими сценаристами, как Шарль Спаак, Жак Превер и Альбер Валантен. Эта насыщенность сказывается уже и в построении кадров и в том четком и выразительном ритме, с которым они сменяются и достичь которого Гремийону, несомненно, помогло его музыкальное образование. Однако придется ждать еще несколько лет, прежде чем появятся фильмы, достойные занять место в истории кино. В «Маленькой Лизе» (1930) – первом звуковом фильме Жана Гремийона, в сдержанной манере дана довольно мелодраматическая история. В этот переходный период режиссеру удается сохранить некоторые ценные изобразительные приемы немого кино. Достаточно напомнить фильмы «Метиска Дайна» впрочем, автор от него отказался, так как на этот раз вопреки его возражениям фильм был перемонтирован), «На одно су любви», короткометражный «Маленький бабуин» и «Гонзаг, или Настройщик».

В 1933 году Жан Гремийон уезжает в Испанию, где в следующем году снимает испанский звуковой фильм «Долороза». В 1935 году он возвращается, но уже в 1936 году уезжает снова—на этот раз в Германию – с продюсером Раулем Плокеном. Он снимает несколько французских фильмов для УФА в Берлине: «Королевский вальс», «Мушиные лапки», «Сердцеед» с Жаном Габеном и «Странный господин Виктор» с Ремю. В «Сердцееде» стиль режиссера становится уже вполне ощутимым. Сюжет фильма довольно легковесен, но среда, в котором развертываются события, и взаимоотношения характеров намечены тонкими штрихами точно, метко и остро. Все построено на деталях при редкой точности общего тона. Характеры действующих лиц социально мотивированы. Они не только персонажи, участвующие в интриге, но и люди, которые живут, работают, едят, скучают, забавляются. Эта наблюдательность Гремийона и его дар «передачи» проявятся впоследствии и в фильме «Небо принадлежит вам». В «Странном господине Викторе» эти качества также присутствуют, представляя большому актеру Ремю возможность проявить свою творческую силу в роли двуликого персонажа: доброго отца семейства и в то же время отъявленного негодяя!

И вот мы подошли наконец « фильму «Буксиры», в котором талант режиссера достигает полного расцвета.

* * *

Работа над этой картиной началась летом 1939 года в Бретани. 2 сентября она была прервана войной. В апреле 1940 года, воспользовавшись отпуском, Гремийон возобновил работу над фильмом, но закончил его лишь в следующем году на студии.

В своей адаптации романа Роже Верселя Жак Превер, сохранив стержень этой реалистической драмы, сделал главный улар на обрисовке характеров, пребывающих во власти внешней силы, в которой материализуется судьба и рок. Эта сила – море, им и для него живут люди буксира. Оно порождает драму, обостряет, углубляет ее и приводит к развязке. Снова ощутив дыхание моря – атмосферу своих первых фильмов, Жан Гремийон опять овладевает своей такой выразительной фактурой, вновь обретает твердость почерка.

С помощью хорошо подобранных актеров, режиссер зрительно воспроизвел на экране перипетии драмы, но для усиления и расширения ее выразительности он очень смело использовал звуковую и музыкальную оркестровку, которая превратила эту морскую драму в своеобразную ораторию...

Критик Франсуа Рувиль по этому поводу пишет: «В данном фильме перед нами субъективное продолжение в звуке тех впечатлений, которые были рождены зрительным образом. Музыка – составная часть атмосферы фильма; в музыке выражается внутренний аспект этой атмосферы. Благодаря интересным и редко используемым приемам она приобретает волшебный, сверхъестественный характер, звучит как неведомо откуда доносящийся таинственный голос, тайный голос души героев и вещей. В ней выражена буря, разыгравшаяся в душе человека и в стихиях природы. До такого стиля, исключительно смелого на фоне современной теории и практики создания музыки для кинофильмов, сумел подняться Ролан Манюэль. Шум, создаваемый машинами и работой механизмов, оклики, крики, завывания ветра и рокот моря – вся эта музыка разных сфер сливается в своего рода эолову симфонию, к которой примешивается хоровое пение и монотонная декламация, образуя своеобразное высокохудожественное оркестровое произведение, исключительное по своей выразительной силе»[184] 184
  «L'Information musicale», décembre 1941.


[Закрыть].

Сейчас такого рода замысел показался бы неуместным. Но опыт Гремийона был интересен решением всегда сложной проблемы музыкального оформления фильма.

В двух последующих произведениях искусство Гремийона достигает вершины, избавляется от наносного и в фильме «Небо принадлежит вам» достигает классической строгости.

* * *

Этого фильма вместе с предшествующим «Летним светом» было достаточно, чтобы сделать имя Жана Гремийона широко известным в киноклубах.

Конечно, не следует забывать и более ранние его произведения, но совершенно ясно, что именно эти два фильма, столь несхожие и даже противостоящие один другому, раскрывают самую характерную черту его вклада в киноискусство: исследование на материале тем, разработанных исключительно кинематографическими средствами, психологического поведения человека перед лицом страстей или собственной совести. При этом в центре его поля зрения всегда стоит человек, человек наедине с самим собой. Говоря о Гремийоне, Анри Анжель употребляет выражение «трагизм современности», а касаясь «Летнего света», уточняет свою мысль: «Здесь каждая группа персонажей воплощает со всей сложностью и достоверностью, какие только уместны, этические категории, символически передаваемые также соответствующими декорациями: здоровье, свежесть, самопожертвование, открытость души и жизни и правде – у одних, развращенность, душевная сухость, уход в себя, бегство от жизни, ложь – у других. Борьба, которая возникает между этими главными противоборствующими характерами, нашла свое яркое отражение в мифологиях, эпосах и трагедиях. В самые напряженные моменты «Летнего света» дело уже не только в развязке одной конкретной драмы – на сцену выходят могучие силы, которые выступают друг против друга и бросают вызов судьбе. И так же, как у Эсхила и Софокла, нечто в роде великого закона земли обрекает на катастрофу тех, кто оторвался от всего живого, от справедливости и чистоты»[185] 185
  «Ciné-Club», № 4, janvier-février 1951.


[Закрыть].

Эта драма с ее сложными ответвлениями развертывается в маленькой, затерянной в горах гостинице. Ее герои – четверо персонажей, связанных или разобщенных страстью, которая либо погубит их физически, либо убьет в них любовь. Исключительность атмосферы действия произведения, неистовая сила чувств, которые руководят поступками персонажей, а также выбор декорации и характеры действующих лиц – все это сознательно рассчитано на то, чтобы придать фильму необычность, которая может вызвать у зрителя раздражение и превратить некоторые места, например знаменитую сцену костюмированного бала, в своего рода «дерзкий вызов». Вся первая часть фильма, прекрасно построенная, свидетельствует о силе режиссера, но даже эта сила не могла спасти вторую часть, где виден авторский произвол и условности, проявляющиеся в тех контрастах, на которых сценаристы Жак Превер и Пьер Ларош строят свои выводы.

Ценность этой картины – в добротности ее фактуры, в замечательной игре актеров Пьера Брассера[186] 186
  Пьер Брассёр (род. 1905) – известный французский актер театра и кино. Советскому зрителю знаком по фильмам «На окраинах Парижа» («В квартале Порт де Лила»), «Без семьи».


[Закрыть], Мадлен Рено, Мадлен Робинсон и Поля Бернара, в поэтичности стиля, а также в стремлении авторов перенести трагедию в условия современности, освободив ее от той поэтической «удаленности», которую мы находим у Брессона, Кокто и даже у Карне. В отличие от них, развивая свою трагедию, Жан Гремийон готов даже сделать ее героев в некотором роде социальными символами; вся трагедия построена на противопоставлении продажным общественным элементам «здоровой силы тружеников». Жорж Садуль, который подметил эту черту, увидел также в теме «Летнего света» момент, продиктованный внешними обстоятельствами: предвосхищение «единения французов в рамках Сопротивления, сметающего оккупантов и их сообщников. Эта воля народа ясно выражена в незабываемом заключительном эпизоде, где идущие шеренгой рабочие одним своим приближением заставляют владельца замка броситься с обрыва»[187] 187
  G. S a d о u l, Le Cinéma pendant la guérre.


[Закрыть].